сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 148 страниц)
МАНДОС: Что же, ваши ответы меня не впечатлили. В прошлый раз у вас фантазия была побогаче. Тогда приступим к конкурсу. Сегодня вам предстоит нечто вроде экзамена. Каждый из вас должен процитировать на память отрывок из какого-нибудь произведения, и этот отрывок должен содержать не менее десяти строк. Перед тем, как читать, следует написать на листке название и автора цитируемого произведения и опустить листочек в вазу. Потом будут подсчитаны ваши баллы. За каждую ошибку в цитате дается один минусовой балл. Набравший наибольшее количество баллов исключается сразу же, без совета. Баллы всего племени суммируются, и племя с наибольшим числом баллов идет на совет. Все ясно?
ЭЛРОНД: Все. Так я и знал: очередная подлянка…
МАНДОС: все честно. Все зависит от ваших знаний. Пин, пройдите, пожалуйста, к вазе. Вы первый.
(Пин подходит, пишет что-то на листке, кидает его в вазу)
ПИН: А можно спеть песню?
МАНДОС: пойте.
ПИН: Песня о пиве!
Пей пиво на заре,
Пей пиво перед сном,
Пей пиво на траве,
Пей пиво за столом,
Пей пиво натощак,
Пей пиво с похмеля,
Пей пиво просто так,
Пей пиво, как и я,
Пей пиво!
Ешь мясо!
МАНДОС: Это все?
ПИН: да. Там просто все повторяется.
МАНДОС: садитесь. Кто следующий?
ЭОМЕР: Давайте уж вы будете сами называть.
МАНДОС: отлично. Итак, Эомер, вы следующий.
(слышится чье-то хихиканье. Эомер подходит к вазе, царапает что-то на листе и декламирует)
ЭОМЕР:
«Что ты ржешь, мой конь ретивый,
что ж ты шею опустил;
не потряхиваешь гривой,
не грызешь своих удил?
Али я тебя не холю?
Аль овса ты ешь не вволю?
Али сбруя не красна?
Аль поводья не шелковы,
Не серебряны подковы,
Не злачены стремена?»
Отвечает конь печальный:
«Оттого я присмирел,
что я слышу топот дальний,
трубный звук и пенье стрел;
оттого я ржу, что в поле
уж не долго мне гулять,
проживать в красе и в холе,
светлой сбруей щеголять;
что уж скоро враг суровый
сбрую всю мою возьмет,
и серебряны подковы
с легких ног моих сдерет;
оттого мой дух и ноет,
что на место чапрака
кожей он твоей покроет
мне вспотевшие бока.»
(слышны аплодисменты. От Эомера ожидали чего-то в духе Пиновской песни о пиве)
МАНДОС: Очень хорошо. Келеборн, ваша очередь.
(Келеборн чинно выходит. Читая, он смотрит почему-то на Халдира)
КЕЛЕБОРН: Я постиг, что Путь Воина — это смерть.
В ситуации «или/или» без колебаний выбирай смерть. Это нетрудно. Исполнись решимости и действуй. Только малодушные оправдывают себя рассуждениями о том, что умереть, не достигнув цели, означает умереть собачьей смертью. Сделать правильный выбор в ситуации «или/или» практически невозможно.
Все мы желаем жить, и поэтому неудивительно, что каждый пытается найти оправдание, чтобы не умирать.
Хороший слуга — это тот, кто безоговорочно подчиняется своему владыке. Можно сказать, что это идеальный слуга.
Быть слугой означает не что иное как оказывать поддержку своему владыке, вверяя ему все свои чаяния и отрекаясь от личной выгоды. Если во владении лорда есть два или три таких слуги, оно в безопасности.
Говорят, что для слуги в отношениях с хозяином главное — преданность. Хоть преданность может поначалу казаться тебе недоступной, в действительности она у тебя перед глазами. Если ты однажды решишь довериться ей, в то же самое мгновение ты станешь безупречным слугой.
(Халдир краснеет, Галадриэль качает головой. Леголас сочувственно смотрит на Халдира)
МАНДОС: Вы цитировали самого себя, Келеборн. Ведь это — ваш труд «Эстель Лориен»?
