Текст книги "Ключ Всех Дверей. Бракирийский след (СИ)"
Автор книги: Саша Скиф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 113 страниц)
– И вы считаете, что это хорошо, так?
Лаиса пихнула его.
– Пусть говорит, – улыбнулся Даркани, – он любознателен, это хорошо. Задирист, но это нормально для мальчишки. У меня есть сын его лет, он тоже любитель поспорить, хотя на другие темы, конечно. Не хорошо или плохо, а факт. Меняющиеся условия меняют сознание, а изменившееся сознание требует дальнейшего изменения бытия. Вы найдёте это в истории любого народа – точнее, найдёте, что в разные периоды своей истории это как будто разные народы. Вы не вернётесь к прошлому точно так же, как мы не вернёмся к первобытнообщинному родоплеменному строю и древним языкам. Минбарское воспитание не сделает из вас минбарцев, потому что вы слишком… непоседливы для длительных медитаций, и физиологически не можете себе позволить многодневные посты и молитвенные бдения…
– Так же и корианское воспитание не сделает нас корианцами, – подсказал Ганя.
– Ваша кожа от этого не станет зеленее, да. Но быть корианцем – это не выглядеть как корианец, и не мимикрировать под окружение внешностью или поведением. Это, будучи таким, какой есть, будучи отличным, быть частью единого. Спросите ваших братьев, которые с рождения жили на Минбаре, кем они себя считают. Точнее – как кто они мыслят. А мне нет нужды спрашивать – я говорил об этом с Дэвидом Шериданом, который физически немногим более минбарец, чем вы.
Вадим подумал, что как-то очень неудобно вышло, что он уже большой мальчик, ему десять лет, он должен сидеть тихо и смирно, внимать умным разговорам старших, а вот если б было ему лет пять, он мог бы взобраться к этому важному дяде на колени и потрогать эти гибкие кожистые отростки на голове, немного похожие на волосы. Маленькому ребёнку такое позволительно, ему – уже нет.
Даркани наклонился к нему, осторожно, с оглядкой на Лаису, погладил его по голове.
– Тебя зовут Вадим, да? Это ты центаврианин?
– Наполовину… товарищ, – Вадим старательно выговорил незнакомое слово, которое постарался сразу запомнить.
– Я так и не научился пока различать центавриан и людей. Когда центавриане не с гребнями, это просто невозможно, кажется… Нервничаешь, как устроишься в новой школе? Понимаю.
– Я совсем не знаю корианского языка, товарищ Даркани.
– Это исправимо. Учителя просто позанимаются с тобой дополнительно. Будешь вместо уроков земного языка – его ты, вижу, и так знаешь – посещать занятия по корианскому, вместе с братьями. И сможешь помочь с языком одноклассникам. У нас уже учится несколько детей инопланетян, тех, чьи родители приехали сюда работать вместе с семьёй, но всё-таки это редкость, к тебе будут проявлять много любопытства… Это неизбежно, это ведь дети. Ты простишь их за это? И… насколько я понял, у вас ведь здесь есть родственники. Семья Александер-Ханниривер. Виргиния Ханниривер сейчас в отъезде и должна вернуться где-то через неделю, а с Офелией вы можете встретиться… У них есть сын, он вырос здесь, но в силу проблем со здоровьем ему сложно полноценно вписаться в общество, думаю, замечательно, что теперь ему будет не так одиноко…
Вадим кивнул. Тётю Офелию он видел только на экране связи, а тётя Виргиния – конечно, он знал, что она ему не тётя, а двоюродная сестра, но думать так о совсем взрослой тёте было трудно – приезжала на Минбар три раза, один раз, правда, они не смогли встретиться – он был на экскурсии в Айли… Элайю он видел только на экране, и конечно, ему не терпелось познакомиться с ним вживую. Они ведь с ним, как он слышал, к тому же родились в один день…
– Недели через две, как полагаю, у меня будет выходной, который я смогу провести с семьёй. Предлагаю вместе с Александерами организовать прогулку для детей в парке. Если, конечно, никому из нас не помешают дела. Но думаю, к тому времени все будут знать своё расписание. А пока… я хотел бы тебе сделать подарок. Тебе ведь предстоит много писать, так что…
Даркани встал и подошёл к шкафу у стены.
