Автор книги: Ellada
сообщить о нарушении
Текущая страница: 51 (всего у книги 136 страниц)
- Немедленно прекратите! – потребовала она. – Дэниэл, вы же мужчина! Мужчине не подобает вести себя столь жалким образом! Если бы Том видел тебя сейчас, то наверняка засмеял бы! – хныканье прекратилось. – Кроме того, - вкрадчиво добавила сестра Мария, – неужели ты хочешь расстроить мисс Пати? Она очень огорчится, когда узнает, что ты не сделал домашнее задание. Я уже не говорю о том, какой пример ты подаешь остальным ребятам.
Пристыженный Дэни опустил голову и молча поплелся к дому.
Том поднялся на холм и бесшумно застыл у ближайшего дерева. Пати сидела чуть в стороне, под высоким раскидистым дубом, держа на коленях внушительной толщины книгу в темной кожаной обложке и, казалось, была целиком поглощена чтением. Прислонившись спиной к стволу, он решил немного понаблюдать за ней. Минуты плавно перетекали одна в другую, но девушка сидела совершенно неподвижно, время от времени методично перелистывая страницы, и изредка чуть хмуря брови, отчего между ними проступала легкая морщинка.
- Добрый день, мисс О’Брайен, - наконец громко произнес он.
Она не вздрогнула, не вскрикнула, а просто подняла голову и задумчиво посмотрела на него.
- Добрый день, мистер Паркер, - в ее глазах мелькнуло легкое удивление. – Что вы здесь делаете?
- Кое-кто из моих знакомых сообщил мне, что вы ухаживали за мной, пока я был болен, - весело пояснил Том, подходя ближе. – Я счел своим долгом лично поблагодарить вас.
- У Дэни слишком длинный язык, - чуть улыбнувшись, невозмутимо заметила Пати. – Не стоило беспокоиться, мистер Паркер. Доктор Харрис попросил меня об этой услуге. Он – замечательный человек, и я не смогла ему отказать. Вы в долгу перед ним, а не передо мной, ведь лечил вас именно он. Что касается роли сиделки… - Пати отвернулась и посмотрела вдаль. – Я уверена, что любая другая на моем месте поступила бы точно так же. Кстати, как ваше самочувствие? - снова повернувшись, поинтересовалась она.
- Просто прекрасно, благодарю вас. Жаль только, что доктор запретил ездить верхом… Хорошо хоть, что сезон перегона закончился.
- Да, действительно, - согласилась девушка. – Случись это тогда, все было бы намного сложнее и неприятнее. Если это все, что вы хотели мне сказать, то я, пожалуй, вернусь к чтению, - она вновь склонилась над книгой.
С минуту Том молча смотрел на нее, а затем сел рядом. Пати удивленно посмотрела на него, но ничего не сказала и снова вернулась к своему занятию.
- Мне кажется, что вы все еще сердитесь на меня за ту неудачную шутку, - очень серьезно произнес молодой человек. – К сожалению, я не в силах изменить прошлое, но если дело именно в этом, то я готов еще раз попросить у вас прощения. Я правда не думал, что она закончится так скверно, и не желал причинить вам боль, - Пати продолжала молчать, уткнувшись в книгу. – Вы – подруга Кенди, - упрямо продолжил Том, игнорируя ее явное нежелание разговаривать с ним. – К тому же, Дэни, ребята из дома Пони, сама мисс Пони, сестра Мария и даже наш старый док говорят, что вы очень добрая и замечательная, поэтому я уверен, что это так и есть. Мне бы тоже хотелось стать вашим другом. Может быть, мы забудем о том инциденте и начнем все сначала? Что вы на это скажете?
Том замолчал, и какое-то время они сидели в тишине. Наконец Пати медленно подняла голову, внимательно, почти испытывающе посмотрела на него и… улыбнулась. Не так, как раньше – холодно и отстраненно – а по-новому. Улыбка скользнула по нежному изгибу ее губ, заиграла ямочками на щеках, а затем коснулась ее глаз и утонула в них, превратив в два наполненных теплом и сиянием темных озера и разбросав мириады солнечных искр по длинным ресницам. Она улыбнулась так просто и внезапно, что Том совершенно растерялся и мог лишь завороженно любоваться этим волшебным зрелищем.
- Хорошо, мистер Паркер, - между тем мягко ответила девушка. – Думаю, что любой хороший человек заслуживает второго шанса. Вы - друг Кенди и Дэни, а значит, не можете быть плохим. Давайте будем считать, что ничего не было, и начнем все сначала.
- Спасибо, - улыбнулся Том. – Только зовите меня Томом. Меня все так зовут. И не говорите мне «вы». Это звучит как-то неестественно и напыщенно, словно насмешка.
