Текст книги ""Фантастика 2025-117". Компиляция. Книги 1-31 (СИ)"

Автор книги: Михаил Атаманов

Глава 12

Утро встретило нас холодной, промозглой серостью, будто мир решил заранее надеть траур по нашим планам. «Рассветный Странник» торчал посреди идеального газона Усадьбы Вороновых, как ржавая заноза в аристократической заднице. Контраст был настолько вопиющим, что хотелось смеяться. Наш уродливый, сшитый из кошмаров ковчег, пропахший потом, кровью и отчаянием, на фоне мраморных фонтанов и статуй голых девиц. Дохлый кит, выброшенный на берег элитного гольф-клуба. Я стоял, прислонившись к шершавой, похожей на задубевшую кожу шкуре вирма, и смотрел, как наш хрупкий союз разделяется на два самоубийственных отряда. Две группы смертников, отправляющиеся на разные участки одного расползающегося к чертям фронта.

Кларк уже не выглядел как испуганный мальчишка-дипломат, которого я вытащил из зала совета. Он стоял у трапа в простой кожаной куртке, надетой поверх гвардейской кольчуги, и отдавал последние, четкие распоряжения своим людям. В нем что-то хрустнуло, надломилось и срослось заново. Криво, как плохо вправленный перелом, но на удивление крепко. Рядом с ним, заложив за спину свои чудовищные ручищи, неподвижной скалой возвышался Таллос. Он хмуро оглядывал элегантные шпили усадьбы, и в его взгляде уже не было той слепой, классовой ненависти. Была мрачная сосредоточенность человека, нашедшего цель поважнее, чем сжечь очередной дворец.

Я подошел к Кларку. «Готов?»

Он обернулся. На долю секунды в его глазах мелькнул тот самый первобытный страх, который я видел в Дальнегорске. Он тут же его задавил, спрятал под маской решимости. «Нет. Но это уже неважно, правда?»

«Неважно», – согласился я и протянул ему руку. Его ладонь была холодной, но рукопожатие – крепким. «Не дай им сожрать себя. Ни тем, кто снаружи, ни тем, кто внутри. Возвращайся с победой. Или не возвращайся вообще».

Он криво усмехнулся. «Спасибо. За все, пап».

Что-то внутри екнуло, неприятно и тепло одновременно. *М-да, дожили. Папаша.* Я лишь молча кивнул, не находя слов. Таллос перевел на меня тяжелый взгляд. «Мы вернем наш дом, чужак».

«Сначала постройте новый, – ответил я, глядя ему в глаза. – Из того, что осталось от старого. И не зови меня чужаком. Меня зовут Макс».

Он хмыкнул, что, видимо, было высшим проявлением дружелюбия, на которое он способен. «Когда вернемся, Макс, выпьешь с нами шахтерского пойла. Если кишки не сгорят, значит, свой».

В стороне, у главных ворот, ждала Иди. С ней было всего двое проводников, суровых и молчаливых, как скалы, на которых они выросли. Она не брала с собой ни стражи, ни свиты. Ее оружием и ее броней была она сама. Риты и Шелли рядом не было – они попрощались с ней раньше, по-женски, без лишних свидетелей и моих неуклюжих комментариев. Я подошел к ней. Воздух вокруг нее казался другим. Более разреженным и чистым.

«Может, все-таки передумаешь? – мой голос прозвучал глухо и неубедительно даже для меня самого. – Полетишь с нами. Там хотя бы есть шанс пробиться силой».

«Там – сила, – она посмотрела на уродливый силуэт „Странника“, а потом на меня. – А здесь – вера. Им сейчас нужнее она. И мне тоже». Она протянула руку и коснулась моей щеки. Ее пальцы были холодными, как лед, но прикосновение обожгло, оставив на коже фантомный след. «Шум утих, Макс. Но тишина тоже бывает тяжелой. Я должна наполнить ее смыслом. Иначе она меня поглотит».

Она не договорила. И не нужно было. Я видел пропасть за этой тишиной. Пропасть, в которую она заглядывала всю свою жизнь.

«Будь осторожна», – это было все, что я смог выдавить из себя. Жалкие, банальные слова.

«Ты тоже, – она слабо улыбнулась, и в этой улыбке было больше печали, чем радости. – Я буду ждать».