– Я купил эту чернильницу для сына, в подарок на день рождения. То есть, купил две, долгое время не мог выбрать, которую подарить… В конце концов выбрал, а эта так и осталась тут стоять. Сам я пользуюсь в основном авторучками, а в школах до средних классов используют чернильные.
– Почему? – удивилась Лаиса, – это ведь неудобно…
– Неудобно. Зато помогает приучить к аккуратности и выработать хороший почерк. С авторучками после этого нечего делать. Чтобы заполнить ручку чернилами, нужно нажать вот так. Чтобы писать, ручку держат вот так. Пальцы корианских детей и земных почти не отличаются, поэтому смотри, как это делают одноклассники, и всё получится. Сожмёшь слишком крепко – она потечёт, слишком слабо – не будет писать. На самом деле, это совсем не сложно, к третьему классу дети пишут ими так же быстро, как авторучками.
Он не видел письменные принадлежности минбарцев, подумал Вадим.
– Спасибо, – он бережно принял в ладошки чернильницу в форме чашечки цветка, оказавшуюся довольно тяжёлой. Уже не сомневаясь, что будет беречь её как зеницу ока.
– Он тебе не понравился? – спросил Вадим, когда они спускались вниз, к машине, которая должна была отвезти их в гостиницу, где их временно размещали.
– Почему ты так решил?
– Ты очень резко с ним разговаривал. Словно с кем-то враждебным.
– Нет. Он умный… но мне пока сложно понять то, во что он верит. Точнее, я знаю теорию… но мне сложно осмыслить её применение в реальной жизни. Но он верит в то, что говорит, значит, это важно.
– Я привыкла после Центавра к Минбару, – хмыкнула Лаиса, запихивая Уильяма вслед за Вадимом в салон машины, – привыкну и здесь.
Вадим прижимал к груди чернильницу и во все глаза смотрел за окошко, пока его не отпихнул Уильям, который по дороге с Минбара старательно учил корианский алфавит и теперь хотел потренироваться в чтении вывесок. Уильям, кажется, ничего не боялся и воспринимал переезд как увлекательное, весёлое приключение…
Комментарий к Гл. 1 Куда занёс ветер Экалты Иллюстрации.
Семейство Зирхен-Синкара – Вито, Лоран, Раймон
https://yadi.sk/i/hsjyYWJj3MVEHS
Насильственный отдел Кандарского отделения, образца, правда, 2300 года. Вадим и Дайенн – те, что в середине)Острые уши с такой причёской, увы, не видны.
https://pp.userapi.com/c604531/v604531283/40e4f/CNagGeqgHt0.jpg
====== Гл. 2 О принципах и потребностях ======
Проснулась Дайенн, когда рассветные лучи вовсю били в окно, окрашивая подушку и стену у кровати в огненные, в тон её волосам, цвета, и щекотя ей нос. «Ого, вот это выспалась…» – на Кандаре, то есть, Кандарской станции, где располагалось их отделение, с сутками, понятно, всё было очень сложно, посменная работа делила их на условные дни и ночи, но там, где были восходы и закаты, Дайенн неизбежно начинала стыдиться, если просыпалась не с первыми лучами рассвета, как привыкла дома. Правда, вот до сих пор ей не случалось бывать в мире, где было бы всё наоборот, и рассвет означал бы, что она проснулась к вечеру, проспав весь трудовой день… Но, конечно, она просто не могла проснуться раньше – ночная темнота автоматически определялась её организмом как команда для сна. Значит, всё же она не такая плохая минбарка, как она думала. Сами по себе, изначально, дилгары не имели чётких периодов для сна и бодрствования, обладая способностью, как земное животное кошка, дремать при возможности и мгновенно просыпаться бодрым.
Она прислушалась. Внизу переговаривались – кажется, по-бракирийски, кажется, один из голосов принадлежал Раймону, второй голос был незнакомый, женский, видимо, служанка.
