Автор книги: Ellada
сообщить о нарушении
Текущая страница: 70 (всего у книги 136 страниц)
Нил не спешил с ответом. Прищурившись, он отвел взгляд и посмотрел поверх плеча графа в синеющее за окном небо, обдумывая, что ответить. Нельзя сказать, чтобы этот вопрос оказался для него такой уж неожиданностью. Но хотя Нил и знал, что он будет задан, но вот что ему ответить на него – не имел ни малейшего представления. Проще всего было сказать правду. Но сказать правду означало рассказать этому человеку, который смотрел на него с такой радостной надеждой, что его брат был преступником, приговоренным к тюремному заключению. Что он, как Нил и другие заключенные, вынужден был выбирать между войной и застенком и предпочел жизнь среди стрекота пулеметных очередей, заунывного пронзительного свиста пуль и грохота взрывов, от которых содрогалась земля, а небо затягивало черным, пахнущим гарью и копотью, дымом. Жизнь, где им приходилось голодать и спать по четыре часа в сутки на голой земле под снегом, дождем и ветром, завернувшись в изношенную шинель, и где смерть постоянно бродила рядом, бой за боем тихо и равнодушно забирая тех, кто сражался рядом, заглядывая в глаза своими пустыми невидящими глазницами, словно напоминая, что, быть может, завтра наступит и их черед. Да, он, Крест и другие заключенные предпочли эту жизнь, где им приходилось ежесекундно скользить по острию бритвы над зияющей пропастью смерти и забвения, рискуя сорваться вниз и исчезнуть в ней навсегда, оставляя за собой кровавый след, жалкому существованию в холодном каменном колодце со спертым воздухом и грязными зарешеченными квадратиками окон, сквозь которые скудно просачивался дневной свет, где их всех терпеливо поджидал давно известный конец – медленная и мучительная смерть от чахотки с выворачивающим внутренности наизнанку кровавым кашлем и многочасовой агонией, когда секунды кажутся бесконечными, а последний вздох расцветает радостной и умиротворенной улыбкой на бледных, покрытых кровавой пеной губах, приветствуя смерть как величайшее благословение. Долгожданное избавление от мук. И ты уходишь в последний путь, сопровождаемый угрюмым молчанием и бросаемыми украдкой исподлобья равнодушными взглядами сокамерников, знающих, что придет день - и они пойдут тем же путем, сопровождаемые таким же молчанием и взглядами и брезгливым презрением охранников, чтобы быть похороненным в безымянной могиле вместе с нищими, бродягами и прочим сбродом и забытым навсегда, словно ты никогда не существовал. Он мог бы сказать такую правду. Но Нилу почему-то казалось, что Крест не хотел бы, чтобы его брат знал об этом.
- Я точно не знаю, как он попал в Американские экспедиционные силы, - наконец сдержанно и спокойно ответил он. - Но думаю, что как и все мы: либо его призвали, либо он вызвался добровольцем. Мы познакомились здесь, во Франции.
- Вот как, - тихо пробормотал Жак-Франсуа, на этот раз в его голосе явственно прозвучало разочарование. – А он вам не рассказывал о себе? Какие-нибудь ситуации, города. Может быть, упоминал чьи-то имена?
Нил чуть нахмурился, сделав вид, что пытается вспомнить. Выдержав паузу, он покачал головой и вздохнул.
- Нет, - ответил он, искренне надеясь, что его ложь прозвучит достаточно убедительно. – Мы слишком недолго знали друг друга, чтобы рассказывать о каких-то личных вещах. Кроме того, на войне нет времени делиться впечатлениями и воспоминаниями. Нам и отдохнуть толком не всегда удавалось, а на долгие разговоры и рассказы времени не оставалось вообще. Извините.
- Неужели? – неуловимым летящим движением Жак-Франсуа немного наклонился вперед и чуть прищурился, сверля его пристальным изучающим взглядом. - А как же, в таком случае, вы узнали обо мне и о том, где я живу?
Нил едва не рассмеялся над этой неуклюжей попыткой поймать его на лжи, но сдержался. И лишь уголки его губ дрогнули в едва заметной, призрачной усмешке, которая, впрочем, тут же исчезла.
- Мне сообщили в военной комендатуре, - невозмутимо пояснил он. - Я попросил майора Стратфорда узнать, где похоронен Кристиан-Пьер. Он навел справки в военно-полевом госпитале, где тот умер, и они сообщили, что его тело было отправлено графу Жаку-Франсуа де Ла Вреньи в его поместье, расположенное неподалеку от городка Лавферезе в Провансе.
