сообщить о нарушении
Текущая страница: 104 (всего у книги 120 страниц)
Я сидел за столом, не беря в рот ни кусочка и только поверхностно участвуя в разговорах, в которые меня вовлекали. Но меня не интересовали ни свадьба моей троюродной сестры, ни кофейня, которую собирался открыть папин брат; даже Пресли, пристававшей ко мне с разговорами о своём новом парне, не удалось меня заинтересовать! Я чувствовал себя чужим и одиноким среди этих весёлых и полных счастья людей. Казалось, что никто из них даже не догадывался о существовании каких-либо забот, проблем и конфликтов; казалось, никому и дела не было до того, что творилось внутри меня.
А внутри меня шла напряжённая работа мысли. Итак, я оставил Эвелин для того, чтобы дать нам обоим немного подумать. Но о чём мне нужно было думать? Очевидно, о вине, которую я беспрестанно чувствовал. Я и представить себе не мог, как моя возлюбленная справлялась со всем этим в одиночку… Как я посмел оставить её после такого, в таком состоянии? Всё же я поступил как последний эгоист, нисколечко не подумав о ней, хотя и пытался убедить себя в обратном. Я не чувствовал гордости по отношению к произошедшей между нами ссоре, поэтому без раздумий взял телефон и позвонил Эвелин. Я очень переживал за неё.
В ней, видимо, тоже не было гордости: моя избранница практически сразу ответила на звонок.
— Ты уже в Далласе? — спросил её родной и спокойный голосок, который вчера так дрожал от обиды и непонимания.
— Да, любимая, да…
Замолчав, я закрыл глаза и немного подумал над тем, что мне следовало сказать дальше.
— Я жалею о том, что улетел, — честно высказал я то, что лежало у меня на сердце.
— Я тоже жалею о том, что… что осталась без тебя…
В трубке послышалось её неровное дыхание, и мне показалось, что моя возлюбленная заплакала. Я сжал телефон с отчаянием от того, что ничем не смог бы помочь ей, и обеспокоенно, с сожалением произнёс:
— Эвелин?..
— Да? — ответил её ровный и несколько холодный голос. Не могли же мне её слёзы показаться?..
Я вздохнул, словно переводя дух.
— Я завтра буду в Лос-Анджелесе. Мне очень жаль, что не смогу прилететь раньше…
Она молчала, и это молчание безжалостно хватало меня за сердце. Я без слов и всяких взглядов понимал, что Эвелин была на меня страшно обижена, и ещё больше меня угнетало понимание того, что именно сейчас я ничего исправить не мог. Надо было дожить до завтрашнего дня: завтра, завтра всё должно наладиться…
— Мне ужасно тебя не хватает, — признался я, так и не услышав от Эвелин ни слова.
— Я верю, — прошептала она.
Я несколько насторожился её ответом: моя возлюбленная даже не сказала, что тоже по мне скучает… Это только показывало её холодность ко мне или указывало на что-то, чего я понять был не в состоянии?
— Тогда до завтра, — сказал я грустно и с досадой.
— Логан! — позвал меня её дрогнувший, чуть ли не сорвавшийся голос.
— Что, Эвелин, что? — забормотал я, сильнее сжимая в руке телефон.
Она помолчала немного, после чего тихо произнесла:
— С днём рождения, дорогой.
Меня так воодушевило последнее сказанное ею слово, что я впервые за два дня улыбнулся абсолютно искренне. Прикрыв глаза и всем сердцем сожалея о том, что меня не было рядом с ней, я прошептал:
— Спасибо.
Вечером, когда мы уже убирали со стола, я и папа остались на кухне вдвоём. Я задумчиво пялился в стену и соскребал с тарелки остатки семейного ужина.
— Пап, — вдруг сказал я, не вполне осознавая, что говорил, — как часто вы с мамой крупно ссорились?
Его брови как-то удивлённо подпрыгнули, и он, поставив чистую тарелку на полку, ответил:
— Видимо, у Эвелин была веская причина, чтобы не приезжать сюда сегодня… Вы поругались, так?
Не желая отвечать, я молча взял в руки другую тарелку. Папа улыбнулся так, точно ему только что сказали о каком-то пустяке.
— У нас с мамой много ссор было, и крупные в том числе.
— А была хоть одна, после которой тебе казалось, что всё, это конец?
Папа посмотрел на меня несколько испуганно, но постарался придать своему лицо уверенное выражение.
