Текст книги "Ключ Всех Дверей. Бракирийский след (СИ)"
Автор книги: Саша Скиф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 113 страниц)
– Ну, непримечательная внешность или идеальные пропорции – ещё не преступление.
– Согласен. Поверь, Дайенн, на Эркену с его странными выводами обычно так и смотрят, вот таким взглядом, как у тебя сейчас. Но, хотя его временами заносит, голова у него варит, это надо признать. Ну, его претензии к Логораму как личности можете обсудить с ним… А я предлагаю помножить артефакт, отпирающий любые двери, на способность менять личины и представить, чем это светит. Ну как? Поверьте, даже если у отделения сейчас есть не менее важные дела, в ближайшее время они все могут показаться детскими играми. И вот вам первая ласточка… Мы, конечно, во внутренние дела Лорки не лезем, Бракир-то не лезет, куда уж мы. Но сводки я на всякий случай просматриваю. Как-никак, Лорка до сих пор источник потенциальных не очень хороших сюрпризов… И вот, пожалуйста. Ограбление хранилища… Среднее между оружейным складом и храмом, там хранились те древнелорканские штуковины, про которые сами нынешние лорканцы очень смутно представляли, как это действует. И побаивались, откровенно. Поэтому охрана там была лучше, чем в банке. Так вот, чужие в хранилище не входили. Дверь запрограммирована на генетический код нескольких знатных семей, в чьём веденьи это находится, фактически доступ имели трое… У двоих железное алиби. У третьего не железное, фактически был один, молился, в храме поблизости от хранилища. Но пройти через двор храма так, чтоб его не заметили, он бы не смог. Дверь одна.
– Замок, он… ну, не регистрирует, кто именно входил?
– К сожалению, нет. Программа на генетический код в целом, это сделано для того, чтоб сын менял отца на посту в свой срок без дополнительного программирования замка. При занудности лорканцев в подобных вопросах им бояться было нечего, послушник, не получивший высочайшего доступа, туда и приблизиться не посмеет. Сами-то допущенные входят туда крайне редко, по особым праздникам или когда Наисветлейший даёт им какое-то откровение и им необходимо узреть воочию могущество древних для осознания своей ничтожности… ну, как-то так восприняли и в этот раз. Кто-то из посвящённых вошёл в хранилище, чтобы в тишине поразмышлять о силе и величии господа. Когда обнаружилось, что ни один из троих это быть не мог, поднялся переполох… Список пропавшего уточняется, там слегка погром, а большинство реестров на древнелорканском, это ещё перевести надо… Но и по самым скромным прикидкам мы имеем дело с катастрофой. Ну да, это всё же слишком… допущение, что это ограбление совершено именно нашим лицедеем с применением украденного у Зрящих артефакта, эти истории вообще можно никак не связывать… Мало ли ограблений в мире происходит каждую минуту. А вот Эркена связал. И ты, Алварес, знаю, связал бы. Потому что Феризо Даркани связал бы.
Дайенн посмотрела в лицо Вито с удивлением, размышляя, когда он успел узнать Вадима лучше, чем, пожалуй, она сама. Потому что можно не сомневаться, Алварес за это дело уцепится, как можно не сомневаться, Вито переговорит с Альтакой и обеспечит, чтобы он ему дал зелёный свет…
– Я сам взялся бы за это дело, но это теперь как-то уже не мой уровень. Да и у меня, как-никак, есть дела здесь, которые не отпустят… А вы, чует моя поясница, с этим всё равно так или иначе столкнулись бы, и будет правильно, если будете в курсе всего раньше, чем придётся действовать как-то судорожно и очень быстро… В Миркамо отправимся завтра, после такой дороги вам необходимо отдохнуть и поесть как следует. Так что расползайтесь по комнатам, проснётесь – меня, возможно, дома не будет, но слуги будут проинструктированы.
Вадим поднялся.
– Вито, а… Лоран, он ведь, кажется, уже вышел? Или только выйдет в ближайшее время? Или я что-то неправильно понял?