Оказалось, Раймон в очередной раз терпеливо объяснял бедной девушке, что от ужина он отказывается не потому, что она плохо готовит, а потому, что он ранни, а ранни не едят овощную запеканку в остром соусе. «Интересно, – подумала Дайенн, – у Вито есть какие-то проблемы с подбором слуг из-за такого необычного сожителя? Хотя, девушка землянка, а насколько я слышала, земляне, живущие и работающие у бракири, не то чтоб отличаются пониженной суеверностью, а вообще относятся к жизни очень прагматично… Наверное, надо быть не слишком-то боязливыми, чтобы покинуть родной мир и работать на инопланетян… Бракири сами, если так посмотреть, та ещё готика… Биологическая семья Вито здесь, наверное, тоже не от хорошей жизни оказалась…».
Вадим проснулся позже, примерно к тому времени, как вернулся Вито, и вся компания переместилась к столу. Раймон из природной вежливости перестал настаивать, чтобы тарелку с фруктовым пирогом у него забрали, и продолжал присутствовать за столом, хотя фактической необходимости у него и не было.
– Выспались? – сквозь набитый рот прошипел Вито, – хорошо. Вымотался я сегодня, конечно, почти как собака, так что вздремну пару-тройку часиков, вы пока найдите, чем себя занять… Потом растолкаете меня, поедем в Миркамо. Дорога неблизкая, если хотим доехать, не раздолбав машину… Есть прямая, но она не фонтан, так что извините, но машиной я дорожу, придётся дать кругаля.
– А… – раскрыл было рот Вадим.
– А с Альтакой я уже говорил, не волнуйся, если ты об этом.
– И… он что, дал добро?
– А почему не должен был? Факт преступления есть? Есть. Преступление вашего уровня? Вашего, преступник покинул Экалту и его местонахождение неизвестно. И, потенциально, совершил уже как минимум одно преступление в другом мире. Конечно, пока нет жертв, это, по идее, дело отдела контрабанды… Но после кардинальной смены состава на них это сваливать неэтично б было, двое вообще зелёные новички… А у вас временная передышка от серьёзных дел, можете и заняться.
– Ладно, раз за нас уже всё решили…
Вито проглотил кусок, почти не жуя.
– Дело твоего уровня, Алварес, разве нет? Ты ведь у нас простых путей не ищешь… Ладно, я уполз спать, на три часа меня ни для кого нет, кроме… в общем, Раймон знает, в каких случаях меня будить…
Дайенн поднялась из-за стола, промокая губы салфеткой.
– Благодарю… – она вопросительно взглянула на служанку.
– Марианна, – подсказал Раймон.
– Благодарю, Марианна. Мясо было великолепным.
Девушка просияла.
– Господин Вито, готовясь к вашему приезду, дал мне рецепты ваших блюд. Мне удалось найти аналоги почти для всего.
– Я бы и не отличила по вкусу, если б вы не сказали, – улыбнулась Дайенн. На самом деле, конечно, отличила… Но к вкусу отсутствующих добавок она не была настолько сильно привязана. Традиционные дилгарские блюда, насколько она знала, отличались не слишком большим вкусовым разнообразием, дилгары не любили приправы, считая, что мясо вкусно само по себе.
В следующую минуту, впрочем, девушку ждал шквал уже других эмоций – её обескуражил Вадим, попыткой самостоятельно собрать посуду и унести на кухню, чтобы там, видимо, помыть.
– Господин, это моя обязанность!
– Вадим, здесь такие обычаи, – выразительно прошипела Дайенн, почти отбирая у него тарелки, – это её работа, она получает за это деньги, и вообще… Ты бы, думаю, тоже обиделся, если б кто-то попытался делать твою работу за тебя! Извините его, он корианец, в его мире другие обычаи…
Раймон сдержанно улыбался, под шумок перекладывая нетронутый кусок пирога обратно в общую тарелку.
