Текст книги "Ключ Всех Дверей. Бракирийский след (СИ)"
Автор книги: Саша Скиф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 82 (всего у книги 113 страниц)
Полицейская довольно улыбнулась.
– Ах, так значит, это ещё и хранилище информации? Ну, любопытно будет взглянуть… Если вы прячете что-то ещё столь же интересное, можете выложить это сейчас, всё же у вас осталась только одна здоровая рука…
– Вы не боитесь, что вам это не сойдёт так просто с рук? – сложно было сказать, чего в голосе тилона было больше, боли или ярости – пожалуй, ярость всё же преобладала, – если б вы убили меня, госпожа Хинчи, как вы это объясняли бы начальству?
– При всём уважении, – в голосе хаяк было в том же проценте иронии, – если б я хотела вас убить – я б убила. Но я не собиралась. Суд и расправа над вами – не моя задача. Моя и моей команды – задержать и обезвредить. Кроме того – у нас есть ещё трое ваших приятелей. Вы хотите сказать, что вы чем-то принципиально ценнее всех остальных?
Не дожидаясь ответа на этот риторический, в общем-то, вопрос, женщина повернулась к выходу, но на пороге обернулась.
– Вы так и не назовёте ваше настоящее имя?
– Оно вам интересно?
– Не особенно. Но мне что-то нужно писать в отчёте.
– Ну тогда – меня устроит и то имя, которым я назвался.
– Что ж, пусть так… Это будет выглядеть забавно. Сами выбирали? Вероятно, это не единственный вопрос, в котором вы разобрались слишком поверхностно. Земляне, которые носят имена, подобные вашему, обычно обладают несколько отличным от вашего типом внешности. Тёмные глаза и волосы – ещё не всё. Всего хорошего, господин Сэридзава.
– Напрасно, госпожа Хинчи, очень напрасно… – голос тилона перешёл в злой и проникновенный шёпот, – вам не мешало бы хотя бы задуматься… о пользе куда большей, чем лишняя похвала вашего начальства. Вы знаете, кто мы. Вы знаете, что мы знаем и что мы можем. Но вы мало из этого даже представить способны… Сотрудничество с нами могло б быть вам много полезней. Малая доля наших возможностей, от которой мы не обеднели бы, сделала бы ваш мир великим и могущественным в той степени, какая не грезилась в алкогольных снах ни центаврианам, ни землянам… С которой разве что изначальные могли бы потягаться…
– Боюсь, мотив этой песни несколько устарел, господин Сэридзава.
Тилон опустился на кушетку, баюкая обожжённую руку.
– Конечно! И вовсе не актуален для мира, который, несмотря на все усилия учёных, продолжает неуклонно вырождаться! Ах извините, не вырождается целых два года! Ведь два года ваша численность держится в равновесии, рождается столько же, сколько умирает? Главным образом, правда, потому, что вы нашли ещё сколько-то способов не дать немощным, больным старикам отойти наконец спокойно на тот свет?
Это, пожалуй, сработало. Хинчи резко, бешено развернулась.
– Ваши учёные, конечно, делают всё возможное…. А вот невозможное – до сих пор не в их власти. Большинство хаяк-до, увы, пока ещё малые дети. А некоторые из тех, что к настоящему моменту выросли – оказались бесплодны или снабжены малоприятными генетическими дефектами… Бывает, что сказать. При немногочисленности останков – ваши предки ведь уничтожали тех, кого считали конкурентами, слишком старательно, сжигая тела, распыляя на атомы – нет роскоши выбирать идеально здоровые образцы. Попалась пара вырожденцев – полдела насмарку. А ведь мы способны расшифровать практически любой геном. Способны возродить тело из истлевших останков. Способны изменить геном уже живущей особи во что угодно. Мы могли бы воссоздать столько хаяк-до, что хватило бы на каждого неженатого жителя вашего мира даже по двое или по трое!
Хинчи шагнула к нему. На какой-то миг ему даже показалось, что она колеблется. Миг этот был сладок, но, увы, недолог.
– Слабые места, умением находить которые, не сомневаюсь, вы очень гордитесь, становятся слабыми только тогда, когда мы позволяем себе слабость. Когда отсидите срок, который определит вам единый суд – можете высказать ваши соображения Совету Старейшин.
