Текст книги "Ключ Всех Дверей. Бракирийский след (СИ)"
Автор книги: Саша Скиф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 41 (всего у книги 113 страниц)
– Я очень хорошо понимаю вас, Гидеон.
– Почему мы не отбыли вместе с экипажем Агмера? Путь сейчас относительно свободен… А мы тут сидим на задницах ровно и практически без связи. Мы даже не можем связаться с «Серым крылом»… И вот это меня тревожит, потому что они уже должны были выбраться. Если только…
Лицо нефилим расцвело сложноописуемым выражением.
– Вот поэтому мы тут и торчим, Гидеон. Мы рассматриваем все варианты перемещения к Ракуме, легальные и не очень. Потому что «Серое крыло» сейчас – на Ракуме.
– Какого чёрта?
– Драал передал им ту же информацию, что нам. Он, увы, сейчас совершенно не в состоянии отслеживать происходящее на Ракуме, возмущения сейчас там очень сильные… Но он тоже полагает, что «Серое крыло» там. Почти уверен в этом. В ближайшей округе не так много мест, куда не проникает взгляд Великой машины и куда они при этом могли бы отправиться.
– Вот дерьмо…
Из большой гостиной, оглушительно хлопнув дверьми, выбежала Талик.
– Талик, что-то случилось? Плохие новости?
Гроумка замерла на полушаге.
– Да так… Не очень хорошие. Они посылают на наши корабли истребители, начинённые взрывчаткой. Сволочи… Корабль отца повреждён, его предлагали отвести в безопасное место, он не хочет, говорит, в финальном бою полководец должен быть на передовой… Эскадре Зааса вот совсем туго…
– Но вы-то что можете сделать?
– Да уж что-то могу.
– Совсем весело… – пробормотал Гидеон, когда дверь за Талик захлопнулась.
Ли’Нор раздражённо отмахнулась от его сетований.
– Тихо, похоже, новое сообщение от Драала.
– Что там?
– Сейчас… Вот, пожалуйста, лейтенант Гидеон, примерно то, ради чего мы здесь, как вы выразились, торчали всё это время. Корабли тилонов замечены на границах хуррского сектора, в частности, в окрестностях Хитки…
– Что возвращает нас к вопросу о разрешении с хуррской стороны.
Ли’Нор подняла на него повеселевший взгляд.
– Ну, уже не совсем так, Хитка – хоть формально колония и хуррская, но наполовину существует благодаря торговле с Ранкезой, так что понятно, чей тут прямой интерес. К тому же, кроме собственно тилонских кораблей Драал заметил хуррский и гроумский корабли, которые тилоны, видимо, вели под конвоем… В общем, Так-Шаой, понятно, сейчас несколько занят, чтобы лично дать нам одобрение на эту вылазку, но тут среди его замов найдётся, кому. Считайте, корабль у нас есть.
Гидеон задумчиво поскрёб подбородок.
– Корабль – в единственном числе? Не маловато ли будет, если они там… во множественном числе?
– А вот на этот счёт у нас на борту корабля будет лекоф-тамма Колменареса.
– А нам его кто-то даст?
– Честно? Не знаю наверняка, конечно. Ну, аргументами в нашу пользу будет то, что без Колменареса, в общем-то, он всё равно бы тут стоял в ангаре памятником самому себе, и что направляясь туда, мы устраняем и возможную угрозу для Ранкезы. Марга Тейн, конечно, сейчас стянула все силы к Громахе, и колонисты как будто побеждают, но… зря что ли, в самом деле, здесь оставили хотя бы этот минимальный резерв? Потому что ожидать удара по Ранкезе всё ещё можно, вплоть до того времени, когда Так-Шаой победит… если он победит… и вот мала ли вероятность, что именно со стороны хуррского сектора, конкретно – с Хитки? У Марга Тейн там тоже может быть сколько-то агентов. Брать с собой туда много кораблей – нерационально, мягко говоря, бросается в глаза. А вот корабль и лекоф-тамма – это и эффективно, и изящно. И планету без прикрытия не оставим, и там… сделаем кое-что и для себя, и для них.
Гидеон запустил пальцы в волосы, массируя не впервой гудящую голову.
