сообщить о нарушении
Текущая страница: 113 (всего у книги 120 страниц)
— Да чёрт его знает. Не собираешься ему ничего дарить?
Эвелин немного помолчала.
— Я не знаю, в чём он нуждается, — растерянно пожала плечами она. — Я не знаю, что ему можно подарить…
«О, ты уже подарила ему то, что могла! — с ожесточённой злобой подумал я, и от этого у меня заныло в груди. — Ты прекрасно знала, в чём он нуждался!» Мне казалось, что ещё мгновение — и я вылил бы все свои мысли на Эвелин. Но она не дала мне такой возможности: взглянув на свои наручные часы, моя избранница сказала:
— Лорен приедет уже через двадцать минут. Пойду сварю кофе, чтобы он был свежим и горячим.
Я сердитым взглядом провожал её до выхода, но она будто его не замечала. В дверном проёме она задержалась и, взявшись одной рукой за косяк, обернулась.
— Логан, — позвала она меня с сожалением в голосе, — я очень скучаю по прежнему тебе.
Я изменился в лице, когда услышал это. Глаза мои потускнели, а с губ сползла злорадная ухмылка. О, что со мной творилось все эти дни… Я был не в себе, я был не в себе!
Я молча пялился на неё, не зная, что ответить. Может быть, именно в моих силах было сейчас же вернуть всё на свои места, может быть, я мог всё изменить… Но я не сумел выговорить ни слова и без сил отвернулся к окну. Моя невеста тяжело вздохнула и ушла, а я с тоской подумал: «Знала бы ты, как я скучаю».
Утром я даже не встал, когда Эвелин уезжала в больницу, и весь день, ожидая её возвращения, пролежал у телевизора. Меня невыносимо раздражало то, во что я превратил свою жизнь, но начать чем-то заниматься было выше моих сил. Всё, что я собирался делать, это быть пассивным наблюдателем жизни всего мира и, может быть, иногда изображать из себя заинтересованного активиста, чтобы от меня отстали с вопросами о предстоящей свадьбе.
Эвелин вернулась домой уставшая. Когда она узнала, что я снова весь день провёл в совершенной праздности, её брови сердито сдвинулись вместе, и она сказала:
— Логан, я всё время пыталась понять тебя, пыталась понять, что для вдохновения тебе нужно какое-то время, пыталась принять, что ты целыми днями только и делаешь, что лежишь в постели и не хочешь шевелиться… Но теперь пришла твоя очередь пытаться понять меня! Посмотри, в кого ты превращаешься: ты будто теряешь интерес к жизни, ты начал бездельничать и даже перестал забирать меня с работы вечерами. А я работаю и, когда возвращаюсь, хочу видеть хотя бы готовый ужин, я уже не говорю о твоём хорошем настроении. А ты ведёшь себя так, как будто тебе все вокруг должны, и ты так не прав, так не прав…
Я выслушал её с удивлённым выражением лица и, когда она замолчала, тихо сказал:
— А мне казалось, ты станешь такой уже после свадьбы.
Когда я сказал это, моя невеста изменилась в лице, покраснела и, как мне показалось, готова была закипеть от ярости.
— Спасибо, что понял меня, — процедила она сквозь зубы и развернулась, чтобы уйти, но я в то же мгновение осознал свою вину и то, насколько жестокой выдалась моя неудачная шутка. Я бросился к своей избраннице и, схватив её за руку, развернул к себе лицом.
— Ну прости, милая, прости, — проговорил я, глядя ей в глаза. — Я понял тебя, давай не будем ссориться… Ты во всём права, тысячу раз права. И вообще, по правде говоря, я хотел пригласить тебя куда-нибудь поужинать.
И даже не узнав, что Эвелин думала по этому поводу, я просто взял и посадил её в свою машину.
По пути я принял спонтанное и довольно странное решение: я решил, что сегодня мы с Эвелин поужинаем в «Погоне» Шмидта. Сначала меня одолели сомнения, достаточно ли прилично везти свою невесту ужинать в бар, но потом они развеялись как-то сами собой. Ну, а почему бы и не в бар? Там есть хорошее вино, к тому же недавно меню «Погони» разнообразилось и горячими блюдами… Однако было одно-единственное «но»: я не виделся с Кендаллом ещё с того самого рокового вечера, и неизвестно, как пройдёт наша новая встреча.
Когда я остановился возле пункта назначения, моя возлюбленная испуганно и удивлённо уставилась на здание, в котором находился бар. Я с удовольствием заметил её испуг и, выйдя из машины и обойдя её, открыл дверь своей спутнице.
— Прошу, — элегантно улыбнулся я и сделал шаг в сторону, давая Эвелин дорогу.