Она развернулась и пошла к воротам, не оглядываясь. Легкая, почти невесомая фигурка в простом дорожном плаще, идущая навстречу ледяным пустошам. Идущая в пасть к дикарям, чтобы просить их умереть за мир, который они презирали. Я смотрел ей вслед, пока она не превратилась в точку и не исчезла. И впервые за долгое время мне стало по-настоящему страшно.

«Рассветный Странник» летел тяжело, как подстреленный ворон. Наш ковчег, рожденный в агонии и сшитый из отчаяния, был не предназначен для долгих перелетов. Он протестовал, скрипел, стонал всеми своими ржавыми сочленениями и шкурами вирмов, но упорно полз по небу. Под нами проплывали земли, тронутые явным, видимым даже с высоты тленом. Леса стояли серыми и безжизненными, словно из них высосали все краски. Реки казались мутными и маслянистыми, их воды несли не жизнь, а какую-то вязкую хворь. Болезнь мира была очевидна. Это был не просто образ, не метафора. Это была физическая реальность. Мир гнил заживо.

Когда на горизонте показался уродливый, зазубренный шип Дальнегорска, на мостике воцарилась напряженная тишина. Я посмотрел на Кларка. Он стоял, вцепившись в импровизированный штурвал, и его костяшки побелели. Город не просто был разрушен. Он выглядел оскверненным. Обугленный скелет, из которого вырвали душу. Черные, пустые провалы окон смотрели на нас, как глазницы черепа. Над руинами все еще вился дым. И над всем этим – багровые трещины в небе. Здесь они были гуще, ярче и злее, чем где-либо еще. Словно главная рана, главный гнойник прорвался именно тут, отравляя все вокруг.

«Поднять знамя», – голос Кларка прозвучал ровно и твердо, разрезая тишину. В нем не было ни пафоса, ни дрожи. Только холодная сталь приказа.

Двое его людей, бывших гвардейцев, с трудом развернули на носу корабля огромное полотнище. Это был не аристократический герб с драконами и коронами. Никакого золота и шелков. На грубом черном фоне – массивный серебряный шахтерский молот, вписанный в контур тяжелой промышленной шестерни. Символ их нового, рожденного в огне союза. Жесткий, простой и понятный каждому, кто остался в этом аду. Союз молота и меча, руды и стали.

«Пролетим над Верхним городом, – приказал Кларк, не отрывая взгляда от руин. – Сделаем круг. Пусть видят. Пусть все видят, что мы вернулись».

*Хороший ход, парень. Очень в стиле генерала, входящего в поверженный город.* Мы медленно поплыли над тем, что когда-то было кварталами знати. Над раздавленным, как консервная банка, залом совета. Над останками Цитадели, где его отец совершил свой последний, отчаянный поступок. Это был не парад победы. Это была демонстрация силы и скорби одновременно. Похоронный марш по старой власти и суровое обещание новой.

Затем корабль, тяжело гудя, начал медленно снижаться к огромным промышленным плато у самого входа в Нижние Ярусы. Туда, где в бесконечных туннелях и штольнях, как крысы в подвале, прятались выжившие. Снижаясь, мы видели на плато движение. Сотни, а может, и тысячи людей высыпали из темных провалов шахт, глядя на нас. С этой высоты они были похожи на муравьев, встревоженных появлением гигантского жука. И я не был уверен, что эти муравьи не захотят сожрать нас живьем.

Едва наш ковчег с тяжелым стуком коснулся каменного плато, нас окружили. Это была не встреча и не приветствие. Это было начало противостояния. Сотни людей, высыпавших из туннелей, образовали вокруг «Странника» живое, дышащее ненавистью кольцо. Их лица были покрыты въевшейся сажей и многодневной щетиной. Глаза горели голодным, отчаявшимся огнем. В руках они сжимали то, что еще вчера было инструментами, а сегодня стало оружием: тяжелые молоты, заточенные куски арматуры, самодельные копья из труб. Они смотрели на наш диковинный корабль и на нас со смесью первобытного страха и лютой, застарелой ненависти.

«Еще один лорд прилетел поглумиться над нашей могилой!» – выкрикнул кто-то из передних рядов, и толпа угрожающе загудела в ответ.

«Где ты был, Адамс, когда Валериус резал наших отцов⁈ Прятался за юбками своих аристократов⁈» – подхватил другой, и его слова утонули в яростном реве.