Дайенн практически утащила Вадима в гостиную, Марианна проводила их долгим озадаченным взглядом, потом повернулась к Раймону. Вообще-то, она была хорошо воспитана и приучена не надоедать хозяевам с неуместным любопытством. Но перед Раймоном она, как ни парадоксально, так, как перед Вито, не робела, и поэтому решилась.
– Господин Раймон, а что за мир такой… как сказала госпожа Дайенн? Корианцы? Разве этот господин не землянин?
– Марианна, я в этом мире… ну, в целом… живу, конечно, дольше, чем вы… Но мне сложно объяснить. Но… вот вы ведь – землянка, но родились на Экалте, так?
– Да, здесь и мать моя родилась. Она девочкой служила в доме брата господина Вито, потому я здесь и работаю.
– Вот… Госпожа Дайенн родилась на Товите, а выросла на Минбаре, хотя дилгарка. Господин Алварес – только, пожалуй, лучше не называйте его господином в лицо, корианцы нервно реагируют на это – родился на Минбаре и вырос на Корианне, хотя его мать центаврианка, а отец землянин. Я сам не был на Корианне никогда, но знаю, что там не принято позволять, чтоб кто-то прислуживал тебе, корианцы сами заправляют постель и сами убирают за собой посуду. А у минбарцев принято помогать ближнему выходить из неловкого положения, поэтому задержимся здесь немного, пока Дайенн устраивает Вадиму головомойку.
– Чудно…
Одного взгляда на машину Вито Дайенн хватило, чтоб сразу понять – вот этот агрегат у них посреди дороги не заглохнет. Вито любовно огладил чёрный блестящий бок.
– Одна печаль – не внедорожник. Но обычно мне по таким дорогам, как ближайшая до Миркамо, ездить и не приходится. А если приходится, то не на ней. Но брать сейчас служебную не с руки как-то…
Совсем другое дело, думала Дайенн, щурясь на сладком, пьянящем от пыльцы с цветущих полей ветру, врывающемся в приоткрытое окно. Машина летела как стрела, и при том, кажется, настолько бесшумно и ровно, словно катилась по зеркалу. Интересно, ночи на Экалте всегда такие светлые, или как в другое время Вито ориентируется на дорогах и выживает вообще? Всё-таки, физиологически он человек, и зрение его устроено как человеческое… На улицах городов, конечно, и ночью светло как днём от множества фонарей и неоновых вывесок, а указатели на загородных трассах, похоже, рисуются фосфоресцирующими красками.
– Алварес, у тебя на лице написан некий вопрос, но поскольку я, извини, не телепат, да и ты тоже, лучше будет, если ты озвучишь его вслух.
– Вито, если вопрос и есть, не значит, что нужно ему звучать. Мало ли, чего я в этой жизни не понимаю.
– Я знаю, что тебе не нравится мой образ жизни и, наверное, я в целом, за это можешь не извиняться. Таких, как я, у вас называют буржуями и, в общем-то, они, наверное, правы.
– Вито, если и называть тебя буржуем, то я б не стал говорить, что ты в этом виноват. То есть… ты часть своей общественной формации, тебя создала среда, в которой ты живёшь, и человек не может быть однозначно плох только от того, из какого класса он происходит. Но вообще-то, я сейчас не об этом. Ты и Зирхены… ты негативно относишься к выбору Лорана, подозревая эту девушку в расчёте, но сам готов навязать ему брак по расчёту. Разве это хорошо?
– Хорошо, если расчёт обоюдный. Я предубеждён против Люсиллы потому, что видел её дело. Она не наивная овечка, её мать хорошо научила её выживать в мире – по своему образцу. Ей и прежде уже случалось вкрадываться в доверие, использовать свою красоту и обаяние. Положим, только такой свой козырь, как телепатия, она не может использовать против Лорана… Но он, хотя её сверстник, знает о жизни, тем более о жизни здесь, гораздо меньше, чем она. Я не хочу, чтоб он женился на преступнице, жадной до денег, в уверенности, что она действительно любит его. Или я не хочу, чтобы она втянула его в преступную деятельность, из-за этой его любви.
– Лучше не иметь иллюзий, и знать, что женщина с тобой потому, что выгодно соединить её фамилию с твоей, так?