КЕЛЕБОРН: Вы не сказали, что нельзя цитировать собственные произведения.
МАНДОС: ладно, садитесь. Элронд, ваша очередь.
ЭЛРОНД: ...поскольку сознательные побуждения всегда имеют отношение к удовольствию или неудовольствию, постольку и удовольствие и неудовольствие можно представить себе как имеющие психофизическое отношение к условиям стабильности; ...каждое психофизическое движение, превышающее порог сознания, наделено известной мерой удовольствия, когда оно сверх известной границы приближается к полной стабильности, и наделено известной мерой неудовольствия, если оно сверх известной границы отклоняется от нее; в то же время между обеими границами, которые можно назвать качественным порогом удовольствия и неудовольствия, имеется известное пространство эстетической индифферентности... принцип наслаждения выводится из принципы постоянства…
(все сидят, слегка очумевшие. Леголас многозначительно крутит пальцем у виска)
МАНДОС: Гм… Садитесь, Элронд.
(Элронд садится. Элрохир интересуется)
ЭЛРОХИР: Папа, откуда ты это взял?
ЭЛРОНД: почитал на досуге твои учебники, сынуля. Когда ты закончишь этот курс, я спалю эти книжки!!!
ЭЛРОХИР: Пап, я сам. Я этого жажду!
МАНДОС: Элрохир, вы следующий.
ЭЛРОХИР:
Я жизнью утомлен, и смерть — моя мечта.
Что вижу я кругом? Насмешками покрыта,
Проголодалась честь, в изгнаньи правота,
Корысть — прославлена, неправда — знаменита.
Где добродетели святая простота?
Пошла в распутный дом: ей нет иного сбыта!..
А сила где была последняя — и та
Среди слепой грозы параличом разбита.
Искусство сметено со сцены помелом;
Безумье кафедрой владеет. Праздник адский!
Добро ограблено разбойнически злом;
На истину давно надет колпак дурацкий, —
Хотел бы умереть; но друга моего
Мне в этом мире жаль оставить одного.
МАНДОС: Отлично. Садитесь, Элрохир.
ЛЕГОЛАС: Элрохир, что, у вас там в университете и впрямь так плохо? «Безумье кафедрой владеет»?
ЭЛРОХИР: Да. Профессор совсем поехал. И ректорат превратился в средоточие пьянства, взяточничества и вообще порока…
ЭЛРОНД: Приеду — всех погоню!!!
МАНДОС: Арвен, теперь вы.
АРВЕН: я буду петь.
Пожалуйста, не умирай!
Или мне придется тоже…
Ты, конечно, сразу в рай,
А я не думаю, что тоже…
Хочешь сладких апельсинов?
Хочешь вслух рассказов длинных?
Хочешь, я взорву все звезды,
Что мешают спать?
Пожалуйста, только дыши,
Ты же видишь, я живу тобою!
Такой огромной любви
Хватит нам двоим с головою!
Хочешь солнце вместо лампы?
Хочешь за окошком Альпы?
Хочешь, я отдам все песни,
Про тебя отдам все песни?
(все аплодируют. Мандос некоторое время молчит, потом грустно говорит)
МАНДОС: хорошая песня. Арагорн, теперь ваш черед.
АРАГОРН: Хорошо. Это специально для Арвен.
To the Evening Star
thou fair-hair'd angel of the evening,
Now, while the sun rests on the montains, light
thy bright torch of love; thy radiant crown
put on, and smile upon our evening bed!
smile on our loves; and, while thou drawest the
blue curtains of the sky, scatter thy silver dew
on every flover than shuts its sweet eyes
in timely sleep. let thy west wind sleep on
the lake; speak silence with thy glimmering eyes,
and wash the dusk with silver. soon, full soon,
dost thou withdraw; then the wolf rages wide,
and the lion glares thro' the dun forest:
the fleeces of our flocks are cover'd with
thy sacred dew: protect them with thine influence.
(Снова аплодисменты. Даже Элронд доволен)
МАНДОС: следующий - Кэрдан.
