Текст книги "Ключ Всех Дверей. Бракирийский след (СИ)"
Автор книги: Саша Скиф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 43 (всего у книги 113 страниц)
Кеар возмущённо фыркнул. Вадим покачал головой – от матери он знал, что центаврианское общество было полно чем-то подобным чуть более чем. Правда, не в тех кругах, где росла она сама – там, где родителям нечего дать своим детям, меньше и родительских претензий.
– Наше общество порицается обществами других миров за то, – продолжал профессор, – что мы, вроде как, разрушили семейные связи, осиротили наших детей… Мне бы хотелось, чтобы сейчас вы подошли к пониманию, что же именно мы разрушили. Три кита семейных связей старого общества – зависимость, безысходность, влияние. Ребёнку с детства внушается мысль, что он родился не полноценной личностью, а продуктом своих родителей, которым они могут распоряжаться по своему усмотрению, что родители – всегда ближайшие, кто есть у ребёнка, именно их он обязан слушаться и смотреть на мир их глазами. Между тем, как правильно сказал Кеар Франи, знания можно дать и неправильные. Ребёнок, родившийся в малообразованной, невежественной семье, в семье алкоголиков или преступников, имеет все шансы продолжить родительский путь в жизни. Не потому, чтоб он изначально имел больше порочных склонностей, а потому что это те сценарии, которые ему преподали с детства, которые он знает лучше всего. Когда те, кто кормят и одевают вас, говорят вам, что для того, чтоб выжить в обществе, нужно воровать и обманывать, вы с большой вероятностью им поверите, ведь так? Общество прежнего времени говорило: «Родители – это свято. Родители не могут желать плохого». Даже несмотря на то, что общество имело немало примеров, когда родители фактически обращали детей в рабство, приучали с детства к алкоголизму, наркомании, проституции, воспитывали из них криминальные, антисоциальные элементы.
– Мерзость какая, – потрясла головой Элина.
– Верно, мерзость… Но, могли бы возразить представители прежней формации, ведь не все же такие. Да, есть… неблагополучные семьи, как это тогда называлось, но ведь большинство семей – хорошие, порядочные… Можем рассмотреть подробнее, что представляли из себя эти порядочные семьи.
– Религиозные, например, – подсказала Элина с лёгким отвращением в голосе.
Профессор отвлёкся от очередного любования голубями, во время которого он однако же не забывал внимательно слушать учеников.
– Верно, например, религиозные. Вы уже начали изучать историю религий в курсе общей истории и знаете, каким удобным, прекрасным инструментом они были в руках эксплуататоров. Семейный уклад, семейное воспитание – ещё один кирпичик в построении порочной системы прежних времён. Кто скажет, почему это так? Если не касаться вопроса именно криминальных семей, откуда дети переходили в тюрьму чуть ли не со школьной скамьи?
– Ну… – почесал затылок Симо, – я б вот так сказал… подмена понятий. Ну, то есть, смотрите – родители, вроде как, всё время говорили детям, что любят их, что только о их благе думают. Но где ж это любовь, если всё время подчёркивать зависимость? Если прямо ребёнку говорить – вот, как бабушке моей говорили, что, мол, никому ты больше не нужен, кроме нас? Вот так ребёнок вырастает и думает, что зависимость – это и есть любовь. И свою семью с такими же настроениями создаёт.
– Я думаю, – поднял руку Райми, – тут дело ещё в том, что все семьи разные… Ну, просто – разные. Образование, профессия, культура, религия эта самая тоже… и если разные страны – то и разные языки тоже. Ну и вот, как итог… это ограничивает свободу человека. Ну, человек начинает держаться привычной среды, если у него родители учителя или врачи – то и он скорее всего станет учителем или врачом, а если, например, дворники или грузчики – то и он станет дворником или грузчиком, а если он захочет чего-то другого – то ему придётся прилагать много сил, чтобы… ну, вырваться из определённого для него круга. Общество, получается, разбивается на отдельные общества.