— Логан, непонимание между двумя людьми — это такая очевидность и обыденность…
— Но всё зашло куда дальше обыденной ссоры! — резко оборвал я отца и начал чаще дышать. — Было мгновение… когда мне показалось, что это… абсолютный конец…
Он снова взглянул на меня, в недоумении нахмурившись. Я чувствовал некоторое облегчение от того, что кому-то стало известно о моём несчастье, но в тот же момент понимал, что слишком глубоко в своих высказывания я заходить не должен был.
— А в чём дело, ты со мной поделишься? — спросил папа, изучая меня внимательным взглядом.
Я отрицательно помотал головой, понимая, что не смогу рассказать ему всего. Мой собеседник, вздохнув, сурово произнёс:
— Логан.
— Не надо, — попросил его я, бросив на него умоляющий и полный сожаления взгляд, — не заставляй меня рассказывать об этом… Я никогда ни с кем не поделюсь этим, кроме Эвелин…
— А вот это уже обидно, сынок. Для родителей подобная расстановка приоритетов не всегда приятна, может, со временем ты это поймёшь… Хотя в двадцать восемь лет к этому уже можно прийти.
Его слова отчего-то сильно подействовали на меня, особенно эти слова «со временем»… Я активно замотал головой, словно прогоняя из неё ненужные мысли.
— Ты знаешь, что я имею в виду, — сказал я папе, коротко посмотрев на него. — То, что я хочу оставить при себе, это сугубо личное… На личное никому не следует обижаться, даже родителям.
Он молча вытирал тарелку, даже не поднимая на меня глаз.
— Никто меня в последнее время не понимает, — с непередаваемой досадой в голосе сказал я и бросил в раковину вилку. Та упала с неприятным грохотом, и водяные брызги разлетелись в разные стороны. — Меня не оставляет ощущение, что я один. Один во всём мире!
— Как же один? — тут же спохватился папа. — Разве ты забыл о нас, о тех, кто приехал сегодня? О своих друзьях и об Эвелин, в конце концов?
Я упирался ладонями в столешницу и напряжённо молчал. Отец говорил мне то, о чём я сам давно думал. Да, никогда в жизни я не бывал одинок, но именно теперь я был один.
«Нет-нет-нет! — завопила в голове мысль, которая пришла мне в голову только что и от которой по спине у меня пробежал холодок. — Как же я улетел, как оставил Эвелин? Разве я не утверждал себе, что мне нельзя оставаться одному? О боже! Мне нельзя оставаться одному!»
Ещё никогда Лос-Анджелес не манил меня так, как сегодня. Когда мой самолёт уже приземлялся, я с такой жадностью разглядывал из окна знакомые здания и улицы, точно видел их впервые. Казалось, что ещё каких-то сорок минут, которые я затрачу на дорогу до дома, — и всё, моя жизнь изменится раз и навсегда. Она никогда не станет лучше, чем теперь!
Сойдя с самолёта, я ни шагу не сделал пешком — я бежал. Даже водителя такси я попросил ехать быстрее, как будто боялся, что чего-то не успею. Но несмотря на свою ужасную спешку, я заехал в цветочный магазин и купил настолько большой букет розовых роз, что с трудом мог удержать его в одной руке. И только после этого я на всех парусах полетел домой, домой, к Эвелин…
В нашу квартиру я ворвался как ветер. Мне даже не пришлось долго думать о том, где могла быть Эвелин: я знал, что она, как обычно, проводила время в спальне, и сразу пошёл туда. Она сидела у окна и что-то рисовала. Увидев меня, моя избранница рывком поднялась на ноги, и нервный всхлип разрезал ей грудь. Я отбросил букет на кровать как совершенно бесполезный элемент и кинулся к ней.
— О Эвелин, Эвелин, Эвелин… — шептал я, прижимая любимую к груди и целуя её волосы, лицо и шею, — прости меня, прости, я совсем не понимал того, что делал… Наверное, я просто сошёл с ума.
Она обнимала меня за шею, подставляла своё лицо для моих поцелуев и плакала. Этот плач был похож на тот, который я слышал от неё два дня назад, и это нагоняло на меня страшные воспоминания. От них некуда было деться…
— Если бы ты знала, как я пожалел о том, что сказал, — проговорил я, чувствуя, что тоже готов был разрыдаться от досады и злости на самого себя, — я до сих пор жалею об этом… И мне стыдно ничуть не меньше, чем два дня назад… Я такой идиот, Эвелин, как ты всё ещё не ушла от меня?..
Её глаза испуганно округлились, и она, сердито посмотрев на меня, дрожавшим голосом сказала:
— Никогда больше не говори ничего подобного! Логан… я только тебя люблю, ты ведь знаешь об этом… Ты ведь знаешь об этом?