– Проще говоря, пользуясь тем, что Хитка от Андромы куда дальше, чем Ракума, и прикрываясь, если что, Так-Шаоем и финансовыми и политическими интересами Ранкезы? Нда, я б, конечно, предпочёл вообще покинуть как можно скорее эти чрезмерно весёлые места и… не возвращаться сюда, желательно, никогда… Ну, попытка-то не пытка… Что угодно сейчас лучше, чем продолжать здесь дальше высиживать…
Когда через несколько часов Гратаскнаф и Такримошотто вернулись, довольные настолько, что чуть ли не подпрыгивали, Софья едва подавила желание их расцеловать. Молодой рабочий в устряпанном болотной тиной комбинезоне, немного, кажется, ему великоватом, взволнованно всплёскивая руками, что-то отрывисто, прерывающимся от волнения голосом доложил, его спутник, хохоча, перевёл полицейским:
– Дело сделано. Говорит, никогда и не думал, что когда-то в жизни придётся нарочно изображать растяпу… Интересно, хоть похоже получилось-то?
Вадим хлопнул молодого рабочего по плечу.
– Насколько я смог оценить отсюда, через оптику – похоже.
– Ну, сначала мы, значит, ни шатко ни валко тянули вроде как, – подключился Гратаскнаф, комбинезон которого так же хранил следы тесного и недавнего общения с болотом, и так же от уровня чуть ниже пояса – где кончаются высокие болотные сапоги, которые они оба уже скинули в мойку, – больше изображали, то есть, что тянули… Ну, один порвали, то есть, ага. Эх, хороший трос был… Прямо сердце кровью обливается… А второй это… ну, раскачали и крюк отпустили, вроде как, сорвалась она там с него… И вроде как, шарили-шарили, а снова этот крюк зацепить не смогли. Поковырялись там для виду и пошли, значит, типа докладывать.
– Вряд ли она так уж быстро начнёт погружаться обратно. Болото – всё-таки не вода, это вязкая структура… Но хоть какой-то выигрыш это нам даёт.
– А вот так. Пускай сами помучаются, пытаясь подцепить там её, мы-то долго мучились… А то умные, на готовенькое, на чужую работу… Эх, аж даже грустно как-то. Поработать даже захотелось! Но что ты будешь делать, никак. За торф-то нам сейчас тоже не взяться – у нас то, что заготовлено, ещё не вывезли, да и тем более парней у нас – двое пропало, а двое вон… по комнатам сидят…
– Ну, теперь остаётся ждать вечера. Вечер покажет…
Лионасьенне с трудом фокусировала зрение – она провела в лекоф-тамма безвылазно более тридцати шести часов, и сейчас без него чувствовала себя… неестественно. Словно голая. Даже, наверное, хуже, чем голая.
Всё тело болело. Так, словно от него отрубили много-много частей. Так, что наверное, ни одного живого места не осталось… И был бы порыв накричать на Верма и его ребят за то, что забрали её, вытащили… Но, во-первых, сил кричать не было, во-вторых – сама понимала, видела, какие повреждения получил лекоф-тамма, пока она, практически прикрывая отряд собой, вела его через заминированное поле космического мусора, а потом отбивала первые, самые яростные атаки защитников гиперпространственных ворот. Дело стоило того, ворота были отбиты, силы врага дрогнули и предпочли отступить туда, где их позиции, как они считали, крепче, а их фронт соединялся сейчас с фронтом Виргинии Ханниривер, а часть их кораблей смогут пойти на помощь Так-Шаою, который со своим сильно поредевшим отрядом уже прорвался к планете… Можно, конечно, не сомневаться, что свою лепту она внесла, но всё же ей было до смертной тоски жаль, что она не увидит всего до конца. Что не погибнет в бою, неразрывно с машиной… Глупо и пафосно, но в самый раз для ситуации…
Кто-то что-то говорил, кажется, про неё, про то, что её состояние – критическое, потому что синхронизация с машиной всё ещё остаётся высокой, выше, чем допустимо в разъединённом состоянии, то есть, тело всё ещё принимает сигналы повреждённого механизма, а система уже не в состоянии их адекватно заблокировать, защитить пилота…
Для чего ещё рождается боевая машина, как не для того, чтоб однажды умереть в огне? Перед глазами, как живое, встало лицо Самастаньяра. «Они говорят – бессмысленно… А разве не бессмысленно умер ты? Так какое право имею умирать осмысленно я? Какое право я имела жить всё это время?»