Очевидно, этот вполне логично все объясняющий и, что еще более важно, незамедлительно последовавший ответ, как и спокойное и естественное поведение Нила, убедили графа в его правдивости.
- Понятно, - разочарованно пробормотал он и, откинувшись на спинку кресла, тяжело вздохнул. - Очень жаль. Крис ушел из дома восемнадцать лет назад. С тех пор нам не было ничего известно о его судьбе, пока месяц назад не пришло похоронное письмо, но там сообщались лишь дата и место смерти. Я очень надеялся, что вы сможете рассказать мне хоть что-нибудь о нем. Где он был все эти годы? Чем занимался? Почему он вообще ушел вот так, не сказав ни слова? Я знаю, что незадолго до своего исчезновения он сильно повздорил с отцом. Правда, мне трудно даже предположить из-за чего именно. Крис никогда не говорил о своих спорах с отцом. Да, впрочем, это никого особенно и не удивляло. Они часто ссорились. Порой из-за таких пустяков, что становилось просто смешно. Наверное, оттого, что были очень похожи. Оба властные, вспыльчивые, гордые и так невыносимо упрямые, что иной раз хотелось схватить их, встряхнуть, как следует, и кулаками вбить в них хоть маленькую толику разума и терпимости!!! Но, увы. Про таких говорят: «Горбатого могила исправит». Хотя, по-моему, таких непримиримых гордецов не исправит уже ничто, даже могила. И то, что произошло восемнадцать лет назад, лишь подтверждает это. Как бы то ни было, их ссоре никто особенно не удивился. Просто сочли очередной вспышкой. Думали, покипят немного – и все снова вернется на круги своя, как бывало раньше. Никто даже внимания не обращал на эту размолвку, пока Крис не исчез. Лишь тогда мы поняли, что произошло что-то серьезное. Гораздо серьезнее, чем их обычная ссора. Но вопросов, разумеется, никто задавать не стал. Не осмелились. А меня тем более никто не потрудился поставить в известность о том, что происходит. Даже о том, что Крис исчез, я узнал, лишь подслушав разговор горничных. Так же я узнал и том, что незадолго перед этим у него было очередное столкновение с отцом. Из-за чего – не знал никто. Но я до сих пор помню искаженное гневом и беспокойством лицо отца… Он пришел в такую ярость, что запретил упоминать даже имя Криса. Естественно, никто не осмелился его ослушаться. Никто, кроме меня. Но кто станет отвечать на вопросы восьмилетнего мальчишки, а тем более вопреки приказу графа? Нет, окружающие отделывались невнятным бормотанием, меняли тему или просто молчали. К тому же, как я выяснил много позднее, никому ничего толком и не было известно. Кроме отца. Но никто не был особенно обеспокоен происшедшем. Окружающим даже в голову не приходило, что Крис может бросить все и вся и исчезнуть. В конце концов, он был старшим сыном, наследником громкого титула и большого состояния, да и, что там говорить, всеобщим любимцем. Поначалу думали, что это просто бездумный импульсивный выверт обиженного молодого человека. Позерство. Дескать, проветрится, одумается и вернется. Но он не вернулся. Со временем отец успокоился, но по-прежнему не желал разговаривать о брате. Хотя и беспокоился, - Жак-Франсуа чуть усмехнулся, взгляд черных глаз затуманился воспоминаниями. – Он искал его. Но Крис словно сквозь землю провалился. Поиски так и не увенчались успехом. Полное отсутствие каких бы то ни было следов. Это было странно и необъяснимо. В конце концов, все заговорили о том, что, вероятно, Криса уже нет в живых. Сначала об этом шептались с опаской, но постепенно стали говорить открыто, как о вполне очевидном и подтвердившемся факте. Разумеется, при отце об этом не упоминалось. Никто не желал испытать на себе его гнев, - Жак-Франсуа снова усмехнулся. – Он умел внушить людям страх. Его боялись до самого последнего дня. Даже когда у него уже не было сил встать с постели. Поэтому все свято блюли его давний запрет – не упоминать даже имени своенравного старшего сына, посмевшего ослушаться отца. Так что отец ничего не знал об этих слухах. Он до самого последнего мгновения верил, что Крис жив. Как и я, - помолчав, с горечью добавил граф и расстроенно тряхнул головой, но тут же снова взял себя в руки и, посмотрев на Нила, виновато улыбнулся. – Прошу прощения. Вам, наверное, совсем неинтересны наши