Текст книги "Ключ Всех Дверей. Бракирийский след (СИ)"
Автор книги: Саша Скиф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 113 страниц)
– Постойте, – Эркена остановился возле одной из полок, – скажите, что это?
Жрец засеменил к нему.
– У нас сию реликвию называют Незакрывающимся Оком, что видело всё. Таких осталось всего три на планете, поэтому мы поместили их в надёжные хранилища…
– То есть, это записывающее устройство?
Жрец едва не захлёбывался священным восторгом.
– Не просто записывающее устройство! Просто видеокамеры, приборы слежения у нас есть, разные, в избытке… Это устройство особое, оно работает со времён прежних обитателей этого мира, что были столь греховны, что гнев Наисветлейшего стёр их с лица планеты, оно не нуждается в питании, оно никогда не ломалось, оно летопись, данная нам, величайшее сокровище…
– Странно, что он его не взял… Хотя – может быть, не заметил, может быть – оно ему и ни к чему, поважнее вещи есть… Вы знаете, как оно включается?
Жрец усердно замотал головой.
– Мне не позволено касаться священных реликвий. Только Посвящённые могут…
– Вы думаете, на нём могла остаться запись преступления? – Дайенн с любопытством разглядывала матово поблёскивающий серый шар с чёрной точкой-«глазом» – гладкие бока его были лишены каких бы то ни было стыков, кнопок, даже значков, что могло бы подсказать, как им управляют.
– Попытка не пытка, как говорят. Но вряд ли мы сможем просмотреть его сами. Какая-то инструкция к нему прилагается?
Этого жрец, конечно, не знал, об этом нужно спрашивать старших жрецов.
– Что ж, мы его, пожалуй, возьмём.
Жрец попытался протестующее пискнуть, Эркена снова поинтересовался, не считает ли он иноземцев ясновидящими или пророками господними, чтобы без всяких опорных материалов составить представление о произошедшем здесь, и в обнимку с шаром, довольно тяжёлым для своих габаритов, они вышли из помещения.
Вечером – на постой их определили в доме Синонтафера, гостиниц здесь не существовало в принципе – состоялось мини-совещание.
– Итак, что мы имеем… Ну, кое-что уже имеем. Преступник, судя по данным Ока – именно тот, кого мы ищем. Прямая рука, лицо в кадр, увы, и здесь не попало, ракурс вообще не самый удачный… Но мне кажется, это тот же тип, что на записях с камер у гостиницы. Рост, комплекция те же. В хранилище он вошёл один. Как ему удалось подойти и уйти потом с вещами, не привлекая ничьего внимания – этого мы, к сожалению, пока не знаем, во дворе хранилища у них камер тоже нет… это они вообще зря, да… Охрана там обычно тоже не стоит, двое служащих стоит во внешнем дворе, но они утверждают, что ничего не видели… То есть, они видели, как преступник прошёл во внутренний двор, подозрений он у них не вызвал…
Вадим окинул взглядом распечатки с размытой фигурой, по которой местами затруднительно б было установить даже расу.
– То, что он им на лицо не знаком – не повод для подозрений?
– Не повод, жрецу такого ранга, кто смеет уверенно направляться к хранилищу, вопросы задавать не принято. Раз идёт – значит, имеет право. Семья Просвещённого Учителя Яконессмера, одного из троих, кто имел допуск, очень большая, трое его сыновей служат в другом городе, здесь их никогда не видели. Может быть, отец передал пост одному из сыновей? Он, говорят, стар и болен, мог так поступить. К тому же, никто и не полагал, что он непременно войдёт в священное хранилище, он мог пожелать совершить молитву во внутреннем дворе, подобное допускается для назначенного наследника. Через три часа охрана сменилась, смена утверждает, что так же не видели, чтобы из хранилища кто-то выходил. Возможно, очень искусно врут, но лично я им поверил.
– Что же, получается, он улетел, ушёл подземным ходом, воспользовался телепортом?