Она молча посмотрела на меня и опустила глаза.
— Я не хочу здесь ужинать, — тихо проговорила она.
— Как это не хочешь? Я думал, ты приехала с больницы голодная.
Она не отвечала и продолжала упрямо сидеть в машине. Я вздохнул и, облокотившись на открытую дверцу, сказал:
— Эвелин, если ты не поужинаешь здесь, ты не поужинаешь вообще.
— Почему именно здесь? — резко спросила она, подняв голову.
— А что тебя так пугает в этом месте? — в ответ повысил голос я. — Ах, извини, может быть, оно тебе не знакомо?.. Это бар моего приятеля Кендалла, помнишь его?
Вместо ответа Эвелин со злобой посмотрела на меня. «Чего же ты так боишься, дорогая? — издевательски думал я, хотя прекрасно знал ответ. — Но бойся, бойся, как же мне нравится этот страх!»
— Ну всё, хватит вредничать, — улыбнулся я, наклонившись к своей невесте, — в конце концов, я уже начинаю терять терпение.
Схватив её за руку, я вытащил её из машины и захлопнул дверцу, чтобы обратно в автомобиль моя спутница уже не села. С силой сжав плечи Эвелин, я начал толкать её в сторону бара.
— Перестань, Логан, отпусти меня! — визжала она, брыкаясь и вырываясь. Все прохожие с удивлением на нас смотрели. — Отпусти, отпусти, мне больно!
Когда она попыталась укусить меня за руку, я сердито оттолкнул её от себя и криком спросил:
— Тогда, может быть, ты соизволишь объяснить мне, почему ты так отчаянно сопротивляешься? М? В чём причина, любимая, а? В чём?!
Она долго-долго смотрела на меня виноватыми глазами, дыхание её взволнованно дрожало. Глядя на неё, я отчётливо понимал: она всё знала, знала, знала… Она знала, почему я так изменился в последнее время, почему я с такой издёвкой предлагал ей увидеться с моими друзьями и почему я привёз её сюда теперь. Но вот вопрос: скажет ли она мне сейчас обо всём? Скажет или нет? Промолчит или всё же скажет?
Но Эвелин молчала. Устало вздохнув, я сделал к ней шаг и хотел снова взять её за плечи, но она дёрнулась от меня в сторону и тихо сказала:
— Я пойду сама.
Мрачным взглядом я проводил её до входа. «Чёрт возьми, я превращаюсь в животное. Я превращаюсь в агрессивное и жестокое дикое животное».
Скарлетт, на которой был бар, сказала нам, что Кендалла нет и сегодня ещё не было. Это обстоятельство, как я мог заметить, очень обрадовало мою спутницу, так что она даже изменилась в лице.
— И что, его совсем сегодня не будет? — спросил я барменшу.
— Не знаю. График его работы отследить очень трудно. Он может приехать сейчас же, а может вовсе исчезнуть дня на три. Но мы с ним поспорили, так что на вашем месте я бы его подождала.
Расположившись за барной стойкой, мы с Эвелин заказали горячий ужин и бутылку вина на двоих. Пока мы ждали заказ, я решил оглядеться вокруг и заметил, что бар сегодня находился не в лучшем состоянии: здесь было как-то грязно, а в углу вовсе лежали сломанные стол и стулья.
— Что здесь произошло? — спросил я Скарлетт, взглядом указывая на весь этот бардак.
— Это Шмидт отметил свой день рождения, — ответила она с улыбкой. — Вчера он угощал всех подряд, а к концу вечера кто-то подрался. Вот и сломали нам мебель.
В начале ужина мы с моей невестой почти не говорили друг с другом, а если и делали это, то разговор выдавался очень сухим и холодным. Мы общались так, как будто были чужими, и мне кажется, что я гораздо дружелюбнее поговорил бы с любым другим посетителем этого бара, нежели с ней. Однако уже после того, как мы выпили полбутылки вина, разговор начал складываться сам собой.
Напротив стойки располагалось широкое зеркало, так что мы, сидя за ней, видели в отражении практически всё помещение бара. Эвелин долгое время задумчиво глядела на своё отражение, а потом сказала:
— Зеркало — интересная вещь. Там находится совсем другой мир, полностью противоположный нашему.
Я, тоже взглянув на своё отражение, спросил:
— И что мы делаем в том мире?
— Нас в нём нет. Там мир живёт в нас, а здесь наоборот.
— То есть здесь мы живём в мире, а там — мир живёт в нас?
Она грустно покивала и тихо произнесла:
— Как бы я хотела, чтобы и этот мир жил во мне…
— Я всегда думал, что так оно и есть.
