сообщить о нарушении
Текущая страница: 38 (всего у книги 120 страниц)
— Мы уже говорили о ней, — сказал я, не глядя на свою собеседницу, — когда поехали прогуляться по ночному Далласу, помнишь? Или снова врёшь о своих воспоминаниях?
Она опустила голову, точно остро почувствовала свою вину. В тот момент меня это не взволновало, и я невозмутимо продолжал:
— Ты узнала о Чарис от моей младшей сестры Пресли, и я думал, тебя это обидит.
Эвелин покачала головой.
— Меня это обидело?
— Ты сказала, что нет. Не знаю, так ли это на самом деле. За свои двадцать пять лет я успел понять, как поступают девушки в определённых ситуациях. Даже те, с кем ты просто дружишь, не пребывают в невероятном восторге, когда узнают о твоей бывшей.
— Так Чарис — твоя бывшая, Логан?
Я вздохнул, почувствовав, как внутри что-то болезненно сжалось.
— Она не просто моя бывшая, — тихо сказал я, опустив голову. — Она моя первая и последняя безумная любовь.
Какое-то время Эвелин молчала, после чего задумчиво сказала:
— Раньше ты без памяти любил её, а теперь так нелестно о ней отзываешься… Никогда не понимала, что заставляет людей, некогда любивших друг друга, так стремительно холодеть по отношению к своей второй половинке.
— Не понимаешь? — переспросил я, посмотрев на собеседницу. — Может, это всё потому, что у тебя никогда не было этой самой второй половинки?
Через мгновенье я понял, что моя реплика была бестактной, и жутко на себя разозлился.
— Почему всё так изменилось? — тихо поинтересовалась Эвелин, никак не ответив на моё грубое изречение.
Сегодняшняя чудесная ночь омрачилась моим воспоминанием о Чарис. Мне было странно думать о ней теперь, когда я был рядом с Эвелин. Казалось, что Эвелин — неземное создание, плод чьего-то воображения, мягкая, светлая и чрезвычайно чувственная. Мне совершенно не хотелось говорить с ней о Чарис, не хотелось, чтобы она знала о её существовании. Но, превозмогая себя и свою усталость, я с непонятной тяжестью на сердце начал:
— Наши отношения были довольно долгими. Мы дарили друг другу свою любовь, и это было просто невообразимо. Теперь, правда, я понимаю, что все эти годы любовь дарил один лишь я. Чарис просто с благодарностью принимала её, не давая ничего взамен. Она считала, что поступает благородно, но это не так. У меня такое ощущение, что я любил пустоту, что она обманывала меня всю жизнь — начиная со дня нашего знакомства и кончая нашей последней встречей в Берлине.
А потом она устала от меня, от моих неистовых чувств, от наших отношений. Не знаю, когда именно наступил этот момент: когда наши отношения, как мне казалось, только начинали перерастать во что-то серьёзное или когда её ложь стала известна мне. Чарис поступила со мной так, как никто другой со мной в жизни не поступил бы: мало того, что она отвергла мою любовь, так она ещё бессовестно предала её! Чарис мне изменяла. Да, не изменила, а изменяла! Я просто уверен, что это было не единожды. Она изменяла мне тогда, когда я был готов на всё ради неё! Когда я только и жил своей яростной любовью! Прошло уже девять месяцев, а я до сих пор не могу поверить в это. Не могу поверить в то, что человек, с которым я хотел провести остаток жизни, ни во что не ставит меня и мои чувства! Она их не сберегла.
Я мучился долгих восемь месяцев, порой думал даже дать ей второй шанс: каждый человек, каким бы они ни был, заслуживает второй шанс. Мы поддерживали отношения после расставания, но чувствую, что в них не было ничего настоящего. Она говорила со мной только потому, что ощущала свою вину, она думала только о том, чтобы очистить свою совесть. В её глазах не было ни капли сожаления, ей было меня не жаль…
Чарис, она нездорова. Она долгое время лечилась в лос-анджелесской клинике, после чего призналась, что улетает лечиться в Германию. По её словам, её родители доверяют немецким врачам, они делают всё возможное для того, чтобы их дочь чувствовала себя счастливой. Не знаю, каким дураком я был, если снова поверил ей… Я ведь даже помог её семье с деньгами, довёз её до аэропорта и чувствовал, как сердце разрывается от тоски, когда смотрел на взлетающий самолёт. На самом же деле никакого лечения в Германии не было. Чарис улетела туда со своими родителями и своим лечащим врачом, который, возможно, скоро станет её мужем и отцом её ребёнка. Мы виделись с ней, когда я был в Берлине: она была там с ним и очень тщательно это скрывала. Хотела снова меня обмануть и выставить дураком. Но я знаю теперь, какая она на самом деле, я окончательно в этом убедился. Ничтожная, бессовестная, наглая и эгоистичная шлюха! Прости, Эвелин, знаю, что не должен так выражаться, но по-другому не могу, просто, чёрт возьми, не могу! Больше всего мне жаль время, которое я на неё потратил. Всё в пустую…
Когда я замолчал, Эвелин молча прижалась ко мне. Я улыбнулся: до этого она откровенничала со мной, теперь же это сделал я, и Эвелин попыталась меня утешить моим же способом.