Взгляд выхватил странное лицо… Лицо, которого тут быть не должно. Талик?
– Лионасьенне, слышишь меня?
Лорканка нашла силы на слабый кивок.
– Лишнего не говори, ситуацию по фронтам знаю, сообщили уже. Ребята пусть поддерживают отца, теперь это главное. Теперь мы среди них шороху навели, теперь прорвёмся… Заас с ребятами – вот кому плохо…
Лионасьенне снова кивнула. В финальной битве, где так многое поставлено на карту и так важно просчитать действия противника, не обходится ни без просчётов, ни без жертв. Так-Шаой полагал, что основной удар примут те отряды, с которыми он, специально из этих соображений, отправил лекоф-тамма. Нет, им, конечно, пришлось очень непросто… Но едва ли тяжелее, чем ему самому, или прикрывающему его отряду Зааса, который сейчас из последних сил сдерживал наступление «специального отряда»… Специальные они у Маргуса, понятно, все, подумала Лионасьенне, но эти-то – неприкрытые смертники. Неизвестно, кем Маргус их комплектовал – босотой, каторжанами или «свежими» еретиками, но оставил им явственно только один выбор – умереть, унеся с собой жизни как можно большего количества повстанцев, для чего корабли и были так щедро начинены взрывчаткой – и корабли-носители, и истребители. Маргус, видать, правильно угадал, где именно пройдёт корабль Так-Шаоя, и вознамерился срубить повстанческой гидре самые главные, решающие головы… Ему это почти удалось. Так-Шаою с несколькими кораблями удалось прорваться, Заас с остальными образовал «живую стену», которой на какое-то время удалось даже заставить «эскадру смерти» отступать, но сейчас дай бог было как можно дольше оставлять их на месте. Отряд Зааса тоже кое в чём был особым – в оснащённости большинства кораблей луматским устройством, генерирующим лазерную сетку, ласково величаемую «паутинкой». Пролететь через эту сетку ни один корабль не мог – сеть захватывала его, как паутина муху, выкачивая его энергию, поглощая энергию выстрелов. Имея множество достоинств, устройство имело главный существенный недостаток – оно поглощало энергию активировавших его кораблей так быстро, что при данном их количестве, без внешней подпитки, могло действовать в течение не долее трёх часов. Впрочем, противник-то об этом не знал, поэтому подпитка была. Каждый выстрел и каждая новая «муха» давали отряду возможность ещё несколько раздвинуть «сетку». Правда, очень неприятно резонируя при этом по кораблям-генераторам, но это уж мелочи. Паутина, убивающая и жертву, и паука, что поделаешь.
Существовала реальная возможность «обогнуть» сетку, бросившись одновременно врассыпную, но корабли-носители, прекрасно зная об этом, регулярно меняли конфигурацию сети, да и маневренность в мусорно-астероидном поле, на котором удалось запереть смертников, была не ахти. Поэтому ситуация была просто на измор. Время от времени какой-нибудь из кораблей противника, у пилота которого сдавали нервы, предпринимал попытку прорыва – которая кончалась увязанием в сети, или попытку обходного манёвра, которая кончалась, соответственно, столкновением с астероидом или космическим мусором и детонацией взрывных устройств. «Всё-таки правду говорят – беречь окружающую среду надо, – невесело усмехнулся Заас в одном из последних сеансов связи, – не нагадили б тут так – не оказались бы сейчас в ловушке». Теперь связь была уже невозможна – оставшейся энергии кораблей на неё уже не хватало.
– Лионасьенне, – Талик взяла лорканку за руку, – послушай, сестра… Много ты добра нам сделала, надеюсь, и мы тебе сколько-то… Позволь мне взять твой лекоф-тамма и отправиться туда, к Заасу и ребятам. Дело там совсем плохо, ты знаешь.
