Текст книги "Ключ Всех Дверей. Бракирийский след (СИ)"

Автор книги: Саша Скиф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 74 (всего у книги 113 страниц)

Майка тем временем пыталась разговорить его собственная крёстная, Карен, он отвечал невпопад – что не удивительно, пока несёшь вилку ко рту, успеваешь забрести мыслями довольно далеко – от этой вилки к этому столу вообще, и дальше ко всей гостиной, такой с детства знакомой и хотелось бы сказать «родной», но как-то тяжело. Здесь всё, вплоть до зубочисток, небрежно напоминает о больших деньгах, что само по себе может однажды утомить, а тем более напоминанием о том, что это его деньги. О Дебби, так старающейся беречь их для него, о её извечной дилемме – страхе тратить его деньги и понимании, что не тратить не может – ведь во всём, в том числе в её внешнем виде, образовании Энжел, подарках друзьям семьи тоже состоит ЕГО статус. Сказать ей, что его статус – это прежде всего инвалидность, уже известно, что ни к чему хорошему не приведёт. Ведь понятно же, он не может, как пресыщенные и эксцентричные сынки богатых родителей, отправиться из отчего дома с одним рюкзаком, послав всё к чёрту ну хотя бы года на два, хотя бы на два месяца. Ему необходима в жизни обеспеченность. Очень хорошая обеспеченность. Меньшего его болезнь ему не позволит. А говорить ей о том, что эта самая обеспеченность и породила его таким, она виной этому жалкому существованию… не слишком ли жестоко? Дебби слишком хочет, чтоб всё было хорошо. Ну а следом мысли естественным образом перешли на сложные взаимоотношения, опутывающие эту без сомнения сердечную компанию. На Колина, лет 5 уже пребывающего в зыбком статусе вроде бы жениха Дебби. В том смысле, что вроде бы между ними, конечно, есть какие-то отношения, превышающие дружеские, и не сказать, чтоб Дебби этого как-то стыдилась, но и придти к какой-то определённости всё не могла решиться. То ей было неловко перед Энжел, то, когда Энжел сама начала вправлять матери мозги на тему того, что ставить на себе крест как на женщине это мягко говоря глупо, неловко перед Майком, то, наконец, перед всем остальным миром… Вдруг люди подумают, что она перейдёт от заботы о брате и отстаивания его интересов к устройству собственной жизни? Колин всё это как-то терпит. Она, наверное, нашла самого терпеливого мужчину на Марсе. А может, и во всём Земном Содружестве. А действительно хотелось бы, чтоб Колин чаще бывал здесь, а лучше вообще жил. Он очень спокойный и умный. Как и крёстная Карен. Карен, к счастью, теперь чаще заходит – ну, насколько позволяет работа… Лаборатория контроля качества это место, где больше всего маньяков-трудоголиков. Да и непросто, наверное, было ещё долго после смерти когда-то пусть не подруги, но приятельницы, сперва выбравшей, сложно сказать, по какой логике, в крёстные сыну, а потом втемяшившей себе в голову, что между ней и отцом что-то есть. Того факта, что отец когда-то разыскал Карен на Земле и уговорил вернуться (она была одной из тех, кто не сошёлся с Эдгарсом во взглядах на профессиональную этику, ходили слухи, что она даже швырнула ему какие-то бумаги в лицо, хотя про сдержанную, уравновешенную Карен такое сложно вообразить), что проводил много времени в беседах с нею, оказалось достаточно. Тот факт, что Карен вообще не нравились мужчины, и Лиз было об этом прекрасно известно, почему-то игнорировался. Это всё болезнь, говорил отец. Говорил и ему, и, наверное, Карен. Болезнь, отчаянье, страх, что её уже готовы кем-то заменить… Ведь всё это может страшным образом менять людей. Да-да, кивал Майк, вспоминая некоторых служанок и сиделок, уволенных матерью по той же причине. Одну из них, горничную Натали, Дебби потом уговорила вернуться, прочие уже нашли другие места… Думать о том, что болезнь заставляет человека быть несправедливым, глухим, жестоким было тяжело. Он всё же тоже болен, хоть и иначе. Означает ли это, что его со временем ждёт то же самое? Или дело всё же не в болезни? Уинни ничем не больна, но тоже ревнует мужа к каждому столбу. В том числе, страшно сказать, к Дебби. Как будто Дебби, в самом деле, могла б смотреть на Барти, с его фигурой тюленя, иначе, чем на друга…