— Конечно, конечно, — прошептал я, ещё сильнее прижимая её к себе и ещё сильнее чувствуя свою вину, — прости… Мне так тебя не хватало, милая моя, любимая…
Я целовал её, целовал и целовал, как будто это мгновение было последним, что мы могли провести вместе. Эвелин не утешалась, она всё так же сильно плакала и продолжала обнимать меня за шею, ни на мгновенье от меня не отстраняясь.
— Я больше ни на шаг от тебя не отойду, — шептала она мне на ухо, истерически всхлипывая, — никогда, никогда тебя не оставлю… Логан… ты так дорог мне, и я так люблю тебя… только тебя… и больше никого…
Наша ссора, случившаяся два дня назад, видимо, очень сильно повлияла на Эвелин: она окончательно успокоилась только ближе к вечеру, да и то только тогда, когда я предложил ей выпить успокоительное. Переживания, волнения и невыносимое чувство вины также не оставили меня. Мы с Эвелин провели вместе чудесную ночь, а на утро меня снова настигли боли в желудке.
Наверное, было около десяти утра, когда я лежал, отвернувшись к стене и накрывшись одеялом чуть ли не с головой. Спазмы были уже не такие сильные, как несколько часов назад, но боль всё равно не отступала. Я закрывал глаза, стараясь отвлечь мысли от этой боли, но, когда мне это удавалось, в голову приходили совсем другие мысли: я слышал, как Эвелин плакала в ванной.
Я не знал, в чём была точная причина её слёз, но мне казалось, что это всё я. Это всё я со своими невыносимыми мыслями, словами и поведением, это всё я! О боже, какой я кретин! Для чего я только достался Эвелин?
Но ничего, время осушит её слёзы. Теперь, когда мы восстановили отношения после того ужасного разговора, который, как это ни невообразимо, предвещал мне конец, я знал, что впереди у нас только самое лучшее. Наверное, через подобный момент мы неизбежно должны были пройти, чтобы понять истинное значение для нас наших отношений.
Теперь я знал ошибки, которые допускал раньше, и знал мысли, которые мне ни в коем случае нельзя пускать к себе в голову. О, теперь я стану совсем другим! Я буду для Эвелин лучшим мужчиной, который полюбит её больше собственной жизни; я стану тем, с кем она захочет провести остаток дней. Она любит меня, и это значит, что я сделаю её жизнь невообразимо счастливой в благодарность за эту любовь.
Позже я попытался оценить своё состояние как бы со стороны: оно не подавалось никакому описанию. Да, теперь я наверняка должен быть счастлив от всего того, что со мной происходило… Я даже готов поклясться, что был счастлив! Однако теперь что-то другое, более глубокое и совершенно непонятное терзало меня изнутри. Это так злило и ослабляло меня, что я был не в состоянии об этом думать. Морально, или лучше сказать духовно, я был истощён и почему-то чувствовал, что моё теперешнее состояние походило на состояние, близкое к гибели… Не физической, конечно.
Я вернулся к размышлениям о справедливом мире; мы с Эвелин обсуждали его ещё весной. Этот мир составлял целое двух частей, которые были неразрывно связаны друг с другом и зависели одна от другой. Несомненно, одна часть этого мира начала умирать. Оставался вопрос: вторая часть спасётся, в последующем создав новый справедливый мир, или неизбежно погибнет вместе с первой?
Комментарий к Глава 22. "Падение справедливого мира"
Очевидно, вы находитесь в лёгком недоумении: неожиданное событие я обещала, а его не было. Если так, то вот мой обоснуй: всё, обещанное мною в прошлом примечании, было! Стоит просто обратиться к некоторым мелочам, касающимся ссоры Логана и Эвелин, и вся картина событий встанет перед вами, как нарисованная ;)
п.с. обратите внимание на её поведение и на мысли Логана в тот момент, когда Джей в баре высказывал ему свои предположения по поводу того, как Логан ведёт себя с Эвелин. Надеюсь, наводка дельная.
========== Глава 23. "Лучший подарок на день рождения" ==========
Когда изначально видно и понятно, что избранный вами человек, весьма возможно, является в глубине души тварью, вы успеваете свыкнуться с этой мыслью и быть готовым к разочарованию, но тем не менее любите этого человека. Однако как же противно, когда человек изначально предстает перед вами в обличье ангела, а потом сбрасывает шкурку. Это худшее из всех разочарований.