– Талик… ты же не можешь им управлять… Уже и я не могу, он слишком…
Гроумка кивнула.
– О том и думаю. Ты говорила – помещение гроума в лорканский лекоф-тамма приводит к взрыву… но ведь не сразу же? Мне б только чтоб кто-то меня туда доставил… Лекоф-тамма маленький, юркий, он сможет туда, за сетку просочиться, в самую их гущу. А там уж можно и взрываться… Они ж не поймут, что там, внутри, не правильный пилот, а кто попало, увидят только, что повреждённый, ослабленный лекоф-тамма, были бы мозги, так подумали, что раз один в поле воин, то у него граната в кармане… Но сдаётся, мозгов у них сейчас нет больше. Они ж наоборот накинутся… Может, не всех уничтожу, так большую часть. Может, не всем ребятам спастись удастся, так хоть кому-то.
Лионасьенне криво улыбнулась. Кто-кто, а она понимала, и отговаривать не стала бы.
– Возьми. Конечно, возьми. Лучший путь для машины… Лучший путь для её сердца…
Лионасьенне, понятное дело, была единственной, кто возражать не стал. Общим рефреном поднявшегося на корабле гвалта было – что совершать самоубийство в самом что ни на есть прямом смысле здесь Талик никто не позволит. Костьми лягут, но с корабля не выпустят.
– Молчать! Я Так-Шаоя дочь, если не забыли! Сама решаю, что делаю! И машина эта, если не забыли, отцу моему принадлежит! А чего хотите – подождать, пока сетка разрядится, и эти смертнички отцу или вам в спину бы дохнули? У вас ещё здесь не все перебиты, а вас и самих уже не столько, сколько выступало с Ранкезы. Я вам три свежих корабля привела, вот, давайте… Заняться, что ли, тут нечем? Молчать, я сказала! Полечу – я! Моё дело, моё, ясно?
– Госпожа Талик, уж простите, – помотал головой – выглядело это довольно глючно, потому что шея была примерно той же толщины, что голова – капитан Верм, – но влезть в эту машину только для того, чтоб взорваться, и любой другой из нас с тем же успехом может. Ни к чему рисковать женщине, тем более вашего ранга женщине.
– Это ещё что за соображения, Верм? – прищурилась Талик, – вроде как, женщина – так место моё не на поле боя, а на кухне? Вроде как, летела я сюда для того, чтоб вам привет из родных мест передать? Летела я сюда потому, что Колменарес, будь он неладен, успел уже к границам отчалить, а из остальных вы ближайшие… Не говорите мне тут. У вас каждый человек на счету. Вы вот именно что солдаты, обученные, вы здесь нужны… А чтоб подорваться – вот тут и я сгожусь. Давайте, не рассусоливайте тут дальше – всё равно переубедить меня не сможете, это даже папаше моему удаётся не всегда – и лучше дорогу мне расчистьте. И гоните этих недобитков марговских, чтоб только пятки их сверкали!
– Госпожа Талик, вы это как представляете себе? Как мы в глаза отцу вашему смотреть будем, если вас сейчас отпустим?
– Гордо. Как подчинившиеся долгу и послужившие родине. А если ещё пять минут со мной тут попререкаетесь – так и смотреть нечем будет.
– Госпожа Талик… – первый помощник Верма Камур, может быть, и был, как говорили о нём, несколько… дубоват, зато детали подмечал отменно, – а… Колменарес-то тут при чём? Непременно вам именно лекоф-тамма нужен?
Талик облизнула губы, думая, продолжать ли. Впрочем… уж это-то должно их убедить.
– Нужен. Колменарес, как вы знаете, на охране Ранкезы оставался. Я на него изначально-то рассчитывала, да вот – пока я ушами хлопала, Колменарес, с ребятами-полицейскими, отправился к границам… Не успела я его перехватить. Дело нужное, не спорю – ожидать удара по планете с любой стороны можно, и с хуррской тоже, почему нет. Хоть Хитка и заявляла, что они наши друзья, если что, но вы ж знаете, дружба перекупается… Но там-то ещё бог весть, что будет, возле этой Хитки, а здесь… Наши ребята тут переговоры перехватили… Ну да, вы думали, они там совсем лаптем щи ковыряют? Вот этот отряд, который сейчас ребята Зааса держат… Им с Громахи указ поступил – подождать, пока наши выдохнутся, и – разделиться. Часть из них – пойдёт к Громахе, вам и отцу в тыл ударят. А часть – пойдёт к Ранкезе. Поняли теперь?