– Ну, культурная программа у нас обширная, – жизнерадостно вещала между тем Энжел, – во-первых, тут последние дни гастролей минбарского театра, не знаю, сможем ли достать билеты, но попробовать-то стоит. В Музее Искусств аббайская выставка – я на Земле была, там есть, на что посмотреть. А в Нью-Лондоне открыли после реконструкции парк… Судя по фотографиям, кто там не был, тот не жил. Заодно встретимся с Эшем, у него, кстати, два замечательных корги…

– Энжел! Ты это не серьёзно, надеюсь? Какой Нью-Лондон, какие корги?!

– А что? – девушка обратила на мать взгляд, полный концентрированной невозмутимости, – ты имеешь что-то против прогулки с корги в парке?

– С Майком?!

– Майка выгуливать тоже надо. Помнится, мы же пошли нью-лондонскому муниципалитету на шикарные уступки в закупках аппаратуры на условиях выполнения программы доступности общественных мест для инвалидов? Вот и посмотрим, как выполнили.

Майк улыбнулся в тарелку. Опекать Энжел становится всё сложнее, противостоять её напору – тоже. Как бы Дебби ни охала-ахала, Энжел сама не станет все каникулы сидеть в четырёх стенах и ему не позволит.

– Вот, – Альберт, не особо церемонясь, сгрузил на скамью аборигена, по-видимому, баснословного возраста, он был сухим и сморщенным настолько, что Вадим каждый раз удивлялся, когда видел, как на этом лице моргают глаза, – я, конечно, побеседовал со многими, во многих местах… Пришлось помучиться, да… Но я так подумал, этого господина вам будет интересно послушать лично. Надо сказать, на земном он говорит сравнительно неплохо… По местным меркам – практически безупречно даже. И, что достойно для его возраста, сохранил ясную память. Картина восстановлена практически до мелочей. Картина не дышит позитивом, разумеется, но место надежде в ней нашлось.

– Альберт…

– Да, прошу прощения, я без соболезнований, но мне хотелось сразу перейти к делу. Сами понимаете, времени у нас немного… Вадим Алварес уже сообщил, что вы… понесли потери. Мне очень жаль. Если б я мог обернуться быстрее, поверьте, я б это сделал. Но по крайней мере, для большинства из нас ещё не поздно.

– Альберт, мы уже слышали. Викташ рассказал нам. Для инфицированного есть шанс победить болезнь, пока он никого не убил. После употребления чужой плоти вирус встраивается в организм необратимо, после этого исцеление практически невозможно… Потерявшего сознание Викташа аборигены держали в соляной тюрьме, подобной их могилам, все эти дни, кормили какой-то их местной дрянью… и он утверждает, что ему помогло. Мы пока не можем проверить, так ли это, потому что генератор, повреждённый Г’Воком, всё ещё чинится, и…

– Я посмотрю, что можно сделать с генератором. И попытаюсь определить как можно точнее, сколько времени осталось у каждого из нас. То есть, за себя я уверен – я не опасен. Прошёл аборигенскую проверку. Тот отвар, которым вас угощали, любезный Джеймс – к сожалению, не противоядие. Это их традиционный чай… и это тест. К сожалению, дающий сбои, так как реакция – на яд насекомых, которыми в основном и переносится здесь вирус… Если Г’Вок заразился именно от насекомых, могу продемонстрировать, картина по описаниям яркая… Я сумел настроить свои органеллы на блокировку вируса. Это даёт неслабые побочные эффекты для самочувствия, поэтому меня малость штормит, но на это не стоит обращать внимание. Возможно, я смогу сделать это ещё для кого-то, по крайней мере, для вас, Аскелл, с вероятностью… Прочим – заразившимся упомянутый рецепт аборигенов, не заразившимся – совет местных, который прискорбно позабыл любезный Джеймс – ванны с песком. По возможности, та же диета, что у больных. Ну, и недопущение повторного заражения, конечно.