- Согласна, - Пати слабо рассмеялась. – Но только если ты тоже будешь называть меня Патрицией или даже просто Пати.
- Идет! – он довольно хлопнул ладонью по колену и снова посерьезнел. – Спасибо, Пати. За то, что помогли мне, и за второй шанс.
- Пожалуйста, - Пати перелистнула очередную страницу.
Том задумчиво посмотрел на девушку и чуть нахмурился.
- Мне бы тоже хотелось сделать для вас что-нибудь, - пробормотал он.
Пати оторвалась от книги и удивленно посмотрела на него.
- И что же?
- Ну, не знаю. Что-нибудь, - Том пожал плечами и задумался. – Вы умеете ездить верхом? – внезапно спросил он минуту спустя.
- Нет, - призналась все еще ошеломленная его неожиданным заявлением и этим странным вопросом Пати. – Стир несколько раз катал меня, но сама я не умею держаться в седле.
- Стир? – переспросил молодой человек и слега прищурился, припоминая. – Это, кажется, один из тех парней, что жили в Лэйквуде?
- Да, - кивнула Пати.
- Я помню его, но плохо. Смешной такой… Кажется, в очках. Всегда что-то придумывал. Кенди рассказывала мне о нем и его брате. И мисс Пони с сестрой Марией упоминали о них. У меня сложилось впечатление, что они – неплохие ребята.
- Да, неплохие, - внезапно погрустнев, едва слышно пробормотала девушка и, отвернувшись, посмотрела вдаль.
- А где они сейчас? – поинтересовался ничего не заметивший Том.
- Арчи живет в Чикаго. Работает и учится, - пояснила Пати.
- А Стир? – удивленно спросил Том, озадаченный ее странным поведением.
- А Стир погиб, - не глядя на него, совсем тихо закончила девушка и, помолчав мгновение, добавила. – В Европе.
- В Европе?
- Да. Сбежал из дома, записался добровольцем в армию… Его самолет сбили.
- Простите, - прошептал молодой человек и виновато понурился.
- Ничего, - внезапно четко и твердо произнесла Пати, уголки ее губ чуть приподнялись в какой-то неестественной улыбке, больше напоминавшей гримасу. - Уже прошло довольно много времени.
- Но вам до сих пор больно говорить об этом, - тихо возразил Том. – Теперь я понимаю, почему вы всегда такая грустная. И эти темные платья… Траур. Вы любили его? – вдруг спросил он, но тут же спохватился. – Простите. Я не должен был спрашивать об этом. Это бестактно и, к тому же, совершенно не мое дело. Можете не отвечать на этот глупый вопрос. Простите.
- Отчего же? – Пати, продолжавшая смотреть вдаль, чуть прищурилась и странно усмехнулась. – Да, я любила его, - тихо, но твердо произнесла она с нескрываемыми болью и горечью. – Очень любила.
Они снова замолчали.
- Хочешь, я научу тебя ездить верхом? – вдруг предложил Том, резко возвращаясь к первоначальной теме разговора.
Пати обернулась, ошарашенно глядя на него.
- Ну… Я… Я не знаю, - пробормотала она наконец. – Я не уверена, что смогу.
- Сможешь! – уверенно объявил он, вставая. – Это легко. Давай договоримся так: ты придешь завтра на поляну у подножия холма. Часам к семи. Лошадь я приведу сам.
- А тебе можно ездить верхом? – удивилась Пати. – У тебя же сотрясение.
- Ну, - Том усмехнулся. - Скачки, конечно, исключены, но медленный аллюр док разрешил. А больше нам пока и не надо. К тому же, ездить будешь ты, а не я. Ну, так как? Согласна?
- Что ж, - вздохнула девушка и пожала плечами. - Давай попробуем.
- И вот еще что, Пати, - Том смущенно посмотрел на нее, тщательно подбирая слова. – Ты только не болтай об этом, хорошо?
- Но… - Пати растерялась. – Почему?
- Дело в том, что у кое-кого в этом городе очень длинный язык. Мисс Пони и сестра Мария все поймут правильно, но местные сплетницы уж наверняка истолкуют это по-своему, а ты все же учительница. Если пойдут слухи, ты можешь лишиться работы. Кроме того, мне совсем не хочется, чтобы о нас с тобой попусту чесали языки.
- Понимаю, - Пати нахмурилась. – Ты прав. Я скажу об этом только мисс Пони и сестре Марии. Они наверняка будут рады, что мы подружились.
- Без сомнения. Что ж… Мне пора. До завтра, Пати.
- До завтра, Том.
