Текст книги "Ключ Всех Дверей. Бракирийский след (СИ)"

Автор книги: Саша Скиф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 88 (всего у книги 113 страниц)

– Я, честно говоря, не знаю, что произошло. Мы слышали сигнал об аварии, мы поняли, когда наш отсек изолировали… Кри’Шан объяснила, что случилось, по-видимому, что-то серьёзное. Но дальше в течение четырёх часов мы пребывали в полной безвестности…

Страшно даже подумать, что они пережили за эти четыре часа. Сравнятся ли с этим их истерики в подземелье? Равняется ли завал в туннелях с аварией в гиперпространстве, где ни воздуха, ни направлений, ни действительно малейшей надежды?

Майк сократил расстояние и порывисто обнял друга.

– Какое счастье, господи, какое счастье… что ты оказался в этом изолированном отсеке. Как жаль, что там не оказался ещё хоть кто-нибудь…

– Был обед, когда это случилось… – бесцветным голосом проговорила нарнка.

– Счастье, что вы встретились на нашем пути. Иначе… страшно подумать, что бы было. Майк, как радостно видеть, что ты стоишь на своих ногах! Впрочем, само по себе увидеть тебя здесь было… шоком. Я надеюсь, что ты сейчас объяснишь нам…

– Лорааан, – протянула вошедшая Энжел, – если ты тот самый Лоран, о котором упоминал Майк, то это действительно довольно пикантно… – она осеклась, переведя взгляд на вторую выжившую.

– Да, я нефилим, – истолковала та растерянный взгляд землянки наиболее логичным образом, – то есть гибрид. Об этом говорит и моё имя из пантеона Кри – от Кристиана. Поэтому у меня голубые глаза.

– Так вы телепат? – в голосе Энжел, парадоксально, послышалось даже некоторое благоговение.

– Я? Нет. Я неудачный гибрид, без способностей. Так тоже бывает.

– Жаль, – протянул Ан’Вар, – очень жаль.

В его сторону покосились не только нарнка, но и Лоран и Энжел. Было логично – нечасто увидишь такой прикол судьбы. Он и спасённая нефилим казались близнецами – у обоих были ярко голубые глаза, да и черты лица были схожи.

– Да, Майк, будь добр, объясни своему другу,– изрекла, сделав глубокий вдох, Энжел, – что мы находимся на корабле тех самых существ, что похитили тебя, когда вы познакомились, что теперь вы – добрые приятели, и направляетесь в мёртвый мир во имя твоей непостижимой разуму нормального человека цели. А они оба – теперь заложники этих существ и твоей цели.

Лоран переводил взгляд с друга на эту незнакомую девушку, растерянно поводя хвостом.

– Заложники? – первой отмерла нефилим, – что это означает? Я полагала, нас просто продадут в рабство. Есть что-то сложнее? Кто вы такие? Как со всем этим связан господин Морзен?

– О, нам предстоит довольно длинное повествование…

====== Гл. 42 Полосы везения ======

– Названий у этой расы много, то, как они сами себя называют, вы вряд ли сможете произнести. Они, видите ли, инсектоиды, звуки, которые они издают, специфичны. Хотя к изучению языков других миров они способны, как ни странно. Получается посредственно, слушать то, что они говорят – долго и больно для ушей, полагаю, впрочем, долгих философских бесед нам с ними вести не придётся. Мы их называем стрийкчтцв, это сокращённый вариант их самоназвания, они сами его признают и употребляют.

Майк вытянул шею, но высветившаяся на экране информация была, увы, на незнакомом языке.

– Так… И что этим стри… как там дальше… понадобилось на Маркабе?

– Это раса бродяг, им много где что-то надобится. Где-то украсть, что плохо лежало, где-то пожить… Свою планету они то ли уничтожили, то ли загадили до полной невозможности там находиться, на этот счёт сведенья разнятся.

– То есть, ваши побратимы? – Энжел, естественно, удержаться не могла.

Тилон развернулся на каблуках.