– Любое из этих предположений может оказаться правдой, учитывая мощь и свойства тех предметов, которые он взял. Мы об этой мощи и этих свойствах имеем лишь приблизительное представление, он, возможно, знал больше. Он мог загипнотизировать охранников, стереть им память, повергнуть в кратковременный сон, мог стать невидимым, всё, что угодно. Он мог найти летающую платформу, на которой перелетел через стену – учитывая, что в этот отрезок времени попадает час Полуденного Моления, когда абсолютное большинство жителей города находится либо в храме, либо у себя дома и на небо не пялится, в небе мог пролететь косяк поддельных лорканских жрецов, никто бы не заметил.
Вадим мрачно хмыкнул.
– А Синкара ещё Зрящих называл детьми, которых ничего не стоит ограбить.
– На вокзале пока не сказали ничего определённого, записи с камер обещали подготовить к завтрашнему полудню. Будем надеяться, что-то сумеем разглядеть в толпе… Обычно здесь толп не бывает, но это дни паломничества…
– Как-то у него всё удачно сложилось, а. И дни паломничества, и кровь верховного жреца, и минимум охраны…
– Удача здесь ни при чём, – хмыкнул Эркена, – достаточно знать уклад жизни лорканцев, а он не менялся пять столетий, а здесь, у староверов, не меняется и сейчас. Я спрашивал у жрецов, были ли у них какие-то теории о том, как такое могло произойти… Отбрасывая все откровенно мистические версии – они действительно тщательно проверили членов всех трёх семей…
– И? все они непогрешимы, конечно?
Бракири ухмыльнулся.
– Ну, им, конечно, хотелось бы утверждать именно это, но увы. Средний сын и младшая дочь Просвещённого Учителя Эйонолладира примкнули во время раскола к сторонникам новой веры. Отец, естественно, проклял их и всё такое, но кровь их от этого не перестала быть его кровью. Сыну сейчас шестьдесят лет, он инвалид – в одном из боёв потерял ногу, это не может быть он. Для контроля я навёл справки – нет, со своего места работы в Геонокартле он не отлучался. Его сыновья слишком молоды, чтобы быть под подозрением – одному шестнадцать, другому десять. Есть ещё дочь, ей двадцать, тоже вне подозрений. Младшая дочь Эйонолладира уже скончалась, её сын слеп с рождения, а дочери двенадцать лет.
– Прискорбно.
– У Просветлённого Учителя Яконессмера тоже есть семейный позор – его младший брат Лионосмер и его семья. Лионосмер ещё во времена оны, до раскола далёкие, запятнал себя продажей технологий Громахе и Бриме, торговал, конечно, не он сам, через подручных, в 80м их прибыльное дело было накрыто медным тазом, Лионосмера казнили, у него осталось двое детей – десятилетний сын и пятилетняя дочь.
– Сыну сейчас должно быть 33 года, это мог бы быть он.
– Мог бы… Если б не именно его мы нашли в ящике в подвале гостиницы на Экалте.
Вадим и Дайенн хором крякнули.
– Осталась дочь… Насколько реально для 28-летней девушки выдать себя за мужчину средних лет?
– Когда очень надо, нет ничего невозможного. Тем более что Лионасьенне не та девушка, на которую побоишься возвести напрасный поклёп. Она удалась в отца ещё в большей степени, чем брат, и последние три года отбывала наказание в тюрьме Бракира.
– Значит, алиби?
– Алиби, да… На момент совершения преступления она ещё была там. Но три дня спустя бежала. Тоже при странных, до конца не прояснённых обстоятельствах.
– Сама она, конечно, в ограблении не участвовала, но в планировании – могла. От кого-то ведь они получили подробный план комплекса, окружающего хранилище.
– Не факт, что у самой Лионасьенне он был. У неё, конечно, много чего было, и святотатственных действий она не смущалась и прежде. Но в Лехеннаорте она не была никогда. С 2283 года это территория, которая наполовину во власти её дяди, не забывайте. Который без колебаний убил бы её для восстановления чести семьи. Но в то же время сдаётся мне, вряд ли ограбление и её побег – простое совпадение.