Гидеон потёр ладонями лицо.

– Сколько времени больные должны провести взаперти, чтобы перебороть вирус?

– До полной победы разума над безумием. Обычно – от трёх до десяти дней. Разброс огромен, потому что организм на организм не приходится.

– По сути, карантинной зоной становится весь корабль…

– Станет ещё более эффективно, если отогнать его подальше вглубь пустыни. Туда, куда насекомые-переносчики вируса не долетают. Они обитают преимущественно в населённых местах, так как основная их пища – нектар береговых трав. Но близость живых существ действует на них одуряюще, и в них просыпаются атрофировавшиеся эволюционно хищные инстинкты. К счастью, их крылья довольно слабы, большие расстояния им не преодолеть, разве что пристроившись на одежде или поклаже путешественников…

– Вот почему эти самые Разрешённые Места – так далеко от населённых мест и на такой высоте. Туда не долетают насекомые.

– Верно. Для перестраховки местные так же тщательно очищаются сами и очищают все передаваемые предметы, хотя в их собственных организмах вирус не размножается, но в неактивной-то форме – живёт.

– Я хотел бы наконец получить ответ на мучающий меня вопрос – почему.

– Соль, – произнёс Дэвид Шеридан.

– Соль?

– Всё дело в соли. Вернее, солях. Чего уж здесь завидный ассортимент, так это солей. Соль недаром во многих культурах имеет символику светлых сил, защиты… Это природный антисептик…

Альберт устало посмотрел на автомат, отказавшийся выдавать ему запрошенный сок, и вернулся к столу, за которым расположилась большая часть команды.

– Да, и эта соль – наша главная надежда. Она не непременно убьёт вирус, вполне возможно, вирус убьёт вас. Викташу повезло, многим в истории не везло, их так и хоронили в тех темницах, где они умирали… Но как бы то ни было, шанс вернуться домой есть как минимум у половины из нас. При том с некоторой гарантией, что мы не утащим вирус с собой. Дезинфекция корабля и всех вещей – на мне, об этом как раз не нужно беспокоиться. Надеюсь так же, вас порадует, что остальные тилоны так же… больше не представляют угрозы. Буквально по пути сюда я был свидетелем, как местные выследили и уничтожили последнего. Зомби-апокалипсис почти остановлен.

– Зомби-апокалипсис?

Гидеон усмехнулся.

– Ну, так посмотреть – картина и впрямь как из дешёвой фантастики.

– Практически до мелочей, – кивнул Альберт, – некоторое время у нас есть, поэтому я в лучших традициях этой самой дешёвой фантастики побалую вас историей. На далёкой родине местных обитателей и самого этого вируса это и правда произошло именно как зомби-апокалипсис. Да, удивительно это для вас или нет – не знаю, но аборигены и сами пришельцы в этой благословенной земле, только более давние.

– Не удивительно… По-моему, зарождение жизни на этой планете – вот что было бы удивительно.

