Текст книги "Когда мы встретимся вновь (СИ)"

Автор книги: Ellada

сообщить о нарушении

Текущая страница: 75 (всего у книги 136 страниц)

Присутствие Терри на «Аквитании» стало для Нила полной неожиданностью. Он заметил его на следующий день после того, как они отплыли из Марселя, и в первую минуту испытал настоящий шок, словно увидел призрака. Он просто не верил своим глазам и даже решил, что обознался. Однако, понаблюдав, Нил убедился, что это все же тот самый Терруз Грандчестер, с которым он когда-то, целую жизнь назад, учился в колледже Святого Павла, который ушел из колледжа, приехал в Америку и стал знаменитым актером, в которого была влюблена Кенди и... которого он когда-то так сильно ненавидел. Ненавидел яростно и безгранично, каждой клеточкой своего тела. Но во время этого долгого путешествия Нил вдруг понял, что больше не испытывает ненависти к Терри. Ни ненависти, ни зависти, ни злости. Только равнодушное любопытство человека, встретившего случайного знакомого, которого он знал немного когда-то очень-очень давно, но совершенно не ожидал встретить снова. И это еще больше удивило его. Даже не само это неожиданное и поразительное ощущение, а его, Нила, отношение к нему. Он принял это удивительное осознание спокойно и невозмутимо, с каким-то совершенно потрясающим и вместе с тем радующим душу безразличием. Так, словно все это происходило не с ним и в совершенно другой жизни. Словно чужую историю, рассказанную ему кем-то когда-то. Историю о мальчике по имени Нил Лэганн, о его друзьях и врагах, неудачах и победах, радостях и огорчениях. Это там, в рассказанной когда-то кем-то истории, он ненавидел Терруза Грандчестера и был влюблен в Кендис Уайт. Временами забавная, а временами грустная история... не о нем. Не о Кардинале. Да, это был тот самый Терруз Грандчестер, плод порочной связи высокородного английского герцога и американской актрисы, неприступный надменный аристократ, имевший репутацию самого отъявленного хулигана. Вечно нарывающая заноза, дерзко застрявшая в благородном теле высшего британского общества, несмываемое позорное пятно на челе гордой, родовитой, полной снобистского презрения ко всему, что стояло ниже ее, аристократии, в целом, и благопристойного, отличавшегося строгими правилами и исключительным благонравием колледжа Святого Павла, в частности. Тот самый Терруз Грандчестер, который терзал и изводил чинных, набожных сестер-преподавательниц дикими, скандальными выходками, шокирующими своей дерзостью, порой доходящей до откровенной наглости, и был непреходящей головной болью несчастной директрисы. Который позволял себе делать все, что ему вздумается, заранее зная, что любой, даже самый ужасный и непростительный его поступок, за коей любого другого ученика без объяснений исключили бы из этого элитного заведения в тот же самый день, ему, сыну высокородного и богатого герцога Грандчестера, сойдет с рук и в худшем случае вызовет лишь неодобрительные взгляды и сурово поджатые губы святых сестер, недовольную гримасу и короткое сухое замечание, брюзгливо процеженное сквозь зубы настоятельницей, злорадно-завистливые усмешки учеников да восхищенные взгляды и явно наигранные вздохи осуждения учениц. Тот самый Терри, который относился к окружающим с вызывающе высокомерным презрением, осыпая их ядовитыми насмешками и зная, что они это стерпят, И они терпели. И он, Нил, терпел. Терпел, ненавидел и... завидовал. Завидовал всему и во всем. Его свободе, его вседозволенности и безнаказанности, его высокомерному презрению, его красоте и этому усталому декадентскому аристократическому изяществу, его гордости, его бесшабашной смелости и упрямству, его настойчивости, целеустремленности и умению добиваться своего во что бы то ни стало, и даже тому, что он, Терри, незаконнорожденный сын герцога, который мог получить все, о чем только можно мечтать в этом расчетливом мире, смог бросить все это, швырнуть положение в обществе, богатство и многочисленные привилегии в лицо своему высокородному всевластному отцу и всей чопорно-надменной снобистской аристократии в его лице, презрительно и гордо, не задумываясь и не сожалея, и отправиться в неизвестность, в далекую огромную страну за океаном, где его никто не ждал, чтобы найти свой собственный путь. Завидовал его блестящей карьере в этой огромной стране, которой никогда ни до кого не было