Вадим торжествующе взвыл, вцепившись в винты.
– Есть! Голубчик у меня в прицеле! Илмо, жми!
Конструктивным недостатком их сборного орудия, который так и не получилось преодолеть, было расположение гашетки орудия слишком далеко собственно от оптики, так что одновременно следить и стрелять было невозможно. Впрочем, реакция у Схевени была отменная.
– Есть! Попали!
– Что, падает?
– Падает!
Логично, поскольку действие происходит не в космической невесомости, то парализованный оружием лекоф-тамма летательный аппарат не завис в воздухе, а, под воздействием силы гравитации, рухнул вниз, ударившись об одну из опор козловой конструкции, на которой крепилась лебёдка, и отлетев куда-то к краю насыпи. Вадим оторвал от окуляра переполненное эмоциями лицо.
– Теперь быстро! Забандиакко, вы говорили, что мы можем взять один из ваших атмосферников…
Косматые брови хурра взлетели в ужасе.
– Сейчас? Туда, в ночь? С ума сошли?
– Забандиакко, другого шанса у нас может не быть! Мы должны захватить пилота. Может, он и не может сейчас, после нашего удара, вызвать товарищей, но до утра там нас ждать он не будет! Действовать надо – сейчас!
– Чёрт с вами, летите!
Приблизительную, разумеется, «карту аномалий» они изучили ещё днём. Вкратце разобрались в принципах управления атмосферника – машина была несложной, и после истребителей воспринималась как простейший учебный тренажёр – тоже загодя. Да и просто, действовали на адреналине, не оставляющем места сомнениям.
Ночная темнота на Ракуме, несмотря на практически полное отсутствие техносферы и мелкокалиберность её единственного спутника, который язык не поворачивался назвать луной, никогда не была полной. Слабо фосфоресцирующие болотные испарения расцвечивали пейзаж внизу готично-сюрреалистическими красками. Слабо, на грани различимого, подсвечивались контуры временных аномалий – днём это заметить было сложнее, да и ночью не всегда можно было отличить от свечения болотных туманов, но Вадим заметил пару таких мест.
– Направо! Вон он, родимый… Ага, додумался, выбрался из кабины…
Додумался – было не совсем верное слово. Главной удачей пилота было то, что он сумел это сделать до того, как в эту кабину ласково постучались полицейские. Парализующий удар лекоф-тамма заблокировал все системы, в том числе открыть кабину обычным способом было невозможно. Судя по всему, пилот разрезал замок лазером.
Стрелять сверху во-первых, было несподручно – высунуться из окна с удобным для стрельбы ракурсом было сложноисполнимо, а сам атмосферник не имел ровно никаких орудий ввиду совершенно мирного рабочего назначения, во-вторых, опасно – даже парализующим противника можно было запросто убить, если он при этом свалится в трясину, то есть, план захватить живым может пойти прахом. Вадим чертыхнулся, перехватывая поудобнее тепловизор, Схевени повёл машину на снижение. Не хотелось бы, конечно, ночных гонок по болотам с возможной рукопашной, но куда деваться…
Для осложнения ситуации одет пилот был, разумеется, в тёмное.
