Текст книги "Когда мы встретимся вновь (СИ)"

Автор книги: Ellada

сообщить о нарушении

Текущая страница: 72 (всего у книги 136 страниц)

Он тоже поднялся с места, собираясь последовать за графом, но, обернувшись, ошеломленно застыл на месте. Над входной дверью висел большой портрет. Нил сразу же узнал Креста, хотя между подростком, изображенным на холсте в строгом черном костюме с темным галстуком, замысловатым узлом охватывавшим выглядывавшую из отложного воротничка белоснежной рубашки худую шею, и тем мужчиной, образ которого хранился в его памяти, было мало что общего. Художнику удалось даже передать ощущение мешковатости, с которой чопорный костюм сидел на его высокой, очень худой и по-юношески угловато-нескладной фигуре. Судя по всему, когда рисовался этот портрет, Крест находился в том сложном возрасте, когда мальчик уже не мальчик, но еще и не юноша. Черный цвет и строгий классический покрой костюма делали его старше, но непослушные прядки, упрямо выбивавшиеся из тщательно расчесанных, тяжелых волн волос, аккуратными крыльями спадавших на плечи, и сияющие черные глаза, в глубине которых светились смешливые искорки озорства ребенка, задумавшего очередную шалость и уже предвкушающего ее удачное осуществление, сводили на нет это ощущение взрослости. Чувствовалось, что мальчику очень не нравилось позировать, но, очевидно, необходимость делать это была подкреплена соответствующим воздействием со стороны отца, которому он, несмотря на все свое недовольство и возмущение, был вынужден подчиниться. Кристиан-Пьер стоял в классической позе: чуть повернувшись боком, откинув голову назад и глядя на художника прямым, открытым взглядом. Его подбородок был упрямо вздернут, темный костюм сдержанными линиями подчеркивал элегантный разворот пока еще не слишком широких, угловатых плеч, а согнутая в локте левая рука с длинными изящными пальцами свободно-расслабленно покоилась на спинке стоящего рядом кресла. На лице мальчика красовалось подобающее моменту и положению и такое до боли знакомое невозмутимо-высокомерное выражение, но где-то в самом уголке его надменно-изогнутых губ притаилась почти неуловимая, вызывающе-насмешливая улыбка, явно свидетельствовавшая о том, что его высокомерие и невозмутимость - не более чем искусная маска, дань необходимости подчиняться чужим правилам, а от высокой, полной юношеской гибкости и силы фигуры исходили невидимые волны одновременно яростного протеста и тоскливого терпения… Словно от дикого животного, которого внезапно лишили свободы и посадили на цепь. Рядом с Крестом была изображена женщина. Едва взглянув на нее, Нил понял от кого тот унаследовал роскошные черные волосы, изысканно-красивую линию высоких скул и этот странный рисунок бровей. Правда, у его матери их полет был не таким резким, по-женски сглаженным, а густые иссиня-черные волны были убраны в высокую строгую прическу, скрепленную диадемой в виде тонкого золотого обруча, украшенного резьбой и рубинами, и только пара локонов расчетливо-изящно спускалась вдоль стройной шеи и падала на плечо. Темнота ее волос и черные глаза, опушенные длинными загнутыми ресницами, ярко контрастировали с молочной белизной кожи. Ее лицо было красиво, но тонкой и какой-то бездушно-холодной красотой. Красотой не земного создания, а мраморной статуи, которая вызвала лишь благоговейное преклонение, но не желание прикоснуться. Высокий лоб, тонкий прямой носик, округлые щеки, чувственно-надменный изгиб полных губ, мягкая округлая линия подбородка. Ею можно было любоваться, но любоваться издалека, как каким-нибудь дорогим произведением искусства, восхищаясь мастерством его создателя, но не испытывая к нему влечения и не ожидая от него тепла. Графиня была одета в простое, но, судя по струящимся блестящим складкам, сшитое из дорогого шелка темное