Упав в своё кресло, Хинчи ещё долго шумно дышала, пытаясь унять бушующее негодование. Аличе молча наблюдал за ней.
– Что это? – спросил он наконец, – несостоявшаяся диверсия?
– Как знать, может, и состоявшаяся… Но пусть попробуют, боезапас мы далеко не весь растратили. А кроме того, что передатчик, это, оказывается… вообще разносторонне полезное устройство… Ну-с, посмотрим, что там такого… неисчислимой ценности…
Аббай посмотрел на тонкий блестящий предмет с сомнением.
– А оно способно подключаться к нашим устройствам? Вид довольно необычный…
– Ну, досадно, конечно, будет, если нет. Я б была не против хотя бы что-то прочитать прямо сейчас. Мало ли, сколько всего может пригодиться на случай, если он всё же сумел вызвать подмогу…
– Если там, правда, на тех языках, которые мы знаем.
– Верное соображение… Но на то у нас переводчик. Ну вот, подключиться – подключилось…
Экран мигнул – а вслед за ним, почему-то, и все остальные экраны, по ним, под взглядами Хинчи, Аличе и Митши, становящимися из ошарашенных откровенно испуганными, пробежали ряды неизвестных символов… Когда экраны зажглись вновь, почему-то никто не нашёл в себе сил издать ни звука.
– А вы, госпожа Хинчи, наверное, считали нас самонадеянными гордецами, лелеющими иллюзию своей непревзойдённости? – хаяк не нужно было даже оборачиваться, чтобы знать, что вслед за Сэридзавой в рубку входят и трое так же освободившихся его соплеменников, – а между тем, я допускал, что может и не сработать, вы можете и не броситься сразу подключать Ключ к ближайшему компьютеру… Дёргаться не советую. Хотя можете и дёргаться, толку – корабль уже не ваш.
«Что ж, значит, вот он какой – Ключ Всех Дверей… – тоскливо подумал Аличе, – довелось увидеть своими глазами, даже в действии, да… И стоит ли удивляться – если уж он действительно способен открыть всё, значит, не только двери камеры, но и «двери» компьютерной системы… Передавая управление кораблём своим хозяевам…»
– И куда вы нас теперь повезёте? Или никуда не повезёте, ссадите на ближайшем астероиде? Или просто убьёте? – Митши Айлок неторопливо, спокойно оглядывала компанию диверсантов. Вообще-то, сдаваться так просто она не собиралась. Она была шлассенкой. И, в конце концов, не просто шлассенкой, а троекратным чемпионом в своём весе. Но с каждой секундой надежды на мгновенный реванш как-то таяли – все четверо вооружены до зубов, все дула смотрят сейчас на её коллег.
– О, что вы, госпожа…Айлок, верно? Мы ведь не звери какие-то… Убивать ценный генетический материал, пока точно не знаем, что он не может пригодиться… Просто поменяемся с вами местами. Вы пока посидите в камерах… А маршрут нашего следования, кстати, и не меняется. Мы летим на Рем-кал’ту. Только уже в несколько ином раскладе и с иными, конечно, целями…
– А как вы выглядите на самом деле? Я имею в виду, какими вы были изначально?
Лицо Давастийора в темноте едва угадывалось, только поблёскивали светом фонарей глаза.
– А вам это зачем?
– Ну, всё-таки мне эта тема не совсем чужда. Там, где вы познакомились с Майком, я всё-таки тоже бываю регулярно. Так что подобные мысли меня одолевают давно… Ну, расшифровать и перевести в цифру можно любые ощущения и собственного тела, и его взаимодействия со средой. Со всеми этими симуляциями внутри вида вообще всё понятней некуда, наш мозг все эти ощущения знает и их интерпретировать трудов не стоит. А вот когда тело совсем другое… Даже хотя бы нарнское. У них другое зрение, другие температурные ощущения. Сумка эта… Как адаптируются эти ощущения для восприятия человеческим мозгом? Мне даже кто-то объяснять пытался, я поняла примерно четверть. С нетерпением жду, когда на широкий рынок выйдут игры каких-нибудь инсектоидов. Вот уж будет крышеснос…
– В нашем случае иначе хотя бы в том, что мозг физиологически той же расы. Но я понимаю, что ты имеешь в виду. Программирование трилюминария на изменение тела при сохранении прежнего сознания…
Лаура кивнула. Как ни хорошо работал кондиционер, в вагончике было всё-таки жарковато, и Давастийор в эти дни регулярно являл собой невозможное зрелище полуголого лорканца, а сияющий на его груди трилюминарий невольно притягивал взгляд.