семейные дрязги двадцатилетней давности. Просто я был очень привязан к Крису. Впрочем, его любили все. Но я… Я восхищался им и очень хотел быть похожим на него. Он был замечательным старшим братом. Мне было восемь, когда он исчез, но я как сейчас помню его. Особенно его улыбку. Она словно зажигала его глаза. Как-то Просперо – один из старых слуг - обмолвился, что когда Крис улыбался, то становился очень похожим на мать. Не знаю, правда это или нет. Я совсем не помню маму. Она умерла от воспаления легких, когда мне было три. И я не видел ни одного портрета или хотя бы просто рисунка, где бы она была изображена улыбающейся, - Жак-Франсуа снова замолчал, глядя прямо перед собой застывшим пустым взглядом, так похожим на обычный взгляд Креста, что Нилу стало не по себе. Ему снова показалось, что он разговаривает с самим Крестом, а не с его младшим братом. И вдруг Нил совершенно четко и явно ощутил его присутствие, как если бы тот действительно находился сейчас в этой комнате и стоял рядом. Странное и почти неуловимое ощущение коснулось сознания, окутав его знакомой аурой загадочности, силы и властности, невидимым ветерком пронеслось по коже, отозвавшись холодной дрожью и покалыванием, словно в тело внезапно вонзились тысячи мелких, острых иголок. Но тут граф заговорил снова, и наваждение рассеялось, словно дым. – Может быть, внешне Крис и был чем-то похож на мать, но в остальном он был точной копией отца. После смерти отца я много думал о том, что произошло. Пытался понять, почему все так получилось. И, как мне кажется, понял. Все дело именно в этом. В том, что Крис был слишком похож на отца. Слишком, чтобы они могли спокойно жить рядом. И виноват в этом был отец. Гордыня… - граф горько усмехнулся. – Он воспитывал нас по своему образу и подобию, словно пытался создать второго себя. Не знаю, как насчет меня, но с Крисом у него это получилось замечательно. Отец им очень гордился, хотя и никогда не признавался в этом. Он был сторонником строгого воспитания, считая похвалу ненужным излишеством, которое лишь портит детей. Я вовсе не хочу сказать, что он не любил нас или был жесток. Ни в коем случае. Любил. Но по-своему. Как умел. Все, что он делал, он делал ради нашего блага. По крайней мере, он был твердо в этом убежден. Но беда в том, что, пытаясь сделать нас счастливыми, он забывал самое главное – спросить, чего хотим мы. Он не был эгоистом. Просто верил, что только он знает, что для нас хорошо, а что - плохо. Наши желания в расчет не брались. Полагаю, отец бы очень удивился, узнав, что у нас вообще есть какие-то желания, а тем более собственное представление о счастье, отличное от того, которое он считал единственно возможным и приемлемым. Но даже если бы он узнал об этом, то наверняка счел бы все это глупостью, пустой ребяческой блажью. Он жил в своем замкнутом мирке, где все мы были лишь марионетками, которые должны были подчиняться его воле. Где все обязано было быть и было так, как он хотел. Он даже мысли не допускал, что может быть иначе. Впрочем, оставим это. Как говориться, о мертвых - или хорошо, или ничего. Каким бы он ни был, он был неплохим человеком и достойно прожил жизнь. Много достойнее, чем другие. Он совершил лишь одну ошибку: захотел уподобиться Богу, вершащему судьбы окружающих по своему желанию. Одна-единственная, но огромная и непростительная ошибка. И он жестоко поплатился за нее уже при жизни, хотя вряд ли кто-то догадывался об этом. Если у меня и остальных обитателей замка и даже городка не хватало мужества противостоять отцу, то Крису это удавалось просто блестяще. Как я уже говорил, они были очень похожи. Не только внешне, но и характерами. Крис был таким же сильным, безумно упрямым, а временами - просто упертым и бескомпромиссным. Но ко всему этому он еще обладал железной волей и горячим нравом. Опасное сочетание. Если он что-то решал, то его невозможно было переубедить или заставить свернуть с намеченного пути. А когда он злился, то становился абсолютно неуправляемым и способным на любой импульсивный, а иногда и совершенно безумный поступок, хотя впоследствии зачастую жалел о своих выходках. Может быть, и в тот раз все было именно так. Он разозлился, сбежал из