– Вышел, вышел… Но пока не здесь. Надеюсь, в ближайшее время мы эту проблему решим.
– Что-то случилось? – встрепенулась Дайенн.
– Лоран сбежал, – улыбнулся Раймон, – с девушкой. С той девушкой, с которой он уже пытался совершить побег два года назад.
– У них, видите ли, любовь, – фыркнул Вито, – они собираются пожениться… Нет, я всё понимаю, когда молодые о будущем-то думали, у них только настоящее есть, только романтика…Ну, несколько разговоров на эту тему у нас уже состоялось, что толку…
– Погоди-погоди, как – девушка? Как – собираются пожениться?
– Ну вот так, мечтать не вредно, мечты украшают жизнь, – Вито раздражённо скручивал бумаги в трубочку, – ему сейчас надо думать о том, как продолжать образование и приобщаться к семейному делу, становиться на ноги, а потом уж думать о заведении своей семьи. Тем более что… это вообще несерьёзно. Когда придёт время, я найду ему девушку из достойной, уважаемой семьи, и у меня есть некоторая возможность выбирать в этом вопросе…
Дайенн поморщилась.
– Брак по расчёту? Ты действительно считаешь, что это хорошо, Вито?
– А брак по велению юношеского порыва – хорошо? Он же ещё почти дитя, сейчас он уверен, что это любовь до гроба, а завтра останется с разбитым сердцем и должен будет выплачивать круглые суммы расчётливой хищнице. Брак должен упрочить его положение, дать ему поддержку, связи – я, знаете ли, не вечен, мне отпущено куда меньше, чем им. Я не хочу, чтоб они однажды остались в чужом мире одни. А кто такие Ленкуемы? Этого имени просто нет. Точнее, есть… в преступных кругах. Эта Люсилла – воровка и мошенница, воровкой и мошенницей была её мать, а отца у неё вовсе не было, и я должен поверить, что её интерес к наследнику состояния Синкара искренний? И не надо говорить, что я слишком лезу в его жизнь. Слишком лез бы – ему бы не удалось, выпустившись из исправительной колонии, скрыться вместе с ней неизвестно где. Вот, теперь ищем… Что ни говори, следы путать эта Люсилла умеет, хотя казалось бы, такое, как Лоран, не спрячешь… Но хуже всего даже не это. Хуже всего, что эта Люсилла беременна.
– Что? То есть… от Лорана?
– Я б сам был рад, если б не от Лорана, – скривился Вито, – но увы, факт есть факт, с другими парнями она со времени того их первого побега отношений не имела. Конечно, это исключительно на её совести, но боюсь, Лоран это осознать пока не в состоянии… Для меня это лишний плюс в сторону её расчетливости, хотя может быть, она просто продолжает славную традицию матери, тоже не удосужившейся выйти замуж… В смысле, она её продолжит, конечно… Запрещать ей рожать от кого вздумается я не собираюсь, святое право…
– Вито, тебе не кажется, что так говорить… как минимум несправедливо? – возмутился Вадим, – в зачатии ребёнка участвуют двое, значит, и отвечать должны двое. Конечно, Лоран и эта девушка пока действительно… вряд ли способны понять, что семья и рождение детей – это серьёзно… Но нельзя же считать, что девушка более виновата только потому, что ты считаешь, что эта девушка не пара Лорану, и на этом основании забывать, что женщина всегда в более уязвимом положении, потому что беременеет и рожает она, а не мужчина!
– Это соображение, быть может, справедливо для человеческих, минбарских женщин, корианских, дилгарских там, но не для бракири. Дайенн, объясни этому прогульщику тем по ксенобиологии.
Дайенн вздохнула, приготовившись к мини-лекции.
– Особенность физиологии бракири такова, что зачатие в немалой степени является подконтрольным процессом. Женские органы способствуют продвижению мужского семени в матку. Женский орган, обхватывая мужской, как бы вытягивает из него семя и… То есть, риск нежелательной беременности у бракири практически сведён к нулю.
