Текст книги "Ключ Всех Дверей. Бракирийский след (СИ)"
Автор книги: Саша Скиф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 113 страниц)
– Это решаем не ты и не я, машина, – ответил он так же еле слышно, – если она меня отторгнет – нам просто придётся искать план Б.
– Если отторгнет… Если не случится… чего-то куда более страшного… Речь может быть уже о жизни, Джани, куда это шаг – никто не знает.
Тени на стенах – различимые, пожалуй, только его глазу, в темноте, разбавленной совсем слабым, неверным светом – согласно горестно кивали, непонятно, его или её словам.
– Верно, никто. София, я хочу верить. Я не могу отказаться от лекоф-тамма, потому что это наш шанс, а без него у нас… мало, что есть. И у них там… каждый час, каждая минута, возможно – на счету. Даже 50% – лучше, чем совсем ничего, верно? Ты можешь назвать меня… самонадеянным, но я верю, что половины меня достаточно будет, чтобы быть сильнее. Половины моей веры и моего желания быть там… Потому что вся моя вера, всё моё желание могло бы перевернуть вселенную, с соответствующим приложением. И я буду знать, что ты, совсем рядом, слышишь меня, держишь меня, твоя мудрость, твоя сила… ведь это так?
– Ты это знаешь, Джани. Лучше меня знаешь. Потому что ты сейчас видишь мои глаза, а не я сама. Я буду с тобой, даже если шанс ничтожен. Но как бы я хотела, чтобы был другой путь…
– Нет другого пути. Ты и я его не видим. Есть такие моменты – их ведь обычно не так много – когда можно рискнуть жизнью, здоровьем, рассудком, личностью, всем… Прости. Ты заслуживала того, кто рискнул бы этим – ради тебя только…
Софья крепко, судорожно сжала его в объятьях, он чувствовал её ногти, впивающиеся в его плечи, её растрёпанные кудри, мягко касающиеся его лица, её тело – сдержанный огонь под тканью платья, словно бутон на том самом дереве – скорлупки которого готовы опасть к ногам…
– Каждая женщина мечтает любить героя. Не каждая знает, как это больно… И я заслужила. И мне не дерзко, не совестно говорить, не спрашивая – чем, это просто дар, оно моё, солнце, солнце в ладонях, оно моё – счастье столь огромное, что не может не быть больно… Будь я проклята в тот момент, когда сказала, что дороги наших родителей продолжаются теперь среди звёзд для нас, и как я счастлива этому! Тогда-то я просто думала – вот, как же теперь, как мы теперь – разные миры, разные ранги… Это никогда, конечно, не было препятствием к любви. К любви – да, но не к жизни вместе.
– В этом, София, совершенно точно нужно не меня спрашивать, как быть. Но я знаю, если я смог победить себя, победить свой страх, приняв это чувство – я смогу победить лекоф-тамма, и каждого, кто встанет на пути. Ради него – пойду, ради тебя – вернусь… – его ладонь скользнула по её щеке, – не плачь… Не плачь, самая красивая из женщин…
– Когда смотрят на солнце – бывают слёзы… Разве преступно желать солнца? Для меня, я человеческая женщина, а ты – отражённое солнце Экалты… – её пальцы скользнули между пуговиц рубашки, и первая из них выскользнула из петельки, – у нас есть эта ночь… Безумно длинная, безумно короткая ранкезская ночь…
– София… Ты уверена… – его голос сорвался. Ни одно касание за всю жизнь не ощущалось так ясно, так жарко… Зрение бракири, вследствие ночного образа жизни, более остро, они различают и в темноте цвета, детали и оттенки. Зрение Эркены было несовершенно, но и в темноте он не только помнил, но и видел, что в глазах Софьи – зелень, колдовская зелень…
Такова бывает на Бракире густая лесная чаща – как зелень этих глаз, буйная густота этих кудрей, сильные и страстные объятья этих рук. И как не поверить, что эта чаща имеет над тобой полную власть, когда она дышит в лицо, улыбается в лицо, шепчет над ухом тёмной листвой, впереди, позади и по бокам – тонкой густой травой и извивающимся в ней ручьём, когда сверкает в глубине её колдовской огонь – взгляд, который видит, знает, наблюдает… многие растения на Бракире светятся в темноте…
– Уверена ли я, в тридцать с лишним лет, что хочу отдаться мужчине, которого люблю? – её губы скользнули по его груди, она обнимала, оплетала его – кажется, не только руками, волосами, словами, мыслями, затягивала, заманивала, как густая лесная чаща, дышащая, зовущая, смеющаяся и плачущая каждым листом и каждой каплей ручья, обжигающая каждым из далёких огней. Он подхватил её, опрокидывая на кровать, накрывая собой, неожиданное ощущение своей силы, её хрупкости, биение огня под прохладой ткани, чарующий бархат под шёлком, рельеф ключиц и сосков под губами… Тихий шёпот, тихий шорох – в сердце леса уже нет дорог, но она ведёт, она не даст сбавить шаг… Её губы ловят слова, слетающие с его губ:
– Это одно… мой омут, солнечный омут, целый мир… Слышать, как это… шёпот солнечных соков в листьях твоего родного мира…
– Ты не…
«Не поняла?».