платье, оживленное белоснежными, широкими кружевными манжетами и пелериной. Женщина сидела в кресле, напряженно выпрямив спину и расправив плечи, что подчеркивало ее великолепную осанку и гордый, может быть даже слишком гордый, поворот головы. В устремленном на художника взгляде светились покой и зеркальная непроницаемость, но высокая стройная фигурка и тонкие белые руки с длинными изящными пальцами рождали ощущение о почти хрустальной хрупкости ее обладательницы. На коленях женщина держала ребенка лет двух или трех. «Должно быть, Жак-Франсуа», - решил Нил, скользнув взглядом по пухлому с широко распахнутыми черными глазенками, горящими любопытством и недоумением, личику малыша. Взгляд Нила поднялся выше и, добравшись до высокого мужчины, стоявшего позади кресла, замер. Жак-Франсуа ничуть не погрешил против истины, когда описывал отца. Властный. Да, именно так сказал бы Нил, если бы его попросили описать графа де Ла Вреньи. Очень властный. И эта властность проявлялась буквально во всем. В тяжелом холодно-высокомерном взгляде черных глаз, взирающих на художника из-под прямых широких вразлет бровей. Взгляде свысока, с почти неуловимым оттенком презрения и превосходства истинного аристократа, снизошедшего до недостойного его окружения. В линии высокого лба, длинного, с легкой горбинкой носа, в надменной складке тонких губ с опущенными уголками, в которых пряталось то ли недовольство, то ли усмешка, в твердом упрямо вздернутом подбородке. В каждой линии этого резкого, словно вытесанного из гранита, худощавого лица. Темные, коротко подстриженные волосы графа были аккуратно зачесаны назад, на висках их тронула седина. Одет он был в выгодно подчеркивающий его высокую статную фигуру строгий темный костюм классического покроя, белую рубашку и темный галстук, завязанный вопреки тогдашней моде простым незамысловатым узлом. Правая рука графа была согнута в локте, ладонь заложена за борт сюртука, а левая покоилась на спинке кресла, в котором сидела графиня, но не свободным, полным изящества жестом, что характеризовал позу его сына, а уверенно и тяжело, словно утверждая право хозяина. Отмечая все, что его окружало, невидимой печатью своей собственности. Холодная властность и угрюмая сила волнами исходили от этой высокой надменной фигуры графа, заставляя все вокруг тускнеть и отступать на второй план, склоняя голову, подобно придворным при появлении короля, пронизывали картину и, вырываясь из нее, струились по комнате, окутывая смотрящего незримой таинственной дымкой. Впечатление было настолько сильным, что Нилу на мгновение показалось, что он чувствует присутствие бывшего хозяина этого дома, как если бы тот действительно был сейчас здесь, в этой комнате. Нил всей кожей ощутил его пронзительный тяжелый взгляд, устремленный на него. Он словно упирался ему в затылок, а затем скользнул вниз и лег на плечи невидимым грузом ледяного высокомерия. Нилу стало не по себе. Вздрогнув, он тряхнул головой, прогоняя наваждение, и чуть усмехнулся. «Да уж… Неудивительно, что ни у кого не хватало смелости противостоять этому человеку. Если его изображение двадцатилетней давности производит такое впечатление, то представляю, каково это было, когда он был жив. Такой человек без труда подчинит себе все и вся. Что ж… Теперь понятно, у кого Крест взял свою властность. Жак-Франсуа прав, они не смогли бы существовать под одной крышей. Слишком похожи. Слишком, – его взгляд снова переместился на сидящую в кресле графиню. – Под стать мужу. Такая же красивая, гордая и… холодная. Аристократка до мозга костей. С другой стороны, с чего я взял, что она – аристократка? То, что она так выглядит, еще ничего не означает. Хотя, нет. Она точно аристократка. Учитывая то, что рассказал Жак-Франсуа, граф мог жениться только на женщине, которая была равна ему