КЭРДАН: Это тривиальная констатация элементарного филологического постулата: тексты нельзя читать, будто они не обладают глубиной, будто у них есть только поверхностная структура, нельзя читать части текста изолированно, односторонне, в одном измерении. То есть так, как обычно делают, быстро пробегая взглядом и доверяясь "надежным сведениям": лишь последние сомнения в правильности высказываний дают возможность их фальсификации и тем самым действительно углубленного понимания.
Сомнения же опираются, в свою очередь, на вопросы, не имеющие однозначного ответа.
Попытаемся сперва ПРИБЛИЗИТЬСЯ к феномену познания, культуры и эволюции, не претендуя ни в коей мере на то, чтобы сразу постичь все, что касается наиболее сокровенных оснований мира. Ведь может оказаться, что уже ПЕРВЫХ ШАГОВ В ПОНИМАНИИ природы этих сложных феноменов "познание", "культура", "эволюция" будет ДОСТАТОЧНО, чтобы получить общее представление об их характере. Тем более, что нам известно: еще никому не удалось преодолеть границы познаваемого. Однако, несмотря ни на что, даже зная это, каждый из нас испытывает действие неиссякающей силы, толкающей нас на новые и новые попытки прорваться в сферу окончательного познания. Оказывается, что безуспешные опыты предыдущих столетий игнорировать ограниченность наших познавательных возможностей, как ни странно, не могут удержать нас от того, чтобы вновь попытаться достичь недостижимого. Совершенно очевидно, что чужой опыт не может быть просто позаимствован, чтобы обеспечить нам мудрую скромность, состоящую в признании ограниченных возможностей нашего знания.
(Все пребывают в ступоре, кроме Элронда)
ЭЛРОНД: Ты что, читал мои труды?
КЭРДАН: Да. Интересная вещь, между прочим!
ЭОМЕР: Да! Меня тоже проперло! Такой клевый груз!
МАНДОС: Леголас.
ЛЕГОЛАС: а я никого грузить не буду. Я лучше спою.
Бродячий менестрель постучался в ворота замка.
Ему открыла дверь молодая служанка.
«Скажи, издалека ли ты идешь?
Скажи, а красиво ли ты поешь?
Мой господин тебе подарит грош,
Если грош для тебя не жалко».
И вот менестрель сидит перед старым бароном,
Барон ему говорит, придыхая неровно:
«Спой мне про мои родные края,
в них давно уже не был я.
все так же там тучны и зелены поля,
или вьются над ними вороны?»
и песня полилась, как льется тягучий мед в кубок,
как ветер, пролетая, шумит в ветвях древнего дуба.
В ней звенели то колокола, то мечи,
На ветру дрожало тихо пламя свечи,
Солнце садилось, и снова в ночи
Звучали военные трубы.
Но сила и закон победили посланников ночи,
И стал снова трон как прежде, незыблем и прочен.
Предатели нашли свой бесславный конец,
Влюбленные счастливо пошли под венец,
Последний раз по струнам ударил певец,
И этим песню закончил.
Золота кошель, согретая постель, кружка эля,
Наутро служанка вышла проводить менестреля.
«Скажи, а когда нам теперь тебя ждать?»
«Не знаю, но наверное, не скоро опять,
балладу я спел, но я должен узнать,
А как там на самом деле».
(снова аплодисменты. Леголас, поклонившись, садится на свое место.)
МАНДОС: Теперь пришла очередь Орлов. Прошу, Мерри.
МЕРРИ: Я тоже спою.
ай-яй-яй, девчонка,
где взяла такие ножки?
ай-яй-яй, девчонка,
топай-топай по дорожке
ай-яй-яй, мальчишки
об тебя сломали глазки,
ай-яй-яй, мальчишки,
на нее лететь опасно,
ай-яй-яй, девчонка,
где твои подружки?
ай-яй-яй, девчонки,
вам мальчишки не игрушки...
(все, кроме Пина, Луртца и Гимли, затыкают уши. Мандос машет рукой, чтобы Мерри прекратил. Мерри замолкает)
МАНДОС: Зачем петь попсу?
МЕРРИ: А вы не сказали, что это запрещено.