С минуту Пати смотрела ему вслед, а затем снова погрузилась в чтение, только теперь на ее губах блуждала легкая улыбка.
За окном, окрашивая небо алым пламенем, догорали последние лучи заходящего солнца. С востока уже наползала ночь.
Отвернувшись от окна, Пати в последний раз провела расческой по волосам и направилась к столу. Выдвинув ящик, она уже хотела положить туда расческу, когда ее взгляд снова уперся в обтянутый черной кожей уголок, выглядывающий из-под груды бумаг. Протянув руку, Пати осторожно вытащила тетрадь и, опустившись на постель, долго смотрела на блестящую обложку, а затем медленно, будто нехотя, открыла ее. Перед глазами поплыли ровные строки, написанные мелким неуклюжим мальчишеским почерком и местами испещренные кляксами. Чернила уже начали светлеть. Но Пати не замечала этого. Ее застывший пустой взгляд не отрывался от одного слова в самой первой строке. Одного короткого слова, написанного любимым человеком на поле войны, среди грохота взрывов и смерти. Оно было написано так аккуратно и красиво. Очевидно тот, кто его писал, старательно выводил каждую букву. Закрыв глаза, Пати медленно перевернула страницу.
«Моя милая Кенди…»
«Дорогая Кенди…»
«Кенди…»
«Кенди…»
«Кенди…»
«Кенди…»
«Кенди…»
Одну за другой она перелистывала тонкие белые страницы, пока наконец не добралась до последней. По сравнению с остальными эта запись была очень короткой.
«Моя милая Кенди, я снова пишу тебе. Впрочем, все, что здесь написано - вся эта тетрадь, каждое слово - предназначены для тебя. Только для тебя, хотя я не уверен, что ты когда-нибудь прочтешь это. Но даже если ты никогда не увидишь эту тетрадь – не имеет значения. Знаешь, когда я пишу тебе, то представляю, что мы рядом и просто разговариваем. Стоит мне закрыть глаза - и я вижу тебя, Кенди. Совсем как живую. Словно ты действительно рядом. Иногда я даже слышу твой голос и смех. Здесь, на этих листах бумаги, я могу сказать тебе все, что, наверное, никогда не скажу тебе на самом деле. Просто не смогу. Не осмелюсь. К тому же, это причинит боль еще одному дорогому нам обоим человеку. Пати… Милая, добрая Пати. Она очень много значит для меня. По-своему. Не так, как ты. Мне больно говорить это. Очень больно. И я знаю, что Пати будет так же больно, если я когда-нибудь осмелюсь сказать ей все. Сказать правду. Что я не люблю ее, Кенди. Я люблю тебя. Пати – замечательная девушка, хороший и верный друг, и я очень привязан к ней. Но люблю я тебя. И всегда любил. С самого начала. Но ты никогда не замечала этого. Сначала в твоем сердце был Энтони, затем – Терри. А я всегда был для тебя только другом. Веселым стариной Стиром, который постоянно витал в облаках и придумывал странные штуки. Что ж… Наверное, так и должно быть. Быть твоим другом – это здорово. Если это все, что ты можешь дать мне – мне этого достаточно. Я не прошу больше, но очень надеюсь, что однажды ты догадаешься о моих истинных чувствах и, быть может, ответишь на них. А пока… А пока мы все еще вместе и все еще друзья, а это – главное. И будь что будет.
Завтра снова бой. Из сегодняшнего не вернулись трое. Кто знает, может быть, завтра в их числе буду я? Все может быть. Я не загадываю, ни о чем не думаю, но продолжаю верить. Я верю, что я вернусь, Кенди. Мы встретимся. Мы обязательно встретимся! Когда закончится война».
Эта запись была последней. С минуту Пати молча смотрела на нее, а затем, судорожно вздохнула и, захлопнув тетрадь, сунула ее на самое дно под груду бумаг. Закрыв ящик, она потушила лампу и легла в постель.
«Спокойной ночи, Стир. Покойся в мире».
Продолжение следует…
========== Часть 21. «Мы этого не узнаем, пока не наступит завтра» ==========
Я не хочу, не хочу говорить о любви,
Ведь ты все знаешь об этом сама.
Я ничего, ничего не могу изменить,
И вслед за осенью будет зима.
Твоя рука теребит недопитый бокал,
А вечер плещется в море зеркал…
Мы никому не расскажем об этом с тобой –
Они не смогут нас верно понять.
Ты знаешь, есть еще с первого взгляда любовь,
Ну, так скажи мне: чего еще ждать?
Сентябрь 1918 года,
Нью-Йорк.
Зал рукоплескал. Занавес медленно поднялся, и актеры снова появились перед публикой. Шагнув вперед, они дружно поклонились.
«Почему он не пишет?»