– Возможно, она не всегда была такой… но это нас не очень касается. Кстати, несчастная метрополия этой горе-колонии должна быть где-то сравнительно недалеко. Все мои собеседники единогласно утверждали, что летели их предки недолго. Это был первый их дальний космический полёт, до этого были только испытания на орбите… и последний. Цивилизация была ровно на том уровне, когда только подошла к первой ступени в освоении космоса… Увы, их слишком мучили местные проблемы. Войны, экономические неурядицы, недовольство низов верхами… Всё в принципе вам знакомо по предыдущим приключениям. Каждое обиженное моральными принципами правительство ищет свои рецепты борьбы и усмирения. Эти сделали ставку на биологическое оружие. Не уверен, что правильно понял, но кажется, правящий класс и работающая на него масса по преимуществу относились к разным подвидам, одна нация завоевала и обратила в рабство другую, что-то вроде того… Когда ситуация подошла опасно близко к грани массовых мятежей, которые, возможно, подавить не удалось бы всеми наличными средствами, правящая каста нашла блестящий, как ей показалось, выход. Свежеизобретённый вирус. Он был внедрён с помощью дешёвой пищи, которую ели именно бедняки, и в рекордный срок охватил почти всю планету. Власти были довольны. Вирус был не смертельный, но малоприятный – он вызывал сильную лихорадку, болезненные нарывы на коже, в слизистых, пищеводе. Покорные получали вакцину, непокорные страдали неделями, месяцами – и всё же сдавались. Можно было праздновать победу… до поры. Оказалось, дети заражённых имели иммунитет. Годы работы насмарку. Подрастающие дети объединялись в партизанские армии и доставляли много проблем. Мир снова встал на грань кризиса. Что делать? Ну конечно же, изобрести новый вирус, уже против этого нового поколения. Новый вирус не причинял физических страданий, он был даже ещё лучше. Он уничтожал мозг, превращая человека в тупое покорное животное, почти не чувствующее холода, дискомфорта, боли…

– Как шлассенский элкеат.

– Действие примерно похожее. Но элкеат сжигает организм, а с этим вирусом можно было жить до глубокой старости. И в отличие от элкеата, одно ощущение вирус оставлял – голод. Оставшись практически единственным чувством, он заполнял собой всё. За кормёжку животные готовы были сделать что угодно, терпеть что угодно. Снова можно было праздновать победу. А потом – угадайте, что случилось? Правильно, вирусы встретились. И мутировали во что-то новое, неожиданное и страшное. Результаты вы можете наблюдать здесь. Заражённый практически обречён с первого дня. Инкубационный период в среднем дня три, были случаи, когда это были одни сутки. Сперва всё нарастающий голод, который не утолить никакой едой… Потом вкус пищи становится противен. Потом появляется нечувствительность к боли, холоду, вместе с голодом растёт агрессия… Потом в один момент больной понимает, что ближний – не что иное, как еда. Вирус, внедряясь в его плоть, пожирает огромное количество энергии, и она бесконечно требует восполнения. Как только больной поглощает живую плоть – не мясо животных, а именно родственный, высокоорганизованный вид – для него всё кончено. Вирус завершает перестройку его ДНК. Такое существо может, конечно, даже помнить, кем оно было, узнавать в лицо своих друзей и родственников… Но это уже не он. Это, выражаясь языком ранни, «голодная плоть». Голоднющая. И убить такую тварь чрезвычайно трудно, в своей среде вирус хозяин, и его страсть к выживанию огромна. Были случаи, когда монстра удавалось на какое-то время утихомирить, накормив мертвечиной… Но это не средство. Это что-то вроде пищевого отравления, пришибает его активность на какое-то время. Так же, как мощные антибиотики или полная обойма в грудь – лишь временная мера. Тело вирус регенерирует посредственно, по крайней мере, оторванная конечность к телу обратно не прирастёт… Но тело живёт уже не за счёт биения сердца и работы мозга. Они могут практически не дышать, могут лишиться половины внутренних органов – и продолжать убивать.

Аскелл кивнул.

– Картина не бьющегося сердца или наполовину снесённого черепа у продолжающего двигаться тела моим собратьям чрезвычайно не понравилась.

Альберт обвёл мрачное собрание серьёзным взглядом.

– Правящие почуяли неладное, когда обнаружили, что этой новой напастью заражаются и они – вирус подстроился под расовые отличия. Население сокращалось в геометрической прогрессии. Последние выжившие, осознав, что планету им не отстоять, сделали единственное, что могли – уничтожив наиболее крупные города-скопления обращённых, они погрузились на космические корабли и покинули погибающий мир. Увы, среди них оказалось несколько инфицированных… Но господь бог, или кто-то за него, решил дать им шанс, и им попалась эта планета.