Дайенн очень хотелось сказать им обоим, что зря они подняли эту тему.
– Мне бы только не хотелось, чтоб ты считал, что бракири не умеют любить вовсе. Но благодарность за то, что вы реально даёте друг другу – не слова, не воздушные замки, а, да, капитал, уверенность в завтрашнем дне – это… это гораздо более прочный цемент для семейной жизни…
– Просто потому, что ты не видел сам ничего другого?
– И я не собираюсь подсовывать ему вариант, который ему придётся просто терпеть, ради положения и связей. Я уже говорил, что могу выбирать. В кланах, которые охотно породнятся с кланом Синкара, много прекрасных девушек, я найду ему девушку и красивую, и с мягким, покладистым характером. Со временем он полюбит её. Все в моей семье были счастливы в браке, хотя далеко не все выбирали себе супругов сами, под влиянием гормонов, а не здравого смысла.
– Вито!..
– Тебе сложно это понять, Алварес. Как мне сложно понять жизнь на Корианне, извини. Фамилия Синкара – известная, уважаемая. Но я последний Синкара. У меня нет больше братьев. И у Лорана нет братьев. А сила не только в богатстве клана, но и в его величине. Девушка, у которой много влиятельных родственников – это не только жена, но и надёжный тыл.
– Вито… Я как раз просто хотел спросить… зачем тебе это всё? На самом деле – зачем? Зачем тебе они?
Руки бывшего коллеги крепче сжали руль.
– Вот это то, о чём мне трудно говорить, Алварес. Я не привык. Я предпочитаю, чтоб просто было так, как есть. Пусть, можно сказать, я не оставил им выбора, взяв на себя заботу о будущем Лорана, и пусть, таким образом, они вынудили меня вернуться на родину, вспомнить о своём долге… Я помогаю им, они помогли мне. Как наследник клана, единственный наследник, – он повернулся, посмотрев Вадиму в лицо, потом снова вперил в дорогу мрачный, как видела в зеркале Дайенн, взгляд, – я должен был взять семейное дело в свои руки, должен был жениться, восстановить фамилию… Но я не мог вернуться сюда. Не мог себя заставить. Знал, что должен, но не мог. Здесь после пожара уцелело только три стены дальних комнат. Я на похоронах не был. И не только потому, что им ничего не стоило бы убить прямо там и меня. У меня было три брата, две сестры, у отца младший брат, у них всех были свои семьи. И они все были здесь в тот день. Потому что у нас была очень дружная семья, потому что семейный праздник – это то, на чём нельзя не присутствовать. Не было только меня, отец сказал, что мне нет нужды совершать такой дальний перелёт сейчас, лучше приеду на их с матерью празднование, это всего через месяц… Тридцатилетний юбилей семейной жизни – это, действительно, дата, которую нельзя пропустить. Они все погибли там, потому что ни у кого, кроме меня, не было таких вот уважительных причин… Когда один дурак… ныне покойный дурак… сказал как-то, что мне очень повезло в жизни, единственный наследник, а так ведь – младший сын, к тому же приёмыш, всю жизнь был бы на посылках сперва у отца, потом у братьев… ему пришлось проглотить свои слова обратно, и запить их кровью. Двое моих племянников были грудными детьми. Я не рисую из своего отца святого, ему случалось убивать, и не так мало. Но он никогда не убивал женщин и детей, и тем же принципам всегда учил своих детей. Я рад, что, так или иначе, все те, кто был за это в ответе… ответили… Не так много для этого сделал я сам, увы… Но по крайней мере, этот долг не отягощает больше мою душу. Я взял в свой дом многих слуг из домов своих братьев – это, если угодно, тоже долг. Многим из них пришлось туговато после гибели нашей семьи. Из родственников матери сейчас не осталось в живых почти никого, родственники Сиэмы, жены моего старшего брата, сейчас сами пребывают в бедственном положении, я помогаю им всеми силами. Родственники Лорены, жены Мархе, вернулись на Бракир, мне так и не удалось