— Не бывает случайных встреч и случайных отношений, — проговорила она. — Не бывает ненужных людей в этой жизни. Но мне так жаль тебя, Логан, ты пережил то, чего многие просто не вынесли бы. Почему ты так уверен, что Чарис — твоя последняя любовь?
— Так Джеймс когда-то сказал. Я и сам считаю, что по-настоящему человек может полюбить лишь единожды, а остальные чувства — если не бутафория, то простая привязанность. Чарис я отдал всего себя и чувствую, что внутри больше никогда ничего не загорится. Там пустота. Там пепел.
— Не проклинай себя, Логан. — Эвелин заглянула мне в глаза и прижала ладонь к моей левой груди. — Может, там действительно пепел, но там есть место для любви. Знаешь, что такое твои чувства к Чарис? Они бутафория.
Я накрыл её ладонь своей и какое-то время молча смотрел ей в глаза. Слова Эвелин заставили что-то внутри меня воодушевлённо подпрыгнуть, и я не знал, как правильно истолковать своё нынешнее состояние.
— Когда ты понял, что больше не любишь её?
— Не помню. Вернее, не знаю. Не было определённого момента — такого, что я в одно мгновенье вдруг понял, что больше не люблю её. Я остывал постепенно, в течении девяти месяцев. Но наши постоянные встречи в больнице сыграли определённую роль: они долго не давали моим чувствам остыть…
— Чем она была больна?
— Не знаю, уместно ли здесь слово «была». Возможно, она больна и сейчас.
Эвелин выжидающе на меня смотрела, и я, слабо улыбнувшись, сказал:
— Не хочу тебе лгать, поэтому давай отложим эту тему на потом. История болезни Чарис долгая, к тому же она влечёт за собой ещё не одну историю. А я пока не хочу, чтобы ты знала обо мне то, что я пытаюсь скрыть.
— Тайное должно остаться под покровом тайны, если ты этого желаешь, Логан. Всему своё время.
Какое-то время я молча смотрел на неё, после чего шёпотом произнёс:
— Прости меня, Эвелин.
— За что я должна тебя простить?
— За моё поведение. Мне так стыдно, честное слово, я столько сказал тебе нехорошего…
— Иногда слова не имеют большого значения, Логан. Людям свойственно повиноваться своим эмоциям.
Она раскрыла тетрадь воспоминаний, что лежала рядом, на полу, и принялась записывать в неё, очевидно, наш разговор. Я наблюдал за Эвелин, непонятно о чём размышляя, теряясь в своих мыслях, и понимал, что усталость и сон подползают ко мне со всех сторон.
Я пил крепкий чай, чтобы отогнать сон, но теперь и он не помогал. Долгое время я стойко держался, всё ещё наблюдая за действиями Эвелин. Потом положил голову на кровать и неожиданно уснул прямо так — сидя на полу, улыбаясь и держа в руке стакан холодного чая.
========== Глава 11."Прелестная и беспощадная" ==========
Слабая струна женщины – жалость, так легко переходящая в любовь.
Виктор Гюго
– Как быстро стемнело… – задумчиво проговорил Джеймс, уставившись на собственное отражение в окне. – Это я потерялся во времени, или Земля начала вертеться быстрее?
– Ты потерялся во времени, и для тебя Земля начала вертеться быстрее.
Джеймс взял со стола бутылку бренди и, принявшись открывать её, сквозь зубы процедил:
– Логан, засунь эту долбаную философию себе в задницу, да поглубже! Налить тебе бренди?
– Не нужно. Твой психолог сегодня не пьёт.