– Ну, если вы действительно так считаете, то готовы и к тому, что живёте последнюю минуту, мисс Эштен? Видите ли, главная причина, почему стрийкчтцв не задерживаются в более обитаемых местах – это на редкость мерзкий характер. Они злобны, вспыльчивы и неуживчивы, с чужими законами считаться категорически не способны, чувства юмора не имеют и способны усмотреть оскорбление там, где его нет, а уж где оно есть – там жди кровищи однозначно. Пока они сильнее своих соседей – с ними просто избегают иметь дело, что тоже не всегда удобно, а вот если соседи попадаются не робкого десятка – стрийкчтцв получают хорошего пинка. А ещё у них развит каннибализм. И не в безобидной форме трупоедов вроде пак’ма’ра, а вполне себе, гм, в обидной. Исторически нормально было сожрать не только почившего сородича, но и в чём-то провинившегося, или пленника из враждебного племени. Так что с ними рядом никому не уютно, пока что брезговали они только этими самыми пак’ма’ра.

– Скажите, а вот это всё как-то ещё сократить нельзя? – встрял Билл, всё это время разглядывавший на голографическом экране очертания континента Шум, напоминающие какую-то из клякс Роршаха, – ну, к примеру, просто стрийк?

Ан’Вар глянул на него насмешливо.

– Если у вас под рукой есть базука – то, конечно, можно. Это будет звучать для стрийкчтцв недостаточно уважительно, чтобы не сказать – пренебрежительно. Чёткость выговора тоже имеет большое значение. Не переживайте, система будет продолжать сканирование ещё часов 10, у вас есть время для тренировки речевого аппарата.

– И есть версия, – включился Давастийор, уже вполне поправившийся и потому покинувший медблок, – что вторая причина усугубляет первую. Некоторые расы, названия которых вам мало что скажут, разве что, среди поддерживающих это утверждение есть известные вам иолу, говорят, что в прежние времена – ну, для вас это времена, когда о космосе и разговоров не было – стрийкчтцв были куда терпимее. Интеллектуальнее… Всё-таки большинство своих изобретений, позволивших им освоить космос, они сделали тогда. Видимо, пока они ели своих собратьев, всё как-то ещё ничего было, а иномирный продукт на них повлиял в сторону неожиданную и печальную. Проще говоря, деградировали поколение за поколением всё больше. В том числе поэтому о них сейчас редко можно услышать – приземляясь куда-то, пожить на брошенных территориях, отожраться – назад взлететь уже не могут, теряют навыки управления чем-то сложнее самоката. Продолжительность жизни у них и в добрые времена была лет 25, по данным примерно десятилетней давности – снизилась максимум до 15, ну и соответственно, каждое следующее поколение получается всё более откровенно дебильным, а старшие просто не успевают обучить молодняк всему, что знают сами.

– Честно говоря, это звучит как-то… маловероятно. Как могла раса с такими повадками и такой изначально низкой продолжительностью жизни развиться до того, чтоб выйти в космос? Это невозможно!

– Да вы что, мистер Мейнард! Ладно бы, не от землянина я это слышал. Ваша раса тоже всю историю очень увлечённо уничтожала друг друга, что вы собратьев жрать перестали на заре цивилизации – не столь уж большой повод для гордости, если посмотреть глазами стрийкчтцв, то вы просто тратите ресурсы впустую. Урон, нанесённый экосистеме родного мира, тоже разгребаете до сих пор. Да и с продолжительностью жизни давно ли вам есть, чем хвастаться? А стрийкчтцв и взрослеют быстрее. Они же инсектоиды. К трём годам это уже взрослая особь.

– Телом – допустим, но на то, чтоб овладеть нужными профессиональными навыками, нужно гораздо больше…

– Ну да, это всегда было главной проблемой таких рас. По сути, только к концу жизни индивид начинает представлять из себя что-то, заслуживающее уважения.

Энжел тоскливо глянула на карту, как раз увеличившую масштаб и являющую нужный им регион.

– А вот эти, которые здесь – они очень… деградировавшие?

– Понятия не имею. Но судя по тому, что с их приземления прошло уже почти 40 лет – всё довольно плохо. Нет, есть вероятность, что они просто вымерли…

Энжел сглотнула, переводя взгляд на соседний экран, где красовалась рожа типичного представителя этой малосимпатичной расы – бледно-жёлтая кожа (или не кожа, что у них там?), шесть маленьких злых глазок и крупные, очень пугающие жвала. Ан’Вар уже сообщил, что их яд убивает.