– Именно, – кивнул Вито, – не говорю – совсем невозможен, иногда это может происходить… не то чтоб неосознанно, но полуосознанно… Ну, моя мать как-то обмолвилась, что не планировала рождение младшего сына, просто ей было так хорошо, что… Ну, это вам знать не обязательно… Но как правило, женщина сама решает, зачинать ли ей во время полового акта ребёнка. Поэтому мать-одиночка у нас – это женщина, которая сама приняла решение и сама должна нести за него ответ. У нас нет однозначного презрения к незаконнорожденным, поймите, к этому относятся по-разному. А вот попытка сыграть на неопытности и сильных семейных привязанностях ранни – вот это нехорошо.
– Меня удивляет другое… как? Они ведь разные виды. То есть, я не знаю достоверно, способны ли бракири и ранни к образованию общего потомства, понятное дело… Но ранни близки физиологически к землянам, а земляне неспособны…
Лицо Вито украсила замысловатая ухмылка.
– Если вам неизвестны такие случаи, это ещё не значит, что неспособны. Земные женщины – да, почти наверняка… если подумаешь, поймёшь, почему. А вот бракирийские…
– Потому что физиология земных женщин не позволяет им, как бракирийкам, управлять зачатием, втягивая семя внутрь… Но я полагала всё же, большинство рас генетически не способны к результативному спариванию, если уж даже центавриане и люди, наиболее генетически близкие…
– В общем, через несколько месяцев будет видно, кто к кому генетически ближе, можете даже какой-нибудь научный симпозиум созвать. А пока главное найти этих юных романтиков… Чем скорее, тем лучше…
Только увидев кровать, Дайенн осознала, насколько же она действительно устала. Даже привычного внутреннего ворчания на тему прямой постели не было… ну, почти. «Всё-таки, отличная от минбарской генетика берёт своё… – думала она, вползая под мягкое, лёгкое, как пух, одеяло, – комфорт оказывается не только приятен, но и притягателен… И сколько бы тебя ни приучали к собранности и дисциплине даже во сне, всё равно однажды обнаруживаешь, как соблазнительно свернуться клубочком на чём-нибудь мягком… Пока не знаю, конечно, плохо ли это… Плохо, наверное… Не получилось из меня настоящей минбарки… Хотя мама, наверное, сказала бы, что я напрасно переживаю по этому поводу…».
Подушка намокла от влажных после душа волос, и Дайенн перевернула её. «Интересно будет узнать, каковы традиционные бракирийские постели… Эта-то тоже заимствование из земной культуры. Приятное заимствование, надо сказать. Впрочем, вот у центавриан, нарнов, хаяков, моради и без заимствований постели похожи на земные… В разной степени, но похожи… Что ни говори, но по-настоящему удобные и логичные вещи можно придумать и не совещаясь…»
Где-то на рассуждениях о причудливых эволюционных путях её и накрыл, вторым мягким уютным одеялом, сон.
Вадиму засыпалось несколько дольше. Претензий к бракирийским кроватям у него, конечно, не было вовсе никаких, течение его мыслей было в совершенно ином направлении, и Дайенн не удивило бы ни капли. Он вспоминал, закономерно, о Корианне, о Даркани. Вито, не желая того, конечно, разбередил давнюю боль…
Он ведь был одним из первых корианцев, с кем он познакомился. Одним из самых высокопоставленных корианцев – тогда он ещё не знал, что этот термин в государстве равных не очень употребим. Когда минбарский шаттл, где кроме них, летели ещё трое рейнджеров и двое учителей, делегированных лично президентом по запросу корианской стороны, приземлился в новом, незнакомом мире, десятилетний мальчик прилагал недетские силы, чтобы справиться со страхом, и всё время жался к матери и Гане. Он видел до этого корианцев только на картинках, и не знал, как найдёт с ними общий язык, как научится их различать – это его особенно пугало… По его глубокому убеждению, нет ничего обиднее для инопланетянина, чем мнение, что все представители его расы «на одно лицо». Он умел различать землян – у них разного цвета и длины волосы, бывают волнистые, кудрявые или прямые, разного цвета и величины глаза, разные носы, даже разный цвет кожи бывает. Почти так же с центаврианами, разве что, среди них не бывает таких чёрных или жёлтых, как у землян… Он хорошо различал минбарцев – среди них он вырос. Он никогда не путал Андо, Диего и Мигеля. Но как различать корианцев, которые все, судя по картинкам, по одному типу? Отправляли б тогда сразу на Вриитан уж…
Но встречавшие их делегаты были приветливы, улыбались, и, похоже, не обижались, замечая, что инопланетный ребёнок их разглядывает.