– Да уж, менять сознание на лорканское – это было б уже как-то… Конечно, надо отдать справедливость, мы потому сейчас имеем возможность так над ними ухохатываться, что они как-то больше стали выползать со своей богом отмеченной планетки в большой мир. Пусть и разливаются по поводу и без о своей исключительности и богоизбранности, но выползают же. А привычки так быстро не искореняются. И вот вы каждый раз учите язык, географию, ещё и историю…
– Как правило, цель того стоит. Хотя учить лорканский было не лучшим эпизодом в моей жизни.
– Очень сложный?
– Для меня да. Но дело не только в языке как таковом. Чтоб быть убедительным как лорканец, нужно знать хотя бы пару десятков строчек из различных поучений, наставлений и гимнов, чтобы вставлять их по всякой ситуации. На самой Лорке пришлось бы ещё тяжелее…
– Ну, здесь-то можно их и из головы сочинить, разве нет? Кто здесь знает все лорканские священные писания?
– Лениво, если честно. Выглядеть по-лоркански ещё не значит мыслить по-лоркански, как это ни удивительно с мозгом, имеющим вполне лорканскую структуру.
Впереди что-то загремело.
– Лаура, твою мать! Ты могла б светить вперёд, а не куда пришлось? Очень рада, что вы нашли общие темы для светских бесед, таких своевременных сейчас, но катить нашего мудрого руководителя по такой поверхности и так вид наказания, так ещё и не видно ничерта! Вообще уж простите, что порчу всем настроение, но сколько ещё мы планируем идти? Мы уже до Насулхараза дошли или ещё нет?
– Насулхараз в другой стороне, – флегматично отозвался Давастийор.
– О, спасибо за уточнения! Тогда куда путь держим и как долго? Ну, как закончится наш путь, если камень здесь действительно есть, всем понятно, а вот если нет? Когда планируется это признать – когда устанем, когда состаримся? Когда фонари сядут?
Ан’Вар поднял от планшета, где фиксировал их путь, рисуя своеобразную карту подземелья, взгляд, в котором усмешка в сумраке блеснула зловеще.
– Вы так бесстрашно сеете в нас сомнения в способностях вашего родственника, что я сомневаюсь в вашем рассудке, мисс Эштен. Если вы больше не будете нам нужны – кто вас здесь найдёт, сами-то подумайте? Даже если мы вас не убьём…
– Энжел, я всегда ценил ваш с Дебби здоровый скептицизм, он бывает действительно полезен, когда надо опуститься с небес на землю, но вот конкретно сейчас мне – не надо. Сейчас нам нужно найти этот проклятый камень, и подгоняя меня, ты достигаешь прямо противоположного эффекта.
– То есть, ты прямо всерьёз уже убедил себя, что способен его почувствовать?
Майк страдальчески возвёл глаза к низким и неровным тёмным сводам.
– Энжел, тебе не кажется, что что-то делать в любом случае лучше, чем не делать ничего? Я могу сейчас довериться только этому необъяснимому чувству внутри, которое говорит, что до камня мы доберёмся. Что мы здесь не напрасно, в общем говоря. Но когда ты сосредотачиваешь меня на этой мысли, конечно, я уже не могу быть ни в чём уверен. Я тоже взрослый и вполне современный человек и в сказки вовсе не верю.
Девушка повернулась к тилонам, выразительно выгнув бровь.
– Серьёзно, вот этого вам достаточно, в качестве гарантий, чтобы ринуться чёрте куда и чёрте на сколько?
– Мы тилоны, мисс Эштен, бродяги в пространстве и времени. Зыбкость гарантий нам не в новинку, и компенсируется величиной выигрыша. Те, кто не охотится за легендами, и сами едва ли станут легендой.