восстановить с ними связь. Возможно, им это и не нужно теперь… Родственники Карии, жены Грайме, тоже мертвы почти все… Клан Сора, за сыновьями которого были замужем мои сёстры, мои деловые партнёры, да… Но они живут через полконтинента отсюда, так что спасибо им просто за то, что они есть. Раймон и Лоран были для меня выходом… возможностью не искать себе жену, ты знаешь, мне это… чуждо, и если б я оставался младшим сыном на побегушках, я, вообще-то, мог бы об этом не париться… Возможностью не портить собою жизнь женщине, которой совершенно точно не могу обещать свою любовь – на женщине, которую бы я не уважал, я не мог бы жениться, а с женщиной, которую уважаю, я не вправе так поступать. Мой отец женился на моей матери потому, что её семья владела крупной сетью ресторанов, но при этом моя мать знала, что она красива, желанна, вызывает и уважение, и страсть. Она знала, что отец не пойдёт к другой женщине не потому, что она тогда разобьёт о его голову весь семейный сервиз, а потому, что он всё, что ему необходимо, может обрести с ней. Так должно быть, а не так, как было бы у меня. Жёны способны смиряться с изменами, но измены на постоянной основе – это слишком для женщины обидно… И слишком обидно для меня – иметь приятный мне секс не дома, в своей постели, а от случая к случаю.
– Ты любил свою семью, Вито?
– А вот это, Алварес, не тема для обсуждения.
– И ты любишь Лорана и Раймона, но предпочитаешь выражать свою любовь деньгами, протекциями, устройством их будущего, а не словами, потому что слова ничего не стоят?
– Я сказал, закрыли тему, Алварес. Тем более что из-за тебя я чуть не проехал нужный поворот…
Дайенн удивлённо дёрнула бровью. Вито вдруг открылся ей с совершенно неожиданной стороны. Как… очень чувствительный и ранимый человек, любивший свою семью и до сих пор переживавший из-за их смерти, считавший свою семью идеалом, образцом, и считавший, ввиду этого, недопустимой степенью цинизма жениться, если не может дать женщине такого отношения, как его отец – его матери, глубоко привязавшийся к своему любовнику и его сыну, но не называющий это своими словами, потому что, действительно, слова в его понимании ничего не стоят, потому что эти слова сделают его слабым, уязвимым… Потому что он не верит, что они могут любить его в ответ, поэтому пусть их отношения будут взаимообменом, где всегда видна и исчислима вещественная часть, зависимость, благодарность – материи, с которыми он больше привык иметь дело. Несчастная раса, для кого так сложно произнести слово «люблю»…
– И… о них пока ничего не слышно? О Лоране и Люсилле? – спросила она, чтобы увести тему подальше, пока Вадим не схлопотал, чего доброго, в челюсть со своим правдорубством.
– Я не всесилен, к сожалению. Ищем, конечно… Кое-что наклёвывается, в одном пункте проката их как будто видели… Но дальше – сто дорог, выбирай любую. Эта Люсилла достаточно умна, чтобы не «светить» Лорана, арендой автомобилей и номеров в мотелях занимается она, и кредитные карты она меняет быстрее, чем я их отслеживаю. Пытался отследить через, гм, питание для Лорана… Но либо у них с собой портативный холодильник, и они могут закупиться раз и надолго, либо с неё станется завалить для него живого человека… Я бы не удивлялся, в принципе.
– Ты думаешь, она способна убить?
– Убить не обязательно. Она уболтает, думаю, кого угодно, что он сам нацедит крови в стаканчик, да ещё и благодарным по итогам останется. Ну или – стукнет чем-то тяжёлым по затылку, нацедит, опять же, и чмокнет в щёчку на прощанье… Пока прошло два месяца, но если это затянется, Лоран осознает, что зависит от неё, это меня очень беспокоит…
– Нет, серьёзно, здесь обалденно! – Люсилла, раскинув руки, закружилась на середине маленькой комнаты, – не соврал старик… В этом он был честен, как, наверное, никогда в жизни.