– Они тоже нас разглядывают, – шепнул уже потом, в машине, Ганя, хорошо разбиравшийся в его настроениях, – и ещё неизвестно, кого больше. Людей-то они уже видели немало, и минбарцев, и некоторые другие расы, особенно среди рейнджеров… А вот дилгар – думаю, пока нет, да и полукровку человека с центаврианином… Хотя в таких нюансах они не факт, что разбираются …
«Вас приглашают в комиссариат» – это сперва звучало очень страшно. Ну, ведь было совершенно непонятно, что это такое, ясно только, что нечто сопоставимое по важности с советом старейшин или верховным жречеством… А может, и с Серым Советом, как знать…
Комиссариат планетарной безопасности, который возглавлял Феризо Даркани, имел два подразделения – по внутренним делам и внешним, и у обоих хватало работы. Молодой республике, празднующей в этом году своё пятнадцатилетие, по-прежнему было, чего опасаться, не все были довольны новым режимом, да и от крайности «все инопланетяне – враги» к крайности «все инопланетяне – друзья» переходить было рано. Обозрев высоченное, в бессчётное количество высоких ступеней крыльцо, Вадим почувствовал, как душа окончательно ушла в пятки. Молодой корианец любезно указал на боковой вход:
– Главный не используется, из-за неудобства. Когда сможем выделить средства, реконструируем, но сейчас средства нужны на другое. Здание осталось от прежнего правительства, его строили по своим интересам, специально с такими ступенями, чтобы людям сложно было подниматься, как мы думаем. Приходится использовать много неудобного, но что поделаешь. Ни на что полезное народу такое здание пригодиться не может, а расточительство непозволительно. Но мы поставили дополнительные лифты внутри, так полегче. Мы не можем, к сожалению, все приёмные только на первом и втором этаже сделать.
Лаиса кивнула, особенностям корианских порядков ещё предстояло её удивить. Вадим с интересом вслушивался в звучание нового для него акцента, размышляя, труден ли для изучения этот язык, и трудно ли было этому корианцу учить единый. Корианец придержал дверь, пропуская выходящую пожилую женщину – женщин Вадим отличать начал сразу, по груди и большей хрупкости телосложения, потом – пропуская внутрь Лаису с детьми.
Внутри было тихо, но тишина эта не была гнетущей. Просто как-то с порога чувствовалось, что здесь нет лишней суеты, все заняты своим делом и делают его максимально споро и усердно. То и дело мимо пробегал кто-нибудь с объёмистой папкой бумаг, или двое мастеров, весело переругиваясь, тащили куда-то непонятный агрегат, щетинящийся клубками кабелей, в глубоких кожаных креслах, составленных кружком в середине холла, сидели мужчины и женщины разных возрастов – по количеству морщин и сгорбленности фигуры Вадим делал первые робкие предположения о возрасте, и вполголоса переговаривались. Время от времени кто-нибудь подскакивал, смущённо смеясь, и скрывался за дверью одного из кабинетов.