– Да? Ну, тебе виднее, наверное. – Он сел на диван рядом со мной и, положив ногу на ногу, поднёс к лицу стакан с бренди. Маслоу любил растягивать удовольствие: сначала он наслаждался лишь ароматом любимого напитка, а затем пил его маленькими глоточками, мучая себя и усиливая собственное желание. Вот и сейчас он сидел, уставившись на что-то перед собой, и медленно дышал, пронося стакан с бренди перед своим лицом из стороны в сторону. – На самом деле я рад, что ты наконец здесь, дружище! Твоё появление прогнало одиночество из моего дома.
– Но ненадолго. Сейчас оно вернётся вместе с воспоминанием об Изабелле.
Джеймс помрачнел и сделал первый глоток бренди. Мне показалось, что любимый напиток как-то его не удовлетворил: лицо друга не выразило ни одной положительной эмоции.
– Ох, Изабелла… – устало вздохнул Маслоу и, закрыв глаза, сжал двумя пальцами переносицу. – Как же я устал думать о ней и её безразличии ко мне. Огонь моей любви сжигает меня изнутри. Чёрт! Такое ощущение, что я заживо горю!
Я оглядел комнату тревожным взглядом. Похоже, последние несколько дней Джеймс жил в окружении пустых бутылок из-под алкоголя, они были его друзьями и утешителями. Ввиду этого обстоятельства в комнате стояла невыносимая вонь. Маслоу, кажется, этого не замечал – я сделал вывод, что он не выходил из дома уже приличное количество времени.
– Когда вы в последний раз виделись? – спросил я, брезгливо отведя взгляд от роя мошек, клубившихся над недопитой бутылкой бренди.
Друг поднял глаза к потолку, силясь вспомнить время последней встречи со своей любимой, после чего сказал:
– Кажется, это было после презентации нашего четвёртого альбома, когда Изабелла пришла на концерт. – Он блаженно улыбнулся и прижался щекой к стакану. – Помню, она мне столько всего сказала в тот день… Её слова довели меня до неописуемого состояния, я даже есть тогда нормально не мог. А потом мы вернулись из тура, и на этом наши с ней встречи закончились, так толком и не начавшись. Я искал её, звонил, писал, каждый день ждал её у здания под красным фонарём… Но всё напрасно! Знаешь, сначала я сильно волновался, не случилось ли с ней что. А затем успокоил себя мыслью о том, что ей просто наплевать на меня.
Джеймс вдруг начал смеяться, и я бросил на него мрачный взгляд.
– Скоро тебе станет не до смеха, Джеймс, – невесело сказал я и встал, чтобы открыть окно. – Оглянись: такое чувство, что ты живёшь на помойке! Повсюду мусор, немытая посуда, какие-то насекомые. Ты и сам стал похож на бомжа! Лицо осунулось – кстати, сколько ты не спал? – щетина выступила, как будто ты не брился целый месяц; ты перестал следить за собой. К тому же эти бутылки. Просто подумай, Джеймс, разве любовь – светлое, чистое, искреннее чувство – может довести человека до такого безобразия? Когда ты последний раз задумывался о своём здоровье? О своей печени? Разве Изабелла и её дурацкое безразличие стоят в первую очередь твоего здоровья, Джеймс?!
Он сидел, рассеянно уставившись на груду пустых бутылок и слегка пошатываясь из стороны в сторону. Да, сказать честно, было неприятно смотреть на него. Маслоу был неимоверно жалок.
– О, нет, – тихо сказал он, – до этого момента я ещё ни разу не задумывался о своём здоровье. Просто ты перестаёшь думать о своём физическом состоянии, когда болит где-то в области сердца.
– Ты уверен, что там болит от любви? Может, уже стоит обратиться к врачу?..
Внезапно Джеймсом овладел бессильный гнев, и он с треском разбил стакан о пол. Маслоу устремил на меня свой полыхающий яростью взгляд и с бешеной силой сжал ручки кресла, в котором сидел. Руки его дрожали.
– Хватит делать из меня идиота! – повысил голос он, указывая на меня пальцем. – Я не превращаюсь в алкоголика, Логан, я не болен! Просто я не знал, куда деться от бесконечной тоски, не знал, к кому обратиться за помощью, я терялся! Как оказалось, в трудную минуту меня смог поддержать лишь бренди, что мне оставалось? Я выбрал компанию алкоголя, да, это не лучший мой поступок, но я больше не мог всего этого выдержать! Я совсем, совсем отчаялся…
Дыхание Джеймса сбилось и задрожало, глаза были готовы наполниться слезами, но друг изо всех сил сдерживал себя.
– Дай волю эмоциям, если тебе нужно, – тихо сказал я, не смотря в сторону Маслоу. – Поплачь. Я не привык осуждать людей за их слёзы.
