Текст книги "Когда мы встретимся вновь (СИ)"

Автор книги: Ellada

сообщить о нарушении

Текущая страница: 66 (всего у книги 136 страниц)

- Нужно отвести ее к остальным раненым и позвать кого-нибудь из врачей, - между тем строго, решительно и как-то обыденно распорядилась Кенди, словно речь шла об одном из их обычных пациентов. Именно ее невозмутимо-деловитый, уверенный тон помог Жоа окончательно справиться с потрясением и взять себя в руки. - Ты права, - пробормотала она и, взглянув на белое, словно мел, лицо старшей медсестры с расширившимися почти до предела зрачками, превратившими ее сияющие светло-карие глаза в два черных колодца, наполненные нечеловеческой болью, обеспокоенно нахмурилась. – Антуанет, ты должна нам помочь… Ты должна встать. Мы с Кенди отведем тебя к остальным раненым и позовем доктора. Все будет хорошо, но ты должна нам помочь. На мгновение ей показалось, что Антуанет ее не слышала, но тут затуманенный болью взгляд старшей медсестры чуть прояснился. - Я постараюсь, - одними губами шепнула она. Кенди и Жоа осторожно подхватили ее под руки и помогли подняться. Закусив губу, чтобы не застонать, Антуанет заставила себя встать и замерла, тяжело опираясь на плечи девушек, на бледном лбу выступили капли пота. - Держись. Потерпи немного, - бормотала Жоа, словно заклинание. - Все будет хорошо. Очень медленно, мелкими шагами они направились к кустарнику. Когда они добрались до места, Кенди быстро расстелила на земле первое подвернувшееся под руку одеяло, и они осторожно уложили на него Антуанет. Длинные темные ресницы старшей медсестры дрогнули и поднялись, открывая остекленевшие от боли глаза, но с побелевших губ не сорвалось ни звука, а взгляд, устремленный в мутно-серую высь, был застывшим и тусклым, словно у слепой. Да и зрачки не отреагировали на свет, оставшись расширенными до предела колодцами мрака, опоясанными тонкими, почти незаметными колечками радужки. - Антуанет. Жоа протянула руку и ласково коснулась щеки подруги. Она была какой-то слишком холодной, влажной и неприятно липкой от выступившей испарины. Внутри снова зашевелился страх. - Держись, милая, - она обернулась к стоявшей рядом Кенди. – Я побуду с ней, а ты найди доктора Люмьера. - Хорошо. Кенди бросилась на поиски доктора, а Жоа снова повернулась к Антуанет. В этот момент губы женщины чуть шевельнулись, словно она хотела что-то сказать, но так и не произнесла ни звука, а лишь глубоко вздохнула и тут же закашлялась. Из уголков ее губ появились тонкие алые струйки и медленно поползли вниз. На фоне белой кожи они казались неестественно темными, почти черными. «О, Боже… Нет! Не может быть!» Ее взгляд скользнул по окровавленной груди старшей медсестры, и Жоа почувствовала, как внутри все похолодело. Страх поднялся, с головой накрывая ее своей черной всепоглощающей волной, удушливым комом подкатил к горлу. «Легкое…» Она побледнела и, сняв косынку, принялась вытирать густые темные струйки с такой поспешностью и так тщательно, словно пыталась вместе с ними стереть и свои подозрения. Словно это простое движение могло изменить неумолимо надвигающуюся реальность. В безумной надежде, что ее догадка - всего лишь досадная ошибка, и рана Антуанет вовсе не так тяжела и опасна, как та, о которой свидетельствовали эти безмолвные мрачные вестники. Но ее надеждам не суждено было сбыться, и кровавые струйки тут же появились снова и медленно заскользили по щекам. Но на этот раз они были гуще и обильнее. Скапливаясь в уголках рта, они неумолимо ползли вниз, угрожающе поблескивая. Словно невидимый художник широкой кистью водил по ее лицу, разрисовывая его густыми темными подтеками, играющими зловещими ярко-алыми отсветами уходящей жизни, превращая его в ужасную окровавленную маску. - Антуанет! – хриплый голос доктора Люмьера вернул ее на землю. Жоа вздрогнула и, обернувшись, увидела стремительно приближающегося начальника госпиталя, следом за которым бежала Кенди. – Ох, mon Diue, да что же это такое!!! – не обратив внимания на Жоа, доктор подбежал к одеялу, на котором лежала Антуанет, и буквально рухнул на колени. Окинув взглядом ее окровавленную грудь, он нахмурился и, осторожно приподняв ее руку, принялся нащупывать