– Не такой уж он и старик, – улыбнулся Лоран, перебирая содержимое сумки, – ему, быть может, около пятидесяти…
– Для меня старик. Жалко, конечно, что холодильника тут нет… Ничего, если осядем – приобретём. Сегодня же гляну, что там с этим генератором, если он не смог его починить, так, поди, потому, что руки растут из задницы… Запустим генератор – будет электричество, будет всё. Сухого пайка мы набрали, в ручье тут есть рыба, да и поохотиться тут, в лесу, есть, на кого…
Лоран выпрямился.
– Люсилла, это не то, как ты должна жить. Ты подвергаешь себя такому риску…
– Вся наша жизнь – риск, – девушка присела на подлокотник кресла в потемневшей, выцветшей от времени обивке, – лично я всегда знаю, ради чего рискую, и всё взвешиваю. Сейчас это для нас возможность быть вместе, а в дальнейшем, думаю, всё образуется.
– Не образуется, – прошипел Лоран, падая в кресло, – с моим… отчимом…
– Он заботится о тебе, – Люсилла сложила руки у него на плече, ткнувшись носом ему в щёку, – это нормально, он рассудительный и знающий жизнь человек.
– Не лез бы он не в своё дело, а…
– И неизвестно, где б ты сейчас был. Нет, правда, если б я знала, как изменить его мнение обо мне, я б сделала это, но я не знаю. Он упрям… Ты тоже упрям. И я. Было бы проще, если б хоть кто-то из нас был мягок и покладист, но вот увы…
Лоран фыркнул и улыбнулся – растрёпанные медно-красные пряди Люсиллиных волос щекотили ему нос. Она ласково схватила губами его ухо и легонько потянула.
– Пойдём, осмотрим владенья. Хотя я уже убеждена, что такие деньжищи мы вложили не зря, но надо ж увидеть всё…
Лоран подумал, идя за ней, что всё это до сих пор немного кажется ему сном.
Когда высокая красноволосая бракирийка опустилась на стоящий перед его кроватью стул, скрестив руки на его спинке и выразительно вздёрнув бровь, он не ждал ничего хорошего. Всё же, хотя в этой колонии сидят в основном не окончательные отморозки, ребята это так или иначе задиристые, что парни, что девушки. Вито научил его, в общих чертах, что отвечать на их вопросы, но он всё равно порой терялся от назойливого внимания.
– Чего тебе надо?
– Каплю вежливости, – девушка, кажется, от его хмурого тона ни капли не смутилась, – я хочу познакомиться поближе. Ты здесь уже достаточно давно, чтобы твоя рожа стала привычной, а я до сих пор о тебе почти ничего не знаю. Это меня не устраивает. Ты от всех щемишься, пытаешься ни с кем не контактировать, забиться в угол и вообще сделать вид, что тебя нет… сожалею, с твоей приметной внешностью не получится.
– Я в ней не виноват.
– А тебя никто не виноватит.
– Я вам не цирковой урод, чтоб на меня пялиться, стало скучно – пойдите, телик поглазейте.
– Почему ты сразу уверен, что тебе все враги? Меня жизнь тоже по головке не гладила, но у меня есть друзья. А тебе они что, не нужны? Уверен? И сколько ещё ты собрался лелеять свою отличность от других как повод ни с кем не общаться? А жить собрался как?