– Разобщенность, – резюмировала Элина, – Вадим, – она уважительно кивнула на соседа по парте, – рассказывал о кастовом обществе его родного мира, о профессиональных сообществах на родине его матери… Это же ужасно! Детям с детства внушается мысль, что они чуть ли не по природе своей другие, чем дети из других общественных групп… Да, Вадим, я знаю, что у минбарцев не совсем так, там хоть из касты в касту перейти можно… Но всё же. Сам говорил, сколько времени длится противостояние жреческой и военной касты, и отдельных кланов внутри их? Да с самого основания минбарского общества, практически. А в некоторых мирах разные недалёкие создания выводят из этого всякие симулятивные теории, что, дескать, не все граждане, не все народы равны между собой по своей природе. Вроде как, если ты родился в семье пастуха, то тебе самому только пастухом и быть, а стать, например, математиком – даже мечтать грешно.
Вадим переводил взгляд с одного лица на другое. Теперь он их хорошо различал, даже удивительно было, как раньше мог путать. Хотя Кеар и Хьют действительно похожи, у них обоих очень тёмная, защитного цвета кожа, короткие вздёрнутые носы, только у Хьюта более широко расставлены глаза. Уж точно не спутаешь, к примеру, Элину и Рнаци – у Элины слуховые отростки с розоватым оттенком, у Рнаци с оранжевым, разного цвета и глаза, да и скуластое лицо Рнаци совсем не похоже на кукольное его соседки.
– Спекулятивные теории, ты, наверное, хотела сказать, Элина. А так всё верно. Семья – первый столп разобщения общества, идеальнейший инструмент в руках капиталистов. Именно потому, что действует не прямым принуждением, а исподволь, под маской любви и заботы, в тот период нашей жизни, когда мы особенно зависимы и внушаемы. Даже в случае, если семья нам досталась хорошая, если мы получаем материальное обеспечение, образование, и вроде бы наилучший, удобный сценарий жизни… Вместе с тем мы получаем установку – доверять только семье, жить заботой о самых близких, то есть, о кровных родственниках. «Чужие люди всегда без зазрения совести обманут, – говорят нам наши близкие, – семья нужна человеку, чтобы он не был одиноким». Таким образом нам внушается мысль об изначальной враждебности остального общества, о необходимости быть готовым противостоять его давлению, вести борьбу за ресурсы – с другими семьями ради своей семьи, с другими народами ради своего народа. И общество, конечно, радо нам подтвердить, что всё именно так, как нам твердилось с детства – потому что мы же сами, в соответствии с тем, чему нас научили, и создаём это общество именно таким, толпой одиноких и недоверчивых, обществом отдельных малых ячеек… Именно потому в новом обществе, в котором мы с вами имеем счастье жить, дети не воспитываются в семьях – чтобы выросли эти дети уже не элементами разделённого общества, какими были их отцы и деды. Чтобы не зависели от судьбы и удачи в том, какая семья достанется вам и чему вас научит, чтобы вы не попадались в сети зависимости и благодарности. Все вы – дети одних родителей, одной семьи – советского общества, партии. Вы не различаетесь между собой ни материальным достатком, ни воспитанием. Ваше происхождение не ставит между вами различий, ни к чему не обязывает вас. Вы, конечно, различаетесь по способностям, по склонностям, вы разные профессии выберете себе, когда вырастете. Но и это не делает вас разделёнными, неравными, потому что обществу нужны все его члены. Именно обществу, нужен каждый из вас. Вы – не продукт произвола отдельной малой ячейки, вы – граждане, с рождения граждане, в которых заинтересованы, которым пищу, кров и тепло дают не как милость, не как залог грядущей верности семье, выражающейся в борьбе за ресурсы… Мы уже немного касались теории связей и коснёмся подробнее в дальнейшем. В прежние времена людям внушалось, что в жизни они могут образовывать ограниченное количество связей. Родители, братья-сёстры, ещё кто-то из ближайшей родни. Пара близких друзей. Супруг, дети. В общем-то, и всё. Современное общество не лишает детей семьи, а расширяет границы семьи до всего общества. И поощряет заведение как можно большего количества связей. Каждый из вас общается не только с теми, кто рос в одной комнате, в одном жилом блоке, учился в одном классе и даже в одной школе. Мы комплектуем классы так, чтобы в классе были дети из разных комнат. Когда мы выходим в походы, организуем выездные экскурсии, мы составляем группы из представителей разных классов и разных школ. Мы, наконец, поощряем дружбу по переписке с ребятами из других городов, с других континентов. В прежние времена слово «близкий» предполагало, что все остальные, соответственно – далёкие. Но время меняет значения слов. Сейчас мы называем кого-то близким, а кого-то не называем в основном потому, что подружиться со всей планетой просто не хватило бы жизни. Даже десятка жизней, в общем-то.