по положению. Иначе вряд ли он стал бы противиться отношениям Креста и Антуанет только потому, что Антуанет была дочерью городского врача. Интересно, граф любил жену или это был типичный великосветский брак – расчетливый холодный альянс двух незнакомых людей, соответствующих друг другу по богатству и положению, где нет, не может быть и изначально не допускается существование каких-либо чувств, будь то любовь или ненависть? А она его? – Нил всмотрелся в черные глаза графини, светящийся непроницаемым покоем. Ее красивое холодное лицо было подобно зеркальной стене, надежно скрывающей все ее чувства. По нему невозможно было ничего прочесть, словно его хозяйке были вообще неведомы эмоции, тревоги, волнения. - Как статуя. Или механическая кукла, - подумал Нил и перевел взгляд на графа. Его лицо было точно таким же: спокойным, холодным и непроницаемым. Что бы ни связало эту пару – долг, правила, предписываемые обществом, или чувства - оно было надежно скрыто от глаз посторонних. Перед мысленным взором Нила проплыли лица его собственных родителей, и он попытался вспомнить, как они относились друг к другу, но в памяти крутились лишь какие-то мутно-расплывчивые образы и обрывки пустых, ничего не значащих, исполненных вежливого равнодушия фраз. И он вдруг понял, что никогда не обращал внимания на их отношения. Хотя и не мог вспомнить, чтобы они когда-нибудь ссорились в его присутствии, выказывали друг другу свое недовольство или, наоборот, радовались, обсуждали какие-нибудь повседневные мелочи, спорили. Чтобы они вообще проявляли хоть какие-то эмоции по отношению к друг другу. Всегда только спокойное, холодное, вежливое безразличие. Словно два незнакомца, которым общественным мнением было предписано жить в одном доме и которые беспрекословно подчинялись этим негласным правилам, не допуская даже мысли о том, что их можно изменить или даже просто нарушить. Они спали в одной постели, ели за одним столом, воспитывали детей, посещали званые вечера и светские рауты, встречались с друзьями и знакомыми, говорили о чем-то. Но при этом каждый из них существовал в параллельном мире, своей собственной маленькой Вселенной, куда не было доступа другому. – Может быть, и этих людей связывали такие же отношения? Наверное, так и было, иначе граф не был бы таким, каким описал его Жак-Франсуа». Его размышления были прерваны приходом Жака-Франсуа. Заметив его внимательно-задумчивый взгляд, устремленный на картину, граф понимающе улыбнулся. - Это наш единственный семейный портрет, - пояснил он. – Нарисован за месяц до смерти мамы. Крису тогда было тринадцать. - Понятно, - взгляд Нила бессознательно скользнул вниз и снова остановился на Кресте. Он всмотрелся в его юное, открытое лицо и внезапно где-то в глубине его души наконец-то окончательно установилась уверенность, что он поступил правильно, не рассказав Жаку-Франсуа о прошлом его брата. «Пусть он помнит его вот таким. Полным света и надежд. Помнит Кристиана-Пьера, которым он был когда-то, а не Креста, которым он стал… Крест сполна заплатил за все и заслуживает доброй памяти. Пусть покоится в мире». Но он, разумеется, не произнес это вслух. - Вы с братом очень похожи, - только и сказал Нил и, отведя взгляд от портрета над дверью, посмотрел на Жака-Франсуа. - Только внешне, - граф улыбнулся, но его улыбка вышла грустной, с каким-то странным смирением. – К сожалению, вынужден признать, что мне никогда не стать таким, как Крис. Мы слишком разные. Он был энергичным, подвижным, веселым, смелым. А я, наоборот, слишком тихим и спокойным. Он успевал везде и всюду, делал, что хотел. Казалось, дай ему шанс – и он сможет перевернуть весь мир. Мне же больше нравилось наблюдать за жизнью со стороны, не участвуя в ней. Просто следить за ее бурным течением и размышлять. По характеру я – полная