– Едва не пропустил очередь, – пояснил сопровождающий на удивлённый взгляд Лаисы, – мы сделали так, чтобы это тяжёлое для каждого дело – очереди – проходило легче. Посетители не только из этого города, из очень далёких приезжают, с других континентов. Мы поставили кресла из кабинетов сюда, чтобы было удобнее, чтобы они могли провести время ожидания в разговоре. Мы сейчас монтируем ещё один зал для видеоконференций и ставим ещё один сервер для электронной почты, чтобы не каждому нужно было приезжать сюда, чтобы можно было ещё больше вопросов решать через расстояние. Но в малых городах этой возможности всё равно пока нет, у них нет видеоконференций. В ходе гражданской войны в городах многих стран погибло много нужной техники, мы восстанавливаем это сейчас. Прежний режим оставил очень сильное неравенство между странами и городами, его приходится устранять, не хватает техники и не хватает тех, кто хорошо разбирается в ней, прежде это было для избранных. Поэтому мы хотя бы должны делать всё, чтоб внимание было и в мелочах.
Взгляд Лаисы скользил по стенам, по металлическим табличкам, испещренным значками незнакомого языка. По-видимому, лозунги, или изречения великих…
– Перевести? Вот здесь написано – «Всё во имя человека, всё на благо человека», здесь – «Гражданин, помни – ты хозяин, а не гость», здесь – «Ты – строитель будущего», на той стене – «Пока мы едины, мы непобедимы», «Партии нет без народа, будущего нет без тебя».
– Их назначение – культовое, просветительское, или…
– Скорее – эстетическое, – улыбнулся корианец, – едва ли есть кто-то, кто их не знает. Скорее, это лучшее украшение для наших стен. Жизнеутверждающее и приятное глазу. Входите.
– Так просто? – встрепенулась Лаиса, – без доклада, без…
– Товарищ Даркани не имел возможности встретить вас по прибытии, видеоконференцию нельзя отложить. Но сейчас она закончена, и это время ваше.
Что больше всего поразило тогда Лаису, после мягких кресел в холлах – что Даркани сидел за откровенно не новым столом на простом деревянном стуле, и в целом более чем скромная обстановка кабинета одного из главных людей на планете. Раньше в кабинете были драпировки на стенах, теперь не было даже штор – их заменили жалюзями, которые не вполне подходили по размеру. Ткань, как узнала позже Лаиса, была в составе гуманитарных грузов пожертвованных жителями города одежды, постельного белья и посуды отправлена на другой континент, в один из изначально бедных, к тому же пострадавших от войны районов. Что больше всего поразило Вадима – то, что этот один из главных людей на планете встал навстречу им и улыбнулся приветливо и как будто смущённо.
– Добро пожаловать на Корианну, – его выговор был практически лишён акцента, всё-таки земной язык он начал изучать более двадцати пяти лет назад, – я не всё знаю об обстоятельствах, которые привели вас сюда, но я надеюсь, что Корианна станет вашим домом.
Лаиса закусила губу и посмотрела Даркани прямо в глаза.
– Вы захотели встретиться с нами лично, потому что мы… родом из идеологически чуждого вам мира, и вы хотите проверить… степень нашей благонадёжности?
Даркани рассмеялся.
– Таким же образом вы можете думать, что я хотел бы… идеологически повлиять на вас, обратить в свою веру, как называют это у вас. На самом деле, хотел бы. Вы не смотрите на меня, к счастью, как смотрели бы на императора Центавра, если бы тогда, когда жили на Приме, умудрились попасть к нему на приём. Вы смотрите смело… но это смелость… маленькой храброй сойки перед коршуном, который обещал, что не тронет её гнездо, но всё же остаётся коршуном, он намного больше её, сильнее и опасней. И я не хочу, чтоб было так. Я хочу, чтоб вы смотрели на меня так, как это нормально для Корианны. Как на равного, как на любого из работников космопорта, из продавцов в магазине или водителей в общественном транспорте. Я – не местный правитель, не царь, не жрец, не старейшина, я – такой же, как они, работник, который находится на службе у народа и получает средства к жизни за свою работу, а не за особое имя или особый ореол, приписанный мне. Я хотел бы объяснить вам – хотя полагаю, что вы кое-что уже знаете о Корианне, но знать доподлинно, пока вы сами не жили здесь, невозможно – что вы прибыли туда, где вы будете действительно свободны.