– Легенды… – едкость голоса Энжел стремительно повышалась, – а кстати, среди кого? То-то половина галактики о вас раньше не слышала!
– Достойное замечание со стороны того, кто знает эту галактику преимущественно посредством Стеллар-ньюз. Но теперь-то о нас слышали даже там. Можно гордиться.
Лаура нервно переступила с ноги на ногу, свет фонаря полоснул по стене.
– Ребят, а можно как-нибудь ругаться и одновременно идти?
– А можно, наверное, и орать немного потише, – дружелюбно оскалился Давастийор, – устойчивость этих сводов мы не знаем.
Лаура отвела взгляд от его лица и побледнела – в произвольно брошенном её фонарём на ближайшую стену пятне света было хорошо видно сыпящуюся сверху густую струйку песка…
– Не верится… Неужели мы в конце пути? Он не был лёгким, этот путь, видит бог, не был…
Конструктивное родство с полуразрушенным кораблём в лесах Деркты наблюдалось, но этот выглядел, конечно, гораздо живее. Что сказать, столетия, прошедшие с накрывшей два мира катастрофы, прошли для разных групп выживших очень по-разному.
– Не факт, что конец, – улыбнулся Дэвид, стягивая перчатку, – мы ведь не можем даже предполагать, что откроет нам эта дверь. По обмолвкам из прошлого, да и настоящего, это можно только смутно представить.
– Аскелл лопнет от злости, – расхохотался Хуан-Антонио.
Викташ прищурился, сделав ладони козырьком.
– Смотрите, ну, вон и ребята! Как раз успевают к торжественному моменту!
Дэвид обернулся тоже, присмотрелся к снижающимся, в золотисто-оранжевом мареве, истребителям… затем судорожно скребнул рукой воздух, и ближайшая машина медленно, аккуратно ушла носом в песок.
– Это не ребята. Это тилоны.
Процессия загудела. Никто, впрочем, не пытался опротестовать – пожалуй, с учётом того, что они уже видели, некоторым здесь можно просто верить на слово.
– Что? Ах ты ж чёрт… – Вадим и Викташ выхватили оружие, рефлекторно, конечно – попасть отсюда, и этим, было б верхом наивности надеяться.
– Вопрос времени… Кажется, их не очень-то много… – Дэвид закусил губу, и второй истребитель так же ушёл на экстренную посадку. Но третий сумел заложить неожиданный вираж, из которого вышел над самыми головами полицейских, и выстрелил… Это были не бортовые орудия «Фурий», успел отметить Вадим, прежде чем увидел, как опадает на песок Дэвид Шеридан…
Так мог бы упасть сгоревший в воздухе лист. Скорчившаяся на серо-жёлтом песке мумия не могла быть Дэвидом… Истребитель всё же ушёл в крутое пике, Викташ, заорав на дразийском, метнулся туда, куда он, предположительно, упал…
– Он… жив? Жив, но… – Ли’Нор резко выпрямилась, – Дрим! Дрим, быстро! Хватай его на руки и неси на корабль! Это тилонское оружие… Одна из этих их передовых штук молекулярного действия. Возможно, какие-то считанные часы, чтобы спасти его, у нас есть…
– Нет, если б это была не моя вина, мне не было б легче. Но это моя, так что мне хуже некуда.
Майк бросил на Энжел, опустошённо откинувшуюся на бугристую стенку огромного камня и баюкающую на коленях ободранные руки, тоскливый взгляд, ещё раз подтянулся на руках и схватился за ближайший булыжник размером чуть крупнее кулака.
– Хотя вообще-то вина твоя, – продолжала Энжел, прикрыв глаза, – твой авантюризм, твоя навязчивая идея, которую ты с чего-то посчитал любовью. Будем уж честны. И ради неё мы все тут должны умереть. Я понимаю, чем ты им так понравился.
Майк примерился и довольно красиво вкатил булыжник в ряд таких же у дальнего выступа неровной, словно рубленной бешеными ударами топора, стены. Можно б было, как будто, и не усложнять, но кидать тут что-то они уже остерегались, после того, как стены ещё пару раз вздрогнули. Следующий…
– Мы пока ещё не умерли. И нет оснований думать, что Билл и Лаура непременно под завалом.