– Стоять, полиция Альянса! Ох ты ж твою мать, ну конечно, аргумент это для него…
Бежать по насыпи было относительно безопасно, но насыпь кончалась. К счастью, это заметил и преследуемый, и замешкался, заметив, что у самых ног блеснула вода. На расстоянии не слишком большого прыжка буйно кустилась болотная зелень, но хотя бы немного знакомого с болотом это не успокоит – под этой внешне благонадёжной растительностью может оказаться роскошная болотная трясина… Возможно, тех же двадцати метров в глубину… Вадим, опередивший Схевени, налетел на преследуемого и, сгребая в охапку, потянул назад, на насыпь. Оба рухнули в рыхлый, подтопленный болотной жижей грунт. Противник оказался несколько рослее и крепче ожидаемого, как, всё же, темнота скрадывает очертания… Оказавшийся сперва снизу Вадим получил чувствительный тычок в рёбра, извернулся, сбрасывая с себя противника, потянулся за оружием, получил удар в челюсть и каким-то чудом успел сделать подсечку. Они снова сцепились, барахтаясь. Поляну огласил вдохновенный мат Схевени, споткнувшегося о бревно и выронившего тепловизор. Под перекатывающимися по краю насыпи телами зловеще захлюпало – они опять скатились к краю. Перепачканный в болотной грязи, противник теперь ещё и легко выскальзывал из захвата. В очередной раз вывернувшись, он вскочил на ноги, Вадим, впрочем, тут же вскочил тоже. Схевени прицелился… Но не успел. Именно тилону, а не Вадиму посчастливилось в процессе барахтанья нашарить увесистую палку. И в ту же секунду Схевени ослепил луч с неба.
Сюрреалистичная картина неудачной ночной погони осталась в памяти порезанной на куски, словно острым ножом, этим лучом света. И их криками. И бессильной злостью.
– Вадим, не дёргайся! Сиди где сидишь, я сейчас…
Вадим и сам знал, что дёргаться чревато – он увяз в цепкой жиже по пояс, и ничего похожего на дно под ногами не ощущалось. Левое плечо, после блестящего удара их противника, ощущалось как один сплошной, непропорционально большой болевой очаг. Кажется, по крайней мере, рука не сломана… Невеликое утешение, когда видишь, как на твоих глазах уже почти арестованного преступника забирают прибывшие на подмогу товарищи… Схевени бросился к стоящему поблизости бульдозеру, надеясь, что крепкий моток верёвки там окажется. Несколько заготовленных, видимо, как раз на такой случай багров поблизости тоже лежало.
– Держишься?
– Илмо, они забирают его! Забирают корабль! Магнитные захваты или что-то вроде… Проклятье!
– Хотя бы тебя не забрали… Поймал? Давай!
Неизвестный корабль, цепко держа на буксире парализованного собрата, сделал над ними круг почёта, скользнув лучом по их перемазанным, злым лицам, и прошил ленивой очередью подёрнутую белёсой ряской коричневую жижу в полуметре от них. Едва ли целясь убить. Скорее, издеваясь.
– Забрали… Ни корабля… ни арестованного… – Вадим, отчаянно загребая перемежающийся мелким гравием грунт, выполз на насыпь и без сил затих, уронив лицо в пахнущую гнилью и поражением землю.
– Да… быстро они… давай, вставай. Вряд ли они вернутся проверять, утопли мы оба или нет, но кто их знает…
Со злым стоном, Вадим поднялся, и едва не рухнул вновь, ухватившись за Схевени. Тому было немногим легче – при падении он вывихнул ногу, а в процессе вытаскивания товарища набрал липкой грязи, кажется, даже в нижнее бельё, так что на обоих одежда теперь висела тяжеленной бронёй.
– Битый битого везёт… Давай, на корабль и на базу. Там уже будем думать, что дальше. В конце концов, вычислим их базу и нагрянем туда с лекоф-тамма… Они по-плохому – и мы по-плохому…
По возвращении лишних вопросов не задал никто. Во-первых, и так видно, во-вторых, Химанторек следил за происходящим всё в ту же оптику. Не за борьбой у кромки болота, на это силы оптики всё же не хватало, но эвакуацию подбитого корабля-то видел.