– В каждом из миров свободой называют что-то своё, – произнёс вдруг Ганя.
– Верно. Я ожидаю вашего скепсиса по поводу того, что мы здесь, на Корианне, считаем наше, корианское общество, лучшим, и нашу свободу – подлинной свободой…
– Это нормально, у кого угодно так.
– Мы не считаем себя лучше вас расово, внешне или физически. Это то, какими мы рождаемся, не зависит от нас, а значит – не повод для гордости. Но тот строй, который мы построили, та идея, которую мы вознесли – мы гордимся этим и считаем лучшим, и это естественно, иначе зачем бы мы делали это. Я не жду, что вы очень быстро согласитесь с нами и примете наш образ мыслей, лично я едва ли смог бы в одночасье на вас повлиять, а если мог бы – не стал бы этого делать. Я хотел встретиться с вами лично потому, что это естественно. Вы прибыли в незнакомый вам мир, в котором вам предстоит жить, а я – нарком планетарной безопасности, нормально, если я лично заверю вас, что в этом мире вам нечего бояться. То, что я узнал о вас, располагает к вам. Вы – героическая женщина, мать троих детей, вы происходите из рабочей среды, из самых угнетённых классов Центавра, и то, чего вы достигли своим трудом… в этом хороший пример для наших женщин.
– Не знаю, господин Даркани. Не знаю, слышали ли вы о прежнем моём роде занятий…
– Это не имеет значения. В вашем деле сказано, что вы швея, очень хорошая швея. Это почётно на Корианне. Я не стану сразу призывать вас пойти на фабрику и отдать детей на воспитание в интернаты, я понимаю, что вам сложно будет переключиться на наш образ жизни. Но вы можете обратиться на фабрику и узнать, какую работу вы сможете выполнять на дому, чтобы дети могли жить с вами и посещать одну из школ со смешанным составом. Мы перешли на интернатское воспитание пока не полностью, школ нового образца пока нет в достаточном количестве, и многим детям приходится жить в семьях, приходя в школу только на занятия. Поэтому сразу хочу сказать, у меня нет цели навязать вам наш образ жизни. У меня есть цель показать его преимущества, чтобы вы прониклись им. И… здесь не принято обращение «господин». Я знаю, что оттенок этого слова в языке землян иной, чем в вашем родном, но всё же это… не плохо – нежелательно. Обращение «господин» в земном языке считают уважительным и вежливым, но на самом деле это холодная вежливость чужих и равнодушных друг другу людей, это обращение к стенам и закрытым дверям. Это фальшивое уважение, неприятное корианскому гражданину. У нас друг друга называют «товарищ» – это слово земного языка, знакомое вам в значении «приятель». Но у него есть и более высокое значение. Хотя в целом земные языки сложноваты для корианцев, это слово очень легко вписалось в наш язык, словно родилось в нём. Его легко произносить. Вы, центавриане, ближе к землянам, чем мы, вам это тоже должно быть легко.
Лаиса покачала головой.
– Знаете, наверное, центаврианка – это что-то более глубокое, чем я думала… Я способна не очаровываться внешним блеском, что как раз естественно для среды, из которой я происхожу. Императора и высших дворян я не видела, конечно… кроме принца Диуса, но это отдельное… Но когда видишь одного, другого, третьего… вырожденца именитого рода… пьяным и без рубашки, понимаешь, в конечном счёте, что мишура прикрывает суть очень неплотно. Но на меня действительно действует… подлинно великое имя, заслуженное человеком великое имя. Подлинное величие подавляет, вселяет робость. Я так понимаю, вы недовольны именно этим. Мне кажется, именно с подобным я сталкивалась в общении с президентом Шериданом. На Центавре его воспринимали, практически, как императора, а он всегда был против попыток его обожествления. Он любил ходить по городу один, без охраны… и вы, должно быть, тоже? – и его речь всегда была речью простого, открытого человека, который словно бы не понимает, как высоко над всеми он находится.