Энжел посмотрела на него, болезненно дёрнув обильно украшенными ссадинами пальцами с обломанными ногтями. Кажется, она как раз не сомневалась.
– Разойдитесь, – мурлыкнул Ан’Вар, снова вытягивая длинный тёмный цилиндр. Возможности маленького портативного антиграва были ограниченны, и тратить их старались с умом, убирая наиболее крупные, неподъёмные вручную камни. Антиграв перегревался и какое-то время отдыхал, тем временем трое пленников земных недр продолжали работать руками. Сперва, конечно, энтузиазма было побольше, даже у Энжел, то и дело осторожно ощупывающей бесчисленные синяки – падающие камни поколотили её обильнее всех. Но они работали, по самым скромным представлениям, уже два часа, а завал и не думал кончаться. Лучше всех держался, естественно, Ан’Вар, хоть в скудном свете видно было, что по его виску стекает струйка крови – досталось и ему. Тем не менее, он беспечно насвистывал, перетаскивая булыжники как можно дальше – когда они выбьются из сил, им потребуется свободное место рядом. Да сколько может длиться этот чёртов завал…
– Там что, всё это ответвление обрушилось? – пробурчал Майк.
– Столетия, значит, туннели стояли, нас, видимо, ждали… Ну, если вам станет легче, когда мы откопаем чьё-нибудь тело, то пожалуй, ещё покопаюсь… Просто сидеть и ждать смерти всё-таки тупее гораздо, надо сначала вымотаться как собаки.
Ан’Вар скатывал средней величины камни с вершины завала, почти стараясь не задевать ими копошащихся внизу спутников. По тилонской, видимо, нелюбви работать без размаха он скинул куртку, накладывал в неё сколько мог камней и в этом импровизированном мешке носил их к стене, попутно проверяя, не остыл ли перегревшийся антиграв. Майк вздохнул, снова вгрызаясь пальцами в хаотическую смесь песка и разновеликих камешков. Он бы тоже не отказался так… но пожалуй, его слабые ноги пока не удержат с грузом. Спасибо, что в принципе слушаются.
– Почему ты рассматриваешь как заведомо невозможное, что мы прокопаем этот завал? Он совершенно точно не бесконечный.
– Ага, и мы тоже, – Энжел запустила в сторону стены очередной кегельный шар и снова обернула ненавидящий взгляд к возвышающейся перед ней тёмной груде, – нас так удачно завалило в тупике. Даже если мы не ускорим процесс, вызвав новый обвал – мы в конце концов задохнёмся.
– Я не думаю, что тупик полностью глухой. Дальние верхние углы не получилось просветить, мне кажется, где-то там есть щель. Потому что я пока не ощущаю, чтоб концентрация углекислого газа здесь существенно повысилась, а должна б.
Энжел покосилась в сторону фонаря, кое-как укреплённого на стене. Фонарь при обвале тоже получил контузию и его яркость существенно снизилась, а периодически он принимался тревожно мерцать, заставляя нервничать, наверное, даже показно спокойного тилона.
– Все тут смотрели фильмы про археологов и охотников за сокровищами? Ну, что там смотрел Ан’Вар, я растерялась бы предположить, а вот ты-то явно смотрел. Я тебе рассказывала про Оскара с параллельной группы, так вот он этой темой прямо бредил. Ну, на момент нашего знакомства. Раз по пьяни признался, что мечтает стать «чёрным копателем». Хорошенькое дело, а? Денег у семьи куры не клюют, в принципе можно вообще ничего не делать, он это не ради денег, а ради романтики. Острые ощущения, открытия, всё такое… Его папаша в университет-то запихнул, чтоб как-то занять дурака, чтоб действительно чего-нибудь не отчебучил. Ладно, что он с дружками раз отправился в Перу или куда-то вроде того, к заброшенным городам, с полдороги вернули… Оттуда всё же вернуться реальнее. Думаю, надо шире в новостях освещать эти случаи, когда находят вот так заваленных искателей приключений. Не жалеть подробностей. А то просто слова – «задохнулись», «умерли от голода», «поубивали друг друга» – они не отражают. Воспроизвести в рассказе картину многодневной агонии – всё же нужен талант… Не каждому удаётся так, чтоб пробрало и мозги на место встали.