Вадим улыбнулся. Профессор Тилиди, конечно, был идеалистом – как и многие люди его поколения, кто, будучи продуктом совершенно иного общества, воспринял позитивно произошедшие перемены, не только сумел вписаться в новые условия сам, но и помогал это сделать другим. Как-то, кажется, Эйлер, когда они двумя отделами беседовали о детстве-юности, сказал:
– Ну, разве не глупо это как-то – заставлять дружить?
– Как сказать – может быть, и не глупо. То есть, заставить дружить – понятно, что невозможно. Всё равно сойдутся или не сойдутся люди сообразно сходству характеров и склонностей. Но подталкивать их друг к другу, всех ко всем – смысл имеет. Потому что кому-то могут мешать комплексы, робость… Кто-то может просто не знать, с чего начать знакомство, так что очень правильно, что взрослые берут устранение этих сложностей на себя – организуют эти конференции и походы, отправляют детей в детские лагеря, выпускают журналы с адресами детей из других городов для переписки. Да и в любом случае, друзьями не разлей вода вы, может, и не станете, но останетесь хорошими знакомыми, а это уже немало. Главное знать, что в поиске друзей ты не ограничен ничем, кроме, исключительно, собственных потребностей.
Рука Илмо осторожно скользнула по его больному плечу, потом легонько сжала его руку.
– А я вот сейчас думал – не правильно ли было бы это… ну… приурочить к твоему дню рождения? Не столь и далеко и до него.
– Ну, там неизвестно вообще, что будет и где будем мы… Как получилось – так и правильно, поверь.
Даже немного странно – просыпаться не от того, что ментальный фон вокруг изменился в какую-то тревожную сторону, а от того, что тебя просто кто-то трясёт за плечо. Дэвид встрепенулся. Было, должно быть, примерно местных пять или полшестого утра, на улице, наверное, не видно ни зги. В приглушённом свете, оставленном детям для чтения (глаза ранни от такого не садятся, это уж они на Атле усвоили чётко) глаза Рефен и Эльгарда горели серьёзно и встревожено.
– Что случилось?
– Мы не знаем. Но эта штука вверху – она исчезла.
Рядом завозился, просыпаясь, Диус.
– Как – исчезла?
Само ничего, как известно, не исчезает. Особенно если перед этим только наращивало мощь.
– То есть, это излучение, которое блокировало связь – его больше нет?
Дети закивали головами.
– Мы думаем, и временных аномалий больше нет. Мы смотрели на экране в рубке, там, где протягивались вчера эти лучи, сейчас их уже нет.
– Мы слышали, вчера взрослые говорили, что видели над топью снова сразу три корабля…
Хорошо это или плохо, что аномалия исчезла? Вопрос не из простых. Если удастся теперь связаться хотя бы с Андромой – это, конечно, хорошо… Но если машину инактивировали тилоны – а, собственно, кому больше? – то едва ли они сделали это для удобства рабочих и полицейских.