противоположность Криса, а потому стал настоящим разочарованием для отца. Поначалу он еще пытался перекроить меня на свой лад, словно бы пытался сделать второго Криса, но со временем понял, что это невозможно, и оставил свои попытки. К тому же, после ухода Криса он стал менее настойчивым. Он так и не оправился от этого удара. А тут еще и я со своей непохожестью. Но у него не было выбора, он вынужден был назначить меня своим наследником. Хотя я бы не возражал, если бы все сложилось иначе. Если бы Крис вернулся, я бы с удовольствием уступил ему его место, - он помолчал несколько секунд, а затем добавил, меняя тему. – Машина готова. Мы можем ехать, - и вышел из библиотеки. Нил еще раз взглянул на портрет и последовал за графом. На кладбище было тихо и безлюдно. И мирно. Словно это место каким-то непонятным образом вырвалось из шумного мира жизни, кипящей за низенькой оградой из необработанного камня, и существовало по своим собственным законам – законам тишины и застывшего безмолвного покоя спящих вечным сном под потрескавшимися от времени и поросшими увядшей травой плитами. Пахнущий зимой и солью ветер беззвучно гнал влажную почерневшую листву… Следуя за графом, Нил обогнул старую церковь, чьи темные острые шпили упирались в серую прозрачность неба, и они медленно пошли по узкой тропинке, петляющей между могил, засыпанных листьями вперемешку с грязным тающим снегом и с покосившимся кое-где крестами. Дорога прошла в молчании. Жак-Франсуа сосредоточенно вел машину и казался целиком поглощенным этим занятием. Нил же удобно устроился на соседнем сидении и равнодушно смотрел, как проплывает за холодным стеклом унылый зимний пейзаж. Думать ни о чем не хотелось. Мерное покачивание и тихое урчание автомобиля убаюкивало, и постепенно он задремал. К несчастью, дорога оказалась не слишком длинной, и спустя четверть часа машина не спеша прокатилась по узким улочкам города и замерла перед городской церковью. И вот он уже шагает за графом в застывшей тишине, вдыхая холодный влажный воздух. Обогнув очередной холм, покрытый торчащими в разные стороны сухими стеблями травы, тропинка резко повернула в сторону и… Нил с трудом удержался, чтобы не открыть от изумления рот. Прямо перед ним, возле самой ограды, возвышался широкий свеженасыпанный могильный холм. Дорожка вокруг него была вымощена мраморной плиткой, а в основании высился мраморный постамент с отделанной изящной резьбой траурной доской в центре и статуей наверху. Вернее, статуй было две. Мужчина и женщина. В мужчине Нил без труда узнал Креста. Правда, и здесь он больше походил не на того мужчину, которого он знал, а на того мальчика со смеющимися глазами и притаившейся в уголках губ улыбкой, который был изображен на портрете в библиотеке графского замка. «Хотя, нет. Здесь он постарше, - мысленно отметил Нил, ошеломленно разглядывая статую. – И все же так молод. Лет шестнадцать. Или, быть может, восемнадцать». Он перевел взгляд на женщину и снова испытал шок. Несмотря на то, что она, как и Крест, была изображена совсем юной, Нил сразу же узнал ее. Это была одна из медсестер, что ухаживала за ними в военно-полевом госпитале 1480. Женщина с пышными каштановыми волосами, добрыми карими глазами и ласковыми руками. Та самая, которая была подругой. «Жоа…» Стоило Нилу лишь вспомнить это имя, как перед его глазами, словно наяву, встал знакомый образ: водопад огненных локонов, едва удерживаемых скромной белой косынкой медсестры, яркие фиалковые глаза, озорной носик и полные чувственные губки. Ему даже на мгновение показалось, что он услышал ее звонкий, согревающий душу смех. Нил нахмурился и мысленно отчитал себя за легкомыслие. «Ты стоишь перед могилой друга и его женщины, которые погибли совсем недавно! – строго напомнил он себе. – Как ты можешь в такую минуту думать о какой-то