– И как же эти деграданты сумели похитить этот артефакт у таких великих вас?

– Вообще-то не у нас, там было ещё промежуточное звено… Ну, если нам посчастливится столкнуться с этими замечательными созданиями, ваша ирония сильно приуменьшится. Впрочем, вам-то вряд ли посчастливится, вы остаётесь на корабле. Выходим – я, мистер Мейнард, мисс Солнерски и мистер Морзен.

Энжел понимала, что спорить бесполезно, команду тилон собрал очень продуманно – так, чтоб в начинённый потенциальными опасностями мир выходили наиболее сильные и психологически готовые, так, чтоб у каждого, кому он не имеет оснований доверять, на корабле оставался кто-то, кого тот не посмеет оставить (хотя надо быть действительно двинутым, чтоб попытаться совершить попытку побега ЗДЕСЬ, да и чёрт возьми, у них действительно была возможность сойти с дистанции ещё на Нарне, но вот к ранни и нефилим это уже не относится), так, чтоб за ними было, кому присмотреть… Но всё-таки совсем без возражений она не могла.

– А Морзен там зачем? Из соображений, что уж он точно не покажется этим тварям аппетитным?

– В том числе. Кроме того, насколько я понял из данных диагностики, да и с его собственных слов, внешним видом обманываться не стоит, это очень сильные и живучие ребята.

– В целом – возможно, а вот касаемо этого экземпляра… А скафандр по его пропорциям на корабле что, есть?

– Есть, – усмехнулся Давастийор.

– А это нормально? Это так и должно быть? – Диус поскрёб по плотному матовому кокону, – в начале он был такой тонкий и… студенистый, что ли, прикоснуться было страшно. А теперь твёрдый и непрозрачный.

– Вполне нормально, – кивнула Софья, – с моим отцом было так же. Это как скорлупа, которая потом расколется. Точнее, её, скорее всего, нужно будет расколоть, изнутри это не всегда реально сделать…

– Ну да, древо тучанков действует, кажется, по тому же принципу, оно заключает перерождающихся во что-то вроде ореховой скорлупы… Как они не задыхаются там, это, конечно, сложно представить…

– Не волнуйтесь.

Кажется, глаза центаврианина влажно поблёскивали, впрочем, она не могла бы за это поручиться.

– Я не волнуюсь. Я знаю, что всё будет хорошо, потому что иное немыслимо. Потому что иное означает смерть вселенной, не меньше, для меня…

Софья присела рядом.

– Нет, я не считаю это слабостью и детскостью, как вы хотите сейчас предположить. Наш страх разный, но он одинаково силён, у вас – потому, что боль потери вы уже испытали, у меня – потому, что это новое для меня. Мне приходится привыкать к мысли о смерти, о смертности, это страшно после Парадиза, где нет смерти… Я пытаюсь представить, насколько сейчас тревожнее Таллии. Вавилон-5, конечно, место не из спокойных и безмятежных, но не идёт в сравнение с местами, где случалось бывать нам. По видеосвязи, понятно, она старалась не показывать волнения, но я-то его хорошо видела… Я так давно не чувствовала её рядом, кажется, целую вечность…

Диус откинул со лба волнистую прядь.

– Вспоминаю, как поразила меня эта странная мысль – не помню, кем высказанная впервые – что тот, кто по-настоящему любит, должен желать пережить любимого человека. Чем сильнее любовь, чем больше страх потери, тем больше он должен бы желать, чтоб эта боль и жизнь с пустотой в сердце досталась ему, а не дорогому существу. Увы, я не научился по-настоящему не быть эгоистом. Я не хочу его пережить. Я не способен, я не выдержу, я не согласен. Я знаю, что я эгоист и капризное дитя, но я не согласен, и всё. От одной только мысли – вернуться в дом без него, всё равно, какой дом, на Атле, на Корианне, на Минбаре, в любое место, где есть хоть одна вещь, которая нас связывает, напоминает о проведённых вместе днях, где есть книги, которые мы не дочитали или не допереводили, сувениры, которые мы покупали вместе, фотографии и инфокристаллы, историю которых я помню… Нигде из таких мест я не смогу жить, зная, что он не выйдет через пять минут из соседней комнаты, что его невозможно вызвать по видеосвязи… никогда уже не возможно… А другого места во вселенной мне не найдётся тоже, потому что где бы я ни был, я всегда буду стремиться вернуться домой. То есть, к нему. Дом может быть под солнцем любого цвета, среди зелёных, синих или бурых деревьев, под красными флагами Корианны, под бессолнечным небом Атлы, но в доме непременно должен быть он.