– Не переводи. Так правильно… Язык любви всегда непостижим…
Он высвободил руку, чтобы снять медальон.
– Не надо.
– Он будет мешать.
– Это никогда не помешает нам.
Их руки встретились у пояса его брюк, пальцы сплетались, обжигаясь, сражаясь, помогая друг другу.
– У нас это… иначе…
– Это всегда иначе. Но так мы по крайней мере… наравне… у меня вовсе никакого опыта.
Сполох его мыслей – неужели… на Парадизе… – которые он сердито обрывает, а они пробиваются, словно лучи огня, который он пытается зажать в кулаке, сквозь пальцы, там и тут. Её ответ в его голове – да, но не в теле, но не полностью, но не до того предела… Он первый, кому она показывает что-то оттуда – распускающийся цветок зари, море искр… Та самая база – океан памяти, знаний и чувств… Понятие близости – там, где нет границ тела и даже границ личности. Захлестнувшая его неловкость – от касания того, что ему сложно даже вообразить, от мысли – как, должно быть, одиноко, потерянно и холодно искре, вырванной из океана света… Она касается его импульсом успокоения – да, так можно подумать, но не нужно думать так…
«Мы не слишком разные. Не более, чем любые два мира, делающие шаг к слиянию».
– Ничего не понимаю… Эти модули – они ведь лицензионные?!
– Самые что ни на есть. Да, осмелюсь предположить, господин Гарибальди и не нашёл бы, где здесь купить нелицензионные.
– Сообщите в компанию.
– Уже. Они, разумеется, примут все возможные меры… Но это определённо не их вина. Выход выключен изнутри. Не знаю, как, но именно это и имеет место быть.
Рыжий энфили вытаращился на старого нарна в шоке.
– Но разве такое возможно?
– Парень, я объяснить тебе всего не смогу, я продвинутый пользователь, а не специалист. И я всё же имел дело с обучающими симуляторами, а не с подобным… Но я хорошо вижу, что само устройство в порядке. Но механическое отключение питания не поможет…
– Почему? Если мы просто снимем эти штуки, разве не…
– Нет. Их сознание застряло там, в модуле. Их мозг настроен на генерацию импульсов, соответствующих той реальности. Хуже мы этим сделать можем, лучше – нет.
Молодой доктор вцепился себе в волосы.
– Через несколько часов сюда прибудет его сестра… Что будет, если мы до тех пор не сумеем привести их в чувства?
Из-за толстой перегородки прозрачного оргстекла Софья наблюдала за происходящим. Лекоф-тамма «сидел» – нижняя гибкая часть его корпуса, свернувшись в кольца, поддерживала верхнюю, словно на постаменте. Машины были разными. То есть, при общем единообразии конструкции – руки, голова, туловище, хвост – они различались деталями. Софье хотелось бы знать, отображение ли это «расовых различий» – ничто прямо не указывало на это, по внешнему виду лорканских лекоф-тамма сложно было определить, что они именно лорканские, и машины Илкойненаса и Лионасьенне различались между собой.