Джеймс сделал глубокий вдох и понемногу успокоился. Я молчал, давая ему время для того, чтобы остыть.
– Она написала мне, – начал друг через несколько минут, – Изабелла написала мне под самый Новый год. Я… Когда я прочитал сообщение, мне стало ужасно неприятно. Сердце, оно… Оно разбилось на куски. Оно просто вдребезги разбилось.
На лице Маслоу изобразилась боль. Он взял со стола своей сотовый телефон и протянул его мне. Я молча принял из его рук мобильный и, открыв сообщения, прочитал последнее входящее СМС от Изабеллы:
«Не знала, когда лучше всего будет написать тебе, и решила сделать это в Новый год, чтобы мы оба смогли начать всё с чистого листа. Больше не могу избегать встреч с тобой, игнорировать твои звонки и сообщения, поэтому скажу всё напрямую: хватит. Пожалуйста, хватит, Джеймс. Оставь меня в покое. Я устала от твоих действий: тех же звонков, СМС, глупых признаний… То, что я сказала тебе во время нашей последней встречи, ничего не меняет. Я просто хочу, чтобы ты исчез из моей жизни. На прежней работе меня уже не ищи… Вообще нигде не ищи. Не надо. Не мучай себя. Желаю тебе найти любовь своей жизни, и пусть эта девушка сделает тебя самым счастливым человеком на планете. С Новым годом!
Изабелла».
Я смотрел на экран, сердито нахмурившись. Внутри кипела дикая злость на Изабеллу: как она вообще может оставаться такой неприступной? Как она может писать такое человеку, который стал заложником собственных чувств? Как она может сохранять равнодушие и говорить Джеймсу окончательное и бесповоротное «нет» после всего, что он пережил из-за неё? Но должен признать: смелость Изабеллы, вот чего порой не достаёт людям, не умеющим отказывать. Я как раз был в числе этих людей, и это беспрерывно мучило меня.
– Что скажешь? – Голос Джеймса ворвался в мои мысли.
Я внимательно посмотрел на друга.
– Знаешь, Джеймс, – задумчиво проговорил я, не отрывая взгляда от собеседника, – если подумать, то Изабелла не так уж и не права.
– Что? – не поверил своим ушам Маслоу. – Хочешь сказать, что она всё правильно сделала, да? Да?!
– Не совсем. В её сообщении есть несколько резких слов, которые не следовало использовать вовсе. А в остальном она права.
Джеймс смотрел на меня исподлобья, с яростью сжимая зубы.
– Я уже сомневаюсь, что в компании алкоголя мне было хуже, чем в компании с тобой. Бренди, вопреки всему, не говорил мне, что я не прав!
– А я и не говорю, что ты не прав! – не сдержавшись, повысил голос я. – Просто я хочу, чтобы ты заглянул правде в глаза! Что Изабелла должна была сделать? Быть с тобой из жалости? Благодарить тебя за твои чувства и говорить, что они многое для неё значат?
Он посмотрел на меня, с недоверием сузив глаза.
– Я поверить не могу, что ты говоришь мне это, Логан. Что она должна была сделать? Она могла хотя бы не втаптывать мои чувства в грязь, это всё, чего я просил!
– Нет, ты просил гораздо большего, Джеймс! Раньше я жалел тебя, но теперь, когда я вижу, во что ты превратился, моя жалость к тебе растворяется в воздухе.
Джеймс отвернулся от меня с оскорблённым видом. Он взял со стола недавно открытую бутылку бренди и сделал глоток прямо из горла.
– Отдай мне это, – сказал я, подойдя к другу и отобрав у него бутылку. – Про бренди тебе пока придётся забыть.
– Нет, Логан! – Маслоу снова присвоил бутылку себе и с силой оттолкнул меня. – Бренди – вот мой единственный друг, который никогда не отказывал мне в помощи!
Меня разозлили его слова, и я тоже с силой толкнул собеседника в плечи. Он, шатаясь, отошёл на несколько шагов. Зазвенели пустые бутылки, беспорядочно валявшиеся на полу.
– Я приехал сюда не для того, чтобы выяснять наши отношения! – закричал я и со злостью пнул одну из бутылок. Та, пролетев добрую часть комнаты, врезалась в стену и с оглушительным треском разбилась. – Если ты не нуждаешься в моей помощи, то я уйду! У меня были дела, которые я отложил по твоей воле. Я уйду, а ты оставайся тут: продолжай гнить в компании своего единственного друга.
Когда моя рука уже коснулась ручки двери, сзади послышался обессиленный голос Джеймса:
