Текст книги ""Фантастика 2025-117". Компиляция. Книги 1-31 (СИ)"

Автор книги: Михаил Атаманов

Соавторы: Анна и Сергей Литвиновы,Александр Сухов,Игорь Конычев,Сергей Шиленко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 318 (всего у книги 341 страниц)

Алексей Данилов

Я никогда не думал, что моя скромная персона может вызвать столь жгучий интерес журналистов. И что в провинциальном городе, пусть и областном, имеется столько средств массовой информации.

Я насчитал семь – нет, даже восемь – камер. А уж пишущей и фотографирующей братии оказалось без счета.

Сименс организовал прессуху великолепно. Все сделал по-взрослому. Творчески подошел к месту проведения пресс-конференции. В моем номере ему показалось тесно, в фойе отеля – скучно, в арендованном кафе – тривиально. И устроил он пресс-конференцию —… на крыше гостиницы. Как уж (то есть почем) он договорился с администрацией отеля, мне неведомо, да только она мало что чердак открыла, еще и свет подвели, и стульев натаскали. «Картинка получится великолепная, – вдохновенно нашептывал про себя Сименс. – Прям последний концерт «Битлз» на крыше студии «Эбби роуд».

Я не ожидал, что буду переживать – однако стал трепыхаться, все-таки давал интервью первый раз в жизни. Но, когда вышел на авансцену, волнение мое улеглось. Мне даже понравилось находиться в центре внимания. Я почувствовал себя кем-то вроде голливудской звезды.

Журналисты тоже явно находились на подъеме от необычности места действия. Им понравилось лезть по вертикальному трапу на чердак. Молодые корреспондентши в юбках жеманно хихикали и просили мужчин не подсматривать. Дамы постарше и дамы в брюках явно жалели, что они постарше или что в брюках.

В итоге все мы оказались в довольно тесном контакте в потертой ротонде сталинского стиля. Вид отсюда и впрямь был хоть куда. Море, стиснутое бухтой; корабли у причальных стенок; горы. Буксир не спеша и величественно втаскивал в порт огромный контейнеровоз. Ветер развевал волосы – мои, девушек-журналисток и даже лысоватого Сименса.

Первый вопрос прозвучал, как говорится, «очень в кассу», поэтому я понял, что его тоже организовал мой вездесущий импресарио.

– Как известно, вы, Алексей Сергеич, никогда и никому не даете интервью. Ни центральным средствам массовой информации, ни зарубежным. Почему же именно наш город и мы стали счастливым исключением?

– Из-за чувства вины, – простосердечно пояснил я. – Перед горожанами, перед земляками. Я в Энске родился, я здесь вырос. Но приезжаю в свой любимый город первый раз.

– Ну, и как, вам нравится? – сразу понесся спонтанный, неподготовленный вопрос.

– Конечно, – обезоруживающе улыбнулся я. – Душевные люди, прекрасные виды, чистый город. Моченые арбузы замечательные.

В толпе прошел легкий шелест улыбок. Я так и представил себе завтрашние заголовки: «Столичный экстрасенс полюбил наши моченые арбузы». Я почувствовал, что мы с корреспондентами настроены на одну волну, они меня приняли, да и я их тоже. Далее начались вопросы тоже не срежиссированные – умные, глупые, интересные, не очень – всякие. Вплоть до того момента, когда акулы пера потихоньку добрались до тем, нужных мне.

– Скажите, в городе прошли слухи о странных событиях позавчерашней ночи: каком-то необъяснимом шторме при чистом небе и отсутствии ветра, чуть ли не потопленном корабле, о молниях, летающих прямо над землей. Если честно, вы имеете к ним отношение?

– Если честно, имею, – вздохнул я. – Но не очень понимаю, какое. И, кстати, имею не только я – но и другие люди… А в целом у меня есть своя собственная, научно не проверенная версия происшедших событий. И она заключается в том, что порой высшие силы гневаются на людей и на отдельных представителей человечества вроде меня, которые своей деятельностью пытаются, так сказать, отобрать у них хлеб. Вот и начинают они, эти высшие силы: топить корабли, бить молниями. Я говорю совершенно серьезно. Боги не любят, когда кто-то пытается, хотя бы в небольшом деле, стать вровень с ними. Я и сам пострадал: слава Создателю, не смертельно. Видимо, – я обезоруживающе улыбнулся, – это было предупреждение, а не приговор. – И я расстегнул рубашку и продемонстрировал чуть ниже горла след от электрического разряда, которым угостила меня «сестренка».

И, наконец, прозвучал главный вопрос, ради которого все и затевалось:

– Вы упомянули, что к загадочным событиям имеете отношение не только вы, но и «другие люди». Кто это?

Я улыбнулся:

– Вы знаете, здесь, у вас в городе, живет девушка, которую я мог бы назвать своей ученицей – но! Она, несмотря на молодость, значительно превосходит меня по своему потенциалу. Да! Она гораздо более сильный экстрасенс, чем я. Ее зовут Вероника Климова. Еще раз, запишите: Климова Вероника.

Я проследил, чтобы все записали имя «сестры». Впрочем, повторять его оказалось излишним. Журналисты и без того занесли его в святцы. Это ж настоящая сенсация: их город вырастил настоящего, подлинного экстрасенса, чей авторитет во всеуслышание признает «белый маг» из Москвы.

На том можно было бы и закончить – но, разумеется, последовала еще куча вопросов, и только через полчаса Сименс попросил всех закругляться.

А пока народ отключал софиты и собирал штативы, я еще раз подчеркнул, доверительным тоном, что называется, «не для записи».

– Эта история о необыкновенном даре Вероники Климовой не блеф и не реклама. Я вам гарантирую: она действительно сильнейший экстрасенс. Помогите девушке состояться.

Разрозненные голоса: «А как же!.. Завтра весь город у нее будет!.. И вам спасибо за наводку!..» – доказали мне, что корреспонденты мои сведения восприняли. Можно не сомневаться, что сегодня же новость пройдет по городскому телевидению на ура. Завтра ее подхватят газеты, а у подъезда Вероники очередь из журналистов и страждущих выстроится.

Ох, и взбеленится же Варвара! Но плевать на нее. Неужели она мстить станет? Что-то подсказывает мне: черта с два она станет. И так во всем на свете: что делать, куда бежать – они, органы, запутались. Спустят все на тормозах.

А известность для моей Вероники – охранная грамота. На случай, если спецслужбы против нее гадость затеют. Одно дело – арестовать или, допустим, похитить никому не ведомую Климову, сотрудницу бюро ландшафтного дизайна. И совсем другое – сотворить нехорошее с любимицей города, которая помогает, спасает, излечивает.

К тому же я помогу Веронике в том, чтобы настоящим делом, наконец, занялась. Ведь потекут к ней жители Энска. Ей-ей, потекут. Людям, разуверившимся во всем – коммунизме, капитализме, Ельцине, Путине, – только и остается, что припадать к церкви да к колдунам. Мы с Вероникой еще не худший вариант: мы-то действительно людям помочь способны. И помогаем. И помогать будем. А любящая нас публика, если что, поможет нам. Гласность – хоть какая-то да защита.

А с нашим родством с Вероникой надо разбираться. Верить особистке на слово, хоть и с документами в компьютере, что мы, дескать, с Климовой никто друг другу, – я не стану.

Когда пыль уляжется, надо прислать сюда Сименса инкогнито. Пусть в самом деле истину устанавливает: кто мне Вероника – сестра или просто, так сказать, коллега по работе.

Но кто б она ни была – хоть вообще никто, и звать ее никак, – ФСБ я ее не отдам.

В конце концов, все ушли. Я остался в ротонде один.

Город широко расстилался подо мною. Родной мой город. Я оставался вместе с ним.

И потому, что у меня здесь есть дела. И люди, которые меня ждали. Те, мне пока незнакомые, что уже записались на прием.

И Адель Лопухина, которая хотела, чтобы я, наконец, разрешил ее загадку[35]35
  Об этом читайте в повести А. и С. Литвиновых «Она читала по губам».


[Закрыть].

И еще я оставался в своем родном городе потому, что не хотел танцевать под дудку спецслужб – какими бы симпатичными они (в лице замечательной Варвары) ни казались.

То был МОЙ город. И МОЯ страна.

Она читала по губам

Адель Лопухина

Я популярна в нашем городе. На меня оборачиваются на улицах. Не обсчитывают на рынке и в магазинах. Даже наш надменный и недоступный мэр всегда, если сталкиваемся в кулуарах, дружески мне улыбается. У меня репутация крепкого профессионала, а мою передачу на телевидении многие специально отмечают в программках, чтобы не забыть посмотреть.

Я хорошо выгляжу, со вкусом одеваюсь и не злоупотребляю алкоголем. Неплохо образована. Не курю. Всегда вежлива с соседями – в нашем провинциальном городке иначе нельзя.

Во мне совершенно нет ничего демонического. Однако – минимум раз в неделю! – мне вслед шипят:

– Убийца!

У людей есть основания думать так.

И, может быть, даже люди правы.

Алексей Данилов

Я никогда не работал на конвейере или на стройке. Но сегодня вечером – после того как принял семь человек подряд! – чувствовал себя, точно работяга после смены. Ломило плечи, гудела голова, а главное – на душе полное опустошение. Ничто не интересовало, ничто не радовало. Как никто, я сейчас понимал плиточника или токаря. С каким бы удовольствием сам откупорил ледяную бутылочку пенного, закусил рыбешкой. Никаких, упаси господи, ресторанов – просто сидел бы на пустынном пляже, бездумно попивал пиво, таращился на море…

Но, к сожалению – говорю абсолютно без пижонства, – я не обычный человек. От дум меня не избавит ни пиво, ни море. Чужие беды, надежды, чаяния пребудут со мной еще долго. За ужином я стану отвечать невпопад, ночью – страдать бессонницей, завтрашним утром поднимусь с головной болью. Мне нелегко достаются баснословные гонорары.

Я проводил последнюю на сегодня посетительницу, вышел в приемную. Верные подданные – постоянный помощник Сименс и временная секретарша Эля – вскинулись мне навстречу. Девочка (она явно упивалась ролью ассистентки при Боге) протянула распечатанный на принтере листок:

– Ваше расписание на завтра.

Я взял, просмотрел – как и сегодня, семь человек. Кто б сомневался, что их будет не меньше.

– И еще Адель Лопухина очень просит ее принять. В любое время, – встрял Сименс.

– Это кто? – наморщил я лоб.

– Наша печально известная знаменитость, – саркастически хмыкнула секретарша.

Сименс поспешно пояснил:

– Телеведущая. Вчера уже к вам приходила спрашивать про колечко.

– Нашла? – усмехнулся я.

– Точно в указанном месте, – усмехнулся Сименс. – Говорит, что потрясена до глубины души. И очень хочет поблагодарить вас лично.

– Ты прекрасно знаешь, что я никого не принимаю повторно, – пожал плечами я.

– Я тоже говорила ей, что только время зря теряет! – удовлетворенно улыбнулась секретарша.

– Лопухина здесь с обеда. На улице, в машине ждет, – пояснил Сименс.

Знаменитости, что ли, больше нечем заняться?!

– Почему вы ее не отослали?.. – раздраженно произнес я.

– Гнали весь день, – пожал плечами помощник. – Но дамочка уперлась. Она ведь настырная, как все журналистки! Придется нам с вами через черный ход удирать.

Я, конечно, не Ванга, отчаявшийся народ подле моих дверей не дежурит. Но бывало и у меня, когда люди пытались любой ценой добиться встречи со мною.

Однако Лопухина уже на приеме была. Причем с вопросом совершенно пустяковым. Что ей надо еще?

Мне стало любопытно. К тому же телеведущая (в отличие от многих моих возрастных, неприбранных, истеричных клиенток) элементарно радовала глаз. Обаятельная, ясноглазая. Даже небольшой налет провинциальности ее не портил.

– Позови – пусть зайдет, – велел я секретарше.

– У нас столик в ресторане заказан. На семь, – предупредил Сименс. – Уже надо выезжать.

– Перенеси, – отмахнулся я.

Эля удалилась, Сименс констатировал:

– Завтра об исключении попросят двое. Послезавтра – еще пятеро.

– Лопухина мне просто понравилась. Как женщина, – подмигнул ему я.

И встретил красотку телеведущую со всей возможной приветливостью. Лично провел в кабинет, придвинул кресло, предложил кофе.

– Нет, нет, я на минутку. Спасибо, что приняли, – явно смущаясь, пробормотала она.

Неловко извлекла из цветастого целлофанового пакета благородного шоколадного цвета коробку, протянула:

– Вот… Вам…

– «Портвейн», – прочитал я сплетенные в витиеватый узор буквы. Хмыкнуть не успел – обратил внимание на год розлива. Тот совпадал с годом моего рождения.

Адель перехватила мой взгляд, виновато произнесла:

– Вообще-то положено, чтоб год сбора урожая совпадал. Но, к сожалению, именно такого я найти не смогла.

Еще один мой незыблемый принцип: никогда не брать ничего от клиентов. Сверх положенной оплаты, конечно. Но обижать Лопухину не хотелось. Тем более ее подарок никак нельзя было равнять с заурядными дорогими коньяками или альбомами по искусству – тем, что несли мне обычно.

– Откуда вы знаете мой год рождения? – улыбнулся я.

– Я журналистка, – откликнулась она. (Расслабилась немного, разрумянилась, повеселела.)

– В социальных сетях меня нет, ссылок на поисковиках – тоже, – упорствовал я.

– Обычно я не выдаю свои источники информации, – лукаво откликнулась она. – Но вы ж все равно насквозь видите. Если берете на себя труд.

Я не стал возражать.

– Поэтому признаюсь, – продолжала Адель. – Много лет назад в нашей городской газете был опубликован рассказ «Мусорщик». Его автором был – как гласила «шапка» – шестнадцатилетний школьник Алексей Данилов. Это ведь вы?

– Вы явно знаете свое дело, – совершенно искренне похвалил я.

Адель мой благожелательный тон, похоже, вдохновил. Стрельнула из-под длинных черных ресниц искрометным взором и произнесла:

– Кстати, ваш рассказ мне очень понравился. Вы – талантливый человек! Талантливый во всем! Скажите, как вы про мое кольцо узнали?

Я улыбнулся – чуть снисходительно:

– Нашли там, где я сказал?

– Именно! В «сокровищнице» у мальчишки! – Адель смешно сморщила носик. – Еще и отдавать не хотел. Пришлось выменять. На побрякушку из бирюзы и машинку!

– Рад, что смог вам помочь.

– Алексей! Вы… вы – просто супер! – Ее глаза сияли.

«Неужели действительно пришла лишь для того, чтобы поблагодарить?»

Но нет. Натура человека, увы, всегда одинакова.

Лопухина смущенно потупила взор:

– Я хотела просить вас помочь мне еще кое в чем. Но ваш помощник сказал, что все ваше время, к сожалению, уже расписано. Я не поверила. Специально ждала весь день, чтобы попросить вас лично.

– Что вы хотели? – не стал ломаться я.

– Ну… дело в том… – Адель, кажется, не ожидала, что я соглашусь столь легко. Явно смутилась.

– Говорите.

– Вот вы, – она вскинула свои ясные огромные глазищи, – когда на меня смотрите – ничего не видите?

Я нахмурился – не люблю подобных кокетливо-глупых вопросов.

Адель мгновенно уловила мое неудовольствие, поспешно произнесла:

– Как вы думаете, я – способна на убийство?

– Конечно. Как любой человек, – мгновенно отреагировал я.

Она отшатнулась – словно ее ударили. И произнесла моляще, жалобно:

– Алексей. Вы не могли бы меня выслушать? Пожалуйста!

И я решил – дьявол, что ли, нашептывал в уши? – отложить свой ужин. Ради хорошенькой девушки. Знал бы я в тот момент, во что ввязываюсь!

Восемь лет назад

Сегодня должен был состояться первый в ее жизни прямой эфир, и Адель жутко нервничала. Всю ночь накануне промучилась, заснула только часам к пяти. А уже в половине восьмого подскочила: привиделся кошмарный сон. Звучит команда: «Тишина в студии!» Ассистентка (за кадром) ободряюще улыбается, вспыхивают красными глазами телекамеры, прошла пятисекундная заставка. А на нее – словно ступор напал. Операторы смотрят растерянно, редактор в наушнике истерически вопит: «Адель! Не молчи! Говори хоть что-нибудь!» И главное: вся область на экранах телевизоров видит ее – дрожащую, жалкую, с онемевшими губами.

Она, кажется, даже закричала от страха. Впрочем, воплем своим супруга не разбудила. Тот поворочался, недовольно почмокал губами, отодвинулся на край кровати. И опять захрапел. Наверно, даже забыл, какой у нее важный день сегодня.

Адель поднялась, накинула халат, вышла на кухню. Домработница должна прийти через четверть часа – к восьми. Адель ждать ее не стала – сама сварила кофе, напилила сыра, колбасы. Уселась у окна, принялась себя успокаивать: подумаешь, всего лишь кошмарный сон. Ничего он не значит! Или даже, наоборот, подсказывает, что все пройдет нормально.

Да и с какой стати ей вдруг перед камерой неметь? Пусть собственных передач в прямом эфире пока не вела, но на телевидении вовсе не первый день. Репортажи с митингов делала, включения со спектаклей и концертов – тоже. Все нормально получалось! А что однажды перепутала Булгакова с Булганиным и как зовут мэра, забыла – никто даже не заметил. Главное для прямого эфира – нести, пусть любую чушь, но без заминок и пауз. Это она умеет. С первого курса у нее репутация: Адель Лопухина может говорить что угодно, сколько угодно и на любую тему.

Но окончательно себя успокоить не удалось. Потому что понимала: очень много непредвиденного может в прямом эфире случиться. Что делать, если на передаче перед камерой онемеет гость? Или начнет блеять в ответ на ее вопросы нечленораздельное? А то завистливые коллеги придумают гадость. Типа, провести боевое крещение, с них станется. Как однажды Костику (он криминальные новости ведет) в чай (от спонсора) добрые сослуживцы перцу подсыпали. Тот в прямом эфире и глотнул! Но – кремень-мужчина! – даже в лице не изменился. Она точно так не сможет.

А если ее передача просто не понравится?! Их областной канал, конечно, не столь зависит от рейтинга, как центральные. Однако достаточно парочки гневных писем от зрителей или скептического замечания генерального спонсора – и все, о карьере телеведущей можно забыть. На всю жизнь останешься максимум журналистом «в поле». Тут не столица – где каналов десятки.

Однако рядовая, серенькая должность Адель категорически не устраивала. Она вообще не понимала тех, кто тупо по течению плывет. Лишь бы в институт (хоть какой) поступить, замуж за кого угодно выйти. А коли есть шубка, машина и колечко с бриллиантом – можно радоваться, что ты состоялась. Что за примитив!

Адель еще в школе дала себе зарок: жить – или ярко, или вообще никак. В чем смысл, когда каждый день одно и то же, а ты из года в год привычно прикидываешь, как бы дотянуть до зарплаты, и неуклонно стареешь?! Стив Джобс (мужик, что корпорацию «Apple» основал) умно сказал: нужно каждый день проводить – словно сегодня вечером ты умрешь.

Она очень старалась жить по его заветам.

Пока что все честолюбивые планы осуществлялись. Ну, почти все. Хотела на журфак – поступила. Не в МГУ, но тоже в столице. На телевидении, пусть на местном, оказалась. Замуж вышла – причем за человека уважаемого, не бедного.

Адель в матримониальных мечтаниях, конечно, выше метила. Представляла под венцом рядом с собой известного артиста или наследника финансовой империи. Но, когда замуж ее позвал просто мужчина состоявшийся, отказываться не стала. Тем более что сама – Золушка классическая. Ни родителей, ни квартиры. Прописка в городке за Уралом. Но жильем владела тетка – особа жадная, склочная. Когда провожала племянницу в Москву поступать в институт, предупредила сразу: «Возвращаться даже не думай. Без тебя тесно».

Адель сразу, как вселились с муженьком в новенькую, стильно отремонтированную квартиру в центре Энска, не отказала себе в удовольствии: тщательно подобрала второй план (антикварное кресло, богатая лампа, сервант красного дерева). Сфотографировалась на фоне (на шее, конечно, бриллиантовое колье). И отправила карточку злобной тетке. Пусть умрет от зависти!

Надеялась, что письмо дошло – хотя родственница, естественно, не ответила, и больше они не общались. Ох, жаль, что та на другом конце страны живет. Не увидит племянницу в прямом эфире, в собственной передаче!

Девушка подошла к зеркалу, улыбнулась – словно в камеру. Уверенно поздоровалась: «Добрый вечер, с вами программа Гостиная и я, ее хозяйка, – Адель Лопухина».

Черт, нету сегодня боевого настроя. Даже здесь, в безопасном уюте квартиры, голос срывается, взгляд – неуверенный, почти затравленный. К тому же в горле царапает – вчера утром попала под дождь, а на обед неразумно купила себе мороженое. А что, если она осипнет ровно в тот момент, когда прозвучит команда «Мотор»?!

Никак нельзя отправляться на работу в таком раздрыге.

Адель взглянула на часы: время есть. Только бы никто не дергал.

Заглянула на кухню, улыбнулась домработнице тете Нине – та уже явилась, замешивала тесто для оладушек.

– Тетя Ниночка, я в кабинете буду репетировать. Не отвлекай меня, ладно?

Та только плечами пожала: делай, мол, что хочешь. Домработница Адель за хозяйку не признавала. Какие будут указания, спрашивала у супруга, Григория, и угодить старалась только ему. Человеку, что ей зарплату платит.

Ну, и плевать.

Адель на цыпочках прошла мимо приоткрытой двери в спальню – муж, кажется, не притворялся, действительно спал. Он (как и жена) считал себя человеком особенным, Творцом. Только (в отличие от Адели) мог позволить себе посвятить творческим мукам всю ночь, а потом почивать хоть до обеда. Маститый композитор, звезда! Зарабатывает столько, что может себе позволить неделями пьянствовать под предлогом, будто вдохновения ждет.

Адель юркнула в мужнин кабинет, затворила дверь. (Собственной – абсолютно своей – комнаты у нее, к сожалению, не было.)

Только бы успеть провести ритуал!

Жаль, с антуражем возиться некогда – муж, того и гляди, проснется, или тетя Нина ввалится с уборкой.

Вместо четырех положенных свечей Адель зажгла одну. Мороку с пером-чернильницей тоже затевать не стала – схватила шариковую ручку. Единственное, что сделала по правилам: не кинулась тут же писать, а откинулась в кресле, прикрыла глаза, поместила указательный палец левой руки на точку Гейши, в межбровье. Сосредоточилась. С удовольствием почувствовала, как только что прохладная кожа становится горячее… еще, еще… просто пылает, руку еле удерживаешь… За перо взялась, когда терпеть уже не было сил, а подушечка указательного пальца покраснела, будто ее ожгли. Концентрация энергии сейчас максимальная.

Теперь главное – точно сформулировать, чего хочешь.

«Сегодня вечером мне будет сопутствовать успех», – написала Адель первую фразу.

«А уже через месяц моя «Гостиная» станет самой популярной передачей в городе».

«Девицы будут одеваться – как я. Герои передачи гордиться, что я их пригласила. Пенсионерки – ругать. Мужчины – видеть меня в эротических снах».

Подумаешь, немного нелепо. Главное, чтобы сама верила.

Теперь слова сыпались на бумагу потоком, недавний невроз на глазах отступал, сменялся спокойствием. Сама собою распрямлялась спина, взгляд становился (Адель чувствовала) ясным, уверенным в себе, прожигающим.

«Вы все захотите провести со мной вечер. За чаем, или в парикмахерской, или просто оставите телевизор – фоном во время любых ваших дел. Но не переключите мою программу. Адель – и ее Гостиная. Уютное, надежное, правильное место!»

Она уже раздумывала над последней – самой эффектной и, возможно, самой завиральной фразой. Концовка, учили ее – что в журналистике, что в работе над собой – чуть ли не самое важное. Что бы такое представить и записать? Максимально яркое, запоминающееся?

Но в этот момент дверь в кабинет распахнулась, и Адель в отчаянии отбросила ручку.

Разумеется, явился супруг. Как всегда (в последнее время это случалось все чаще), некстати. Явно: только что проснулся. Волосы встрепаны, сам в небрежно запахнутом халате, зевает. На лице фирменная, снисходительная усмешечка:

– Все колдуешь?

– Дьявол, Гриша! – взорвалась она. – Сколько раз я тебе говорила?! Не врываться, если я закрываю дверь!

– Это мой кабинет, – небрежно отмахнулся муж.

– И не называй мой аутотренинг – колдовством! Я тебя тысячу раз просила! Это просто психотехника, спроси у Иннокентия Степановича, если не веришь!

– Но у тебя – когда бумажки свои пишешь – лицо, как у ведьмы! – ухмыльнулся он.

Подошел, покровительственно потрепал по щеке:

– Ладно, птичка моя, не злись. Кофейку мне лучше свари.

И шею вытягивает – силится разглядеть, что Адель написала.

Она поспешно перевернула листок. Вся просто кипела: всплеск чувств, оборванный на полуслове, даже хуже, чем вообще ничего.

Буркнула:

– Тетю Нину проси кофе тебе варить.

– Ох, Аделька, да что ты дерганая такая сегодня? – Он искренне не понимал. – Волнуешься, что ли?

– А ты бы не волновался? – сердито откликнулась она.

– Если б ты церемонию вручения «Оскаров» должна была вести! А то прямой эфир на местном телеканале. Тоже мне, челлендж!

Вечная его, самая любимая роль: снисходительный папочка. Играй, деточка, в свои игрушки, я не против. Но принимать их всерьез не буду никогда. Можно подумать, сам – оплот духовной культуры, сокровище нации. А на самом деле – автор песенок. Попса, три притопа, четыре прихлопа.

Но нельзя бунтовать против финансового столпа семьи.

Пока что все материальное благосостояние именно на муженьке держится. Квартира – просторная, четырехкомнатная – его. Машину ей тоже он купил. В отпуск на теплые моря возит, драгоценности дарит, против брендовых шмоток не бунтует, домработнице платит.

Потому Адель была вынуждена признать поражение – покорно вздохнула:

– Сварю я тебе сейчас кофе.

– Солнышко ты мое! – расплылся он.

Чмокнул ее в макушку.

Страшно всегда радовался, когда удавалось принизить жену, укротить ее норов. И, кажется, вправду думал, что он в очередной раз победил, супруга признала его главенство.

Адель давно уже с ним – самовлюбленным, косным и сексуально не слишком привлекательным – жила без радости. По-хорошему бы надо развестись, да еще, по возможности, кусочек имущества оттяпать, обзавестись собственной, пусть небольшой, квартиркой. Без денег, что муженек дает «на булавки», она обойдется – во-первых, не слишком тот щедр, а во-вторых, она и сама зарабатывает. Другое жаль. Ради мифической свободы терять статус. Все-таки Гришка, пусть не Чайковский, но композитор. Мотивчики его попсовые в их городке чуть не из каждой второй машины звучат. Популярность, соседи здороваются с пиететом. И в столице у мужа есть связи – тоже чрезвычайно полезно для ее далеко идущих планов.

А что жизни учит, высказывает свое мнение (всегда критическое) по поводу всех начинаний молодой супруги – раздражает, конечно, но, с другой стороны, даже приятно, что кому-то она небезразлична. В детстве-то, в школе, никто ею не интересовался. Попади она под машину – только подружки поплачут.

К тому же, если разведется – Иннокентий Степанович, наверно, больше ее видеть не захочет.

Иннокентий Степанович – Гришкин друг. Вместе с мужем когда-то в детский сад ходили, в школе учились. Сейчас тоже общаются. Заглядывают друг к другу в гости, вместе выпивают, вспоминают безумства молодости, обсуждают, как положено мужчинам, политику и женщин.

Казалось бы, что Адели до него? Иннокентий Степанович старше ее почти вдвое. Внешне невзрачен. Живет в месте романтичном – на скале, с видом на море, но домик – халупа халупой. Должность ничтожная – доктор в районной поликлинике. Одевается импозантно, но хороших рубашек у него, в отличие от Гришки, всего три (Адель пересчитала). Однако неожиданно для всех, особенно для собственного ее супруга, сложились у них очень теплые, доверительные отношения. Ничего сексуального, избави бог. Адель, может, не возражала бы. Но дядя Кеша – человек порядочный, никогда не позволит себе друга предать.

Началась их с Аделью симпатия на свадьбе. Гришка в торжественный день вел себя безобразно. В загсе-то держался соколом – нежно вел ее под ручку, растворял перед юной супругой двери. Зато в ресторане быстренько набрался и начал перлы выдавать – слушать тошно. Например, кричал одному из друзей:

– Ну? Какую кошечку я себе завел, а? Завидуешь?

А другому (очень пожилому, бедно одетому) назидательно втолковывал:

– Супружницу лучше всего бедную, молодую и глупую брать! Всегда тебе в рот смотреть будет!

А рядом жена того мужика стоит! Дама в возрасте! Естественно, все слышит!

Иннокентию Степановичу новоиспеченный муженек тоже толкнул речь про полную никчемность супруги. Снисходительно резюмировал:

– Только мордашка смазливая все искупает.

А Гришкин друг (хотя с виду тоже лопушок, типичный интеллигент) возьми, да смело ответь:

– Ладно, Гриша, не выделывайся. Эта девочка еще тебя за пояс заткнет.

Адель опешила. Муженек, кажется, тоже. Впрочем, быстро взял себя в руки. Расхохотался:

– Нет, Кешка, это ты брось. Умных жен я себе никогда не брал. Видно, планида такая.

Игриво ущипнул супругу за щечку и ушел под руку с одним из гостей.

Иннокентий Степанович остался подле Адели. Сочувственно улыбнулся расстроенной юной жене. Спросил:

– У вас образование какое?

– Университет дружбы народов, факультет журналистики.

– Серьезно, – оценил он. – Но работать вам Гриша, конечно же, запрещает.

– Пытался запретить, – кивнула она. – Но я все равно уже устроилась. На местный телеканал.

– Замечательно! – В его глазах засветился неприкрытый интерес. – Я искренне вам желаю сделать самостоятельную карьеру.

– Спасибо, – слабо улыбнулась Адель. – Я буду стараться.

Хотя пока дела у нее на работе шли совсем неважно. Диплом столичного университета никого особо не впечатлил: «Зато опыта у вас никакого!»

На должность взяли самую низовую – младшим редактором. А чтобы в кадр попасть (уверяли старожилы), нужно прождать минимум пару лет. И то, если никто из блатных вперед не всунется.

Гриша же – хотя на телевидении городском его прекрасно знали – помогать ей не собирался. Наоборот, пригрозил:

– Если будешь на работе задерживаться – сразу генеральному позвоню, он мой хороший знакомый. Мигом тебя уволит.

«Выходила замуж за блестящего мужчину, звезду, – переживала Адель. – А на деле: тиран самый настоящий».

Пока добивался ее внимания, Гриша вел себя благородно. Цветы, подарки, две песни ей посвятил, а выслушивал с каким вниманием! Но стоило ей стать женой – тут же из музы превратилась в кошечку. Внимания от супруга получает не больше, чем домашним животным уделяют. А она-то, наивная, надеялась с его помощью звездой стать!

Однако вдруг – через пару месяцев после свадьбы – Адель вызвал генеральный директор канала. Девушка явилась в приемную на дрожащих ногах. В огромный свой кабинет шеф ее не пригласил. Встретил в приемной, окинул оценивающим взглядом, буркнул:

– Ты и есть та самая Адель? Ну, пошли!

Привел в студию, посадил перед камерой, велел:

– Валяй, говори.

– Что? – растерялась она.

– Что хочешь, – начал раздражаться генеральный. – Вышел зайчик погулять – и так далее.

– О’кей, – кивнула Лопухина.

Дождалась, когда вспыхнет красный глаз записи, бодро начала:

– Сегодня хмурым апрельским утром на городском телеканале происходит триумфальное рождение новой звезды. Все цветы на рынке скуплены, плотную толпу поклонников сдерживает милиция, местные бизнесмены и чиновники отменяют деловые встречи, во всех программках подчеркнуто время ее передачи. Итак, Адель Лопухина впервые выходит в эфир!

– Достаточно, – оборвал ее вдохновенную речь генеральный.

Попросил оператора:

– Дай посмотреть.

Лицо – сонное, равнодушное.

Непонятно: нравится ему или нет.