дела. Тому, как быстро он стал восходящей звездой Бродвея, чье имя прогремело на всю Америку. Подающим большие надежды, очень талантливым молодым актером, безоглядно влюбленным в театр, чья игра заставляла трепетать самые жестокие и циничные сердца и вызвала романтические вздохи и слезы растроганного умиления у самых ледяных красавиц. Завидовал тому, с каким восхищением о нем писали газеты. Нил завидовал всему, чтобы было присуще лишь Террузу Грандчестеру, что давалось ему совершенно без усилий и было заложено в нем самой природой. И чего никогда не было и не могло быть у него, Нила Лэганна. Он завидовал всему и всегда. До этого дня. Да, это был тот самый Терри, которого он знал когда-то. И не тот... Что-то изменилось в нем. Что-то, что Нил, как ни старался, не мог выразить словами. Словно какая-то прозрачная черная дымка окутывала Терри, обнимала за плечи, ложилась на лицо невидимой вуалью, остывала на дне ярких изумрудных глаз холодной болью знания. Темного знания. Тень Смерти, пометившей их своим холодным прикосновением, как рабов. Оттиснувшей свой равнодушный жестокий лик в его душе вечным несмываемым клеймом убийцы. Ледяной печатью мрака, которая навеки отмечает отнявшего чужую жизнь в момент кровавого крещения и которую он носит до последнего вздоха, пока безжалостная хозяйка не призовет к себе своего верного слугу, дабы почтить его последней, достойной его темных дел наградой - вечной жизнью в мире, где ему никогда не обрести покоя, Где не может быть покоя. И имя этому миру - Ад. И Нил знал, что и он, и Штопор, и остальные, кто возвращался на этом корабле домой, в Америку, тоже помечены такой вот печатью. Он чувствовал ее. Там, внутри. В глубине души. Где-то на самом ее дне, куда никогда не проникает свет, где нет чувств. Где нет ничего, кроме этого страшного знания, спящего, словно дикий зверь в логове, готовый в любую минуту проснуться и отправиться на кровавую охоту, подгоняемый вечным голодом. Холодная безликая тень. Вечный упрек. Напоминание о содеянном. Об отнятых жизнях. Бесконечном множестве жизней, отнятых у других людей. Таких же, как он, Терри и остальные, плывущие на этом корабле. Жизней, которые они отнимали в одно мгновение, не задумываясь и не раскаиваясь. Просто так. Ради смутных, непонятных целей, ради чьих-то высоких идеалов и низменных амбиций. Потому что так было надо. Чтобы выжить. И каждая новая отнятая жизнь метила их своим последним проклятием, становясь частью мрака, накрывшего их своим мертвенно-холодным невидимым покрывалом. Всех. От первого до последнего. Навсегда. Было очевидно, что Терри, как и он, был солдатом Американских экспедиционных сил и воевал во Франции. Но что Нил никак не мог понять, так это то, как тот попал в армию? Почему отправился на войну? Терри был известным актером, чья карьера успешно развивалась, его ожидало блестящее будущее. К тому же, у него была Кенди. «Может быть, призвали? - в который раз задался он вопросом и в который раз, покачав головой, возразил сам себе. – Нет, не может быть. В конце концов, Терри хотя и незаконнорожденный, но все же сын аристократа. И не какого-то там мелкопоместного дворянина, а очень знатного и богатого английского герцога. Голубая кровь, как-никак. К тому же, его отец всегда заботился о нем так, словно он - законный наследник. Уверен, герцог Грандчестер костьми бы лег, чтобы только его сын не попал в армию. А тем более, каким-то рядовым, да еще и с неминуемой перспективой сгинуть где-нибудь в Европе под немецкими пулями. Думаю, ему даже особых усилий не пришлось бы прилагать, чтобы Терри остался дома. Взять хотя бы выходки Грандчестера в колледже. Ему сходило с рук абсолютно все. Нет, его не могли призвать! Тогда... Неужели добровольцем вызвался? С чего бы это? Не спятил же он, в конце концов? А, впрочем, почему бы и нет? Стир ведь тоже добровольцем удрал. Но Стир всегда был бесшабашным любителем приключений, с головой, забитой всякой бредовой романтикой да дурацкими изобретениями. Уверен, он и эту войну воспринимал, как одно большое приключение, а попал на бойню. Решил поиграть в отважного героя, спасающего мир, этакого бравого солдата-летчика! Вот и доигрался до гробовой доски, глупый фантазер! И где теперь его чертов героизм? Покоится на кладбище под серой могильной плитой. Но Терри не таков. Уж кем-кем, а глупым романтиком и фантазером его