Тамила Магомадова
Я влюблялся в неё заново каждый день. Каждый день она будто бы открывалась для меня с новой стороны, и эту новую сторону, ранее мне неизвестную, я просто не мог не полюбить. Она была прекрасна, и всё, что бы она ни делала, становилось прекрасным тоже. Мне кажется, я и в самых плохих её поступках, в самых грубых словах, произнесённых ею, сумел бы отыскать эту таинственную красоту, которой она меня очаровывала…
Наша последняя ссора, воспоминание о которой было для меня очень и очень болезненно, в корне изменила моё мироощущение. Теперь я полностью позволил себе жить в справедливом мире и убедил себя, что другого для меня просто не существовало. Теперь я в полной мере осознавал то счастье, которое зажигало жизнь внутри меня. Теперь я, наконец, чувствовал себя свободным и здоровым человеком: беспросветный мрак моих безумных мыслей сгинул в небытие.
Да, чёрт возьми, я должен был пережить это! Именно тот момент, когда у меня опускались руки, когда казалось, что дальше ничего не может быть, — именно тот момент стал определяющим. Надо было переждать бурю, надо было всего лишь потерпеть — и теперь солнце сияет вовсю над морем, которое ещё недавно волновалось и бешено пенилось.
Моя жизнь рядом с Эвелин была невообразимо светлой, наполненной смыслом. Как жаль, что прежде я не понимал этого, как жаль драгоценных минут, потраченных на пустые сомнения! Теперь я наслаждался каждым мгновением, что мы проводили вместе, потому что ничего дороже этих мгновений у меня не было. Я жил ею, дышал ею; её желания были моими, а перемену её настроения я всегда остро чувствовал. Одну довольно крупную перемену, надо сказать, я не смог не заметить и принял её очень близко к сердцу.
Во-первых, Эвелин изменила своё отношение к моей ревности. Когда я, например, в очередной раз настораживался от звонка её мобильного, она сразу давала мне знать, кто звонит, и будто пыталась передо мной оправдаться. Возникало ощущение, что моя бесплодная ревность стала причиной её бесплодной вины, и это отчего-то меня беспокоило. В этой связи я начал прикладывать все силы на то, чтобы побороть в себе это мерзкое чувство, и отчасти у меня это получалось; но поведение моей возлюбленной всё ещё меня настораживало.
Во-вторых, Эвелин стала чаще погружаться в себя и часто сидела молча, уставившись в одну точку и о чём-то думая. В такие моменты я старался её не тревожить и давал ей возможность побыть наедине с собой, потому что знал, что это иногда необходимо. Очень часто, по ночам, я слышал, как она давала волю слезам, очевидно, думая, что я спал и ничего не слышал. Каждый раз мне хотелось обнять её, поцеловать и сказать: «Потерпи, милая, потерпи, скоро всё изменится…» Но я молчал. Я понимал, что Эвелин было всё ещё тяжело со мной, а потому не спрашивал причин её грусти и её рыданий: я молча менял себя и делал всё ради того, чтобы больше никогда не видеть её слёз.
В последнее время я, Эвелин, Уитни и Дейв стали всё чаще видеться. Уитни, с которой мы не сошлись ещё с самого нашего знакомства, кардинально переменила своё отношение ко мне. Сначала это был период нейтральности, когда она не выражала ни положительных, ни отрицательных чувств в отношении меня. Затем, после их с Дейвом свадьбы, Уитни начала доброжелательно улыбаться при встрече со мной и даже интересовалась моими делами. Следующим этапом было её знакомство с Кендаллом, Джеймсом и Карлосом. Все они, должен сказать, почти слёту нашли общий язык.
Всё это в совокупности самопроизвольно располагало меня к Уитни, поэтому последние года два мы с ней находились в очень хороших отношениях. Сравнивая её теперешнее поведение с тем, что было почти три года назад, я отмечал, что Уитни сильно повзрослела: в ней больше не было того необузданного недоверия к новому, к тому же она научилась признавать свою неправоту.
Ну а с Дейвом мы вовсе стали приятелями, и мне сложно было верить в то, что прежде я так нелестно отзывался о нём. На самом деле он не был плохим собеседником или ветреным молодым человеком; за вечной улыбкой и усмешкой крылся достаточно развитый внутренний мир. Мысли Дейва были интересны, и он не менее интересно их высказывал; к тому же его чувство юмора основательно располагало меня к нему.
— Ты чё встал, Логан? — услышал я насмешливый голос Дейва и, тряхнув головой, посмотрел на него. — Я говорю, ужин готов, можно садиться.