– В душ, – махнул рукой Забандиакко, – и – до утра. Доживём – так и выживем…
Иногда Талик казалось, что она чувствует, как движется корабль, уносящий её вместе с лекоф-тамма прочь от орбитальной станции. Но потом она понимала, что у неё просто кружится голова. Было ужасно, нестерпимо холодно. И тесно. Две вещи, из области физических ощущений, которых Талик боялась больше всего – это холод и теснота. Холода она в жизни почти никогда и не чувствовала – Варнеха, где она выросла, находится в благодатнейшей климатической зоне Ранкезы, и в особняке Так-Шаоя не бывало холодно даже в самый дождливый и ветреный день. Гроумы вообще, несмотря на очень плотную кожу и физическую крепость, не любят холод. И поскольку много плотной, тяжёлой одежды одевать на себя тоже не любят, то селиться предпочитают в зонах, где не бывает настоящей зимы. На Андроме, понятно, выбирать особо не приходится – особенно тем, кто не богат ни деньгами, ни влиянием, а на Ранкезе, где плотность населения в разы меньше, холодные арктические зоны осваиваются исключительно по производственной необходимости. Сейчас Талик, которая никогда не надевала на себя ничего теплее бархатной накидки, могла себе представить, что чувствуешь, ныряя голышом с головой в сугроб. Холод нестерпимо жёг, буравил кожу множеством маленьких свёрлышек. Кроме того, из-за совершенно ничтожной степени синхронизации с машиной она едва дышала. Словно надела на руки, ноги, голову по увесистой глыбе льда… и в этом состоянии надо было как-то умудряться жить и сохранять рассудок.
Как-то один землянин показал ей украшение – кулон из янтаря, в котором увяз паук. Вид этого украшения вызвал у Талик глубокое отвращение. Страшно даже представить, какая это ужасная смерть, а уж видеть такой образец перед собой каждый день… А теперь вот она чувствовала, как её со всех сторон сдавливает холодный студень – как эта же смола, какой она была до того, как обратилась в камень.
На некоторых планетах, при разработках ледников, говорят, находят вмёрзших животных… Хотелось бы верить, что их смерть была мгновенной, что они не слишком мучились. Талик стискивала зубы до хруста – мучительно хотелось вырваться, вдохнуть полной грудью, согреться… Она давила в себе панические всплески – не время, она ещё на корабле, они ещё не прибыли… Как научить себя притерпеться к холоду? Это же нечто самой жизни противное! Интересно, близко ли они уже… И как там ребята, держатся ли ещё… Эти мысли придавали сил – она не одна сейчас держится на последних каплях упрямства, она не одна в холоде… «Ты, главное, держись, Заас, держись, мой хороший. Ты сильный, я знаю. Главное – меня дождись. А уж вместе мы им такого огоньку дадим…»
На ногах Вадим держался с трудом, и шипел сквозь стиснутые зубы, пока Илмо стаскивал с него одежду, бросая на грязно-бежевую, потёртую-поколотую плитку – о хуррском дизайне и чувстве стиля Эркена уже высказался, доказав, что толика бракирийской язвительности у него всё же есть.
– Кажется, здорово он тебя всё-таки отделал… В кого это он обратился? В буллоксианина?
– Я не разглядел, если честно…
– Точно не сломано? Может быть, всё же Дайенн позвать?
– Нет уж, только Дайенн тут не хватало… Пока не приведу себя обратно в человеческий вид – не желаю, чтоб ещё кто-то меня видел. Тьфу, я, кажется, этой гадости ещё и наглотался… Илмо, какого чёрта… – Вадим прислонился спиной к бетонной перегородке и начал сползать по ней, – мы его упустили… Ни с чем… Хуже, чем ни с чем…
– Успокойся, – Илмо попробовал рукой воду – увы, откровенно рыжеватую, но сейчас можно было представить, насколько сильно хурров беспокоило моральное и физическое устаревание систем водопровода в сравнении с возможностью смыть с себя болотную грязь, – давай, сюда… Всё бывает, и это тоже. Сколько уже бывало… Всё равно догоним и накостыляем… Ты же идейный наследник Феризо Даркани, ты такие вещи понимаешь…
Босые ноги Вадима скользили по мокрому кафелю, Илмо, стаскивая с себя остатки одежды и швыряя их в общую кучу, затащил еле шевелящегося товарища под воду.
– Вот… Сейчас оживёшь… Твою ж мать, ну и саданулся я, оказывается… А думал – так, царапина… Не, к Дайенн всё же надо. Или просто аптечку найти, а то такую заразу занесём – не угадаешь, во что потом мутируешь…
Горячие струи смывали с лица Вадима грязь и злые слёзы. Илмо грубовато-бережными движениями трепал его волосы, вымывая из них песок, тину и мелкие веточки.