не назовешь. Скорее уж циником и наглецом. Тогда каким образом он здесь очутился? А может быть... - неожиданно пришедшая в голову мысль заставила Нила задумчиво прищуриться. — А может быть, все дело в Кенди? Вот она-то вполне могла уйти на войну добровольцем, решив, что это ее долг. Она просто помешана на своей работе. И очень романтична. Да, она вполне могла свершить подобную глупость. С нее станется. А Терри, как истинный Ромео, готовый ради своей Джульетты достать с неба луну со всеми звездами впридачу, а не только на войну отправиться, разумеется, не смог спокойно сидеть дома, когда она в Европе жизнью рискует, и отправился следом. Чтобы, так сказать, быть достойным. Глупо, но вполне в их стиле. Это бы все объясняло. Хотя, кто знает? Может быть, дело все-таки не в Кенди. Может, есть что-то еще? А, впрочем, какая мне, собственно, разница? Я больше не Нил Лзганн и никак не связан с ними. Их жизнь - их дело, а у Кардинала своя дорога. А значит, и встречаться нам ни к чему». Придя к такому решению, Нил успокоился и почувствовал себя увереннее. Во время путешествия он старался держаться подальше от Терри, а по возможности вообще не попадаться ему на глаза, благо размеры лайнера и короткие зимние дни значительно упрощали эту задачу. Не то, чтобы он сильно опасался, что Терри может его узнать. Нил прекрасно знал, что сильно изменился с тех пор, как они виделись в последний раз, и особенно внешне. К тому же, если уж он не ожидал встретить Терри на этом корабле, да еще и в качестве солдата Американских экспедиционных сил, то уж его собственное присутствие здесь в этом качестве должно было показаться Терри еще более неожиданным и удивительным. Настолько неожиданным и удивительным, что даже если бы он и заметил сходство между одним из его попутчиков и Нилом Лэганном, которого знал когда-то, то мог просто не поверить в это. Но Нил все же очень надеялся, что Терри не настолько хорошо помнит его, а потому попросту не узнает. Такой вариант развития событий был самым лучшим и значительно все упростил бы. Все. Для всех. Не то чтобы он боялся встречи. Нет. Его страх перед высокомерным, презирающим его сыном герцога умер вместе с прежним Нилом Лэганном, как и прочие чувства, что испытывал тот. Но, если бы Терри узнал его, это неизбежно повлекло бы за собой разговор о том, как он здесь очутился, а значит, ему пришлось бы рассказать то, что он не мог и не хотел рассказывать. Что осталось в прошлом. В прошлом Кардинала. А потому он старательно избегал всех мест, где они могли бы случайно столкнуться лицом к лицу и большую часть дня проводил в благодатной тишине и покое собственной каюты вместе со Штопором, ставшим добровольным затворником, чтобы составить компанию другу, за что Нил был ему очень благодарен. На палубу он выходил уже после того, как садилось солнце, благо дни были очень короткими и после недолгих сумерек корабль проваливался в чернильную темноту, освещенную лишь слабым серебристо-мутным сиянием луны и звезд да редких корабельных огней. Но даже тогда он старался держаться подальше от остальных. Его усилия дали свои плоды: за все время путешествия он и Терри ни разу не столкнулись. Терри не обращал на него никакого внимания и, судя по всему, даже не заметил его, чем Нил был очень и очень доволен. И вот осталось совсем чуть-чуть: несколько шагов по палубе лайнера «Аквитания», несколько ступенек вниз - и их дороги разойдутся. И, быть может, навсегда. И Нил был этому почти рад. Рядом с Терри шли еще двое мужчин, которых Нил довольно часто видел рядом с ним. Троица о чем-то оживленно разговаривала, не замечая ничего вокруг. Прищуренным взглядом поверх ворота шинели он проследил, как они направились к одному из трапов и, смешавшись с толпой, начали спускаться. Нил облегченно вздохнул и чуть расслабился, словно разом сбросив с плеч какой-то невидимый, но очень тяжелый груз. - Ну, вот, кажись, поспокойнее стало, - ворвалось в его мысли ворчливое бормотание Штопора с привычными нотками брюзгливого недовольства. Нил чуть вздрогнул от неожиданности и осторожно покосился на ирландца, но тот смотрел в сторону трапов и не заметил его взгляда. - Можно спускаться, - тем временем продолжал он. - Теперь главное найти жилье да заработок. Деньги у нас, конечно, пока есть, но надолго их не хватит. - Найдем, - спокойно ответил Нил. - Время еще есть, - и