– За эти годы вы где только не жили… Преимущественно, конечно, на Корианне, но по долгу работы где только не бывали… Кажется, меньше всего – на Центавре? Вы не скучаете по родине?

Диус усмехнулся.

– Скучаю, конечно… в какой-то мере… насколько возможно скучать по тому, что не очень долго, не очень хорошо знал. По тому Центавру, с которым я имел дело первые шестнадцать лет своей жизни, скучать мог бы только мазохист, а по тому Центавру, который я узнал за время нашей миссии там, который узнавал заново в ходе переводческой работы… Скучаю, да… немного… У меня не успело выработаться крепкого чувства родины, и это хорошо, наверное – я встретил за свою жизнь очень много мест, которые есть за что, и даже невозможно не любить, и гораздо приятнее приносить хоть какую-то пользу родине, находясь от неё вдали, чем быть бесполезным там. Без ещё одного праздного аристократа Центавр вполне неплохо обходится, а вот лишний переводчик сгодился. Центавриане могут идти тем или иным политическим курсом, бросаться в те или иные социальные крайности, но они остаются читающей расой, думающей, высоко ценящей культуру. Когда я знаю, что мне есть, что дать им, я счастлив вполне. Забавно, правда, любви к родине, и умению находить ей выражение, меня учили самые разные существа, не всегда и не в первую очередь центавриане.

Выбор места посадки был очевиден – самый крупный космодром на континенте.

– Как-никак, вторая столица. Ну, в междумирном отношении можно сказать, что первая – главный торговый узел, средоточие политической и общественной жизни. Формальная столица – исторический центр, больше всего храмов и прочих святынь и плотность жрецов на душу населения, имела значение единственно для самих маркабов. Соответственно, самый богатый регион, во всех отношениях – климат благодатнейший, почвы неистощимые, даже крайне безобразное земледелие на заре освоения этого края не убило их, несколько крупнейших месторождений, давших толчок бурному развитию индустрии… Первые космодромы, естественно, появились тоже здесь, первые иномирные товары – тоже.

Билл нахмурился.

– И они точно приземлились здесь? Глупейший выбор из возможных. Логично же предположить, что предыдущие мародёры пошли по тому же простейшему пути, и всё разграбили до них.

– Ну как сказать. Они прибыли сюда в 65, но всё-таки одними из первых, первые пару лет соваться даже самые отмороженные остерегались. Так что осталось ещё достаточно. Кроме того, у них и интересы свои, не всегда в общем направлении. К произведениям искусства они довольно равнодушны, своё искусство, при всей его примитивности, считают лучшим. Только из соображений перепродажи могут что-то умыкнуть. Вот к драгоценным металлам имеют слабость, это да. А в основном их интересы довольно приземлённы – чтоб было тепло и сытно. В этом смысле этот регион для них находка. Немаловажный фактор – здесь больше всего электростанций с полной автоматизацией. То бишь – не знаю, как сейчас, а в 60х всё исправно продолжало работать, придти на всё готовенькое – это же их идеал.

– А этот ваш… артефакт зачем прихватили?

– Вот у них и спросим, если получится. Разобраться в его устройстве им едва ли было по уму, может, надеялись кому-нибудь перепродать… Или кто бы знал их соображения. У них такая манера – забирать у уничтоженных врагов всё, что сочтут мало-мальски ценным. Ну а понятия ценности у них сложные, местами противоречивые…

Для столь долгой заброшенности космодром был в более чем приличном состоянии, лишь кое-где истёртое покрытие вспучилось и пошло трещинами, в которые пробивалась трава. Впрочем, заброшенность нельзя было назвать абсолютной – явно с поры последнего старта здесь приземлялись не раз…

– Вон и их корабль, что я говорил! И ещё какой-то явно пиратский… Надо будет позже глянуть, что там есть полезного.