там девушке, пусть даже такой милой и красивой, как Жоа?!! Ты пришел сюда, чтобы отдать последнюю дань уважения своему другу, не так ли? Так сделай это как положено! Сейчас определенно не место и не время для подобных и, к тому же, совершенно глупых, напрасных и пустых мыслей. Неужели ты растерял последние остатки чести и совести, Кардинал? Тем более, что тебя и мадемуазель Дюваль ничего не связывает. Ей нет до тебя никакого дела. Она даже не узнала тебя. Да и виделись вы всего два раза и то благодаря случайному стечению обстоятельств. Так что тебе лучше выбросить ее из головы как можно быстрее и заняться своими собственными делами! Так будет лучше. Для всех. И, в первую очередь, для тебя самого! - Нил нахмурился еще сильнее и незаметно тряхнул головой, прогоняя образ рыжеволосой медсестры-француженки, и снова посмотрел на статую женщины. – Антуанет… Значит, это была Антуанет. Женщина, которая любила Креста на протяжении восемнадцати лет. И которую любил Крест. – Нил вспомнил странную просьбу друга в то утро, перед самым боем, который унес его жизнь. - Точно любил. Вот уж действительно, иногда судьба преподносит нам неожиданные сюрпризы. Встретиться спустя столько лет. И где? В военно-полевом госпитале! И, не успев встретиться… погибли. Оба. Жестоко. И несправедливо. Впрочем, как и вся наша жизнь. Но… - неожиданно пришедшая в голову мысль снова заставила Нила тревожно вздрогнуть. – Жак-Франсуа сказал, что Антуанет погибла во время налета, когда они перевозили раненых. А Жоа говорила, что они работают вместе. Значит, во время налета Жоа тоже была там. А если погибла Антуанет, то… Господи, неужели Жоа тоже… - мысль повисла в воздухе. Нил не мог заставить себя закончить ее. Мир пошатнулся и завертелся в сумасшедшем вихре, уплывая в шагнувшую навстречу темноту. Нил внезапно ощутил, как тревожно сжалось сердце, перед глазами затрепетала серая туманная пелена, а где-то глубоко внутри, затопляя душу ледяным холодом, зашевелился отвратительный липкий страх. По телу разлилась неприятная слабость, а колени мелко задрожали. Усилием воли он взял себя в руки и глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. Помогло. Дрожь прекратилась, туман перед глазами рассеялся. Он тряхнул головой, отгоняя неприятные мысли. – Нет, не может быть! Все это глупости!!! Игра воображения!!! С такой же вероятностью можно предположить, что Жоа там не было. Она могла быть в это время в другом госпитале. Она сама говорила, что их частенько отправляют в соседние госпиталя, когда там требуется помощь. Кроме того, даже если во время налета она была там, это вовсе не означает, что она была ранена или погибла. Да и какое мне, собственно, дело?!! – с внезапной яростью подумал Нил. – Какая МНЕ разница, что произошло или происходит сейчас с этой рыжей медсестрой?!! Она ничего не значит для меня, как и я для нее, так какого черта?!! Эта встреча в 1480 была всего лишь случайностью. Скорее всего, мы больше никогда не встретимся. К тому же, не похоже, чтобы мадемуазель Дюваль испытывала хоть какой-то интерес к моей персоне. Я для нее был всего лишь одним из множества пациентов, за которым она должна была ухаживать. Это было ее обязанностью. Вот и все! Так что прекрати думать о ней, Нил Лэганн! К тому же, такая девушка все равно не для тебя! Ты только испортишь ей жизнь. Кроме того, это совершенно бесполезно, потому что вы больше не встретитесь!» - Что с вами, месье? – бархатный голос графа неожиданно ворвался в его сознание. Нил вздрогнул и, подняв голову, встретился со взглядом черных глаз, в которых светилось беспокойство. – Вы побледнели. Вам плохо? - Нет, - Нил покачал головой и заставил себя улыбнуться. – Все в порядке. Просто задумался, - чтобы отвлечь внимание Жака-Франсуа, он кивнул на статую. – Просто изумительно. Великолепная работа.