Этот выглядел каким-то более… хищным, почему-то хотелось сказать. Может быть, дело в форме лезвий наручей, более угловатых чертах «лица», более тёмном пластике трилистника, изображающего, кажется, глаза. Короткие, сейчас неподвижно свисающие до острых «плеч» щупальца-стрекала тоже были тёмными и казались прямыми и жёсткими, как гвозди.
У машины, разумеется, нет своего сознания. Но сложно было сказать, что у неё нет своего «я». Смотря как определять само понятие «я». Если как совокупность памяти, эмоций, привязанностей и сокровенностей – то, конечно, не было. Но некая разновидность желаний, предпочтений, склонностей – была. Софья чувствовала эти импульсы – слабые, сонные… примерно как у животного. Можно ли сказать, что у животного нет индивидуальности? Животное очень хорошо понимает свою отдельность от всего остального вещественного мира, когда ставит перед собой задачу победить соперника, добыть пищу, найти место для гнезда. Оно меньше всего думает при этом о том, что им руководят инстинкты, общие для всех представителей его вида. Для него это – ЕГО желания, самое главное, что есть в нём… Если понимать «я» как способность к абстрактному мышлению и философским вопросам – то его у машины нет. Если понимать как волю – то есть.
Джани прошёл по мосткам-креплениям над кольцами хвоста лекоф-тамма. Софья уловила слабый импульс – отклик нейросенсорной системы на родственную ДНК. Просто отклик. Ни положительного, ни отрицательного смысла. Джани обернулся, прижал сжатый кулак ко лбу в неком молитвенно-клятвенном жесте, блеснула в свете ламп цепочка. «Ты оправдаешь. Ты будешь достоин…»
Внутренняя лифтовая система понесла его вверх, туда, где ждала его нейросенсорная система – студенистое тело, прошитое тонкими проводами. У неподготовленного страх наступит уже на этой стадии – от самой мысли, что в это странное тускло мерцающее желе он будет погружён с головой. Не вздохнуть, не закричать… Конечно, даже при условии низкой синхронизации риск гибели несостоявшегося пилота невелик – система просто вытолкнет его… Если только страх и паника не парализуют его. Тогда возможно всё…
Если бы тело могло выбирать себе мозг, душу – что бы это было? Вообще, что именно тело выбирало бы себе – мозг или душу?
Софья верила в душу – отчасти ввиду проведённого на Минбаре детства, отчасти благодаря памяти тех на Парадизе, кто имел некий экзистенциальный опыт – клинической смерти или воспоминаний о прошлых жизнях. Однако она не могла бы – а кто мог бы? – сказать, что есть то «я», то понятие личности, с которым мы взаимодействуем в этой жизни и которое собственно и называем человеком, как оно соотносится с душой или с мозгом. Подискутировать на эти темы до сих пор любо-дорого очень и очень многим, при этом одни, будучи в большей степени материалистами, полагают, что всё, что касается индивидуальности и самосознания, есть исключительно продукт работы мозга, с мозгом развивается и с ним же умирает – окончательно и полностью, другие же не сомневаются, что не функционирующий мозг делает тело живым, а наличие души делает живым и тело, и мозг, как центральную его часть. Может быть, душа располагается в мозге, может быть, в сердце, может быть, как верят некоторые – покрывает и пронизывает собой всё тело, каждую его клетку. Есть представление и о трёхчастной структуре человека – тело, рождающееся на одну жизнь, дух, вырабатываемый в течение этой жизни, вероятно, как продукт работы мозга, средоточие памяти и воли личности, каковой она является именно в этой жизни, в этом теле и с этим именем, и душа – некая над-личность, которая существовала прежде этого рождения и будет существовать после смерти этого тела. Такой взгляд был наименее популярен в силу того, что оставлял слишком много неотвеченных вопросов, но он казался Софье, как и многим её соплеменникам, наиболее вероятным путём к истине. Как определять призраков – как заблудившуюся в этом мире душу, не ушедшую после смерти в следующее воплощение или в некую загробную жизнь в раю или аду, или по какой-то причине не умерший, не рассеявшийся дух? Ведь память призрака – это память только одного этого воплощения. Оцифрованная, записанная на носитель память, матрица личности – такие эксперименты проводились многими развитыми расами, древними – более успешно, современными – пока менее – является духом или душой? Если человек, имеющий опыт метемпсихоза, встретится с такой оцифрованной личностью своего прежнего воплощения – можно ли считать, что он встретил самого себя? Можно ли считать, что его уже двое?