– Если б мы были мужественны и разумны, – разлепил внезапно губы старик-абориген, – мы приняли бы смерть в этих соляных пустынях. И вирус умер бы вместе с нами. Но мы оказались слабы. Мы захотели жить. Мы поселились в немногочисленных пригодных для обитания местах… и заразили немногих местных живых существ. Осквернили, извратили их природу. Эти насекомые, некоторые ящерицы, змеи… Но ящерицы крайне редко кого-то кусают, а змей люди всё же инстинктивно привыкли избегать… главная опасность – эти насекомые. Но мы не можем уничтожить их. Потому что их очень много. Потому что они необходимая часть экосистемы, они опыляют растения… Потому что мы и так виновны перед ними, перед своими собратьями, перед всеми, кого мы погубили. Тяжесть наших преступлений и так не позволит нам разогнуться. Нас этот мир пощадил, исцелил… как смог. Здесь солями насыщено всё. Даже пресная вода – пресна лишь в сравнении с морской. Мы изменились. Да, совсем не так выглядели наши прадеды, покинувшие родной мир… Мы стали чудовищны на вид, но нас это не печалит – мы больше не становимся чудовищами внутри. Какое-то время мы были счастливы… А потом наш мир посетили гости с неба. И тогда мы поняли, что кошмар не умер, только затаился на время.

– Бывшим пиратским пленникам… тоже повезло мутировать, как вам?

Старик дёрнул головой – видимо, попытавшись одновременно и кивнуть, и мотнуть ею.

– В большей или меньшей мере. Из них погибло большинство, меньшая часть сумела приспособиться, соль выжгла, высушила их тела – конечно, не так, как наши, у нас было для этого больше времени… Рецидивы среди них случаются, да полностью они не исключены и у нас – поэтому законом для нас стали этот травяной чай, омовение в соляных ваннах и погребение умирающих в соли. Мы стремимся выжечь заразу, и если б мы действительно могли молиться, мы б молились об одном – чтоб как можно дольше никто не прилетал к нам… Нет, мы не верим в бога. Мы слишком хорошо помним, как богами были мы. Какими глупыми, отвратительными богами мы были. И вправе ли мы ожидать от вселенной, чтоб в ней нашёлся более разумный, милосердный и порядочный бог, и помог нам? Быть может, в том, что мы ещё живы, есть всё же какой-то смысл… Быть может, нашим потомкам удастся всё же победить кошмар, не знаю, сколько поколений понадобится, чтоб искупить преступления отцов… Мы вырождаемся, конечно, медленно, но неизбежно. Нас слишком мало, наши поселения очень изолированны, и мы не можем обеспечить каждому выросшему невесту или жениха, с которым бы он ещё не был связан родством. Наши дети рождаются с иммунитетом к заразе, но слабыми, больными, зачастую слабоумными. Возможно, лет через триста-четыреста мы вымрем окончательно. Но это очень большой срок… Сейчас нам снова страшно. Рано или поздно, к нам снова прилетят… и мы, возможно, уничтожим ещё множество миров. Мы пока не знаем доподлинно, есть ли расы, устойчивые к этому вирусу. На этой земле умирали земляне, дрази, нарны, существа, названий которых мы не знали…

Дайенн не выдержала.

– Почему вы просто не сообщите? Не объявите карантин по биологической угрозе? А вполне возможно, вам сумели бы помочь…

– Угадай, что тогда случится? – ответил за аборигена Гидеон, – сценария два. Один – их просто выжгут напалмом. И это благоприятный сценарий. А неблагоприятный – если среди тех камней, которые когда-то заинтересовали пиратов и за которыми теперь летают бреммейры, и впрямь есть сколько-то драгоценные – сюда ринется шваль из множества миров… продолжать нужно?

Абориген кивнул.

– Есть вариант страшнее. Они захотят изучить вирус… и использовать. Мы слишком хорошо помним, какими были мы. Мы выпустили в мир смерть, и теперь она тенью стоит за нашими спинами, не позволяя забыть о себе. Но по крайней мере, она бессильна достичь звёзд. Лучшее, что мы можем сделать, решили мы, это не допустить, чтоб у нас кто-то высаживался. Для этого мы придумали религию. Но она, конечно, отпугнёт далеко не каждого… Для этого мы согласились на ограниченное сотрудничество с бреммейрами и вашими рейнджерами. Пусть остальные считают, что у них преимущественное право общаться с нами, а лучше пусть нами не интересуются, с немногими гостями нам проще будет контролировать и пресекать распространение заразы, если гостей будет больше, мы утратим контроль…

Теперь не выдержал Арвини.