Кларк молча сошел по трапу. Он не стал ждать, пока его вызовут. Он шел к ним сам. Таллос, не говоря ни слова, встал рядом с ним, как живая скала, одним своим видом заставляя толпу невольно попятиться. Я и Сет спустились следом, держа руки на виду, но готовые ко всему. Атмосфера была наэлектризована до предела. Еще одна искра – и все вспыхнет.

Кларк не стал перекрикивать толпу. Он поднял руку и кивнул Сету. «Надеюсь, эта хреновина не взорвется», – пробормотал Сет, щелкая тумблерами на странном устройстве, которое мы вытащили из каюты. Оно было похоже на гибрид старой кинокамеры и магического фонаря – детище сумрачного гения Воронов.

Из проектора ударил столб тусклого света, и в пыльном воздухе над площадью вспыхнуло дрожащее, объемное изображение. Это было видение Иди. Люди ахнули. Их крики и угрозы застряли в глотках. Они увидели не битву за Дальнегорск, не заговор Валериуса. Они увидели весь свой мир – гигантский, больной, умирающий организм. Они увидели багровые трещины в самой ткани реальности. Увидели агонию Вечного Шторма, который всегда был их единственной защитой. Увидели, как их родной город, их дом, превратился в раковую опухоль, отравляющую все вокруг. Видение было беззвучным, но оно кричало громче любого оратора. Оно било прямо в подсознание, минуя уши.

Когда через минуту изображение погасло, на площади стояла мертвая, оглушительная тишина. Люди смотрели на серое, испещренное разломами небо, потом на Кларка, и в их глазах был уже не гнев. В них был вселенский, первобытный ужас осознания.

И только тогда Кларк взял в руки акустический усилитель – еще один подарок Сета.

«Вы видели. Это наш истинный враг. Не Валериус. Не лорды. А болезнь, что сожрет нас всех, пока мы режем глотки друг другу за кусок хлеба. Я пришел не как ваш новый хозяин. Титулы и гербы сгорели в этом огне».

Он сделал шаг вперед, один, безоружный, прямо в толпу.

«Я пришел как солдат. Сын Тибериуса, который умер, чтобы дать нам этот шанс. Я пришел просить вас сражаться. Не за меня. Не за лордов. За наших детей. За право увидеть следующий рассвет. Таллос и его люди со мной. Шахтеры и гвардейцы. Мы либо станем одним народом, либо все сдохнем в этой каменной могиле. Выбирайте».

* * *

Путь Иди лежал на север, в суровые, выветренные пустоши, которые люди городов с презрением звали землями На’би. Это был совершенно другой мир, живущий по своим законам. Мир голого камня, пронизывающего ветра и древних, как сама земля, духов. На третий день пути, когда солнце начало клониться к горизонту, окрашивая скалы в тревожные, кровавые тона, они появились из-за холмов. Словно выросли из самой земли.

Патруль На’би. Десяток воинов, двигавшихся с бесшумной, текучей грацией хищников. Их лица были раскрашены белой глиной в причудливые, пугающие узоры. В руках они держали длинные копья с тяжелыми костяными наконечниками. Они не кричали и не угрожали. Они просто возникли вокруг маленького отряда Иди, отрезая все пути к отступлению. Их молчание было страшнее любого боевого клича.

Двое проводников Иди, нанятые в последнем поселении на границе, напряглись, как струны. Их руки сами легли на рукояти мечей, лица побледнели. Они знали, что встреча с патрулем На’би в их родных землях почти всегда означает быструю и тихую смерть.

«Стой», – голос Иди был тихим, но в нем была сталь, заставившая проводников замереть. Она сделала шаг вперед, одна, оставив своих спутников позади. Она расстегнула дорожный плащ, показывая, что на ней нет доспехов. Ее ладони были открыты и обращены к воинам. Она была воплощением беззащитности.

Вожак патруля, высокий, жилистый воин со старым шрамом, пересекавшим все лицо, спрыгнул со своего коня-ящера. Он двигался плавно, не делая резких движений. «Чужачка, – его голос был низким и гортанным, как рокот далекого камнепада. – Эта земля не терпит вони ваших городов. Твои спутники знают закон. Мы убьем их быстро. А ты… уходи, или твои кости будут белеть под нашим солнцем».

«Я пришла не топтать вашу землю, – ответила Иди. Она говорила на всеобщем, но ее слова, казалось, находили отклик глубже, чем просто в ушах. Они вибрировали в самом воздухе. – Я пришла просить ее о помощи. Она умирает. И вы, ее дети, это чувствуете. Вы чувствуете, как слабеет ветер, как болеет камень и как плачут духи».

Воин замер. Он ожидал чего угодно – мольбы, угроз, попытки торговаться. Но не этого. Он смотрел в ее ясные, спокойные глаза, в которых не было ни страха, ни лжи. Он видел в них отражение больного неба над своей головой. Он не понимал ее слов разумом, но чувствовал их нутром. Он чувствовал правду в ее голосе так же, как чувствовал направление ветра или приближение грозы. Это было знание его предков, знание самой земли. Он медленно, почти нехотя, кивнул.

«Шаманы будут говорить с тобой. А твои спутники… пусть живут. Пока».

Стойбище На’би было сердцем пустошей. Десятки низких, круглых шатров из грубо выделанных шкур были расставлены по кругу, в центре которого горел вечный огонь, отгоняющий не только ночной холод, но и злых духов. Воздух пах дымом, сухой травой и чем-то еще – древним, почти осязаемым ощущением силы. Ее провели мимо молчаливых, наблюдающих за ней воинов и женщин к трем старейшинам. Три шамана сидели на шкурах у огня. Их лица были похожи на потрескавшуюся от времени и ветров кору древних деревьев, а глаза, казалось, видели не ее саму, а то, что стояло за ней.

Они долго молчали, разглядывая ее, словно пытаясь прочесть ее душу, как открытую книгу. Молчание было испытанием. Оно давило, заставляло нервничать, но Иди стояла спокойно, выдерживая их взгляды.

«Говорят, ты принесла весть, дитя городов, – наконец произнес главный из них, самый старый. Его голос был сухим, как шелест песка. – Но слова – это ветер. Они часто лгут. Покажи нам свою душу. Покажи нам ту правду, что горит в тебе и заставила тебя прийти сюда».

Ее подвели к огромному черному камню, стоявшему в самом центре круга. Он был гладким, отполированным тысячами прикосновений, и теплым на ощупь, словно внутри него билось живое сердце. Он, казалось, тихо гудел от скрытой внутри силы. Это было сердце их народа, их алтарь и их оракул.

Иди, не колеблясь, положила на него ладонь. Она закрыла глаза и перестала быть собой. Она стала проводником, каналом, через который хлынула чужая боль и чужая решимость.

Через нее в разум шаманов хлынул не просто образ – хлынула сама суть произошедшего. Боль. Ужас рушащегося Дальнегорска, беззвучный крик ломающегося камня, предсмертный хрип Патриарха, отдавшего жизнь за призрачный шанс. Отчаяние Макса на борту «Странника», его холодная ярость и тяжелая, выстраданная решимость. Боль всего мира, который корчился в агонии под багровыми шрамами на небе. И ее собственная боль, ее новая, звенящая тишина, наполненная решимостью идти до конца.

Один из шаманов вскрикнул и отшатнулся от камня, хватаясь за голову, словно от физического удара. Второй беззвучно упал на колени, его губы шептали древние молитвы духам земли. Главный шаман стоял, вцепившись в свой костяной посох так, что побелели костяшки, и по его морщинистой щеке медленно текла одинокая слеза.

Когда Иди убрала руку, она тяжело дышала, словно пробежала много километров. Она отдала им все, что у нее было.

Старик долго смотрел на нее, потом на свой народ, в благоговейном молчании собравшийся вокруг.

«Ты говоришь не своим голосом, дитя, – медленно произнес он, и его слова, усиленные странной акустикой этого места, разнеслись по всему стойбищу. – Ты говоришь голосом умирающей земли. Голосом наших предков, что спят под этими камнями. На’би слышат этот зов. На’би будут сражаться».

Глава 13

Старая кузница еще недавно пахнувшая холодным металлом, сыростью и забвением, превратилась в филиал преисподней на земле. Воздух, густой и тяжелый, можно было резать ножом. Он был пропитан многослойным букетом запахов: раскаленной стали с её едким металлическим привкусом, который въедался в горло и оставался на языке горьким послевкусием, флюса, чей химический аромат смешивался с дымом от угля и древесины. Пот сотен людей создавал свою особую ноту – соленую, острую, пропитанную адреналином и отчаянием. И над всем этим витало еще что-то новое, едва уловимое – привкус озона, как после сильной грозы, когда воздух буквально искрит от электричества. Это магия Ады, её концентрированная воля, смешивалась с грубой работой кузнецов, создавая немыслимый, но на удивление действенный коктейль.

Я стоял, прислонившись спиной к нагретому жаром косяку, чувствуя, как тепло проникает сквозь одежду и согревает напряженные мышцы. Мои глаза методично сканировали это организованное безумие, отмечая каждую деталь, каждое движение. На Земле я бывал на заводах, видел современные производственные линии с их четкой логистикой и автоматизацией. Но это… это было что-то совершенно иное. Это был не просто цех. Это был пульсирующий, рычащий, изрыгающий искры организм, рожденный из отчаяния и стали. Живой и злой, он дышал в ритме молотов, питался углем и человеческой решимостью.

Звуковая какофония была невероятной. Основной ритм задавали молоты – от легких, звонких ударов при чистовой обработке до тяжелых, гулких ударов больших кувалд, которые заставляли дрожать пол под ногами. Шипение раскаленного металла при погружении в воду создавало высокочастотный фон, а свист мехов добавлял басовые ноты. Между всем этим грохотом прорывались человеческие голоса – команды, проклятия, иногда смех. Удивительно, но люди находили причины для смеха даже здесь, в этом аду из огня и металла.

Сет метался по центру, словно обезумевший дирижер, управляющий оркестром, где вместо скрипок – молоты, а вместо флейт – шипящие меха. Его обычно безупречный камзол превратился в лоскутья – перепачканный сажей до неузнаваемости, прожженный в нескольких местах искрами. Когда-то аккуратно уложенные волосы теперь торчали во все стороны, а на лице появились черные полосы, словно боевая раскраска дикаря. В глазах горел фанатичный огонь гения, дорвавшегося до неограниченных ресурсов и смертельного дедлайна. Я невольно усмехнулся, наблюдая за его трансформацией. На Земле я знал ученых – видел, как они работают в критических ситуациях. Вот уж точно, дай им невыполнимую задачу и полную свободу действий – и они либо взорвут планету, либо спасут ее. Никаких полумер. Судя по всему, Сет метил во второй вариант, и это внушало мне странную уверенность.

Он размахивал свитками с чертежами Бруно, края которых уже начинали обугливаться от жара. Тыкал длинным, испачканным в саже пальцем то в сторону главного горна, где колдовали маги, окруженные мерцающими защитными полями, то в чертеж, расстеленный прямо на пыльном, усыпанном металлической стружкой полу. Его голос, обычно мягкий и аристократично модулированный, теперь срывался на визг от напряжения.

«Нет, не так! Угол наклона! – он тыкал пальцем в схему, оставляя на ней грязные отпечатки. – Нам нужен идеальный тепловой конус, а не просто жаровня для сосисок! Термодинамика, черт возьми! Таллос, твои люди опять пытаются укрепить фурму каменной кладкой⁈»

Таллос, огромный, как медведь, возник из-за угла горна, словно материализовался из дыма и копоти. Его лицо было черным от сажи настолько, что белки глаз казались неестественно яркими на этом фоне. Массивные руки, покрытые мозолями и ожогами от многолетней работы, были перепачканы глиной и металлической пылью. Но глаза довольно поблескивали – в них читалось удовольствие от хорошей работы и легкое презрение к теоретикам, которые не понимают практических вещей.

«Мои люди знают камень, Ворон, – его бас прорезал шум кузницы. – Он держит жар лучше твоих хлипких железяк. Мы строим на века, а не на один сезон. Камень – это основа, а металл – всего лишь украшение».

«Нам не нужны века! – вскрикнул Сет, теряя последние остатки аристократического лоска. В его голосе звучали нотки истерики. – Нам нужна контролируемая термомагическая реакция! А не вулкан в подвале твоего дома! Ада, дорогая, мы удержим поле, если они добавят еще жару?»

Ада стояла в центре группы из семи магов, образовывавших идеальный круг. Её ладони были вытянуты в сторону нового, экспериментального горна, а пальцы почти незаметно дрожали от напряжения. Вокруг горна мерцал и подрагивал купол из чистого света, который искажал воздух, как летний зной над раскаленным асфальтом. По её лбу катились крупные капли пота, которые тут же испарялись от исходящего жара, но голос оставался спокоен, как застывшая лава – контролируемая сила, готовая в любой момент вырваться наружу.