Больше, чем минбарцы, о душе рассуждают только парадизцы. Логично, для мира, в котором решены все основные проблемы, нет более важной задачи, чем найти ответ на вопрос, кто мы есть. На Парадизе до сих пор никто не умер, и никто никогда не умрёт. Могло раствориться, умереть физическое тело – хотя во власти Айронхарта было продлить физическое существование на столько времени, сколько хозяин тела пожелает. Во власти Айронхарта было остановить, запустить, повернуть вспять процесс старения. Софья могла, ради любопытства, побыть день девяностолетней старухой или таким же ребёнком, каким она когда-то покидала Минбар. Имея доступ к памяти каждого живущего на планете, можно было прожить тысячи жизней. И кроме развлекательной цели, это, разумеется, имело общую и главную цель – познание. Взгляд одного, восприятие одного – всегда несовершенно. Взгляд множества глаз, объединённый в один, даёт картину мира. И таким образом было достигнуто многое, но, конечно, не всё…
Она улыбалась, вспоминая, как удивлялся и протестовал Джани по поводу того, что она приняла участие в их экспедиции. Для неё, при её статусе – можно ли так рисковать? И ещё больше удивился, когда узнал, понял. «Разумеется, ты был одной из причин. Увидев тебя и осознав, что не смогу тебя отпустить, без уверенности, что увижу ещё раз, я восприняла это, если угодно, как ещё один знак. Каждой из причин хватило бы, чтобы оправдать мой выбор, две их не оставляло места сомнениям». Как-то при ней Дайенн думала, глядя на Вадима, думала достаточно «громко», над давно мучившим её вопросом – о трилюминарии, светившемся в его присутствии. Вопрос, может ли Вадим быть потомком Синклера-Валена или тем более его перевоплощением, не единственный и не главный, который занимал Софью. Трилюминария на Минбаре три. В превращении Синклера, как и Деленн, участвовал один. Откуда и для чего остальные два? И который из трёх был тот, с которым столкнулся малолетний Вадим? И если тилоны были расой, создавшей трилюминарии – «ключ жизни», то может ли для посла Парадиза быть что-то более важное, чем раскрытие хотя бы этой тайны?
– Синхронизация 50%, – вывел её из задумчивости голос учёного-бракири. Сам он в «пилотском кастинге» участия не принимал, как по причине полного отсутствия опыта боевого пилотирования, так и по причине врождённого порока сердца, выправленного, правда, операцией, но системе и это могло не понравиться. Все ощутимо выдохнули – начиная с 50% уже, как говорится, можно работать. «Глаза» лекоф-тамма вспыхнули тёмно-сиреневым светом, несколько электрических щупалец шевельнулись, стукнул по полу кончик хвоста. Затем лекоф-тамма поднял руку – Софья отметила, что по крайней мере у этого робота в кисти руки обособлен только один, большой палец, остальные четыре сросшиеся, представляют собой одну сплошную заострённую пластину, при чём заострённую во всех смыслах, на конце что-то вроде единого ногтя-лезвия – и, сжав кулак, повторил жест, с которым Джани входил внутрь. Волна облегчения наконец докатилась и до неё. Получится. Справится.