– Ясно… что-то будет… И видимо, совсем скоро будет…
Услышав шум за спиной, Дайенн резко развернулась, выхватывая оружие из кобуры, но противник оказался ещё быстрее. Одна его рука перехватила её руку с оружием, другая зажала рот, её поволокли в неглубокий овражек, мимо которого она только что с большой осторожностью прошла. Скатившись по мягко пружинящей сухой листве, они остановились в природном шатре из сухого бурьяна у самой кромки тускло поблёскивающей воды. «Сверху практически не видно, – машинально отметила Дайенн, – если специально не приглядываться…». Земля и небо наконец последний раз поменялись местами, и перед ней возникло сосредоточенное и мрачное лицо Аскелла, спутанные волосы обильно украшали сухая листва и мелкие веточки.
– Тихо. Не блажите, госпожа Дайенн, не зарубайте мне с огромным трудом проделанную работу.
– Аскелл, какого чёрта, как вы..?!
Тилон засучил рукав позаимствованной, видимо, уже где-то куртки, демонстрируя тёмно-багровый ожог на запястье.
– Пришлось повозиться, снимая их. Спасибо вот им, притащили лазерный резак…
Дайенн перевела ошарашенный взгляд на ныкающихся тут же Рефен и Эльгарда.
– В общем, слушайте. Времени на болтовню у нас не так, чтоб слишком много. Если б мне не повезло так выследить вас на вашей к счастью одиночной прогулке – скорее всего, не было б и вовсе… Что вас понесло сюда, кстати? Пошли проверить аномалии, которые вчера тут были, а сейчас их уже нет? Думаю, вы в курсе, что и тахионного излучения, блокировавшего связь, больше нет? Отлично, это вы знаете… А о том, что с Андромы с ракумцами уже связались, что скоро тут будет андромский корабль – знаете? Ну так вот, дела завертелись.
– И, простите? – Дайенн осторожно озиралась, прикидывая свои дальнейшие действия, – я понимаю, с вашими планами, вероятно, это совершенно не сочетается…
Аскелл как бы само собой переместился ближе, с прицелом перехватить её при попытке резко вскочить. Дайенн надеялась, что он не видел примеченный ею сучок поодаль от него справа, и что на поверку это не окажется трухлявая гнилушка – а больше на что надеяться, бластер отлетел куда-то в кусты, найти его у них примерно равные шансы.
– В мои планы это вносит неожиданные корректировки. И в ваши тоже. Вы как, к встрече гостей из хуррской метрополии готовы? Уверены? Ничего не происходит само по себе. Эту машину вы не выключали, я не выключал, но кто-то это сделал. Кто-то, кто умел. И как по-вашему – для того, чтоб просто взять и подарить хуррам? И как по-вашему, этим андромским гостям, для которых эта машина и всё, что с ней связано, было, вообще-то, делом совершенно секретным, вы тут… очень удобны? То есть, вас, как полагаю, добровольно-принудительно пригласят на Андрому, а там… Ну, не знаю, как я бы поступил на их месте – может, растворил в кислоте и сказал, что никаких полицейских здесь сроду не видел, и доказать обратное проблематично, потому что никаких сеансов связи у вас отсюда не было, ваши коллеги, оставшиеся на Ранкезе, могут только предполагать, что вы направились именно сюда… А знаете, что самое интересное? Вот эти, которые там летают, которые поднимали эту машину и, скорее всего, которые и сумели временно инактивировать её – это не моя команда. Я их не знаю. Я не знаю их планов, и не уверен, что в этих планах есть место хоть для вас, хоть для меня.
Дайенн вздохнула. Как она устала от того, что общая бредовость ситуации меняется только в сторону ещё большей бредовости…
– И что вы намерены делать? Сбежать? Тогда как-то непонятно, с какой целью вы подкарауливали здесь меня? Попрощаться? Или, может быть, взять в заложники для безопасности?
Наверное, это всё-таки сон. Во сне и не такое бывает. Ну или какого чёрта она, беглый преступник и дети сидят в этом овраге, нервно отряхиваясь от грязи и сухой листвы, что, Валена ради, такое происходит?