– Я хорошо знаком с принцем Диусом и сыном президента Дэвидом. И мне думается, если два … представителя знати своих миров вписались в корианскую действительность, то и вы тем более впишетесь. Общество вашего родного мира является прямой противоположностью нашему, неравенство там возведено в закон. Общество землян является следующей эволюционной ступенью, равные возможности там по крайней мере декларируются на словах. Общество Минбара, в котором вы жили эти годы, построено по иным принципам, оно скорее теократическое, и я воздержусь от критики этого пути, в такой общественной формации много положительного – отсутствие таких форм эксплуатации, какие имели место у нас, и имеют у землян и центавриан, постулат о служении обществу… Но я не назвал бы такое общество идеальным, и не пожелал бы Корианне такого пути.
– Почему? – дёрнул бровью Ганя, – или почему позволяете себе желать другим мирам своего пути? Потому что ваш путь правильный, да?
– Естественно, – добродушно усмехнулся Даркани, – а как же иначе? Земляне говорят, что всяк кулик своё болото хвалит, а один достойный сын минбарского, что интересно, народа сказал, что декларируемое уважение к чужому пути – разновидность дипломатии, а дипломатия – это высокопоставленная ложь. Один земной учёный-политолог, приехавший к нам сюда изучать любопытное для него явление, говорит, что корианцы, возможно, в самом деле какие-то особенные, и им удастся построить то, что не удалось землянам… Наверное, он считает, что это должно считаться очень лестным для нас. Но нам такая лесть не нужна. Я не думаю, что мы особенные. Я думаю, что общества разных миров развиваются всё-таки по сходным законам, и одна раса не может быть более… природно предрасположена к созданию коммунистического общества, чем другая.
– Вы считаете, что ваша раса может подать в этом пример другим? – сказал Ганя скорее утвердительно, чем вопросительно.
Вадим переводил взгляд с брата – в его горделивой, напряжённой позе чувствовалось напряжение, настороженность – на корианца. Гане 17 лет, он уже перерос мать, хотя она довольно высокая женщина. Десятилетнему он кажется совсем взрослым, большим и сильным, но вряд ли наркому Даркани, он видит перед собой мальчишку, который лишь немногим старше сидящего рядом и восторженно глазеющего Уильяма. Сколько же лет ему? На момент знакомства с капитаном Гидеоном он был, должно быть, мужчиной средних лет, а с тех пор прошло… страшно подумать, сколько… Сколько продолжительность жизни корианца? Много меньше центаврианской и минбарской, лет 90-100… Кажется, уже тогда Вадим почувствовал некий болезненный укол от этой мысли…
– Разумеется, и это было бы прекрасно. Но перейдут ли другие миры к той же форме устройства общества, зависит не от моего желания, не от пропаганды, а от наличия исторических и экономических предпосылок, от наличия в обществе необходимых для этого сил. Для этого мало одного желания, хотя желание значит очень много.
– Вы верите в возможность коммунизма для Земли, Центавра, но не для Минбара? – уточнил Ганя, – как вы объясняете особый путь Минбара, не пришедшего к классическому капитализму из ваших теорий и, соответственно, не предрасположенного сейчас к классовой борьбе по крайней мере в её традиционной форме? Так, чтобы это не разрушало вашу картину мира?
Вадим, Уильям и Лаиса разом повернулись к нему. Похоже, Ганя не терял времени даром, и перед поездкой прочёл не только тот минимум о Корианне, который уже имелся в общемировом доступе, но и скачал из земных библиотек что-то по коммунистической теории.