Терминалы – давным-давно, естественно, выключенные – они прошли спокойно, Билл мрачно ругался себе под нос, окидывая взглядом разбитые витрины и цифровые табло. Отсюда, естественно, было вынесено всё, кроме стен. Даже часть аппаратуры оставила по себе только обрезанные кабели.

– Мда… Прошу заметить, а расой мародёров при этом называют нас. А ведь мы здесь впервые за 200 лет.

– Для столь редких визитов вы как-то подозрительно осведомлены, – буркнул Лоран.

Тилонские скафандры, помимо того, что «подгонялись» по абсолютно любой фигуре, плотно облегая тело, так что даже на Лоране его скафандр не болтался, имели ещё массу полезных свойств, в большинстве из которых никто, однако же, разобраться не смог. В частности, звук можно было настроить на внешнее или внутреннее звучание, сказать что-то хоть всей группе, хоть кому-то адресно, но применять эту способность мог только Ан’Вар, прочим он, плюнув на попытки объяснить принципы управления, настроил внешнюю трансляцию.

– Ох да бросьте, как будто для осведомлённости обязательно везде бывать лично. Я б не отказался иметь большую осведомлённость до того, как ступил на эту землю… Но приходится работать с тем, что есть.

Вот раскуроченная панель терминала экспресса, кажется, вывела Ан’Вара из душевного равновесия. Билл с интересом вслушивался в отрывистые щелкающе-лающие звуки, размышляя, слышит ли он сейчас именно тилонский язык, или это язык, который Ан’Вар выучил первым, или язык, на котором он чаще всего говорит? Вообще вероятно ли, что они сохранили свой язык таким, каким он был, во всех своих шляниях по вселенной с постоянной сменой личин, или теперь это смесь разных наречий, которыми они пользовались то или иное продолжительное время, и теперь разные группы тилонов, встретившись где-нибудь спустя столетия, могут и не понять друг друга?

– Видимо, были материалы с высоким содержанием трапинофламия, – изрёк наконец Ан’Вар, – ллорты. Или ллортам продавали. У них он на вес золота. А у маркабов его всегда было больше, чем где-либо ещё, вся оптика на нём и не только… Ну, посмотрим, что можно сделать…

– А смысл есть? – хмыкнула Лаура, поглядывая за матовое, уже почти непрозрачное от толстого слоя пыли стекло на заваленный мусором перрон, – может, вагоны тоже тово… спёрли?

– Повредить, положим, могли, а прямо спереть – это всё-таки…

В голосе слышалась нервозность, а кем здесь она не владела? Перспектива топать до города пешком, примерно 17 км, не радовала никого. Что там, для начала ближайшая задача – покинуть территорию космопорта, несколько осложнившаяся испорченными терминалами, блокирующими двери…

– Интересно, как все эти-то… непрошенные гости… здесь проходили? Или после тех, что вот это всё развандалили, больше никого и не было?

– Не знаю… – пробурчал тилон, скидывая рюкзак, – можете пока там вернуться проверить другие палубы, может, где-то просто коротко и рационально вынесли дверь… Я тоже склоняюсь к такому варианту, но тогда будет сложнее уговорить экспресс. А на сохранность хотя бы одного флаера я б точно не рассчитывал…

Всё логично, уныло вздохнули спутники, поскольку идти до города пешком обычно сумасшедших нет, пассажиры выпускались из здания – и, глобально, с территории космопорта – автоматически при оформлении билета на экспресс или аренде флаера. Пираты, видимо, вылетали с территории на истребителях, а у «Млау» истребителей не было, это одна из проблем, которую хозяева собирались решить в ближайшее время.

На первые манипуляции Ан’Вара калечная панель ответила снопом искр, а затем отрывочно и растерянно проиграла какую-то мелодию, вероятно, из тех, что сопровождают выбор пункта меню.

– Ага! Отлично, посмотрим, как быстро получится тебя обмануть…

Странное зрелище, если осмыслить, думал Лоран. Система давно мёртвого мира не понимает, что он мёртв, что ни деньги, ни имена уже не имеют значения под этим солнцем. Она слепо подчиняется командам, которые генерирует, с помощью небольшого устройства с сенсорной клавиатурой, начерновую прикрученного обрывками проводов к терминалу, Ан’Вар, пиликает, думая, что переводит кредиты на давно не существующий счёт, вносит в базу данных удостоверения, которые давно ушли в небытие (устройство находит в базе и повторяет уже когда-то осуществлявшиеся запросы).