– Считаете, мне этих было бы мало? – хмыкнул Аскелл, – нет, милая госпожа Дайенн, я надеюсь, что вы проникнетесь серьёзностью ситуации и дальше мы будем действовать вместе. Потому что мы, как ни крути, сейчас в одной лодке. Мне нужна машина – в идеале, ну или хотя бы моя жизнь и выбраться с этой планеты, вам – ваши коллеги, ну или хотя бы ваш напарник, который сейчас действительно в сложном положении… И знаете, ему сейчас не лишним бы было знать, что часть нашей тёплой компании сумеет уйти от дружеского и доброго внимания хуррских властей и неведомых гостей и хотя бы рассказать, что произошло здесь на самом деле, а возможно – и помочь им… Возможно, здесь разгорится нешуточное сражение, но что-то мне подсказывает, что всё даже сложнее и тревожнее, полагаю, и у него такие подозрения тоже есть… Совершенно точно, на Андрому лететь придётся ему и корианцу, о них хурры знают уже однозначно. А вот о вас – не факт.
– Что? Вы договорились с Алваресом? Он дал на это санкцию? – Дайенн подавилась воздухом.
Аскелл ухмыльнулся, подворачивая ноги по-турецки и снова отбрасывая с лица взлохмаченные пряди.
– Ну, скажем так, у нас с ним негласная договорённость… Что для него первостепенно важно – это спрятать лекоф-тамма… Собственно, это уже сделано. Совместно с переводчиками они уже будут решать, что делать дальше, по ситуации – вызывать подмогу или искать корабль, на котором можно незаметно десантироваться на Андрому…
– Что? Шеридан и Винтари…
– Ну, к нашей тёплой овражной компании не присоединились, у них и своих дел по горло. Не думаете же вы, что незаметно переместить лекоф-тамма и замаскировать его – это плёвая работа? Но моё освобождение, в частности, было санкционировано Шериданом. Просто доверьтесь ему, госпожа Дайенн, он, как-никак, имеет одно весомое преимущество перед вами и мной. Он видит и слышит побольше, чем я, сидя в камере, и даже больше, чем вы. И он говорит, что лучше за дальнейшими событиями понаблюдать с относительно безопасного расстояния. Если моя любезная совершенно не знакомая мне дальняя родня отключила сейчас машину – как вы считаете, зачем она это сделала? Ведь теперь блокировка со связи снята, да и прочие аномалии исчезли. Варианта два. Либо они надеются вывезти её раньше, чем прибудет андромский корабль – и тогда хурры, конечно, гарантированно бросятся в погоню, по пути отведя душу и на рабочих, и на ваших коллегах за то, что не уберегли их сокровище… Ну, на ваших коллегах ещё и из соображений, что, может быть, они тоже на неё покушались… Либо их вполне устраивает прибытие этого корабля. Может быть, они именно его и ждут. Зачем?
Шеридан… Какого чёрта вообще Шеридан здесь распоряжается? Или здесь уже распоряжаются все, кроме неё?
– И он послал вас за мной? Чтобы я вместе с вами переждала дальнейшие события и…
Аскелл задумчиво извлёк из-за уха скрученный сухой листок.
– Не совсем. У нас с вами, госпожа Дайенн, миссия другая. Как вы считаете, те ваши коллеги и прочие спутники, что останутся здесь и сумеют спрятаться – смогут что-то узнать о дальнейшей судьбе вашего напарника и тех, кто полетит с ним, если им некому будет сообщить? Они сейчас смогут, конечно, связаться с вашим начальством, обрисовать ситуацию, запросить поддержку… Только вот эта поддержка, даже если вылетит сюда, едва ли успеет – хуррам потребуется, положим, денёк, чтобы окончательно вытащить машину и очистить её от грязи, но едва ли больше. Поэтому наша с вами задача – вероятно, и этих тоже, всё-таки, хоть они ещё детёныши, но для выполнения подобных миссий физиологически подходят лучше, чем кто-либо ещё – пробраться на этот андромский корабль, тайно последовать за ними… Мы будем, как это называют у землян, троянским конём, госпожа Дайенн.