В соседнем помещении, тоже за стеной оргстекла, Диего Колменарес стоял напротив дилгарского лекоф-тамма – более мелкого в сравнении с бракирийским, тёмно-синего в красно-золотых разводах. Софья явственно чувствовала если не что-то вроде диалога между ним и машиной, то некое противостояние, безмолвную дуэль. Примерно так смотрят в глаза крупной, враждебно настроенной собаке, после чего она отводит взгляд с выражением «ладно, твоя взяла», признаёт первенство за более сильным и умным хищником. У Диего были свои основания опасаться отторжения, хотя и странноватые на взгляд многих. ДНК, использованная в нейросенсорной системе этой машины, едва ли была его поколения. Это могло с равной степенью привести к двум вариантам – либо полному подчинению машины ему, как эталону, либо сопротивлению «несовершенства». Непонятно, к каким заключениям пришёл Диего, Софья не ощутила ничего нового в импульсах машины, но рейнджер направился по мосткам к лифтовой системе. Выводить второй лекоф-тамма на потенциальную защиту Ранкезы пока не планируется, но на всякий случай хотелось бы просто знать, может он быть использован или нет.
– 51%... 52… Похоже, дела идут неплохо.
Пляшущие над сенсорной панелью руки Аскелла были по-прежнему связаны – работать это ему не мешало (с точки зрения Диуса, а спорить с ним Аскелл перестал пытаться), работающие по обе стороны от него Эльгард и Дайенн служили дополнительной «страховкой от авантюр» – то, что детишек следует воспринимать всерьёз, до тилона уже дошло, благодаря внушительному синяку на предплечье, возникшему после попытки проверить «границы свободы». Хотя главной страховкой, конечно, был Дэвид Шеридан, способный засечь злонамеренность ещё на стадии мысли. На данный момент, впрочем, все мысли Аскелла были заняты кропотливой работой по разворачиванию корабля – делать это следовало медленно, во избежание совершенно нежелательных и для пассажиров, и для оборудования дополнительных встрясок.
Хотя может быть, и не все.
– Госпожа Дайенн, вы так смотрите на меня, словно гадаете – насколько полным и полноценным было моё превращение в дилгара. Мне даже жаль, что удовлетворять ваше любопытство у меня нет возможности, да, в общем-то, и намерений.
– А вообще, я мог бы ей помочь, – хищно улыбнулся над ухом Диус, – подержать, или помочь зафиксировать… Хирургических инструментов здесь, правда, нет, но мы бы что-нибудь придумали.
Аскелл бросил на него косой взгляд, в котором сквозь браваду всё-таки проскальзывал страх, и пробормотал что-то в ключе «хоть как-то, но гены должны сказываться».
– Вообще-то, я просто размышляла над словами господина Шеридана. Сколько в вас осталось своего, изначального после продолжительного лицедейства. Каков ваш изначальный облик, помните ли вы ещё своё собственное лицо… Сколько вам лет, Аскелл? И как вас на самом деле зовут?
– Ваша сентиментальность даже забавна, госпожа Дайенн. Вы действительно относитесь к своему лицу как к чему-то трепетному, священному и неизменному, или это лишь в силу того, что вы не вольны его изменить? Я заметил, среди общего у представителей самых разных рас есть и эта черта, не можешь изменить обстоятельства – полюби их. Дайенн, вы ведь воспитаны в столь высокодуховной культуре! Неужели вы хотите сказать, что ассоциируете себя со своим телом?
– Я думаю, что с телом ассоциируете себя скорее вы, Аскелл. Иначе к чему столько всего… Но мне непонятна конечная цель. Когда вы остановитесь в своих экспериментах?
– А вам и не нужно этого понимать. Точнее, это как-то… не ваша область. Те изменения, о которых вы говорите, которые вы могли наблюдать – это лишь меры по достижению цели, такая же рабочая одежда, как ваш медицинский халат, например. Хотя какие-то полезные и интересные черты можно найти и в ходе этих вынужденных экспериментов. В природе дилгар много приятного…
– Польщена.
– Мы всего лишь хотим вернуть то, что было у нас отнято. Разве это не справедливо?
– Не справедливо, если речь о механизмах управления временем.
Корабль довольно резко дёрнуло, Аскелл скривился и быстро заперебирал пальцами в углу сенсорного экрана.