МАНДОС: Моя вина… Ладно, Фродо следующий.
ФРОДО: Это из «Войны и мира Кольца»
(со стороны Орлов слышен дружный вздох)
ФРОДО: И она улыбнулась свею восторженною улыбкой.
— Что делать? Кэрдан бы сказал мне, что у меня нет шишки родительской любви, —проговорил владыка.
— Перестаньте шутить. Я хотела серьезно поговорить с вами. Знаете, я недовольна вашим меньшим сыном. Между нами будет сказано (лицо ее приняло грустное выражение), о нем говорили у ее величества Галадриэль, и жалеют вас...
Владыка не отвечал, но она молча, значительно глядя на него, ждала ответа. Владыка Элронд поморщился.
—Что ж мне делать? — сказал он, наконец, — Вы знаете, я сделал для их воспитания все, что может отец, и оба вышли дурни. Элладан по крайней мере спокойный дурак, а Элрохир — беспокойный. Вот одно различие, — сказал он, улыбаясь более неестественно и одушевленно, чем обыкновенно.
ЭЛРОНД (багровея): Что-о?! Да кто посмел!!!
МАНДОС: Спокойно. Саруман. Теперь ваша очередь.
САРУМАН: предупреждаю, это из записей Гэндальфа обо мне. Итак: «...В молодости дедок отличался завидной крутизной нрава и наводил шороху везде, где мог. То был великим разбойником, то вором, то аферистом, в общем, крупным спецом по криминальной части... На старости лет начал пить, отсюда впадать в философию, пописывать нравоучительные стишки и вести в целом законопослушный образ жизни. В те времена власти решили ужесточить режим контроля над преступным элементом — и многие друзья и ученики старика были казнены на плахе без суда и следствия».
(Слышны смешки)
МАНДОС: Фарамир.
ФАРАМИР: Я тоже спою.
Почему все не так? Вроде — все как всегда:
То же небо — опять голубое,
Тот же лес, тот же воздух и та же вода...
Только — он не вернулся из боя.
Мне теперь не понять, кто же прав был из нас
В наших спорах без сна и покоя.
Мне не стало хватать его только сейчас —
Когда он не вернулся из боя.
Он молчал невпопад и не в такт подпевал,
Он всегда говорил про другое,
Он мне спать не давал, он с восходом вставал, —
а вчера не вернулся из боя.
То, что пусто теперь — не про то разговор:
Вдруг заметил я — нас было двое...
Для меня — будто ветром задуло костер,
Когда он не вернулся из боя.
Нынче вырвалась, словно из плена, весна.
По ошибке окликнул его я:
"Друг, подай мне стрелу!"— а в ответ — тишина...
Он вчера не вернулся из боя.
МАНДОС: Хорошая и печальная песня. Благодарю вас. Луртц, ваша очередь.
(слышно похихикивание. Но Луртц удивляет всех)
ЛУРТЦ: Эта… есть такой поэт, он мне по кайфу.
Вы помните ли то, что видели мы летом?
Мой друг, помните ли вы
Ту лошадь под ярким белым светом,
Среди рыжеющий травы?
Полуистлевшая, она, раскинув ноги
Подобно девке площадной,
Бесстыдно брюхом вверх валялась у дороги,
Зловонный выделяя гной.
И солнце эту гниль палило с небосвода,
Чтоб останки сжечь дотла,
Чтоб слитое в одном великая природа
Разъединенным приняла.
И в небо щерились куски скелета,
Большим подобные цветам.
От смрада на лугу в душистом зное лета,
Едва не стало дурно вам.
Спеша на пиршество, жужжащей тучей мухи
Над мерзким трупом тучею вились,
И черви ползали и копошились в брюхе,
Как черная густая слизь.
(тихо. Все сидят в обалдении, не зная, как на это реагировать.)
МАНДОС: Э-э… Неплохо. Гимли, теперь вы.
ГИМЛИ: Про гномов-шахтеров.
—Вперед, братва!
Качнулась твердь земная,
И с хряском уголь
Грохнул в рештаки.
Породу сапогами приминая,
Пошли на пласт
в атаку горняки.