пульс, кустистые седые брови мрачно сошлись над переносицей. – Да что же это такое? Как же так? – беспрерывно бормотал он, словно заезженная пластинка, в его голосе отчетливо звучали нотки отчаяния и тревоги. Жоа не было видно его лица - его скрыли растрепавшиеся и упавшие вперед, когда он наклонился, седые пряди - но по его суетливым и каким-то рассеянно-беспомощным движениям она поняла, насколько сильно он обеспокоен. - Что с ней, доктор? – все же спросила она, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно тише. Где-то в самой глубине ее души все еще таилась безумная надежда на то, что все обойдется, хотя разумом она прекрасно понимала, как глупо и безосновательно надеяться на такое, когда реальность явно и непреложно свидетельствовала об ином исходе. Услышав ее вопрос, доктор Люмьер поднял голову и удивленно посмотрел на стоящих перед ним девушек, словно только сейчас заметил их присутствие, но, тут же спохватившись, сурово нахмурился. - А вы почему до сих пор здесь?! – строго осведомился он, сверля их пристально-мрачным взглядом, синие глаза за круглыми стеклами очков сверкнули привычным брюзгливым недовольством. – Что, никогда раньше не видели осколочных ранений?!! А ну, марш к раненым!!! – не замедлил последовать приказ, произнесенный самым безапелляционным тоном, который они только слышали от старичка за все время работы в 1478. – Работы невпроворот, а они стоят, рты разинули, словно две глупые деревенские клуши, в жизни не видевшие раненого человека!!! – принялся он яростно отчитывать девушек. – Сооружайте навесы. Используйте все, что можно! И приглядывайте за ранеными!!! Вдруг кому-то из них уже помощь нужна, а вы тут прохлаждаетесь без дела!!! Вы зачем сюда приехали: помогать или ворон считать и глазеть по сторонам?! - Но… - попыталась было возразить растерявшаяся от такого мощного гневного натиска Жоа, но доктор Люмьер не позволил ей закончить. - Ничего не желаю слышать!!! – еще более строго и резко перебил он, седые брови сошлись над переносицей, а синие глаза засверкали гневом и возмущением. – Немедленно за работу!!! Я сам займусь мадемуазель Делакруа. Сейчас вы все равно ничем не можете помочь ни ей, ни мне, так помогайте тем, кому можете! Вы хирургические медсестры военно-полевого госпиталя или кто?! Почему я должен напоминать вам о ваших обязанностях?! Все вокруг работают, а вы торчите тут без дела со слезами на глазах, как две слабонервные кисейные барышни, готовые рухнуть в обморок при малейших неприятностях. Ну, да, рана! Осколочная! А чего вы ожидали? Мы ведь как-никак на войне! Но она еще жива. Антуанет очень сильная и здоровая женщина, у нее крепкий организм. Она справится. Особенно если вы наконец-то займетесь делом вместо того, чтобы отвлекать мое внимание, и позволите мне помочь ей! Как вы думаете, что она сказала бы вам, увидев, как вы толкаетесь без толку возле одного раненого, которому все равно не можете помочь, когда десятки других нуждаются в вашей помощи и все вокруг работают, не покладая рук?!! Уж она устроила бы вам нагоняй с внеочередным инструктажем!!! - Но… - Все! Хватит болтать! Брысь отсюда, и чтобы я вас не видел, пока все не выполните!!! За работу! За работу!!! Безотчетно повинуясь его приказу, Кенди и Жоа бросились туда, где остальные медсестры и врачи пытались соорудить навесы из одеял, которые удалось вытащить из машин. Последнее, что успела заметить Жоа, прежде чем работа поглотила ее с головой, это то, как доктор Люмьер снова опустился на колени рядом с Антуанет Делакруа, и на его лице уже не было гнева, а только усталость и бесконечная печаль. Налет продолжался недолго, и спустя еще четверть часа, окончательно расстреляв автомобильную колонну, самолеты с гулким воем устремились к горизонту и растаяли в мутном сером небе. Как ни странно, но никто из раненых серьезно не пострадал и, благополучно отведенные подальше от машин на небольшую поляну в глубине кустарника, они расположились под наспех сооруженными навесами под бдительным присмотром медсестер и врачей, которые тем временем разводили костры. Благо веток вокруг было предостаточно, а поскольку снег еще толком не выпал, то они были достаточно сухими и хорошо разгорались. Довольно скоро