— Нет-нет, Логан. Во мне нет никакого мира. Я пуста.
— И что же это значит?
Она с улыбкой взглянула на меня, и я увидел, что в её глазах стояли слёзы. Эвелин, пожав плечами, прошептала:
— Наверное, это значит, что я глубоко несчастна.
Я отвёл взгляд и замолчал. Ещё несколько лет назад я мог обидеться на подобную фразу и спросить нечто вроде: «Несчастна даже рядом со мной?» Но теперь я был даже в какой-то степени рад слышать от своей возлюбленной эту правду. Я уверен: если бы и я сказал Эвелин, что несчастен, она бы тоже не обиделась, а может быть, даже улыбнулась нашему совместному несчастью. А в итоге, зная, что оба несчастны, мы с ней всё равно не разошлись бы, потому что кроме нас у нас никого не было.
Да, можно сказать, что мы были откровенны друг с другом. Однако для полной откровенности нам обоим не доставало храбрости. Совершенно неизвестно, кто первым из нас наберётся этой храбрости и кто первым прекратит всё это…
Эвелин отвернулась, очевидно, пряча от меня свои слёзы, и я, вздохнув, сказал:
— Знаешь, может быть, это и хорошо, что в нас нет мира. Так, по крайней мере, мы можем быть уверены, что принадлежим друг другу. На самом деле я боюсь людей, которые сумели найти в себе целый мир: они страшны, потому что им никто не нужен.
— Но ты думал, что я нашла в себе мир, — с лёгкой улыбкой произнесла она, — выходит, ты меня боялся?
Я засмеялся.
— Я боялся, боюсь и буду бояться всегда, что после нашей разлуки моё сердце разнесёт вдребезги, а твоё излечиться со временем… Я боюсь, что ты для меня весь мир, а я для тебя — только часть мира. Когда меня не будет в твоей жизни, твой мир не рухнет. Понимаешь?
По её щекам быстро катились слёзы, а выражение лица было каким-то напуганным.
— Зачем ты говоришь про разлуку? — шёпотом спросила Эвелин, нахмурившись. — Какая разлука? Мы ведь нужны друг другу.
Я с улыбкой покивал и, подняв глаза, вдруг увидел Кендалла в отражении. Он стоял в дверном проёме и с недоумением пялился на наши с Эвелин спины. Не заметив моего взгляда, Шмидт развернулся, собираясь, очевидно, уйти, пока мы его не увидели, но я улыбнулся ещё шире и сказал на весь бар:
— Кажется, в тебе нет ни капли приличия, Кендалл, раз ты отказываешься здороваться со старыми друзьями.
Кендалл медленно развернулся и, неискренне улыбнувшись моему отражению, не спеша двинулся к барной стойке. Эвелин вытерла тыльной стороной ладони правый глаз и через плечо взглянула на владельца «Погони»; я заметил, как она побледнела. Он приблизился к нам с застывшим выражением лица и еле заметно кивнул головой.
— Куда ты собрался уходить? — будничным тоном спросил я. — Ты ведь только что пришёл.
— Ну да, — сказал он, упрямо пялясь на меня и не позволяя себе даже краем глаза взглянуть на мою спутницу. — Просто я понял, что мне здесь нечего делать.
— Как это нечего? Здесь не помешает прибраться, по-моему. — Я указал на сломанные стол и стулья и усмехнулся. — Ну и как тебе, кстати, живётся двадцатисемилетним? Нравится?
— Пока что я не знаю, как двадцатисемилетние живут без головной боли.
— Милая, что с тобой? — спросил я наигранно-озабочено, коснувшись плеча Эвелин. — Тебе плохо?
Она, прикрыв глаза, поднялась на ноги и взялась за барную стойку.
— Немного, — проговорила моя невеста, не обращая никакого внимания на Кендалла. — Может быть, дело в вине… Я отлучусь на пару минут.
И, слегка пошатываясь, она побрела в дамскую комнату. Шмидт, убедившись, что она ушла, сердито ударил меня кулаком в плечо.
— Хватит, Логан! — выговорил он, с досадой сморщив нос. — Хватит, хватит над ней издеваться! Ты её медленно убиваешь!
От его удара я не разозлился, а наоборот, даже весело рассмеялся.
— Ты всё ещё думаешь, что она чего-то не помнит? — с улыбкой спросил я.
— Чёрт, чёрт, чёрт, чёрт, — глухо бормотал он, спрятав лицо в ладонях, — зачем я рассказал тебе всё? Лучше бы я мучился один, а теперь я обрёк на страдания ещё и её…
Внезапно я озверел и, яростно стиснув зубы, схватил немца за шею одной рукой.