– Похоже на спиритический сеанс, – озвучила его мысль Лаура. Терминал издал очередную деловитую трель и створки из толстого стекла разъехались, выпуская их на безжизненный перрон, где гостеприимно распахнул тёмный зёв всё ещё перламутрово поблёскивающий эллипсоид экспресса. На всякий случай все положили руки на рукояти бластеров, но нутро экспресса дышало той же могильной тишиной, что и всё вокруг.

– Надеюсь, мёртвых маркабов мы там не обнаружим, – проворчал Билл.

– Ну, не стоит рисовать такие-то дешёвые драмы, мистер Мейнард. Умерших в людных общественных местах в любом случае успели найти и похоронить. К тому времени, как трупов стало больше, чем могильщиков, экспрессы и космодромы стали уже как-то не актуальны…

Нерассудочно – скафандр полностью фильтровал воздух, Лаура это понимала – казалось, что запах тления всё ещё висит под закруглённым сводом, на котором играют золотистые блики от двух тускло засветившихся рожков. Скафандры у тилонов феноменального качества, облегающие, как вторая кожа, и от этого сейчас было дурно. Как будто она голая сидит на этих низких мягких сиденьях, напоминающих толстые подушки, хранящих миллионы смертоносных спор… Разум понимал, что эти два миллиметра всё же являются надёжным барьером между нею и заразой, которую, хоть ей самой можно не опасаться, она не хотела бы впускать в свой организм, но душе было неспокойно. В призраков она не верила, по крайней мере, полагала, что 99% рассказов о них вымысел или галлюцинация рассказчика, но пожалуй, оставшийся процент если кому и приличествует, так этому месту.

Лоран с большим трудом протиснулся в дверь, с двумя тушами алакии и сломанным капканом, поэтому не сразу увидел Люсиллу, доливающую горячую воду из большой бадьи в самый большой таз, стоящий на полу посреди кухни. А когда заметил, с трудом поборол желание долбануть добытой дичью о стену.

– Люсилла! Стирку жизненно необходимо было затевать именно сейчас? Невозможно было хотя бы дождаться меня? Ты, конечно, много мне рассказывала про свою мать, это я всё помню, но я просто был бы благодарен тебе, если б именно ты, именно себя, именно сейчас, берегла!

Девушка распрямилась, отставила пустую бадью на стол и посмотрела на Лорана насмешливо-устало.

– Лоран, милый, поверь, если б я чуть меньше тебя любила, я б не долго терпела запрещение поднимать что-то тяжелее чашки с супом и вставать даже для того, чтоб просто взять своё шитьё с тумбочки. Спасибо, хоть в туалет вставать разрешаешь, если б ты мне в постель горшок приносил, мне б трудно было удержаться от того, чтоб надеть его тебе на голову. Извини. Серьёзно, извини, я надеялась управиться до твоего возвращения. Но это не вполне от меня зависело.

– Люсилла!!!

– Лоран. Поверь мне как эксперту – есть сферы, в которых мужчины куда слабее и уязвимее женщин, и именно их нужно оберегать. Прости, что уберечь тебя не смогла. Надеюсь, это не нанесёт непоправимого урона твоей психике. Убедить тебя просто посидеть это время на кухне, а лучше – на улице я, знаю, не смогу… Уговорить не паниковать и не бегать по потолку – тоже вряд ли… Лоран, у меня начались роды. Так, без паники, я сказала! Если будешь просто выполнять мои указания – окажешь мне великую услугу.

Последние слова она говорила, уже находясь на руках у Лорана, целеустремлённо волокущего её обратно в комнату.

– Не на кровать! Она у нас одна, нам на ней ещё спать. Вон там у стены я оборудовала нормальное гнездо…

– Люсилла, я совершенно серьёзно, нам следует вызвать врача!