послышался негромкий, но веселый, навевающий воспоминания о домашнем уюте, треск пламени, а воздух задрожал и наполнился мягким стелящимся дымом. Завершив осмотр последних раненых, Жоа помогла им разместиться вокруг ближайшего костра, заботливо набросив на плечи каждого одеяло, и направилась к Антуанет. Старшая медсестра лежала на том же месте, где она ее оставила – возле растущего в отдалении куста, чьи раскидистые, облетевшие ветви нависали над ней, словно пытаясь оградить ее от жестокого холодного мира. Рядом по-прежнему сидел доктор Люмьер, а у изголовья стояли уже освободившиеся Кенди и Флэнни. Они стояли совершенно неподвижно, склонив головы. Жоа не видно было лица подруг, но от их застывших, словно мраморные статуи, фигур исходили волны напряженного ожидания и… той же бесконечной печали, почти скорби, что четверть часа назад она прочла на лице старого доктора. «Господи, нет… Нет!.. Не может быть!!!» Она ускорила шаг, но внезапно накатившая слабость заставила ее остановиться. Колени мелко задрожали, и Жоа показалось, что если она сделает еще хотя бы шаг, то просто упадет. Она замерла и несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь унять дрожь и подавить поднимающуюся откуда-то из глубины волну паники. Помогло. Страх отступил. Медленно, нехотя, словно зверь, которого заставляют расстаться с полученной в кровавой битве добычей, но все же отступил. Закрыв глаза, Жоа попыталась мысленно отключить эмоции и отрешиться от происходящего, заняв позицию стороннего равнодушно-холодного наблюдателя. Она прибегала к этому приему крайне редко и, по большей части, именно в такие вот минуты сильного душевного напряжения, когда, казалось, еще минута – и она взорвется, как котел, в котором скопилось слишком много пара, и устроит самую настоящую, обыденную до тошноты, женскую истерику со слезами и воплями. Это помогало всегда, помогло и на этот раз. Девушка почувствовала, что начинает успокаиваться. Дрожь в коленях прошла, сведенные мышцы расслабились. Открыв глаза, она чуть нахмурилась и продолжила путь решительным, твердым шагом. Подойдя ближе, Жоа наконец увидела Антуанет, которую до этого скрывали доктор Люмьер, Кенди и Флэнни. Она лежала в той же самой позе, что и четверть часа назад, ее глаза были закрыты, а ресницы отбрасывали длинные темные тени на бледное застывшее лицо. Жоа почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Закусив губу, она быстро моргнула несколько раз, прогоняя их, и опустилась на колени рядом с доктором. - Почему вы ничего не делаете? – едва слышно прошептала она, взглядом указав на необработанные раны старшей медсестры, в фиалковых глазах светились упрек и отчаяние. – Нужно снять платье, обработать раны, наложить швы, сделать перевязку. Мы должны помочь ей! Как вы можете сидеть, смотреть, как она истекает кровью, и ничего не делать?! Вы же сказали, что поможете ей! Она протянула было руку к Антуанет, но доктор Люмьер перехватил ее. - Оставь ее, - тихо сказал он, бросив на нее быстрый взгляд из-под сурово нахмуренных седых бровей, но в синих глазах читались боль и печаль. - Но… - Нет, - повторил старичок и отвел ее руку, так и не позволив коснуться старшей медсестры. - Но… - Успокойся, Жоа, - едва слышный шепот Антуанет прошелестел в воздухе, подобно легкому призрачному ветерку, и затих. Жоа посмотрела на старшую медсестру. Ее глаза были открыты, но их взгляд был тусклым и каким-то застывшим, неживым, словно стеклянным. – Я сама попросила об этом, - снова прошептала та, едва шевеля побелевшими губами, неровное дыхание с тяжелым хрипом вырывалось из ее груди, словно каждый вздох стоил ей неимоверного труда и отнимал и без того быстро тающие силы. Женщина закашлялась, и темные струйки крови, сочащиеся из уголков рта, снова поползли вниз, оставляя на белоснежной коже широкие дорожки, играющие алыми отсветами. Местами кровь уже начала подсыхать и почернела, оставляя широкие разводы. – Вы ничем не можете мне помочь, - ее шепот звучал пусто, равнодушно и устало. – Оставьте меня в покое. Я так устала. - Тише, - умоляюще прошептала Жоа, прикоснувшись кончиками пальцев к ее окровавленным побледневшим губам, чувствуя, как горло перехватывают рыдания. Собрав в