— Знаешь, когда ты обрёк её на страдания? — прошипел я, глядя в его подлые глаза. — Тогда, когда трахал её на этой стойке! Или где ты это делал? За этим столом или вон там, у окна?
Кендалл испуганно смотрел на меня и впивался пальцами обеих рук в мою ладонь.
— Прошу, хватит, хватит, пожалуйста… — проговорил он, — не произноси таких слов, ты знаешь, это была чудовищная ошибка, Логан…
— Я совершил чудовищную ошибку, когда решил, что могу доверять тебе! Вам обоим!
— Говори мне всё что угодно, говори, я выдержу… Только…
— Только не трогай Эвелин, — со злобной усмешкой закончил за него я. — Да, я знаю! Как же я устал слушать одно и то же!
Я, не убирая руки с его шеи, сердито толкнул его. Кендалл впечатался в шкаф с бутылками, и три из них, сорвавшись с полок, с треском разбились об пол. Все те, кто был в баре, заинтересованно на нас уставились.
— Я знаю, что это очень тяжело простить, — прохрипел Шмидт, держась за шею, — а для тебя это вовсе невозможно, потому что Чарис ты не простил до сих пор… Я не прошу прощения за себя, Логан, я лишь прошу, чтобы ты простил Эвелин… Она заслуживает этого, поверь. Люди не свободны от совершения ошибок, и каждый из нас может на время лишиться здравого смысла…
— Я не верю этому, — замотал головой я, —это не ошибки, нет, это осознанный выбор. Так сильно не ошибаются!
— Один раз! — в отчаянии сказал немец. — Один раз все могут ошибиться, Логан! Ты должен это понять!
— А я не понимаю, — улыбнулся я и пожал плечами. — То ли не могу, то ли не хочу, но я ни черта не понимаю, ни черта!
И, опрокинув стул, на котором сидел несколько минут назад, я широкими яростными шагами покинул это место.
Сидя в машине, я нервно барабанил пальцами по рулю и бешено переводил глаза с одного предмета на другой. Всё, это было последней каплей — больше я не выдержу! Поездка в «Погоню» оказалась слишком плохой идеей, она будто обострила все мои чувства, мысли и намерения.
«Сейчас придёт Эвелин, и я покончу со всем этим, — решительно думал я. Голова моя как будто горела, и мой воспалённый мозг выдавал одну безумную мысль за другой. — Но как же я могу сделать это?.. Может быть, мне заблокировать все двери, чтобы Эвелин не смогла выйти, и просто взять и задушить её на заднем сиденье? Потом придётся объяснять её родным и друзьям, куда она так внезапно исчезла… А что потом? Потом я останусь один и буду до конца дней своих нести на плечах этот страшный груз. Ну уж нет! Смерть — это слишком простой выход для неё! Эвелин будет страдать рядом со мной, а я буду жить только ради того, чтобы видеть, как она страдает!»
Когда моя невеста села в машину, я уже был спокоен и даже улыбался. С лица Эвелин всё ещё не сходила бледность.
— Ну как, тебе полегчало? — ласково поинтересовался я, убрав с лица возлюбленной прядь волос.
— Д-да, — тихо ответила она, не глядя на меня.
Я завёл мотор и с тоской подумал: «Как же жаль, что мне не полегчало…»
— Ещё одно испытание, — сказал я с мрачным видом, но улыбаясь, и сел рядом с Эвелин. — Надо ещё немного потерпеть, и, может быть, после этого все от нас отстанут.
Я, моя невеста и оба её родителя летели в Даллас, к моей семье. Всё же до свадьбы оставалось два месяца, а множество вопросов ещё не было решено. Конечно, наши родители полагали, что в одиночку мы с Эвелин ни за что не справимся, поэтому решено было устроить что-то вроде семейного собрания Хендерсонов и Блэков.
Моя спутница обернулась, чтобы посмотреть на своих маму и папу, и тихо мне сказала:
— Мне кажется, что тебя уже давно начала раздражать свадьба, хотя до неё ещё так далеко…
— Нет, милая, о свадьбе мне думать приятно, — ответил я, улыбнувшись, — но разговоры о ней выводят меня из себя. Кажется, что каждый человек мира хочет знать, какое у тебя будет платье и какой мы закажем торт!
— Тебе следовало подумать об этом раньше, — усмехнулась Эвелин, — потому что это действительно большое событие. Ты мог бы догадаться, что к нам будет миллиард вопросов и что все захотят знать про платье и торт.
— Да, — вздохнул я, хмуро глядя в окно, — и обо всём этом нам предстоит поговорить ещё раз с моими родителями. Будь готова: мама спросит нас обо всём вплоть до цвета салфеток, которые будут на столах.