– Хорошо придумал, врач же тебя в ближайшей алакской норе ждёт. Да пока ты будешь бегать до ближайшего места, откуда можно кого-то вызвать, я десять раз рожу! Господи, мужчин придумали, чтобы женщинам жизнь малиной не казалась… Ты можешь просто не метаться и слушать, что тебе говорят? Положи меня наконец! И сам сядь. Хорошо, сядь рядом, если тебе так спокойнее.

Лоран приобнял Люсиллу за плечи, позволяя опереться о его грудь, изо всех сил давя разрастающуюся панику. И без того чувствовал он себя сейчас, мягко говоря, бесполезным, как никогда. Сколько раз уже он спрашивал её, что он дал ей, кроме проблем… Закономерно получал по голове, но легче не становилось. Она могла применить свою безрассудную храбрость и лучшим образом…

Сколько ни готовь себя к предстоящему – в момент, когда оно происходит, понимаешь, что до сих пор ничего о страхе на самом деле не знал. И огненно, жгуче вспыхивали в памяти все слова отца, всё сказанное, а более того – несказанное, всегда молча и безусловно присутствовавшее рядом, в их жизни. Не приближайся к ним, не привязывайся. Они другие, эта разумная «голодная плоть», они краткоживущи, они смертны. Они бесконечный источник боли для тебя, если они станут для тебя чем-то значимым, необходимым. Но боже мой, как же можно не привязываться ни к кому? Сколько можно так прожить? Смерть их, жизнь их – всё это бесконечно пугает, сколько боли в этом… Они часто чем-то болеют, они могут умереть без пищи за неделю, в их организмах часто происходят какие-то страшные патологические процессы… Он вспоминал – таинство рождения новой жизни, так волновавшее воображение его одноклассников, внушало ему и тогда смутный, но очень сильный ужас. В первом классе, они тогда жили среди дрази, он слышал, как одноклассник шептался с другими мальчишками – в их семье родился ещё один ребёнок, такое волнительное и радостное событие, собрались Ведающие и сообщили, что, по всей видимости, это девочка, это такая радость, сокровище семьи, в которой до сих пор только сыновья… Правда, мать чувствует себя очень плохо, и, говорят Ведающие, возможно, умрёт, но хотя бы девочку сумели спасти, она выживет… Лоран немедленно отошёл на другую сторону коридора, чтобы не услышать чего-нибудь ещё, всё это слишком больно для ребёнка, который своим рождением убил мать. Позже, уже в человеческом классе, тоже одного одноклассника поздравляли с рождением брата. Роды начались внезапно, дома, все перепугались страшно, но медики приехали быстро, всё закончилось благополучно… Понятно, конечно, что жизнь существует лишь благодаря тому, что женщины рожают детей, но нельзя ли, думал Лоран, чтобы лично его жизни это не касалось совсем, никогда, раз уж рождение должно быть так неизбежно связано с риском? Люсилла только смеялась над его словами, припоминая каких-то знакомых, которые имели по нескольку детей и ничего, припоминая свою мать, которая выносила и родила её в условиях далеко не привилегированных, и толку возражать ей, например, что её мать рожала обычного ребёнка, бракири и от бракири…

– Лоран, прекрати трястись, пожалуйста! Такое чувство, что рожать предстоит тебе, а не мне… Нет, я не говорю, что мне не больно. Но мне не настолько больно, как ты, похоже, думаешь.

Лоран не стал ничего говорить. Глядя на то, как глубоко, почти до крови, впиваются ногти Люсиллы в его руку, как судорожно подгибаются, скользя по мокрой простыни, её ноги, ему вообще говорить не хотелось, и думать не хотелось, хотелось, чтоб это поскорее закончилось, раз уж не может оказаться просто сном. Сейчас способность чувствовать процессы, происходящие в её теле, казалась ему проклятьем…

– Разрешите заявить, поведение гиперпространственного двигателя мне совсем не нравится!

– Что-то такое я уже слышал. Не хотелось услышать ещё раз, конечно…

– В прошлый раз просто не нравилось. Сейчас – совсем не нравится.

– Конкретнее можно? – фыркнул Илмо, – он что, не работает? Мы же, вроде бы, на Тиррише всё проверяли?

– Да отнюдь не всё, на всё не было времени…

Викташ мотнул головой.

– Почему же, работает. Только некорректно работает. При попытке открыть зону перехода грозит перегревом и взрывом.