размеренной, неторопливой походкой направился к трапу. Секунду Штопор мрачно смотрел, как он уходит, а затем вздохнул и, пожав плечами, поспешил следом. Терри шел по одной из центральных улиц Бостона в сопровождении Чарли и Шарля. Вернее, не шел, а, скорее, шествовал. Неторопливой, почти торжественной поступью, бесцельно глазея на проплывающие по сторонам окна домов и витрины магазинов и с наслаждением вдыхая пахнущий ветром и морем холодный воздух. В Марселе воздух тоже пах ветром и морем, но совсем по-другому, не так, как здесь, в Бостоне. Не так, как дома. «Наконец-то дома!» - закрыв глаза, Терри еще раз вздохнул полной грудью, вслушиваясь в мерный, мирный шум пробуждающегося города, и улыбнулся. Он чувствовал себя почти счастливым. Почти. - Эй, Терри, - вернул его на землю голос Чарли, в котором звучали радость и нескрываемое воодушевление. - Ты куда теперь? Терри посмотрел на него и снова улыбнулся. - Домой, - коротко ответил он, с явным удовольствием смакуя каждый звук этого слова. -Конечно же, домой. Куплю билет на ближайший поезд до Нью-Йорка и завтра уже буду на месте. Шарль едет со мной. Я надеюсь, что Эд возьмет нас в свою труппу. Боже мой, жду - не дождусь, когда, наконец, снова смогу выйти на сцену! Шарль согласно кивнул. Он вел себя очень сдержанно и был непривычно молчалив, в конце концов, он был в чужой совершенно незнакомой ему стране и чувствовал себя пока неуютно, но в то же время, незаметно, но ясно давал понять друзьям, что разделяет их радость и воодушевление. - Ну, что ж, - вздохнул Чарли. — В таком случае, я тоже с вами. - Правда? - удивленно переспросил Терри. Не то, чтобы он был не рад желанию своего друга поехать с ними в Нью-Йорк, но, в конце концов, до войны Чарли жил именно в Бостоне, и Терри казалось, что тот предпочтет остаться здесь, в городе, где он в буквальном смысле слова знал каждый камень. - Угу, - тем временем подтвердил Чарли беззаботным тоном. «Пожалуй, даже слишком беззаботным», - отметил про себя Терри, но, руководствуясь каким-то почти неуловимым интуитивным ощущением, не стал задавать вопросов. - Здесь у.меня ничего нет. Ни работы, ни семьи, ни друзей. Мне предстоит начать все сначала. В таком случае, какая разница, где именно? Здесь... Там... Бостон... Нью-Йорк... Какая разница? Все города одинаковы! А я - парень не промах, не пропаду. Я неприхотливый, найду себе небольшое жилье, работенку по силам и буду жить себе. К тому же, и вы там рядом. Все ж не так одиноко. Да и за вами в случае чего присмотрю! - важно нахохлившись, закончил Чарли. Терри и Шарль рассмеялись. «К тому же, рано или поздно ты все равно отправишься искать свою золотоволосую зеленоглазую малышку Кенди, - мысленно добавил Чарли, с улыбкой глядя на смеющегося Терри, и хитро прищурился. - Уверен, долго ты без нее не протянешь! Отправишься искать, как миленький. А там, где она, должна быть и моя «снежная королева»». - Ну, что? На вокзал?! — вслух объявил он. - На вокзал! - дружно поддержали его все еще смеющиеся Терри и Шарль, и они зашагали вниз по улице. На следующий день. Нью-Йорк, раннее утро. «Готово!» Элеонора в последний раз провела ладонью по покрывалу, разглаживая невидимые морщинки. Еще раз окинув придирчивым взглядом идеально застеленную постель и не обнаружив ни одного изъяна, она удовлетворенно кивнула и направилась в гостиную. Завтракать не хотелось, поэтому Элеонора ограничилась тем, что приготовила себе любимого мятного чая и удобно утроилась у окна в большом мягком кресле. Откинувшись на высокую спинку, она зарылась в уютную теплую глубину и, поднеся к лицу чашку с дымящимся напитком, с наслаждением вдохнула тонкий аромат, а затем осторожно сделала глоток. Горячая жидкость обдала губы и горло жаром, который в следующее мгновение сменился освежающе-успокаивающим холодком мяты. Элеонора зажмурилась от удовольствия и, зябко поежившись, поплотнее закуталась в ласкающий кожу, теплый, нежный шелк просторного халата. Вокруг царил такой покой и тишина, что она позволила себе на мгновение расслабиться и ни о чем не думать. Но мгновение закончилось и растаяло в бледном солнечном луче, пробивавшемся сквозь разрисованное морозными узорами окно. «Странно, но иногда солнечный свет выглядит таким прозрачным и холодным, - подумала Элеонора, делая очередной глоток и задумчиво глядя в окно. - Словно зима дотянулась и до солнца».