Дайенн обессилено прислонилась спиной к мокрой косматой кочке. Очень хотелось набить Аскеллу морду… Хотя нет, этого хотелось даже не столь сильно. Первее и лучше – просто лечь, закрыть глаза и послать всё к чёрту. Опять какие-то авантюры, гонки неведомо за кем по пересечённой местности… Почему бы им, в процессе всего лишь исполнения своего профессионального долга, не обойтись без того, чтоб попутно сражаться с искусственно созданными препонами?
– Ну, есть ещё вариант… Почему бы не улететь прямо сейчас, не дожидаясь этого выяснения отношений между вашими соплеменниками и хуррами?
Тилон покачал головой, оскалившись ещё шире.
– Вариант хорош всем кроме одного. Это означает отступиться. Не будем даже говорить обо мне… Ваш напарник – отступится? Разве он не останется здесь, и не полетит вместе с этой машиной на Андрому – резонно полагать, что если даже тут хуррам удастся отбиться от тилонов, то на Андрому они всё равно за машиной явятся – даже если ему прямо запретить это?
Дайенн уныло вздохнула. Аскелл понаблюдал Алвареса совсем немного и уже пришёл к таким заключениям. Она знала своего напарника три года и не сомневалась – нет такого знака «не влезай, убьёт», под который он не полезет, если это означает разгадку тайны и достижение цели.
Виргиния обернулась удивлённо, провожая растерянным взглядом удаляющийся «Калмас». Куда это они? Согласовали ведь посадку в одном месте… Получили неожиданный приказ? Она послала запрос, на него не ответили. Ну, учитывая, что приказы капитану ранга Верма отдавать мог мало кто, можно предположить, что приказ – от Так-Шаоя, и что дело достаточно серьёзно, чтобы соблюдать радиомолчание – на такой близости к военным базам Марга Тейн могли быть задействованы программы-перехватчики, которых у них, действительно, до чёрта… Неуязвима для них, предположительно, только связь лекоф-тамма, да и то не гарантия. Единственно, было немного обидно, почему ж он не связался с ней, всё-таки и её машина, и корабли, которые сейчас в её отряде, как-то больше подходят для диверсий… Впрочем, ему виднее. Ей в любом случае было не до долгих размышлений – на связи снова была Талик. «Я… я не могу! Не могу взорваться!» – если бы связь была голосовая, можно не сомневаться, Талик бы плакала. Виргиния едва нервно не расхохоталась. Так долго сохраняла контроль над системами, что теперь не может враз разжать эту хватку… Надо как-то умудриться научить её, как перекидывать данные… Сориентируется, что-то подскажет… Конечно, будь расстояние меньше – было бы проще. Какие функции разбитого лекоф-тамма пострадали меньше всего, знать бы… У Виргинии и Лионасьенне были свои короткие обозначения для приёмов и манёвров, но Талик они едва ли о чём-то скажут. «Старайся проскальзывать у них под брюхами и снизу срезать их носовые орудия. Сколько помню, они для выстрела могут повернуться вверх, а вниз – не могут…»
Как знать, может быть, случится чудо, и поступит сообщение о капитуляции, и смертники сдадутся тоже, и Талик, и ребятам – хотя бы, большей их части – удастся выжить… Виргиния активировала режущие лезвия, увидев внизу искомые цели – сейчас её задача максимум с пяти ударов лишить военную базу «Твил Амар» и связи, и всех систем ПВО. Ничего, потом починят… И оцепить, чтобы мышь за периметр не выскочила, не то что эти выродки авиации, с такой точностью стрельбы, что использовать их только вот, в пустыне и можно… Отряд Ирбила отчитался об успешном захвате базы «Тимот Чим» – ему ответило нестройное «ура» других отрядов, это была та база, которая контролировала маячки… Но если сами Марга Тейн не там – то где? Выбор не столь и велик, далеко перебазироваться они не могли… Виргиния развернула карту, на которой один за другим вспыхивали зелёным светом захваченные стратегические объекты. Если объявления о капитуляции до сих пор нет, значит, они на что-то ещё надеются, значит, считают, что держат руку на нужной кнопке…
И внезапно словно всё стихло. Словно замедлились, замерли и пространство и время. Медленно, словно сонные рыбы, поворачивались корабли, медленно и зловеще менялась яркость жёлто-зелёных лучей «паутины» при очередной смене конфигурации. Медленно ползло тепло по рукам, по ногам, обвивая кончики пальцев, запястья и щиколотки, локти и колени. Оно не было приятным, вовсе не было. Оно так же кололо, как до этого холод, а может, даже больнее… противнее. Оно выпивало последние силы, какие ещё оставались. Но было уже всё равно. Именно в таком замедленном движении ярче всего была видна, чувствовалась неотвратимость того, что должно произойти. И это странно успокаивало. И она слышала голос Зааса. Его корабль был одним из центральных, поэтому энергии потерял больше всех остальных, прекратилась генерация воздуха, в тусклом аварийном освещении члены команды едва видели друг друга… Но были живы, пока ещё живы. Связь по определению была невозможна… и всё же, каким-то образом, она была.