Элеонора выпрямилась, окинув равнодушным взглядом бушующее почти у самых ног людское море, плещущее восторгом, аплодисментами и цветами, и улыбнулась заученной благодарной улыбкой, столь же фальшивой, сколь и ослепительной. Сегодня ее все это не радовало. Ее вообще больше ничто не радовало. Даже столь шумный успех премьеры спектакля, над постановкой которого старательно трудилась вся труппа. Бесконечные репетиции на протяжении нескольких месяцев… Они работали, как проклятые, но это того стоило: пьеса была превосходной, постановка просто изумительной, а актеры старались как никогда, поэтому бурный успех был вполне заслуженной наградой. Элеонора почувствовала, как под ее ладонью дрогнула рука Тревора Арлингтона - директора и главного постановщика труппы, с которой она выступала последние пять лет – и осторожно покосилась на него. Высокий, статный, облаченный в пурпурный камзол, украшенный поддельными драгоценными камнями и тяжелой, якобы золотой, цепью, с небрежно наброшенной на плечи королевской мантией, в эту минуту он не играл короля, но был им. Надменно поднятую голову с ниспадающей на плечи густой гривой седых волос венчала массивная корона, а из-под широких прямых бровей ярко, по-молодому сияли синие глаза. Нет, это был даже не король, а, скорее, конунг, умудренный опытом великолепный предводитель древних викингов, которым столетия назад покорился почти весь мир, бесстрашный и гордый повелитель морей. На его губах играла ослепительная улыбка, исполненная искренней радости. Даже не радости - триумфа! Триумфа победителя. Элеонора подавила тяжелый вздох и снова повернулась к залу. В ее сердце радости не было. Оно было истерзано непреходящей тревогой за сына.
«Что с ним? Почему он не пишет? Что-то случилось? Да, наверное. Иначе как объяснить его молчание? – отчаянно гадала она, приседая в реверансе. - Нет!!! Не может быть!!! Это неправда!!! С Терри все в порядке! Ну, разумеется, с ним все в порядке! Глупо даже думать иначе. А писем нет потому, что там постоянно идут бои и ему некогда писать. Да и с отправкой писем наверняка проблем хватает. Терри ведь предупреждал. К тому же, пока письмо дойдет по назначению… Да, конечно. Это и есть причина его долгого молчания, а я просто слишком беспокоюсь, вот в голову и лезут всякие глупости! Прекрати немедленно, Элеонора!!! Сегодня у тебя и твоих друзей праздник, так позволь себе хоть несколько часов просто наслаждаться им и ни о чем не думать. Они это заслужили, но ты своей нервно-постной физиономией можешь все испортить! А ведь минуты радости так редко выпадают в нашей жизни. Особенно сейчас, когда идет война. Ну вот! Опять ты за свое!!! Немедленно возьми себя в руки!!! Думай о хорошем, Элеонора. Только о хорошем. Премьера прошла успешно, тебя ждет несколько дней отдыха, а у Терри все в порядке, и ты скоро получишь от него письмо. Просто поверь в это. Просто верь».
С трудом удерживая на губах радостную улыбку, она снова раскланялась перед рукоплещущей восторгом публикой. Наконец занавес закрылся, и вместе с ним с ее лица исчезла эта неестественная, словно приклеенная, улыбка. Вздохнув с облегчением, актриса быстро направилась к выходу, но в этот момент ее окликнул Тревор Арлингтон.
- Элеонора.
- Да? – она обернулась и вопросительно посмотрела на него.
- Кажется, премьера прошла успешно, - Тревор подошел ближе.
- Да, - Элеонора слабо улыбнулась. – Поздравляю. Сегодняшний успех – это в большей части твоя заслуга.
- Спасибо, - невозмутимо ответил тот, насмешливо сверкнув глазами. – Но не стоит преуменьшать участия всех остальных. В конце концов, я не один играл в этом спектакле, а значит, и успех – общий.
- Верно.
- Кстати, говоря об успехе… Мы собираемся отметить его все вместе. Присоединишься?
Элеонора с сожалением покачала головой.
- Я очень устала, Тревор. К тому же, неважно себя чувствую. И мне совсем не хочется веселиться. Я только все испорчу своим убитым видом, поэтому, с вашего позволения, лучше пойду домой и отдохну. Но за приглашение спасибо.
Минуту тот молча смотрел на нее, в его глазах светилось искреннее беспокойство и участие, но, встретив ее умоляющий взгляд, Тревор пожал плечами.
- Как знаешь. У тебя несколько дней. Постарайся отдохнуть как следует, - пожелал он и, подумав, добавил. - И прекрати изводить себя. С твои сыном все в порядке.