– Значит, информации у нас по-прежнему… не слишком много. Надеюсь, что-то покажет завтрашний день – записи с камер вокзала. Может быть, установим личность, узнаем, куда были взяты билеты…
– В направлении космопорта, скорее всего. И… учитывая, что неделя уже прошла, он мог снова сменить облик. Правда, в таком случае ему пришлось на эту неделю задержаться здесь, и вылетел он вчера или сегодня. А может быть, и ещё не вылетел. Но… я, по правде, вообще не питаю больших надежд. Если те же свойства, что были у него в виде Логорама, сохраняются и в лорканской форме, то внешность у него непримечательная, и в суете, которая стоит в дни паломничества на вокзале Лехеннаорте, он едва ли кому-то запомнился. О космопорте и говорить нечего, там эта суета всегда. И прямую руку гораздо труднее заметить, если в руках у пассажира поклажа. Мы по-прежнему на два шага позади него.
– Где-то он всплывёт при попытке продажи артефактиков, так или иначе.
– Это если он собрался их продавать.
Дайенн оторвала от фотографий пропаж тревожный взгляд.
– Что вы имеете в виду, Эркена?
– Возможно, он собирается воспользоваться ими сам. Как, для чего – не знаю. Но сдаётся, он знает о их свойствах больше, чем большинство лорканцев.
День следующий оправдал самые мрачные ожидания – просмотр записей ничего не дал, подходящих по описанию кандидатур было там замечено целых трое, все трое были с багажом, поэтому распрямлённую ладонь камеры не зафиксировали, все трое взяли билеты до столицы, один ехал со спутницей, вероятно, матерью, двое других – одни. Отдельным «приятным» моментом было то, что выяснить их личность оказалось невозможно – при внутренних перемещениях в мире Лорки предъявление документов не требовалось, 50% населения до сих пор не имели документов, удостоверяющих личность, вовсе.
– Тяжело продвигается расследование? – сочувственно спросил лейтенант Хеннеастан, вызвавшийся сопровождать Дайенн до вокзала и обратно. Когда Дайенн попыталась возразить, что и сама в состоянии не заблудиться в не таком уж большом, в общем-то, городе, Хеннеастан, смутившись, пояснил, что у них не принято, чтобы женщина путешествовала одна. Дайенн хотела было ответить, что здесь она прежде всего полицейский, а потом уж женщина, к тому же женщина из другого мира, но махнула рукой. Хеннеастан, в конце концов, довольно хорошо говорил на земном языке, и мог поработать переводчиком с теми, чьё образование было куда более скромным.
– Да, похвастаться пока нечем.
– Старая Лорка, – грустно улыбнулся лейтенант, – здесь пекутся о благе и ничего не делают для действительного блага. Здесь никто ничего не видел и не слышал, особенно если дело касается священнослужителей. Здесь ради того, чтобы перед чужаками изобразить себя безгрешными, скроют любой грех. Мыслимо ли – у них украли пятнадцать мощных старинных артефактов, некоторые из которых, как я слышал, могли бы оставить на месте этого города ровное поле без признаков жизни, они бы должны всё здесь вверх дном перевернуть, ну не может такого быть, чтоб никто ничего не видел или хотя бы не имеет догадок… Конечно, час Полуденного Моления – это время, когда из свидетелей только птицы в небе… Но ведь в час перед ним и в час после него и перед храмовым комплексом, и во внешнем дворе, перед большим и малым храмами, должен был быть народ, неужели никто, как минимум, не удивился появлению незнакомого жреца? Да, в эти дни многие приезжают издалека, но ведь это совершенно новое лицо, тот, кто не был ни год, ни два назад, и ладно б, если б это был молодой послушник, только получивший разрешение… Но ведь взрослый мужчина, один шёл…
Дайенн отбросила с лица спутанные ветром волосы – ветер был горячий, сухой, пыльный, мелкая серая взвесь осталась на ладони. День был жарковатый – в этой полосе сейчас стоял конец лета, засушливое время перед началом сезона дождей.