– То есть, вы намерены скрывать, что у вас тут чума, превращающая людей в зомби, и при том как-то надеетесь соблюсти карантин? Это невозможно!

– Арвини, он во многом прав. Вспомните, какие спекуляции были на дракхианской чуме. Намеренное заражение колоний, нагнетание истерии, не говоря уж о том, сколько на фальшивых «вакцинах» наварили миллионов компании-однодневки… Разумеется, я не говорю, что ситуацию нужно так и оставить. Но действовать нужно очень осторожно. Кого из разумных вы можете назвать с уверенностью, кто точно не злоупотребит этим знанием? Я патриотка в немалой степени, но здоровой степени. За здравомыслие всего совета Кха’Ри и всего Первого Круга я ручаться не стану.

– Минбарцы…

– Блажен, кто верует, госпожа Дайенн, да будет по вере вашей.

– Ранни, – вымолвил Дэвид, – после проблем с «голодной плотью»… это не про них. Корианцы. Парадизцы, коль скоро их следует считать за отдельный мир. Ну, денеты, тучанки и подобные им. Больше – не знаю.

– Да, здесь собрались патриоты и оптимисты, – расхохотался Аскелл.

– Я предлагаю – рассказать всю правду рейнджерам. В конце концов, они для того и существуют, чтоб стоять на страже от любой угрозы, от кого или чего бы она ни исходила. И если кто и сумеет деликатно найти способ… выяснить, кому можно безопасно доверить секрет и попросить помощи…

Старик стиснул пальцы, похожие на корни больного дерева.

– Вы вынуждаете нас, так или иначе, довериться тем, чью порядочность, быть может, знаете вы, но не знаем мы. Если б мы вверяли им только наши жизни – это не было бы столь большим вопросом… но мы вверяем им все ваши миры.

– Чёрт возьми, речь не о том, чтоб найти, от кого безопасно зависеть! Речь о том, чтоб больше в этой изматывающей борьбе вы были не одни! Понимаю, это сложно… после всего, что вы пережили… Но страдания должны иметь конец, иначе всё бессмысленно. Искупление только тогда искупление, когда наступает момент, когда уже всё искуплено, и наконец можно снова жить. Вы должны эту жизнь самим себе, вашим детям, вашим внукам, вашим погибшим предкам, погибшим уже здесь гостям с неба, и тем гостям, которые остались здесь, став невольными заложниками вашей тайны… и нам. Да, мы нарушили ваш запрет… Но лично я не могу только жалеть об этом, если б мы сюда не прилетели, опасность никуда не исчезла бы, просто однажды с нею встретился бы кто-то другой, не мы. Но мы разомкнули круг вашего одиночества, вашей проклятости… Вы помогли нам, дав рецепт исцеления. Позвольте и нам помочь вам. Пусть не сейчас, когда-нибудь.

====== Гл. 36 Необходимые меры ======

– Да, а давно ли мы сидели в тех горах и молились о том, чтоб поскорее покинуть эту вшивую Андрому? Казалось, о чём больше мечтать-то… А потом смотрели на экран и думали, что вырвались из ада… Вот он нас тут и догнал и хорошенько наподдал за слишком вольные определения. Ад – это бездействие, беспомощность, тут я, конечно, согласен. Но в том бездействии мы по крайней мере не угрожали друг другу. Не слонялись по коридорам с опостылевшим размышлением, как же мы это так не поняли, проглядели, как так вышло, что одни заболели, другие нет, и скольких мы ещё можем потерять, три дня всего прошло… Положим, я не заразился потому же, почему и большинство здоровых – практически не покидал корабль. Как-то Охран’кни не влекла к прогулкам. Как и Софья, часто просто сидел здесь, думал о брате… Мы с ним, конечно, не раз вот так прощались на время, но понимая, что может оказаться и навсегда. Он рейнджер, я полицейский, у обоих работа такая… до преклонного возраста можно и не дожить… Но я не думал, что будет так, что я не буду даже точно знать, жив он или мёртв, и какой была его смерть. Теперь я не могу не думать – если б он был с нами… ведь несчастье могло б произойти и с ним. Кто из нас заразил бы другого, или… Тавелли вот заразил Арвини, своего соседа, Г’Вок – Илкойненаса… Теперь ходи и думай, справятся ли они… Смотрители то ли потенциального зверинца, то ли потенциального кладбища.