– Я верю в неизбежность коммунизма, но речь не о том, во что верю лично я. Возможно, если бы Карл Маркс жил в наше время, он бы сумел объяснить закономерности исторического развития разных миров, объяснить, почему одни идут по пути Земли, Центавра, Бракира или прежней Корианны, другие – по пути Минбара, Иолу или древних, о которых, впрочем, мы знаем больше легенд, чем достоверного. В общем-то, так или иначе, с поправками на расовую специфику, большинство миров развиваются по одному сценарию, с классовым обществом, где имущий класс угнетает неимущий. Формы производства, идеологическая база могут различаться, но суть одна – общество построено в форме пирамиды, аристократия ли, избранная богами верхушка или просто те, кто провозглашаются более умными, сильными и удачливыми, всегда находятся наверху и их всегда меньшинство, возможности обогащения и большей степени личной свободы – или иллюзии свободы, что будет правильнее – сосредоточены в руках немногих. В декларации принципов Альянса, из которого вы, кстати, прибыли, сказано, что лучше обращать внимание на сходства, чем на различия.
– Однако там ничего не сказано о том, что различия можно игнорировать.
– Ну разумеется, если говорить о том, что если у какой-то расы физическое строение или метаболизм коренным образом отличаются от земного и подобных типов, то многие виды производства или иной деятельности у них невозможны. Нашу жизнь и путь наших цивилизаций определяют наши и наших миров физические данные в том числе, этого никто и не пытался отрицать. Вы ведь не можете представить себе пак’ма’ра-спортсмена или завоевателя? Их строение не располагает к большому количеству активных действий. Разумеется, это влияет на их мышление, оно формируется таким образом, что они и не испытывают в этом потребности, и соответственно развиваются и их технологии. Расы, в мирах которых природные условия более-менее однородны, менее склонны к борьбе за ресурсы, потому что ресурсы сравнительно одинаковы везде. Именно в силу таких предпосылок одни расы становятся более склонны к внутривидовым и межвидовым конфликтам и агрессии, чем другие. Но кроме неоспоримого влияния бытия на сознание, есть и обратное влияние сознания на бытие, иначе ни одна раса не ушла бы с первобытной ступени развития.
– То есть, вы считаете, роль физиологии…
– Физиологии, генетики, истории, географии – преувеличивается или преуменьшается в угоду господствующей идеологии, но редко оценивается адекватно. Неправильно думать, что все народы, выглядящие столь разными внешне, могут быть одинаковыми внутренне, но не менее неправильно думать, что центавриане навсегда приговорены к жажде роскоши и удовольствий потому, что у них сложное строение нервной системы и развитые вкусовые рецепторы, а пак’ма’ра – к задворкам истории на основании того, что они неповоротливы и сонны. И следует всегда отличать неизменяемые факты от того, во что просто привычно и удобно верить. Вульгарное биологизаторство было подобающе осуждено ещё в 21 веке, жаль, что миры так любят возвращаться к пройденным темам.
– Вы намекаете на теорию, что дилгары рождены быть завоевателями, потому что происходят от хищников?
Для того, кто лишён даже зачатков телепатии, он как-то слишком проницателен, подумал Вадим. Или считает себя таковым.
– Я читал историю вашего мира, то, что было в Энциклопедии. Пережив на заре своей цивилизации несколько вторжений извне, дилгары решили ответить внешнему миру агрессией. Они избрали ту идеологию, которая, как они считали, более всего будет способствовать их выживанию. Но они не одиноки в этом пути, нарны, куда более всеядные, едва не пошли по тому же сценарию, а арнассиане, несмотря на генетическую необходимость каннибализма, смогли построить развитое общество и выйти в космос. И… не стоит равнять личный путь с путём народа в целом. Вы, с унаследованной от предков идеологией, сумели вписаться в минбарское общество, найти… баланс вашего культа силы и их культа авторитетов. Бытие определяет сознание, минбарское бытие изменило ваше в корне иное сознание – потому что для прежнего сознания у вас уже не было условий, в которых оно было бы уместно. Если вы посмотрите на ваших младших братьев, вы увидите, несомненно, что для них это ещё более справедливо. И даже если вы однажды снова соберётесь в отдельный народ, вы уже не будете прежними дилгарами, потому что это невозможно исторически.