– А что теперь с Оскаром? А то ты что-то о нём в прошедшем времени.
– Ну, в академотпуске надолго. На аэрокаре разбился как раз накануне сессии. Хорошо так разбился, черепушку по кусочкам собирали. Их там трое было, все трое с такими переломами, с которыми раньше сразу в морг отправляли. А ведь вытянут их… Родители денег не пожалеют на полудурков. Может, хоть это их заставит что-то переоценить, конечно…
Майк просунул ладонь в образовавшуюся щель и осторожно дёрнул, пытаясь выдернуть крупный камень из песка. А нет, кажется, слишком крупный… надо дальше разгребать…
– Лихачить нехорошо, и всё такое. Но вот брат Лауры особо не лихачил. Несчастный случай, да. Не сказать, чтоб потеря становилась меньше или больше от того, виноват ли человек в том, что так произошло. Я имею в виду, в центре всего стоит тот факт, что человека больше нет, а всё остальное детали. Легче или тяжелее будет, если можно будет ругаться на того, кто больше не услышит, что он был так безрассуден? Ужасно и отвратительно, когда в туннелях заваливает таких, как мы, бездельников, которые полезли и нашли свою смерть. А когда нормальных, порядочных археологов, или шахтёров? Тётя Лауры, опять же. Чудом хотя бы жива осталась. Это, вроде как, понятно, это профессия, приходится? А перед лицом смерти разница в чём? Так ведь недалеко до упрёков к тем, кто выбирает опасные профессии. Но кто-то должен их выбирать.
– Я тебя, Майк, не понимаю.
– Да, не понимаешь. И Оскара этого тоже… И цени это счастье, Энжел.
Камни провернулись под коленями, и Энжел яростно прошипела, сбороздив аккурат прорехой в рукаве по острой грани.
– Деньги дают человеку многое, Майк, но всё-таки не дополнительные жизни. Однажды все чудеса современной медицины просто не успеют.
Майк убедился, что камень, пожалуй, великоват для его усилий, и обернулся к Ан’Вару, вопрошая взглядом, как там антиграв.
– Да, деньги дают многое. В том числе опьянение и чувство вседозволизма, ввиду немалой всё-таки вероятности выбраться там, где бедный не выберется. И они же дают такую тоску, которую так хочется утопить в космической бездне или в недрах земных.
– Тоску? Тоску?!
– Давай просто остановимся на том, Энжел, что в нас семейное положение вызывает всё-таки разные эмоции. Не думаю, что мы нашли хорошее время развивать эту тему.
Девушка нарушила установленное правило, со злостью запустив очередной булыжник в сторону отвала.
– Да, мы ведём не те разговоры. Мы должны поддерживать друг друга, говорить что-то доброе и даже пафосное… Но правда в том, Майк, что я не верю, что в такой ситуации кто-то действительно так говорит. Люди не таковы. Если им удаётся спастись – то конечно, можно врать с три короба о высоком товарищеском подвиге. Не открывать же перед всем миром свою слабость, жалкость своей натуры… А о чём были разговоры тех, кто так и умолк в тюрьме, из которой не было выхода? Мы не можем этого знать. Мы придумываем то, что нас утешит. Но содранные о стены ногти, нанесённые друг другу раны, затянутые на шее петли говорят о другом…
– Не хочу быть банальным, Энжел, но может, всё дело в том, что у тех, кто дольше не падает духом и держит своих демонов в узде, больше шансов на выживание?
Он бросил вслед за ней взгляд на снова тревожно мигнувший фонарь. Да, если он погаснет – вот тогда они познают, что до сих пор это было лишь тенью отчаянья…
– Разойдись, – тилон снова взмахнул своей волшебной палочкой, и валун размером примерно с две Майковы головы всплыл из обхватывающего его песка, как Афродита из пены.
– Сдаваться сразу – не принято, да, – она глянула вверх, где тонула в сумраке вершина груды камней, и не видно было, где она смыкается со сводами, – неприлично… Но какая будет разница, когда мы умрём – сразу мы сдались или чуть погодя? А мы умрём, Майк. Умрём, смотри правде в глаза. Мы на километры под землёй в той части пустыни, где проезжает редкий дурак, мы заперты завалом в тупике. Даже надежд, что кто-то найдёт наши кости, не слишком много. Сколько до нас тут никого не было? Столько может не быть и теперь. Мы тешим свои иллюзии просто для того, чтоб не впасть в помешательство, занимаем свои руки для того, чтоб не вцепиться друг другу в горло.