– Но ведь не только о них. То, что вы называете трилюминариями, и то, что вы называете артефактами, возвращающими жизнь – уже наши изобретения. Однако вы позволяете себе заключать, что мы непременно дурно ими распорядимся, и присваиваете их… Нет, за это мы не в обиде. В конце концов, в какой-то мере так поступили мы сами, с занеф… Но ведь лишь после того, как они первые отвергли сотрудничество, выгодное и им, и нам. К тому же, мы совсем не против делиться. Это не только добропорядочно, но и интересно. Вы бы удивились, узнав, сколько тилонского вы можете встретить в самых неожиданных местах.
– Лекоф-тамма – тоже ваша работа?
– Ну да, например, трилюминарии, или Великое Древо тучанков, – он, кажется, не услышал её вопроса, – нет, их мы ни за что не стали бы забирать… не настолько бедно у нас пока с трилюминариями, чтобы отказать себе в интересе посмотреть на эффект…
Изображение на экране дрогнуло и выровнялось – корабль наконец стоял ровно.
– И где и как можно встретить самих тилонов… Как вы считаете, почему я повёл корабль к Карнеллии – миру, который, как вы остроумно заметили, не самый привлекательный для посещения – разве что для совсем эксцентричных натур?
– Сами же и ответили, – хмыкнул Диус, – не самое посещаемое место, здесь не сразу додумаются искать, да и сложновато искать, в подобных условиях.
Аскелл ткнул в несколько кнопок вокруг сенсорного экрана – вокруг развернулись и тут же свернулись голограммы, изображающие внешнюю обшивку корабля.
– Примитивно. Если я, когда увозил вас, сказал, что разумно и логично направиться в сторону, противоположную той, куда вам надо, то и мои преследователи могли подумать так. Нет, просто Карнеллия… Иногда её считают чуть ли не плацдармом гроумов… Это в корне неверно. Гроумы поторговывают здесь, держат здесь, бывает, некоторые вещи, какие хурры держат на Буллоке… Но плацдарм это – наш.
– Изящно. Признаю, вы ребята действительно с оригинальностью.
– В мои планы, конечно, посадка на планете не входила… в планы моих товарищей с большого корабля тем более…
– Довольно странно, не заметно, чтоб вы были хоть каплю расстроены при том, что утверждаете, что почти уверены, что они погибли.
Пальцы тилона на миг зависли над приборной панелью, затем медленно сплелись, двигаясь хищными «ножницами».
– Это не столь крупная и серьёзная потеря. В общем-то, да, корабль имел ряд конструктивных недостатков, не то чтоб не позволяющих высадку в подобной атмосфере, но затрудняющих её… Мы полагали, что сможем просто беспечально состыковаться здесь, на орбите…
– Выбраться единственным выжившим с этой планеты, да ещё и с нами на борту, подымет вас в глазах соотечественников ещё выше?
– Совершенно верно.
– А то, что у вас связаны руки, вас при этом не смущает?
– Если удача будет на моей стороне, то, с вероятностью, нам помогут. То есть, в конечном счёте – мне помогут.
– Вы полагаете, ваши соплеменники, сколько их там ещё осталось в космосе, уже отправились на ваши поиски?
Аскелл крутанулся в кресле, уставившись на центаврианина своими светлыми насмешливыми глазами.
– За мной – думаю, не отправились бы, недостаточно крупная валюта. За ним – отправились бы.
– Необыкновенно приятно слышать, что ты настолько важен и нужен, – усмехнулся Дэвид.
– Но всё проще. Как по-вашему, карнеллиане – они кто?
– Ваши слуги, рабы, должники? Или что вы подразумевали под своим плацдармом?
Тилон с лиричным выражением лица разглядывал свои связанные руки.