Люсилла Ленкуем – так звали его ровесницу, попавшуюся на мошенничестве, далеко не первом, впрочем, в её жизни – была упряма, как стадо баранов. Как просто невообразимое, необозримое стадо баранов. Кажется, её невозможно было смутить и заставить отступить. Поставила себе цель – добилась её. Она и сейчас такая, какой с первой минуты была. Решила, что ей во что бы то ни стало нужно растормошить и вытащить хмурого необычного подростка из угла, куда он традиционно забивался – достигла таки этого. Просто хватала за руку и тащила – в кружок самодеятельности (каких только глупостей для своих подопечных не организовывал директор колонии, оригинальный, чтобы не сказать – блаженный на голову человек, в смысле, бракири), на праздники – от отмечания дней рождения, грядущего выхода кого-то на свободу, католического Рождества и прочих принятых в колонии праздников (директор неустанно повторял, что они здесь не в тюрьме, а в исправительном доме, дом – значит семья, а для семьи нормально всем вместе справлять праздники) Лоран традиционно отмазывался, с тех пор, как Люсилла стала проявлять к нему внимание, это больше не получалось… Постепенно он начал думать, что здесь, в сущности, не так паршиво. Местами даже неплохо. Что среди ребят есть нормальные. Что среди занятий, помимо учёбы, есть интересное. Что персонал, по крайней мере, большая его часть, искренне о них заботится и хочет добра…
Колония была учреждена дедом нынешнего директора, по религиозной или личной блаженности решившим сеять разумное, доброе, светлое в умы запутавшейся в жизни молодёжи и возвращать её на путь хотя бы относительно законопослушного существования. Сын на затеи отца крутил пальцем у виска, а вот внук проникся и принял бразды в свои руки с усердием и трепетом.
Здесь вообще как-то странно было вспоминать, что ты, фактически, в тюрьме. Директор не любил это слово и запрещал его употреблять, нежелательным было и слово «колония», принято было – «исправительный дом». Хотя на окнах, понятное дело, были решётки, и выйти за территорию, огороженную высокой каменной стеной, было нельзя, внутри этой ограды можно было представить, что это, например, больница, или какой-нибудь закрытый пансион…
Жилой корпус условно делился на мужскую и женскую половины. Условно – потому что, хотя все коридоры правого крыла были с мужскими комнатами, а все коридоры левого – с женскими, никаких дополнительных преград, разграничивающих их, не было – кроме сомнительной преграды в виде центральных холлов, от которых шли коридоры в учебные корпуса и служебные кабинеты и к комнатам тех из учителей и персонала, кто жил по месту работы. Директор, видимо, считал, что для того, чтобы подопечные разного пола не вступали друг с другом в недозволенные их возрасту и положению отношения, одного его нежного увещевания достаточно, подчинённые не спешили разочаровывать его в этой жизненной наивности, а сами закрывали на многое глаза – если кого-то из «детей» и останавливала перспектива напороться, пробираясь днём из крыла в крыло, на страдающего бессонницей учителя алгебры, то ведь были и обходные пути, а устраивать засады и последующие разборы полётов энтузиастов было мало, справились с более серьёзными проблемами в дисциплине – и слава богу.
Комнаты были в основном на четверых, угловые, башенные – меньше, на двоих. В одной из таких «двойных» комнат жила практически молодая семья – директор провёл с парнем и девушкой, вместе и по отдельности, много бесед на тему серьёзности и уместности их отношений и в конце концов сдался, предупредив, чтоб, хотя лично он детей любит, повременили с их заведением до того, как выйдут в свободную взрослую жизнь. Парень заверил, что он в своём уме и собирается сначала устроиться на мебельную фабрику и снять жильё, девушка выразила сожаление, что не может остаться здесь уже как работник среди персонала, но в любом случае, она намерена работать и помогать мужу с выкупом жилья, а потом уж заводить детей. На том сердце и успокоилось.
Кроме общеобразовательных предметов, для воспитанников велись курсы начальной профессиональной подготовки, профилей было несколько, на выбор. Столярное, автомеханическое и электротехническое ремесло для парней, кулинарное, швейное и парикмахерское – для девочек, садоводство и нечто вроде начальных сестринских курсов для всех. Лоран выбрал для себя именно это, последнее, надеясь в дальнейшем, возможно, избрать ту же профессию, что когда-то, ещё у себя на родине – его отец.
– Он у тебя врач, что ли?
– Теперь нет. То есть, он и раньше не был врачом, и вообще наша медицина не то же, что ваша, потому что у нас нет инфекций и всяких болезней возраста и неправильного питания. Если мы рождаемся здоровыми, то никогда уже ничем не болеем. Он был ветеринаром.
– И ему пришлось перепрофилироваться, потому что здесь нет таких животных, как там у вас? Или потому, что вам пришлось часто переезжать?