дома, а потом пожалел об этом, но гордость и упрямство не позволили ему вернуться. Может быть. Кто теперь скажет? Поначалу отец очень терпеливо относился к его выходкам и непослушанию. Я бы даже сказал - со снисходительной усмешкой. Как к своеобразной забаве. Развлечению. Иногда мне начинало казаться, что он очень доволен сопротивлением Криса, а порою просто провоцирует его. Уверен, в душе он гордился выходками Криса, видя в них проявление силы, воли, гордости. Всего того, что он так старался воспитать в нас. Но со временем сопротивление Криса становилось все сильнее, явнее и нетерпимее. Он отказывался жить в стальных тисках правил и ограничений, которые установил отец. Отца же начало выводить из себя его непокорство и откровенное пренебрежение всеми правилами, которые тот считал незыблемыми основами жизни, не подлежащими обсуждению и сомнению, а лишь беспрекословному исполнению, как церковные догматы. Мне кажется, отец просто начал понимать, чем были чреваты своеволие, упрямство и горячий нрав его старшего сына. Их споры становились все более яростными, пока в один прекрасный день коса не нашла на камень, и… все рухнуло. Теперь я понимаю, что рано или поздно это должно было произойти - два льва не могут жить на одной территории. Уже тогда, когда Крис был еще совсем юношей, им было тесно под одной крышей. Один из них должен был уйти. И Крис ушел. Теперь я понимаю, что этот исход был предопределен изначально. Мне неизвестно, что именно послужило поводом к той ссоре, которая стала последней каплей и решила все. Но я точно уверен, что даже если бы именно этого повода не было, нашлась бы другая причина, но итог, в конце концов, был бы тем же. Это был лишь вопрос времени. Впрочем, теперь все это не имеет значения. Крис ушел. Отец потерял его. Потерял сына, которым так гордился и которому надеялся однажды передать имя, состояние, положение и все прочее, чем обладал наша семья, и упокоиться в мире с чувством выполненного долга, сознавая, что оставил великое наследие древнего рода де Ла Вреньи в руках достойного наследника. И вдруг все рухнуло. Все, что он создавал и лелеял долгие годы и с чем были связаны все его планы и надежды, в одно мгновение разлетелось вдребезги. И только потому, что сын оказался слишком похож на отца. Ирония судьбы. Думаю, это и сломило его. Исчезновение Криса и сознание, что именно он и только он виноват в том, что все так получилось, хотя он и отрицал это до самого последнего мгновения. Отец умер спустя четыре года после ухода Криса. Но за все эти четыре года он ни разу ни с кем не заговорил о нем и даже не произнес его имя. Он был очень упрям. И очень горд, - Жак-Франсуа замолчал, задумчиво и хмуро глядя куда-то прямо перед собой. Нил тоже молчал. У него было такое чувство, что, погрузившись в воспоминания, граф совершенно забыл о его присутствии и говорил уже скорее сам с собой. И тот факт, что Жак-Франсуа рассказал эту семейную драму, разыгравшуюся много лет назад, которую, к тому же, столько лет хранили в тайне, ему, незнакомому человеку - ведь он впервые видел Нила и ничего не знал о нем – являлось живейшим тому подтверждением. Но Нил не сказал ни слова и молча ждал. Секунды текли своим чередом. Наконец граф едва заметно вздрогнул и, подняв голову, посмотрел на молодого человека так удивленно, словно только сейчас заметил его присутствие. – Прошу прощения, - растерянно пробормотал он. – Я, верно, наскучил вам своими историями двадцатилетней давности? Вам это должно быть неинтересно.
- Отнюдь, - невозмутимо возразил Нил и чуть улыбнулся. – Нам всем иногда нужно выговориться. Просто поговорить с кем-то, пусть даже с совсем незнакомым человеком, чтобы освободиться от груза эмоций, воспоминаний или чтобы просто разобраться в происходящем вокруг, а, быть может, в самом себе. Но, к сожалению, не всегда мы находим время, чтобы сделать это, или, что еще более важно, человека, готового нас выслушать. Все вокруг становится проще и яснее, если выразить это словами, - заметив удивление, отразившееся на лице графа, Нил понимающе улыбнулся и пояснил. - К сожалению, это не мои слова. Они принадлежат вашему брату. Вы так тепло говорили о нем. Чувствуется, что он был вам очень дорог.