– Вы уже знаете об одном маленьком происшествии на планете Вартас, верно? Там было одно племя…
– О да, было. Вы можете сколько угодно рассуждать о возвращении своего и рациональном присвоении чужого, но уже это одно…
– Ах, да велика потеря! Они всё равно вырождались. Даже трилюминарий не сотворит чуда, если популяция столь невелика и при том живёт изолированно. Был бы я чуть более сентиментальным мистиком, я бы решил, что занеф прокляты эволюцией. Но с карнеллианами подобное, кажется, не случится. По крайней мере, пока они умудряются даже развиваться… в какой-то мере…
– Карнеллиане – занеф? – вытаращил глаза Винтари.
– Чур вас от таких выражений. Как вы могли подумать. Карнеллиане – тилоны.
– Тилоны?!
Бывший похититель и нынешний пленник кивнул.
– Одна из наших ветвей. Вы же слышали, должно быть, что в ходе войны, для которой пределы наших миров стали уже тесны, мы довольно сильно рассеялись по вселенной, разбились на множество групп… И вы тут какое-то время назад удивлялись жизни в сероводороде. Ну, так вы частично правы. Может быть, жизнь в сероводороде и возможна – возможна же она в метане – но здесь она в таком виде не возникала. Тем более если вы вспомните домысел, что изначально атмосфера здесь была кислородно-азотная… Жизнь, которая здесь прежде была, вымерла практически полностью в ходе последнего катаклизма. Это повторно заселённая планета. Ах, я так и вижу на ваших лицах логичный, в общем-то, вопрос: «Зачем?». Ну, вы же не полагаете, что сентиментальность как качество отсутствует в нас начисто, не входит в число наших изначальных свойств? Именно из некой сентиментальности они тогда и решили остаться здесь, сумев сделать из себя форму жизни, способную дышать сероводородом. Кажется, они даже для некоторых видов животных проделали то же самое… Всё потому, что это их очередная стычка с занеф привела к катастрофе – дождь из обломков взорванного спутника… Они заперли себя здесь и за очень редким исключением почти не покидают планету, но они и здесь не могут не создавать хотя бы что-то… И не могут отказать нам в помощи, у них действительно странная философия… То есть, конечно, они помогут и вам… Вопрос в том, кто из нас выгоднее сможет использовать эту помощь.
– Прошу меня извинить за скромность стола – принимать у себя минбарцев мне до сих пор не случалось, – Так-Шаой вошёл в гостиную, на ходу сворачивая портативное переговорное устройство, – чем могу быть полезен, джентльмены? Простите, и леди.
– Похоже, уже мало чем, – вздохнула Ли’Нор, – нам уже сообщили, что наши коллеги… В общем, мы теперь в некоторой растерянности.
– Отбыли они всего три часа назад, так что, постаравшись, вы могли бы их догнать… Хотя я бы вам не советовал. У нас здесь всё ещё не безопасно…
– Всё ещё, – хмыкнул Хел. Сам шай алит Агмер присутствовал тоже, но молчал, лицо его если что-то и выражало, то глубокое отвращение к происходящему.
– Не думаю, что теперь уже это продлится долго, – Так-Шаой опустился в своё любимое кресло, – по нашим сведеньям, Марга Тейн стягивает силы к метрополии, уже осознав, что размазать нас по сектору не получится. Ожидаемо и логично, там всё и решится.
– Решится в вашу пользу?
– Полагаю, что да. Ни одну из захваченных позиций Марга Тейн не удалось отстоять. Их потери превышают наши.
– Вас это, конечно, радует и обнадёживает.
Гроум наполнил свой бокал и сделал глубокий медленный глоток.
– Меня не радуют потери, которые, в конечном счёте, в будущем мои потери, но обнадёживают – да, потому что если это цена, которую нужно заплатить за то, чтоб всё закончилось как можно скорее и так, как мне нужно – то я её заплачу.
Алит Хел скривил губы.
– Вы платите не из своего кармана, господин Так-Шаой…
– Ошибаетесь, из своего. Беспокоиться о том, как компенсировать вынужденные потери, мне приходится уже сейчас. Ну да, совершенно верно, я уже вижу себя во главе всей Автократии. Хотел бы я иметь такой оптимизм, чтоб полагать, что мне оставляют какой-то выбор. Видеть себя в гробу мне хочется как-то меньше. Поэтому сейчас нам необходимо не дать противнику возможности опомниться и сгруппироваться. Чем быстрее мы победим, тем меньше будет потерь.