– Заас… слышишь меня? я тут, Заас. Наша взяла, им хана, однозначно. Ну, нам, правда, тоже…
Она видела, как медленно ползёт, растёт, закручивается огненная спираль, сквозь этот наползающий огонь, сквозь тающее ледяное желе сердечника её руки тянулись к Заасу – она точно знала, где он, она знала, что успеет, сомкнёт их руки хотя бы перед самым концом.
– Талик, ну что за… Ну какого хрена, Талик?
– Ой, вот только этого не надо! Семья одно дело делает, а мы семья теперь с тобой… Что ещё бы мы с тобой вместе так хорошо сделали? Мало ли… может, мы с тобой бы через год рассорились… Может, ты бы другую полюбил… Или я бы заболела чем-нибудь и померла, как мать моя… Лучше уж так… как в присказках, в один день…
Виргиния уронила голову на руки – глухой лязг напугал её саму. На стремительно вечереющем небе над базой «Твил Амар» на миг вспыхнула ещё одна крохотная звёздочка – вспыхнула и погасла. Где-то далеко в космической бездне огненная спираль поглотила и Талик, и Зааса, и соратников, и врагов…
Лионасьенне не сразу осознала, когда пришла в себя. Перед глазами продолжали кружиться образы полусна-полубреда – бешеный, восхитительный танец лекоф-тамма, чёрные глыбы кораблей в безвоздушном море, битва двух древних змеев – тёмного и светлого, которые, согласно древним мифам, встречаются, чтобы уничтожить друг друга, тающий в огне Самастаньяр – почему же не было у неё тогда рук лекоф-тамма, чтобы вынуть его из огня…
Земная телепатка, Виргиния, рассказывала, как на Бриме один юный лорканец поджёг себя, чтобы вырвать из рук врага последнее оружие… «Молния – гнев божий… Но их погубила не гордыня, их погубила набожность». Их, древних лорканцев, от которых достались им эти машины… «А я никогда не была набожна, Самастаньяр. В отличие от тебя. Но теперь в моих руках молнии – гнев божий… Ни один бог не стоит того, чтоб за него умирали. Только человек. Только человек, только человечество… Ради чего умирают и люди, и боги…»
Что-то ещё такое говорила Виргиния… О своей семье, о брате или о сыне… Она тоже неверующая, Виргиния, тоже в отличие от них… Гнев божий в руках неверующего…
Серо-синий свет настойчиво просился сквозь ресницы. Серо-синий свет – и холод, то, что она ощущала сейчас всеми органами чувств, и это ощущение ей почему-то необыкновенно нравилось. Виргиния говорила, примерно так ощущаются лорканцы ментально. Как хрупкое синее стекло, или быстро-быстро бегущая вода… Она открыла глаза. Сквозь туман очертания смазывались, стены растворялись в сказочной дымке. Серо-синий камень… Она закрыла глаза и открыла их вновь. Комната оказалась совсем небольшой, в окно бились сизые сумерки – того же цвета, что и всё вокруг. Окно без решёток, но можно не сомневаться, что стекло небьющееся. Пол мокрый, можно предположить, его недавно мыли, просто поливая из шланга. Можно не сомневаться, смывали кровь… Едва ли её кровь, правда… Только ноющие запястья напоминали, что некоторое время назад она, кажется, была связана… Восстановить события, отделяя от круговерти бредовых видений то, что происходило на самом деле, было, конечно, непросто, реальность дрожала и плавилась, как небо в быстро-быстро бегущей воде…
– Гнев божий в руках неверующего… низвергает фальшивых богов… – произнесла она на земном языке. Стены ответили ей гулким эхом.