– Сложно, конечно, их обвинять, моя память, например, тоже не такова, чтобы я помнила всех, кто прошёл мимо меня за день. Да и у работников вокзала сейчас жаркие деньки. А регистрации приезжих таковой нет, и что особенно чудесно, нашему лицедею даже заморачиваться поддельными документами не пришлось, потому что документы у вас не требуются!
– Это верно. Обычный добропорядочный лорканец, как правило, всю жизнь живёт на одном месте, там, где родился, там и умирает. Исключение – такие вот паломничества, но это не чаще трёх раз в год, да и удовольствие не дешёвое, не для каждого. Путешествуют, конечно, торговцы, но всегда возвращаются в родные места. Поэтому гражданину документы и не нужны – он живёт там, где его сызмальства знают. Единственно, при покупке билетов требуется предъявлять разрешение от семьи для женщины, если она путешествует не с главой семейства, и мужчинам, если они не считаются полноправными взрослыми.
– А во сколько у вас наступает совершеннолетие?
Хеннеастан облизнул губы и дежурно сплюнул налипшую пыль.
– Это не вполне от возраста зависит. Мужчина становится сам себе хозяином, когда становится главой семьи. То есть, либо когда женится – женятся у нас редко раньше тридцати лет, либо когда умирает отец или старший брат, то есть, он становится старшим мужчиной в семье, либо если получает достаточно высокую должность, но такая причина редко наступает раньше первых двух. Я, например, совершеннолетний, потому что мой отец умер, а я старший сын.
– Но вы не женаты?
– Нет, мне только двадцать пять, такого молодого как мужа ещё не рассматривают. Конечно, я могу жениться где-нибудь на территории новой веры, но какая ж нормальная женщина согласится ехать сюда? Если честно, я б и сам отсюда с радостью уехал, как и многие. Но мы должны быть здесь, потому что мы та сила, которая сдерживает экстремистов… Лехеннаорте – пороховая бочка, на самом деле. Здесь есть экстремисты, воспринявшие реформаторов как исчадий ада, желающих погубить богоизбранный лорканский народ, и сторонники новой веры и новых порядков, и «умеренные», которые не то чтобы ратуют за сохранение или же за изменение традиций, а, скорее, за хотя бы видимость согласия между сторонами и отсутствие стрельбы на улицах. Нашему гарнизону позволили разместиться здесь, потому что у многих из нас здесь семьи. Не так легко сняться с насиженного места, даже если место это становится опасным… и не так легко не думать при этом о тех простых людях, которых здесь оставляешь.
– А вы к какой группе себя относите?
Парень грустно улыбнулся.
– Я военный и сын военного, в нашей семье, положа руку на сердце, много разговоров о боге никогда не любили. Город, где я родился, сейчас относится к свободной земле, но как раз в год моего рождения отец узнал, что сестра моей матери, живущая здесь, осталась вдовой, и в семье только дочери. Женщинам нельзя оставаться одним, от них запросто могут избавиться…
– Как это – избавиться? – вздрогнула Дайенн.
– Обвинить в каком-нибудь преступлении – воровстве, блуде, всё равно. Женщин судят строже, а свидетели, если надо, найдутся. Имущество конфискуется жрецами или соседями, заинтересованные лица всегда есть. Либо их могут принудить выйти замуж – опять же, заинтересованные лица найдутся. Отец взял родственниц под свою опеку, и совершил почти неслыханное – добился для тёти возможности снова выйти замуж. Повторные браки не были запрещены, но считалось, что добропорядочная вдова должна вечно оплакивать мужа, запершись в дальних комнатах дома и изнуряя себя постом и тяжёлой работой, не выходя из дома больше никогда и вообще делая вид, что она тоже умерла. Если в самом деле умрёт – то даже лучше. Моя тётя, хоть и была привязана к своему мужу, любила другого мужчину, он к тому времени тоже овдовел, отец устроил счастье сразу для двоих. Уже хотя бы за это на нас до сих пор многие смотрят косо. Но это имеет хотя бы один плюс – к моим сёстрам никто не сватается. Мои сёстры, скорее всего, выйдут замуж за кого-то из моих сослуживцев, которые, в большинстве своём, прекрасны для них уже тем, что являются приверженцами новой веры, как и наша семья. Да, понимаю, для вас, наверное, это всё звучит несусветной дикостью, у вас на родине подобное немыслимо…
– На самом деле, сложный вопрос… – Дайенн замедлила шаг, задумавшись, подбирая слова, – то есть, мы ведь тоже – каждый из нас, и мужчина, и женщина – подчиняется клану, живёт его интересами. Клан отвечает за нас, а мы – за клан. Младшие подчиняются старшим, ученики учителям, простые члены клана – старейшинам. Но да, мужчина и женщина равны в правах, женщина имеет такие же возможности учиться, занимать любой пост, избирать и быть избранной, ей не требуется на это больше позволений, чем мужчине. И старшие не вправе прямо решать за молодых в их личном выборе, но для брака, конечно, необходимо одобрение старейшин… То есть, старейшины могут запретить, точнее, отложить брачную церемонию, если считают, что молодые люди ошибаются в выборе, но не могут принудить к нежеланному браку.