– Мы хотели бы забрать с собой и вывезти хотя бы тех наших коллег, которые остались здесь, – сказала Ли’Нор. Ей как-то очень хотелось повернуть разговор в как можно более конструктивное русло. С её точки зрения, для рассуждений о значении планов и желаний Так-Шаоя для будущего вселенной и выражения своего отношения к ним было как-то не время и не место.
Тот махнул рукой.
– Да пожалуйста. Под вашу ответственность, конечно. Вы, думаю, уже знаете, почему я не могу выделить вам в сопровождение что-то достаточно весомое – маяковая сеть, управляемая с Громахи, всё ещё функционирует. Остаются, правда, ещё лекоф-тамма со своим сомнительным статусом – сами машины принадлежат, понятное дело, мне, но пилоты-то ваши. И здесь мы тоже можем помочь друг другу… Ваше расследование, которое сейчас парализовано из-за того, что вы лишились большей части команды, так что даже если у вас и были какие-то новые сведенья о появлении где-то тилонов… И тем более если этих сведений вам не поступало… Я знаю то же, что и вы, и возможно, несколько больше. У меня тут бывает, как вы могли заметить, самый разный народ, не только мои соотечественники. В последнее время, правда, хождение в гости стало несколько затруднено… Но я занялся на досуге сбором сведений, кто-то где-то что-то видел, слышал, вы понимаете… Возможно, что-то из этого может и пригодиться вам.
– А с чего это вы решили нам помочь? – удивился Арвини, – нет, если просто по доброте – понимаю… Доброта – хорошее качество.
Гроум рассмеялся.
– Враг моего врага – мой друг, такая поговорка есть практически в любом мире. Лионасьенне мне уже рассказала о той замечательной идее и чья она была – подсунуть нам машины, которые станут бомбами, взрывающимися в наших руках. Я очень не люблю, когда обманывают моё доверие и очень не люблю нечестные сделки. Забегая вперёд, скажу, что Лионасьенне остаётся здесь, это её собственное решение, которое я, сами понимаете, не намерен оспаривать.
– Если я забыла упомянуть, то ладно, скажу сейчас – я остаюсь тоже.
– Госпожа Ханниривер? – большинство минбарских и нарнских голов тут же повернулись к ней.
– Ну, если вы принципиально против того, чтоб оставить своего человека, который имеет возможность и наблюдать, и влиять, то – лично вы не имеете полномочий меня отзывать – обрисуйте проблему моему руководству, к тому времени, как они сочинят приказ, авось и война кончится.
Так-Шаой кивнул с самой довольной физиономией.
– Итого, остаётся три… Вернее, два, так как бракирийский в настоящее время далеко от нас и нет гарантий, что он вернётся. Я рекомендовал бы вам поговорить с вашим правительством о возможном выкупе хотя бы одного лекоф-тамма. Например, дилгарского. Это было бы выгодно и вам, и нам – человека, бракири или лорканца я ещё могу надеяться встретить в своём секторе, дилгара – нет. Это было бы выгодно обеим сторонам, и это могло бы быть первым неплохим шагом к сотрудничеству… Тем более что я, в отличие от тех, кто продал эти шкатулочки с секретом мне, никакой информации от вас утаивать не собираюсь.
Майк вскочил, но, на свою беду, больно ударился головой обо что-то, висящее на стене. Лорану повезло в этом плане больше, и он даже успел схватить ближайшую мотыгу с готовностью обороняться, правда, выглядел с нею донельзя неуверенно.
– Лучше не дёргайтесь, ребята, – произнёс голос, который, определённо, стоило считать женским, – а объясните, кто вы такие и какого угагьего дерьма вам здесь понадобилось. Может быть, обойдётся и без драки, я так-то существо миролюбивое… Но драться умею, и явно лучше вас, имейте в виду.
Майк разглядел, что глаза неожиданной гостьи, облачённой больше всего похоже на воина, без свечения, и несколько расслабился.