– Они услышат, – ответил ей хриплый, словно скрип давно не смазанных механизмов, голос.
– Кто, боги? Ну и пусть. Хватит им молиться, пора услышать проклятья.
– Услышат и придут, – тёмный угол слева от неё зашевелился, морщинистая, покрытая запёкшейся кровью рука коснулась её руки, – была бы ты умнее – подольше притворялась бы, что без сознания… Хотя тут тоже надо знать меру, иначе покоя не получишь уже никогда…
Рука сжала её запястье, поползла вверх по сбившемуся колом комбинезону, запуталась в волосах.
– Пальцы целы… Суставы целы… Что же они делали с тобой?
– Со мной ничего больше уже не сделаешь. Что они знают о боли…
– А… – пальцы что-то нащупали на её шее, – след от укола… Что-то хотели от тебя узнать под наркотиками. Не вышло… Ты ведь не гроумка… ты даже не землянка… – ладонь скользнула по её щеке, – лорканка. Конечно. В бреду любой говорит на родном языке, видать, перевелись у них переводчики… Значит, будут теперь по-другому спрашивать…
– Пусть спрашивают.
– Здесь было много гордых… Они умеют ломать и гордость, и смелость… и правду.
– Они не умеют ломать отчаянье. Никто не умеет его ломать.
– Ты всё им расскажешь. Всё, что они хотят знать… Жаль тебя…
Ладонь продолжала неуклюже гладить её по волосам. В прикосновениях Лионасьенне чувствовала слабый отзвук похоти, но желания отстраниться не возникало. В ответ рождалось какое-то странное уважение – желание в полумёртвом узнике было таким прекрасным, мощным протестом смерти, насилию, темноте! Прекрасным, как хилые, уродливые ростки, всходящие на пепелище, на свалке ядовитых отходов, на могильнике.
– Я тебя даже не вижу… У меня больше нет глаз, – голова узника – кажется, всё же гроума – была обвязана грязной бурой тряпкой, – а ты, наверное, красивая… Жаль тебя…
– Пожалейте их. Им недолго осталось.
Да… Один из помощников капитана Верма оказался предателем, и несколько членов команды приняли его сторону. Повезло тем ребятам, которые, сопротивляясь мятежникам, погибли ещё там. Илкойненас… Она не видела его среди тех, кого выводили… Предатели повели корабль к планете, к последнему, видимо, бастиону Марга Тейн. Они, наверное, были очень горды собой – доставляют Маргусу практически целёхонький лекоф-тамма на блюдечке… И как-то ведь сумели извлечь её. А, ну да… этот… эта сволочь… он ведь видел, как Верм отсоединял её…
Лионасьенне погружалась в холодную воду воспоминаний, скользила по быстро-быстро бегущей воде, по омуту бредовых образов. Что они хотели узнать, и как много сумели узнать? Вероятно – хотели знать, как управлять лекоф-тамма… И вероятно, если уж она до сих пор жива, её ответы в наркотическом бреду им помогли мало. Может быть, действительно из-за незнания языка, а может, потому, что даже при наличии предельно простых и внятных вопросов направить поток сознания строго в интересующее русло проблематично. Всё-таки, допрашивать они привыкли в основном гроумов, на лорканцев и сыворотка может действовать иначе, и логические ходы другие… В общем, они решили, что она нужна им в сознании… Ну что ж, улыбнулась Лионасьенне, слыша гулкие шаги за дверью, – посмотрим. Фальшивые боги пишут свои правила, но даже по этим правилам они однажды проигрывают…