Гидеон раздражённо смахнул с рук, до этого лежавших на столешнице, мелкую взвесь солёного песка. Эта взвесь была везде – в еде, за шиворотом, на панелях в рубке, от неё першило в горле и чесались глаза, но роптать не было смысла – Альберт прав в своих действиях. Если что-то ещё может им помочь, нужно хвататься за это и терпеть. Альтернатива слишком пугающа.

– Не знаю, может быть, мы все законченные безумцы. Может быть, мы должны, соскребя остатки мужества и здравого смысла, принять свою судьбу и проститься с мечтами увидеть когда-нибудь что-то кроме этого проклятого песка. Остаться на Охран’кни, принять местную квазирелигию, добавить вымирающей популяции свежей крови… У нас, конечно, задание и всё такое, но если честно, не наивно ли думать, что вот прямо именно мы можем сделать что-то с тилонами? Они всё-таки на наших глазах в масштабную проблему выросли. Тут армия нужна… А мы просто хотим вырваться домой, к близким. Естественное желание… если б не перспектива принести им такой замечательный подарочек. Кто гарантирует, что вирус может покинуть наши тела навсегда? В телах аборигенов-то он есть. Спящий, но есть. Если вот логично подумать, всё это вообще бессмысленно.

– Альберт считает, что шанс есть. Глупо сдаваться без борьбы.

– Глупо рисковать жизнями миллиардов! Думаешь, мне легко было б списать себя, особенно с учётом, что я считаюсь условно здоровым? Но… Альберт, Альберт! Почему мы вообще должны ему доверять?

– Может быть, потому, что он спас Дэвида Шеридана? Тогда, конечно, речь не шла о зомби-вирусе, но всё тоже было достаточно серьёзно. Он смог переоборудовать систему вентиляции для дезинфекции корабля, у него эти… органеллы… Я думаю, он знает, что делает.

Ну, тут крыть было, в принципе, нечем.

Останки Тавелли и Исута были погребены по местным обычаям – это существенно успокоило аборигенов, да, если честно, и пришельцев тоже. Думать прямо сейчас о предстоящем объяснении с родственниками не хотелось никому, но в конце концов, гораздо легче будет сказать, что они погибли при исполнении и забрать тела не было возможности, чем везти эти останки… Кроме соображений биологической угрозы – никто не заслужил видеть своего родственника в таком виде. Пусть лучше верят, что это был выстрел тилонов или мотыга аборигенов.

Перспектива подделать отчёт давила тяжким грузом на сердца всех, кроме, разве что, Арвини и Игласа, расово куда более лояльно относящихся к фальсификациям.

– Это необходимо, и точка, – заявил Алварес, подытоживая всё сказанное до того, – если мы хотим вернуться в родные миры и быть там спокойно принятыми, шлейф третьесортного фильма ужасов нам точно не нужен. Мы сами можем верить Альберту и показаниям анализов, но так же ли всецело нам поверят правительства всех наших миров? Все, вас всех, действительно так легко примут в свои ряды?

Викташ повесил голову – кажется, у него насчёт своего мира иллюзий не было. Дрим что-то прострекотал, Ви’Фар начал было что-то отвечать по-нарнски, потом махнул рукой.

– Кроме того, это вопрос безопасности этих людей, – кивнул Колменарес, – их просто уничтожат. Может, жизнь у них и тухлая, но это не повод для геноцида. Я не возьму на себя такую ответственность, простите.