они секундой каждой
дорожили,
а пласт сдаваться
не хотел никак,
и, как забои,
круто вздулись жилы
на их больших
и кряжистых руках.
Психует бригадир.
ручьями пот по спинам.
Так горяча
любая тела пядь,
что если даже
солнце вдруг остынет,
тепла им хватит
землю согревать!
МАНДОС: Хорошо. Галадриэль, ваша очередь.
ГАЛАДРИЭЛЬ: Баллада о Берене и Лютиен.
над росной свежестью полей,
В прохладе вешней луговой,
Болиголов, высок и прян,
Цветением хмельным струится,
А Лучиэнь в тиши ночной,
Светла как утренний туман,
под звуки лютни золотой
в чудесном танце серебрится.
И вот однажды с Мглистых гор
в белесых шапках ледников
усталый путник бросил взор
на лес, светившийся искристо
под сонной сенью облаков,
и сквозь прозрачный их узор
над пенным кружевом ручьев
ему привиделась зарница
в волшебном облике земном.
тот путник Берен был; ему
Почудилось, что в золотом
лесу ночном должна открыться
тропинка к счастью; в полутьму,
за чуть мерцающим лучом,
светло пронзавшим кутерьму
теней, где явь и сон дробится,
он устремился, будто вдруг
забыв о грузе тяжких лиг
далекого пути на юг,
но Лучиэнь легко, как птица,
как луч, исчезла в тот же миг,
а перед ним — лишь темный луг,
болиголов, да лунный лик,
да леса зыбкая граница...
(все аплодируют, Луртц в том числе. Мандос снисходительно кивает головой, но Галадриэль гордо и надменно смотрит на него. Возникает впечатление, что Мандос слегка смутился)
МАНДОС: Халдир.
ХАЛДИР: Отлично. Владыка(обращается к Келеборну)! Это специально для вас. И для вас, Мандос.
«Я увожу к отверженным селеньям,
Я увожу сквозь вековечный стон,
Я увожу к погибшим поколеньям.
Был правдой мой создатель вдохновлен:
Я высшей силой, полнотой всезнанья
И первою любовью сотворен.
Древней меня лишь вечные созданья,
И с вечностью пребуду наравне.
Входящие, оставьте упованья!»
Я, прочитав над входом, в вышине,
Такие знаки сумрачного цвета,
Сказал: «О Мандос, смысл их страшен мне».
Он, прозорливый, отвечал на это:
«Здесь нужно, чтоб душа была тверда;
Здесь страх не должен подавать совета.
Я обещал, что мы придем туда,
Где ты увидишь, как томятся тени,
Свет разума утратив навсегда».
Дав руку мне, чтоб я не знал сомнений,
И обернув ко мне спокойный лик,
Он ввел меня в таинственные сени.
Там вздохи, плач и исступленный крик
Во тьме беззвездной были так велики,
Что поначалу я в слезах поник.
Обрывки всех наречий, ропот дикий,
Слова, в которых боль, и гнев, и страх,
Плесканье рук, и жалобы, и вскрики
Сливались в гул, без времени, в веках,
Кружащийся во мгле неозаренной,
Как бурным вихрем возмущенный прах.
И я, с главою, ужасом стесненной:
«Чей это крик? — едва спросить посмел.—
какой толпы, страданьем побежденной?!
И вала отвечал: «То горестный удел
Тех жалких душ, что прожили, не зная
Ни славы, ни позора смертных дел.
И с ними майяров дурная стая,
Что, не восстав, была и не верна
Илуватару, середину соблюдая.
Их свергла Варда, не терпя пятна;
И милость Вайре их не принимает,
Иначе возгордилась бы вина».
И я: «О Мандос, что их так терзает
И понуждает к жалобам таким?»
А он: «Ответ недолгий подобает.
И смертный час для них недостижим,
И эта жизнь настолько нестерпима,
Что все другое было б легче им».
(Келеборн краснеет. Мандос совершенно неподвижен. Все остальные реагируют по-разному: кто-то улыбается, кто-то аплодирует, кто-то молчит)
МАНДОС: А теперь Голлум.