– Морская царевна.
– Илмо…
– Что? Я думал, ты уже смирился, что это практически твоё второе имя. Чего мне не понять, это почему никто не додумался так и называть землян… Я ещё когда фильмы о землянах смотрел, до того, как познакомился лично, удивился, чтобы не сказать – восхитился… Волосы, они похожи на тину. Она так же колышется под водой… Как в сказке о морской царевне, у которой на голове растёт тина. Поэтому водоросли так в народе называют – «саанхели», «царевна слышит». Потом, когда мы вместе плавали, в речке, помнишь… Ты ж никогда слишком коротко не стригся, и они у тебя расстилались, как тина… Раса морских царевен, господи боже… И вот сегодня я тебя вытащил из болота…
Вадим тоже рассмеялся, жмурясь от боли, когда Илмо принялся промывать здоровенную ссадину на плече.
– Мы теперь оба… царевны… болотные… Неделю, наверное, болотом вонять будем, если только не проспиртовать… Может, проспиртуемся, а? Здесь наверняка что-то должно быть… Насколько я имею представление, как хурры пьют…
Вадим ухватился за его плечи, руки соскользнули по выступам грудных пластин.
– Тихо, тихо, только не падать. О господи, Вадим…
Вадим опустил взгляд вслед за взглядом корианца – на свои боковые, центаврианские органы, обвившие талию Илмо, а потом судорожно вжался в его тело, практически упав в его объятья. Его губы заскользили по ключицам и шее корианца.
– Ну, братец… Ну, я не то чтоб не предполагал…
Бетонная ванна, всё-таки, хоть как тесновата для того, чтобы двое могли стоять в ней, не соприкасаясь. Да и если б Вадим захотел сейчас выпустить Илмо, не сделал бы этого просто на инстинкте – ноги практически не держали. Никогда ещё беспомощность не была такой…
– Нет, всё-таки, Дайенн была б здесь более уместной или…
Вадим ответил сдавленным стоном – член Илмо упирался ему в живот. Корианский орган длиннее и толще земного, а главное отличие – даже не цвет, а вот этот трёхчастный элемент на конце, похожий на плотно сомкнутый бутон тюльпана. Эта деталь волновала его с того самого эпизода в фильме… Хотя нет, тогда он этого ещё не видел, фильм всё-таки был далеко не порнографический, крупным планом там ничего не показывали… Значит, уроки полового воспитания в старших классах, которые Вадим, как не корианец физиологически, мог посещать по желанию, по крайней мере, те темы, которые касались физиологии, а не этики, но можно подумать, у него этого желания могло не быть… Но совершенно точно, он думал о том, чтоб рассмотреть это вживую, с тех пор. И… при внешнем взгляде ведь всё равно трудно представить себе, что происходит внутри…
Отрицая искусственную, основанную на стыде и невежестве религиозно-буржуазную мораль, корианцы, разумеется, не были сладострастными нудистами из фантазий тех же лорканцев о других, «бездуховно живущих» мирах. Запрет и разврат – две стороны одной медали, демонстрация половых органов и тяга к беспорядочному совокуплению возникает там, где нет естественного и здорового выражения сексуальных потребностей. Среди эксгибиционистов ни одного психически и сексуально здорового, гармонично развитого и довольного собой экземпляра. Когда же человек знает, что его сексуальность не находится под запретом, и за неё, как за кусок хлеба на каждый день, не придётся сражаться – ни с обществом, ни с собой, когда он освобождается от власти ложных, действительно извращённых установок – он стремится к повышению качества жизни во всём… Подглядывание за переодевающимися девочками среди молодого корианского поколения ещё было – подростки везде подростки, а вот эксгибиционизма и сексуального насилия – не было. Не испытывая давления – не ищешь и форм протеста. Другое дело, что задача самопознания и познания своих желаний всё равно стоит перед каждым… Вадим, как никто, об этом знал, много раз отмечая с усмешкой, что, будучи психологом по образованию и умея разобраться в чужих мотивах и потребностях, не может разобраться в своих.