Она обхватила голову руками и заплакала. Ан’Вар аккуратно обогнул её и снова принялся наполнять свою куртку камнями.
– Энжел. Зачем ты пошла со мной? Ты легко могла сейчас здесь не быть. Ан’Вар и Давастийор катили бы мою коляску без явного удовольствия, но всё же справились бы с этой миссией, думаю.
– Да! Да! – слёзы потекли из-под спутанных волос грязевыми дорожками, – я не могу об этом не думать, потому что это правда. Вспоминая через много лет в кругу семьи о так и не вернувшемся тебе, я б так корила себя, что отпустила тебя одного, что теперь вот живу, дышу искусственной атмосферой Марса, вкусно ем и пью на очередном семейном торжестве – и так была бы счастлива, что мне-то достало благоразумия! И мама, да… Под её виной, что не уберегла тебя, прозевала – жила б та же радость, что это случилось не с ней. Вина… да переживают как-то люди такую вину. Всё переживается, кроме смерти. Такая вина становится чем-то вроде семейного фетиша – да в куче семей такое есть, кто грызёт себя из-за того, что вовремя не оказался рядом, кто из-за не сказанных вовремя слов… Она становится дополнительной семейной связью. Что-то тёмное вообще гораздо лучше связывает людей, чем светлое. А уж если б мне удалось не пустить с тобой Билла… сложно и представить, что б тогда было. Вряд ли мама хоть раз не сказала б мне, что я выбрала его, не тебя.
– Но ты ведь выбрала б. Ты и здесь потому, что боялась, что он попрётся со мной. Ведь отпустить меня одного грозило ему неприятностями от Дебби.
Энжел кивнула, тени от прядей волос скользнули по чёрным рекам на щеках.
– Хорошо тебе… Ты одержим своей идеей, и всем готов рискнуть ради неё – и собой, и нами. Едва ли твоя вина могла б быть сильнее досады, если б твоя цель не была достигнута. И едва ли твоя радость от того, что остался жив, могла б быть сильнее.
– Нравится тебе это или нет, Энжел, но правда в том, что тебе тоже хотелось сбежать от этой жизни. Конечно, поменьше, чем этому твоему Оскару, но всё же, в один момент ты этому порыву поддалась. А дальше уже гордость не дала б повернуть.
Она снова яростно и тоскливо заскребла тёмную груду, несколько камней из-под её ладоней с бодрым стуком скатились вниз, один подкатился почти к ногам повернувшегося с полной курткой тилона.
– Мы за эти годы чертовски устали друг от друга, от всего того, что нельзя говорить… Но разве можно было позволить тебе избавить нас от тебя? Нет, никак нельзя. Как же я порой была зла на мать, что она на это всё пошла… Жили б и дальше на Земле, тоже имели б какие-то проблемы, уж точно долго считали б жизнь сломанной после смерти папы… Но этого всего не было бы. Не пришлось бы убеждать себя, что нам совершенно всё равно, что люди смотрят на нас как на удобно устроившихся при больном и богатом родственнике. «О, Энжел, твоя мать, несомненно, большая молодец. Семья – это главное. Всё это, что было в прошлом, надо уметь забывать и преодолевать. Никакие нанятые за деньги люди не заменят заботы родных людей»! – она скривилась, – кого это могло обмануть? Я в их глазах ясно читала – мама большая молодец, обеспечила дочке будущее. Бабушка была порядочная сука, но мы забыли-проехали, не ради высоких соображений родной крови, конечно, а ради отличной денежной компенсации. Все так думают, все! Ты можешь говорить, что бабушка вообще-то не бросала маму, развод Земли с Марсом был дольше, скандальней и эпичнее, развод дедушки Франца и бабушки Лиз на его фоне сущая мышиная возня… Что вообще всё это не имеет никакого отношения к тебе. Все будут кивать и поддакивать, и радоваться, что ты умеешь говорить правильные слова, облекать семейную грязь в красивую обёртку. Их тоже хорошо воспитали… Сказать «Ну ничего, в конце концов он сдохнет и вы заслуженно насладитесь всем, что вам останется» так, чтоб это звучало как искреннее соболезнование доле инвалида. Как я от всего устала… И от того, что мне честность не позволила б сказать, что пошли б они к чёрту, эти деньги… С деньгами многое иначе, чем без них. Можно о многом не беспокоиться. Учиться где захочешь, ездить куда захочешь, решать всякие мелкие проблемы, не тратя время на их обдумывание. Ладно б, этого в моей жизни и не было, но имея это, тяжело думать о том, что могло и не быть. Конечно, мама всеми силами старается избегать лишних трат, я иногда ей за это благодарна… А иногда это страшно раздражает. Потому что это ничего не изменит. Только дополнительно бросает тень на тебя, хотя никто в здравом уме не скажет, что тебе чего-то жаль для родственников. Из этого положения нет приличного выхода.