– Отли-ично… И что теперь делать?

– Полагаю, прямо сейчас – ничего, – пожал плечами Гидеон, – починим, когда выдохнем. У Яноша есть зона перехода, идём по приводному маяку, и всё. Постучимся, откроют.

– Надеюсь… Надеюсь, что так просто всё и будет. Что у нас ещё что-нибудь так же неожиданно не поломается…

– А что вы хотели, после всего, что на долю бедного кораблика выпало? Спасибо, что летает, а мог бы уже и не…

– Они здесь, – кивнул Ан’Вар, едва они сошли на крытом ажурным куполом, имеющим в основном декоративное значение, перроне, густо засыпанном мелкой опавшей листвой – каждый шаг пружинил, словно под ногами был надувной матрас. Даже при том, что перрон продувается со всех сторон, осыпалась эта листва в течение долгих десятилетий… – они здесь.

– Как ты это понял? – Билл окинул взглядом, насколько хватало обзора, длинную кишку из металлопластикового кружева – ряды корпусов автоматов по продаже прессы и прохладительных напитков, заваленные той же листвой скамьи и урны-утилизаторы, резко обернулся на шорох в ближайшем пустом металлическом каркасе, но тилон махнул рукой:

– Это крысы. Ну, не крысы, а… не важно. Но они – здесь, – он указал на виднеющееся на полу в просвете листвы зеленоватое пятно, – их слюна.

Все, конечно, к возможной малоприятной встрече себя как-то готовили, но напоминание о её вероятно скором наступлении не обрадовало никого. Как ни крути, отправляться в неизвестную локацию при столь размытых данных о численности очень вероятного противника при невозможности обвешаться оружием как гирляндами (с большей частью любимых тилонами штучек-дрючек месяц только надо учиться обращаться) – нужен истинно тилонский авантюризм. Под бледное зеленоватое небо маркабского мира выходили, нервно озираясь – даже всегда внешне самоуверенный тилон держал руку на бластере. У экспресса в городе было две остановки, обе примерно равно удалённые от центра, и сейчас очень радовало, что идти придётся не через весь город, а только его центральные районы. Тишина пустых улиц не радовала, она давила. Пустые глазницы выбитых окон на нижних этажах смотрели в спины тяжёлым, хищным взглядом, заставляя оборачиваться чаще, чем хотелось – а точно ли там никого нет? Да, если уж где бояться призраков, то вот здесь, здесь их должно быть до чёрта.

Солнце ещё только выплывало из-за крыш крайних домов, перед гостями, чуть скошенные влево, ползли длиннющие дистрофичные тени, Лаура время от времени поглядывала на тень Лорана, стараясь запомнить это невообразимое зрелище, однако было уже довольно жарко, это чувствовалось сквозь скафандры, которые Ан’Вар не счёл нужным поставить на терморегуляцию, а прочие не додумались, как. Может быть, во многих отношениях этот материал был безупречен, но прогревался он отлично. А ведь это, наверное, не предел, Ан’Вар упомянул, что здесь сейчас глубокая осень. Когда-то, без сомнения, это был райский уголок… На Маркабе, в отличие от многих миров, жизнь зародилась как раз в холодных широтах и потом распространялась в более тёплые. Возможность не тратить 90% времени и энергии тупо на выживание была главным толчком к становлению этого вида как разумного. Разумеется, ещё в те времена зародилось стойкое противостояние между жителями «исконных земель» – холодных широт, и колонистами. Первые считали вторых изнеженными и развращёнными – за эволюционно приобретённую стройность (в солидных жировых запасах больше не было нужды), пристрастие к гигиене, более лёгкой одежде, украшениям и искусствам, вторые первых – соответственно, дикарями. Вторые превосходили в техническом отношении, но сильно отставали в численности ещё столетия, за счёт этого баланс и держался. Со временем раса, конечно, объединилась и до известной степени смешалась, но периодические выяснения отношений на предмет, кто конкретно неправильно живёт, ведёт цивилизацию не туда и навлечёт-таки гнев богов продолжались вплоть до всем известного итога. Лаура о маркабской цивилизации знала ровно то, что можно было почерпнуть из учебников, но видеть один из древнейших городов «культурного континента» в таком состоянии было больно.