– Многим жителям Лехеннаорте это показалось бы раем, – усмехнулся Хеннеастан, – хотя они не признаются в этом, конечно. Если б имели смелость – бежали в свободные земли, побросав все пожитки.
– На самом деле, нигде не рай. Хотя мой напарник, возможно, возразил бы, что рай – на Корианне… Я б рада сказать, что жизнь на Минбаре – беспечальна, но тому найдётся хотя бы одно возражение – я сама.
– Честно говоря, не совсем понял.
– Это отдельная сложная история. Я ведь, как вы заметили, не минбарка по рождению. Конечно, мой клан принял меня такой, какая я есть, но это один из немногих воинских кланов, что приняли нас. Я думаю, что будет, если однажды я полюблю – не одного из своих собратьев, а минбарца, ну да, а что в этом невозможного, я воспитана минбаркой – мужчину из другого клана, где смотрят на нас не столь терпимо…
– Я думаю, что не стоит заранее настраиваться на плохое. Любовь, говорят, всё победит. Если в это верят даже здесь, вам тем более сам бог велел.
Эркена в это время, окончательно сломив и повергнув в печаль Синонтафера, занимался переводом инструкций от похищенных артефактов на земной язык и ждал, пока завершится синхронизация Ока с его личным портативным компьютером – само Око брать с собой смысла не было, но запись была ему нужна. С неё, к тому же, можно попытаться вытащить хоть какие-никакие изображения пропавших вещей.
– Не понимаю, почему у вас запрещено фотографирование храмов, святилищ и всей этой их драгоценной начинки? Что в этом греховного?
– Техника бездушна. Техника не имеет почтения. Святыни разрешается рисовать. Разумеется, разрешается только боговдохновенным, истово верующим художникам, праведный образ жизни которых не вызывает сомнения. Они должны заручиться благословением жреца и провести несколько ночей в посте и молитвенном бдении, прежде чем дух их будет готов…
Эркена по-новому взглянул на все когда-либо читанные им книги о культуре Лорки – теперь можно попытаться представить, чего стоили художнику его иллюстрации.
А Вадим, в это время обходивший, чуть ли не ползком на брюхе, в поисках хоть каких-нибудь улик, внешнюю ограду храмового комплекса, нашёл себе приключений. В какой-то момент он почувствовал, что из-за деревьев за ним следят. Резко обернувшись, он заметил мелькнувшую большеглазую мордашку.
– Эй!
Любопытное личико выглянуло снова, и наконец, решившись, девушка вышла из-за дерева, смущённо улыбаясь.
– Здравствуйте, – Вадим помнил немного по-лоркански из уроков Виргинии, но без практики, разумеется, эти уроки быстро забывались, – не бойтесь. Вы живёте где-то неподалёку?
В руках у девушки, закутанной в длинное, постоянно сползающее с головы и плеч, путающееся в ногах покрывало, была небольшая плетёная корзинка с торчащими из неё пучками травы и бледными голубыми и розовыми цветочками. Девушка смотрела на него с явным любопытством, которого смущение не могло пересилить – надо думать, инопланетян, тем более вживую, она не так часто и видела. Девушка вздрогнула, услышав родную речь.