– Будет два отчёта. Официальный – тот, что ляжет на стол наших начальств и будет общепринятой версией до тех пор, пока рейнджеры и альянсовская верхушка на основании настоящего отчёта не придумают, что делать. Посмотрим, что там сочинят Альберт с Диусом… Думаю, у нас тут в совокупности нет столько фантазии, сколько у них.

Отдельным морально изматывающим вопросом был Г’Вок. При всём понимании произошедшего, он был формально живым, последовать в принципе-то логичному совету аборигенов и убить его или забрать с собой как арестованного за убийство коллег было в равной мере нежизнеспособными идеями. После жаркого и эмоционального препирательства Дайенн с Альбертом и Аскеллом, к которому попутно присоединились, на той или другой стороне, другие члены команды, было решено всё же, грубо говоря, решать проблемы по мере поступления.

– Строго говоря, нас самих пока ещё никто никуда не отпускал. Мы сами ещё должны доказать себе и друг другу, что не опасны. Он сейчас под арестом – вот пусть и сидит там, как минимум, до окончания карантина. Возможно, я недостаточно хорошо подготовлена к зомби-апокалипсису, допускаю. Но хладнокровно убить своего коллегу… пока есть хотя бы какой-то, хотя бы мизерный шанс его спасти… я надеюсь, что никто из вас не способен.

– Госпожа Дайенн, вы внимательно слушали сперва Викташа, затем Альберта и аборигена? Он уже пробовал чужую плоть. Для него возвращение к нормальному состоянию уже невозможно! Всё, вашего Г’Вока уже нет, он мёртв! Он мёртв с того момента, как на него напали эти проклятые комары! Ну или с того, как дал стрекача от аборигенов, предоставив им практиковаться в излечении зомби на одном Викташе…

– Аскелл! Не хочу показаться грубой, но вам в этом вопросе вообще слова не дано!

– О, разумеется… Моё место – в камере. Только вот ваше, на ближайшее время, госпожа Дайенн – тоже! Для экономии места, можем занять одну…

Ан’Ри замахал руками, опасаясь, что смертоубийство сейчас произойдёт и без всякой вирусной темы.

– Местные говорили, что случаев излечения уже, так сказать, причастившихся – не было… Но ведь не известно точно, что их и не может быть?

– Если вирус после поглощения и усвоения чужой плоти завершает перестройку ДНК…

– Ой, они, конечно, качественно в этом разбираются! Учёные… с палками и мотыгами…

– С палками и мотыгами они сейчас. Но они были вполне себе учёными, не забывай. И имели некоторую возможность изучить поведение вируса ещё у себя на родине.

Аскелл, убедившись, что с Дайенн его разделяет буферная зона из нефилим, скрестил руки на груди.

– И что мы сделаем, когда убедимся, что не помогло? Кстати, сколько времени отведём для попытки?

Эремо вскинул руку, привлекая внимание к себе.

– Знаете, мне пришло в голову… возможно, есть один шанс… Быть может, глупость, я откровенно не в своей компетенции сейчас рассуждаю… Аборигены, всё-таки, наблюдали развитие этой дряни в условиях родного мира. То есть, там, где все более-менее одной расы. Ну, то есть, различаются не более, чем европейцы и китайцы, а не как нарны и центавриане, понимаете? Может быть, значимо именно поглощение родственной плоти, то есть, совсем плохо бы было, если б Г’Вок напал на Ли’Нор или Ви’Фара… Хотя они нефилимы… Но всё же…

– Интересный, конечно, момент. То, как вирус… перестраивает сознание. Кто-нибудь из учёных потом сделает себе на этом хорошенькую диссертацию (главное, чтоб я не был подопытным, да). Вирус, ясное дело, не может мыслить, иначе б вселенной давно уже настал кирдык. Но у него тоже есть свои стратегии выживания. И он заставляет нас принять его стратегии выживания как свои, активизируя те или иные наши побуждения… Почему-то ведь он даёт в разных организмах разную картину. Тот же старик-абориген рассказывал как о совершенно звероподобных «голодных», не пользующихся даже речью, так и о хитрых и изворотливых, успевавших выкосить половину своего отряда, пока на них падало чьё-то подозрение. Вспомните, кто-то из них даже подделывал результаты анализов…