кулак всю свою волю, она попыталась подавить их и даже улыбнулась сквозь слезы, вот только улыбка вышла вымученной, слабой и дрожащей. – Не нужно разговаривать. Береги силы. - Зачем? Я знаю, что умираю, - с трудом пробормотала Антуанет, но ее пустой взгляд был устремлен в серую высь неба, отчего казалось, что она разговаривает сама с собой. - Я этому даже рада. После его смерти у меня больше никого не осталось на этой земле. Я жила пока верила, что он тоже живет где-то здесь. Пусть и далеко от меня. Я всегда ждала его. Но его больше нет. Он больше не вернется. Никогда. Так ради чего жить? - Не говори так! Не смей так говорить! Жизнь так прекрасна! Тебе есть ради чего жить. Ты нужна раненым. В мире еще столько людей, которым нужна твоя помощь. И ты очень нужна нам, Антуанет. Мне, Кенди, Флэнни и остальным. - Вы молоды. Вам предстоит еще долгий путь. А мой заканчивается. Так и должно быть. Кто-то приходит, кто-то уходит. Жизнь продолжается. И вы будете жить дальше. Только без меня. Я устала, Жоа. Я хочу отдохнуть, - она снова закашлялась, кровь потекла сильнее. Дрожащей рукой Жоа вытерла темные подтеки, чувствуя, как слезы неудержимо скользят по щекам. - Тише. Не нужно разговаривать, Антуанет. Береги силы. Ты поправишься. Ты обязательно поправишься, слышишь? Мы тебе поможем. Ты только потерпи. Не нужно разговаривать, иначе тебе станет еще больнее. Губы Антуанет изогнулись в слабом подобии улыбки. - Ничего, - с видимым усилием прошептала она. - Я не чувствую боли, Жоа. Я ничего не чувствую с тех пор, как он умер. Только холод. И усталость. Очень-очень холодно. И я так устала. Но ничего… Скоро я отдохну. Наконец-то я смогу уснуть. И там мне не будет холодно. Там не может быть холодно, ведь там будет Крис. Крис снова будет рядом со мной. Рядом навсегда. Наконец-то навсегда, - ее голос звучал все тише и тише, глаза начали тускнеть, лицо побелело еще сильнее, а черты прояснились и как-то неестественно заострились. И только длинные темные ресницы слабо дрожали, словно крылья мотылька над пламенем свечи за мгновение до того, как окунуться в обжигающе-манящее сияние, вспыхнуть и сгореть. – Он обещал, что будет всегда рядом. Он ждет. Я рада, что ухожу к нему. Я ни о чем не жалею. И вы не жалейте. Здесь не о чем жалеть. Без него я все равно никогда не была бы счастлива, поэтому так даже лучше. Любовь – единственное, ради чего стоит жить. А моей любви здесь больше нет. Я ухожу, чтобы вновь обрести ее. Ищи любовь, Жоа. А когда найдешь – береги. Не отпускай ее от себя. Она такая хрупкая. Слишком хрупкая. Ты не представляешь, что значит жить без нее. Но еще страшнее жить, потеряв ее. Жить воспоминаниями. Я знаю… Я жила так восемнадцать лет. Восемнадцать долгих, холодных лет одиночества. Но те несколько дней в 1480, что я провела рядом с ним, стоили всех этих лет. Так что ловите свое счастье за хвост. Не позволяйте ему улизнуть от вас. Любовь стоит всего. Она и есть жизнь. Мы живем, пока мы любим, и умираем, когда в нашем сердце умирает любовь. Мы умираем вместе с ней. И ни о чем не жалеем. Я не жалею. Ни о чем не жалею. Ни о чем… Не жалею… Антуанет замолчала. Ее грудь слабо приподнималась и опускалась в такт неровному дыханию, которое становилось все реже и реже. Темные ресницы медленно взметнулись вверх и застыли, тусклый отрешенный взгляд карих глаз устремился в начинающую темнеть мутную пелену неба. - Вот и вечер, - снова прошептала она, но так слабо, что даже сидевшая совсем рядом Жоа с трудом разобрала ее слова. – Жаль, что не видно, как садится солнце. Мне бы хотелось еще раз увидеть закат. Внезапно взгляд Антуанет прояснился, а на губах заиграла улыбка… Прежняя улыбка, исполненная тепла, радости и покоя, которая озарила ее бледное, испачканное кровью лицо каким-то почти неземным светом. Затем ее губы чуть шевельнулись. Жоа наклонилась ближе, пытаясь разобрать, что она говорит. - Крис… Рука Антуанет слабо приподнялась, словно она пыталась дотянуться до кого-то невидимого, и снова упала на одеяло, длинные ресницы затрепетали в последний раз и замерли. Она ушла мягко, нежно и незаметно, как затихает последний аккорд звучной, исполненной драматизма и чувств симфонии, взятый искусной рукой пианиста.