– Вы путешественник? – голос лорканки был тихий, почти шёпот, взволнованный и почти неразборчивый, – я… да… мой дом напротив Малых Ворот… Я пришла сюда, чтобы собрать целебных трав… для моей матери, она болеет… Уже очень давно болеет, но эти травы помогут ей поправиться…
– Это? – Вадим кивнул на корзинку, – но разве эти травы целебные?
Перед новым путешествием они с Дайенн, наученные горьким опытом, изучили всё возможное обо всём, что можно съесть, выпить, унюхать или потрогать на Лорке даже случайно. Не всё из этого он помнил, но что-то в память, так или иначе, врезалось. Девушка истово закивала.
– Любые травы, растущие под стенами Великого Храма, целебны. Так говорят Великие.
– Ваши великие, видать, хотят, чтоб весь их народ поскорее передох. Вот это – обычная трава, полезна только коровам и козам, потому что насыщает их желудки. А вот это – слабый, но яд. Как давно вы кормите этим вашу мать?
– Д-две недели, господин – с тех пор, как мой отец уехал и…
– Ваша мать сильная женщина, раз до сих пор жива. Но этим, определённо, вы её не вылечите. Почему бы вам просто не купить ей лекарство? Аптеки в городе я видел… Чем она больна?
В глазах девушки стояли неверие и навернувшиеся слёзы.
– Но Великие говорят… Господин! Как же я куплю ей лекарство, если девушке нельзя выходить из дома? Мой отец в отъезде… Если б он был дома, он бы купил… А я уже выходила, чтобы купить матери новых простыней и пророщенного зерна для отвара, боюсь, если меня снова увидят – совсем плохо будет… Сюда я прихожу, пробираясь задворками, а аптека на площади, там меня увидят!
Вадим вспомнил то, что рассказывала о консервативных лорканских порядках тётя Виргиния, много в юности общавшаяся с одним молодым лорканским жрецом. Женщина на Лорке в те времена, а здесь и поныне, и человеком не вполне считается. Существо глупое, несовершенное, которое всегда нужно держать под контролем – им нельзя учиться, потому что ни к чему забивать голову будущей кухарке, уборщице и матери многочисленных детей совершенно ненужными ей знаниями, им нельзя выходить из дома без позволения отца или мужа – женщина подвержена соблазну, лучше пусть и шагу за порог не делает. Некоторые женщины, говорят, видели улицу однажды в жизни – когда переходили из дома отца в дом мужа. Да и в пределах дома женщине без позволения нельзя ни рот раскрыть, ни встать, ни сесть, ни даже поднять взгляд – чем больше повиновения и подобострастия с детства, тем лучше. Эта девушка очень смелая, раз решилась выйти сюда, тем более заговорить с ним.
– Так. Скажите название этого лекарства, если знаете, я схожу в аптеку, а вы обещайте никуда не уходить…
Девушка пролепетала что-то – знание языка на сей раз Вадима подвело.
– Можете написать? Грамоту знаете?
Девушка испуганно кивнула. Видать, у неё совсем не плохая семья, если, вопреки традициям, научила дочь грамоте… Ручка в кармане нашлась, бумага, увы, нет – свой блокнот Вадим где-то посеял, возможно, забыл в доме Синонтафера.
– Вот, напишите на руке. И никуда не уходите, я до аптеки и обратно.
Девушка задрожала ещё сильнее, несмело, словно чего-то невиданного и опасного, касаясь его руки, обхватывая его запястье так боязливо и отчаянно, словно оно могло её обжечь или укусить.
– Ну вот, аптекарь, думаю, разберётся, он для того там сидит… Ждите меня, всё будет хорошо.