– А можно узнать, почему нужно постоянно думать о том, кто там как тебя воспринимает?
Энжел покачала головой, с болезненной гримасой зажимая пальцы, из-под ногтей которых сочилась кровь.
– Да, ты-то не думаешь. Ты такой. Когда ты инвалид, смысл-то волноваться о том, как на тебя смотрят, тут всё как-то однозначно… Вместо тебя мы с мамой все эти годы изводили себя.
– И ты ненавидишь меня теперь за это? Ну, и что дальше?
– Ну, если на то пошло, ненавижу и маму. Втемяшилось же ей это всеобщее примирение и воссоединение семьи. На кой она была бабушке, которая была уже одной ногой в могиле? Потешить напоследок её эго, снять с сердца тяжесть проведённых врозь лет? Да я б сказала, она была вполне утешена другим материнством… Или тебе? Что, ты действительно не был бы счастлив, если б за тобой не ухаживали родные по крови люди? Тем более, положа руку на сердце, строго в смысле ухода больше для тебя сделала та же Лурдес, вот её б ты и любил. Мы что там делали вообще? Какому идиоту первому пришло в голову, что должно быть очень горько жить врозь с каким-нибудь родственником? Вон Билл своего отца видел один раз как-то случайно, и совершенно не тоскует, там не по чему тосковать. Ему матери вполне достаточно. Меня сейчас утешает только одно – если мы оба тут умрём, мне не придётся терпеть все эти взгляды и обтекаемые фразы… о твоём таком удачном завещании. А мама – ну, как-то справится. Она должна была быть готова к чему-то подобному, когда примазывалась к богатой семейке.
– Энжел, ради всего святого, хватит!
– Нет, дорогой, это тебе хватит! Слушать не желаю, насколько все эти деньги для тебя прах земной! Согласись, без этих денег ты не смог бы позволить себе подобную авантюру…
– Автостопом бы поехал, – зло выплюнул Майк, – в период ремиссии…
– Замечательная штука эти ваши чувства, – Ан’Вар взвесил на ладони антиграв, всё ещё, видимо, недостаточно холодный, и вернулся с курткой к завалу, – какой виртуозный и замысловатый способ отравить жизнь и себе, и другим!
– «Эти наши чувства»?! – с готовностью взвилась Энжел, – прямо у вас совершенно нет чувств – привязанностей, обид, ревности, любви? Я понимаю, сейчас вы очень заняты охотой за всеми этими замечательными артефактами, но чтоб вообще?
Тилон вкатил на куртку несколько булыжников и свалил сверху следующие.
– Наблюдать за вами, конечно, занятно, а вот жить так – пожалуй, нет.
– Как он? Он жив? Он поправится?
Дайенн вздохнула.
– Не знаю. Я сейчас ничего не могу вам ответить. Прежде всего потому, что не могу понять, что с ним. То, что происходит с клетками его тела, мне незнакомо и необъяснимо. Их структура, их природа меняется… таким образом, какой мягко назвать немыслимым. Пока изменения составляют, в отдельных тканях и органах, от 30 до 40%, предполагаю, что когда процент изменённой ткани перевалит за 50 – жизнедеятельность… будет больше невозможна.