Аптекарь на земном языке знал ровно три фразы – «Здравствуйте», «Чего желаете» и «Всего доброго», надо думать, обычно для взаимодействия с нечастыми гостями из других миров ему этого хватало. Если были они, эти гости, хоть когда-нибудь на его памяти, на Вадима он вытаращился так, словно увидел сказочное чудовище. Знаний Вадима тоже не хватало даже на то, чтобы понять его вопросы, не то что ответить на них. В конце концов, рассудив, что, видимо, у приезжего заболел кто-то из друзей, а местные из помощи смогли только подсказать название, не утруждая себя больше ничем, он принёс требуемое, написал что-то на листочке – видимо, распорядок приёма, попререкался на тему иномирной кредитной карты – здесь знаний Вадима хватило, чтобы решительно заявить, что он уже имел возможность убедиться, в Лехеннаорте их принимают, уж в аптеке просто обязаны принимать, кряхтя, достал из-под прилавка давно не использовавшееся считывающее устройство и отпустил с миром. Вадим почти помчался обратно к прихрамовому лесопарку.
– Да, как ни прискорбно, по-видимому, это всё, что нам здесь дано, – хлопнул ладонью по столу Эркена, – меня самого это расстраивает до бешенства, но я много раз поднимал разговор с жрецами, послушниками, охраной, жителями вокруг и просто прохожими, кажется, они готовы согласиться, что у похитителя были крылья или личный самолёт с возможностью мгновенного ухода в инвиз, но только не напрячь память и вспомнить хоть что-то необычное в этот день.
– Кажется, они готовы скорее забрать заявления, чем как-то помочь следствию, – простонала Дайенн, – Синкару бы сюда… Вот действительно талант у человека – если он сумел издали повлиять на них, чтобы они нас пригласили… Что, на вокзал, за билетами? Ооох, ну почему же в этом городе общественного транспорта нет как такового? Я тактично намекала этому суетливому помощнику Синонтафера, что хорошо б было, если б он нас хотя бы в своём экипаже отвёз, может быть, намекнуть нетактично? Или проще послать Алвареса – у него ноги длиннее и бегали сегодня явно меньше…
По правде, лорканского аналога лошадей – огромных, свирепых на вид животных с оскаленными, усеянными шипами мордами, Дайенн неслабо побаивалась, поэтому вариант Вадима показался ей предпочтительным.
– Надеюсь, мне, хоть я и женщина, билет без разрешения отца продадут? Боюсь, пока мой отец с Минбара перешлёт такое разрешение, Альтака примчится сюда лично, и после этого они начнут разрешать всем и всё.
– Хорошо бы, – рассмеялся Эркена.
Они вышли во внешний двор, где сейчас толпились, вполголоса переговариваясь о чём-то своём, сугубо профессиональном, молодые жрецы и послушники. На иноземцев они поглядывали тишком, искоса, но с явным любопытством, наверняка греховным донельзя. Дайенн поняла, что некоторые говорят определённо о ней, кажется, строят догадки, жена ли она этому мужчине, который рядом с ней, и сестра ли второму, которого тоже с ней видели, или же всё наоборот.
День на Лорке длинный, но он наконец клонился к закату. На улицах нарастал шум – жители спешили с полей и из мастерских в свои дома. Но в какой-то момент характер шума изменился, стал каким-то более настойчивым и тревожным, жреческая тусовка двинула в сторону ворот – поглазеть, что происходит, Дайенн потащила Эркену туда же, со смутной, непонятно откуда взявшейся мыслью, что это Алварес попал в какую-то переделку.
Вадим успел отойти от ворот храма всего на несколько шагов, когда его внимание привлекло пёстрое сборище на другой стороне улицы, издающее шум и крики, явственно внушающие тревогу, чтобы не сказать – страх.
– Что там происходит? – спросил он у налетевшего на него мальчишки на лорканском, готовясь услышать, что староверы снова сцепились с реформаторами и готовы перейти от словесных прений к кулачному бою, если не к стрельбе.
– Блудницу тащат! – возбуждённо подпрыгнул мальчишка и помчался к сборищу.
– Какую блудницу? Куда тащат?
– Э, вам, иномирцам, всё в диковинку, – остановившийся рядом с Вадимом старик, судя по всему, торговец, земной знал неплохо, хотя акцент имел чудовищный, – а здесь таким не удивишь… Хотя, здесь-то ещё ладно, Лехеннаорте город добрый, вот в Майханальева или… О, да не врут мне мои старческие глаза? Это ж дочка Симунарьота, ну, следовало ожидать однажды… В недобрый час её отец отлучился… Жаль старика, одна дочь-то…
Дослушивать Вадим не стал.
Девушка, выворачиваясь из снова норовящих схватить её рук, прижималась к стене дома, закрываясь от сыплющихся на неё ударов тоненьким листом пластика, оторванным, видимо, от солнцезащитного навеса на входе или перегородки между уличными лотками, и плакала в голос. Импровизированный щит был покрыт обильной сетью трещин и под очередным ботинком просто осыпался мелкими осколками, но на пути обрадовано ринувшихся на добычу хищников, среди которых было несколько, судя по одеяниям, младших жрецов, возник Вадим с отломленной тут же деревянной опорой от навеса.
– Прекратите! Вы что, озверели? Что она вам сделала? Прекратить, пока я не достал бластер! Да позовите переводчика, кто-нибудь!
В раздавшемся в ответ гвалте Вадим не сумел разобрать отчётливо ничего – всё-таки Аминтанир Виргинию, а Виргиния потом его учили высоколитературному жреческому лексикону, а не тому, что обычно звучит здесь, но понял так, что энтузиасты предлагают убить заодно и его, и идея была встречена горячим одобрением.
Первые атаки Вадим отбил, но один против толпы даже с лучшей физической подготовкой, какая возможна у полицейского, однозначно не жилец. Пятясь и продолжая закрывать девушку собой, он втолкнул её за ближайшую приоткрытую дверь, нырнул за неё сам и придвинул к двери ближайший тяжёлый, похожий на огромный сейф шкаф. Хотя бы сколько-то времени они выиграли, высадить дверь, утяжелённую этой громадиной, они успеют не скоро, окна здесь маленькие – взрослому человеку не пролезть, но всё же надо срочно что-то думать.
– Что случилось? Кто они такие? Что им от тебя надо?
Девушка продолжала рыдать, обняв себя за худенькие плечи, с которых почти сползло изорванное и грязное платье, и так и не могла вымолвить ни одного связного слова, хотя видно было, пыталась. Вадим понимал, у девушки истерика, он знал, что в таких случаях помогает пощёчина или обливание водой, но ударить женщину он был неспособен даже в критической ситуации, значит, нужно искать воду…
Похоже, они забежали в какой-то магазин. Из-за прилавка выглянул прятавшийся там сухонький глазастый старичок.
– Уходите, прошу вас! Разве я вам что-то сделал, что вы хотите навлечь на меня беду?
– Что ж, хотя бы земной вы знаете… Может быть, объясните, что это такое вот сейчас происходит?
– Чужеземец, ты бы не вмешивался не в свои дела – меньше беды тебе и мне. Ты не у себя дома, ты на Старой Лорке, здесь другие законы.
– Такие законы – женщин бить?
– Иногда и бить. Девушка сама виновата, что не пошла с ними добровольно.
– Не пошла – куда?
Старичок оглянулся на дверь – толпа, позыбавшись какое-то время и не добившись результата, во всяком случае, притихла, если не начала расходиться.
– Девушка из плохой семьи, она давно на дурном счету. Рано или поздно, это произошло бы. Поймите, может быть, девушка она и хорошая, может быть, дурного и не хотела, но люди здесь такие… Чужак, к чему тебе неприятности? Ты нарушаешь закон чужого мира, ты преступление совершаешь, никто тебя не поддержит. Вытолкни её к ним, может быть, о тебе они и забудут.
Терпение Вадима лопнуло. Ему просто икнулось делом полугодовой давности, мерзкой тварью напротив него, гордившейся количеством убитых «грешниц» – пусть им, тем женщинам, он ничем уже помочь не мог, ни одним из тех пинков, которыми он наградил скулящую у его ног тварь, его ярость тогда становилась сильнее от бессилия, но сейчас он – поможет, чего бы ему это ни стоило. Он схватил старика за шиворот и впечатал в шкаф позади него, жалобно звякнули какие-то склянки.