«Поле на пределе, Сет, – каждое слово давалось ей с усилием. – Магический резонанс начинает нарушаться. Еще один градус, и оно схлопнется, похоронив нас всех под расплавленным шлаком. Скажи своим варварам, чтобы работали головой, а не только мускулами».

Я усмехнулся шире, наблюдая за этим хаосом с точки зрения человека, который видел, как работают и современные заводы, и кустарные мастерские. Варвары, аристократы, маги… Все смешалось в этом котле, как компоненты химической реакции. Я видел, как один из бывших гвардейцев Кларка, чьи холеные руки еще неделю назад знали только эфес меча и бархат перчаток, теперь сноровисто работал молотом рядом с жилистым шахтером. Мозоли на его ладонях появились буквально за дни, но он не жаловался, лишь иногда морщился, когда думал, что никто не видит. Шахтер же, который еще недавно готов был перегрызть гвардейцу глотку за кусок хлеба, теперь терпеливо показывал ему, как правильно держать инструмент.

Рядом с ними женщина из Зареченска, чей муж погиб при первом нападении теней, методично сортировала уголь по размеру и качеству, подавая его магам. Её лицо было сосредоточенным, почти медитативным – она нашла в этой монотонной работе способ справиться с горем. Каждый кусок угля она проверяла на вес, звук, цвет, отбрасывая слишком влажные или с трещинами.

Они все потеряли свои старые роли, свои прежние жизни. Война, как универсальный растворитель, смыла все социальные перегородки, все предрассудки. Она содрала с них все наносное – титулы, богатство, происхождение – оставив только самую суть: желание выжить. Желание дать отпор. И здесь, в грохоте и жаре, под руководством сумасшедшего ученого, молчаливой ведьмы и упрямого, как скала, шахтера, рождался не просто Альянс. Рождалась армия. Армия тех, кому больше нечего терять. И это делало их самыми опасными существами во всем этом трескающемся по швам мире.

Для главного эксперимента выделили отдельную, самую защищенную часть кузницы. Её отгородили от общего хаоса временной стеной из камня и магически укрепленного дерева, и за эту черту пускали лишь избранных. Воздух здесь был другим – более чистым, но одновременно наэлектризованным от концентрированной магии. Я и Рита стояли у самого края огороженной зоны, чувствуя себя сторонними наблюдателями на этом празднике высоких технологий и древней магии. В животе поселился неприятный холодок предчувствия. Слишком многое зависело от этого момента. Если эксперимент провалится, мы вернемся к обычным мечам против тварей, которых не берет обычная сталь.

В центре, над специально отстроенным тиглем, колдовали Сет и Ада. Тигель был произведением искусства сам по себе – выложенный особым огнеупорным камнем, с системой воздуховодов, которая позволяла регулировать температуру с точностью до градуса. Таллос, стоявший у гигантских мехов, был их грубой, но необходимой силой, послушной воле гения. Его массивная фигура напоминала титана, которому поручили раздувать огонь под котелком у богов. Пот стекал по его могучей спине ручьями, но он не показывал ни малейших признаков усталости.

Приготовления заняли почти час. Сет и Ада настраивали магические поля, проверяли температурные режимы, калибровали потоки воздуха. Каждая мелочь имела значение – малейшая ошибка могла превратить эксперимент в катастрофу. Я наблюдал за их работой с тем же восхищением, с которым когда-то смотрел на хирургов, готовящихся к сложной операции. Та же концентрация, та же предельная точность движений.

«Давление стабильно! – голос Сета был напряжен до предела, в нем дребезжала сталь. – Температура – две тысячи сто по шкале Бруно! Поля синхронизированы! Ада, сейчас!»

Ада кивнула, и пот с её лба брызнул каплями на раскаленный камень, тут же превращаясь в пар. Она и трое её самых сильных магов – все из тех, кто выжил в битве с тенями – сомкнули руки в кольцо. Магическая энергия буквально заискрила между их пальцами, и купол над тиглем, до этого едва мерцавший, вспыхнул ослепительным светом, став почти материальным. Воздух загудел низким, вибрирующим звуком, который я чувствовал не ушами, а всем телом. У меня заложило уши, а по коже побежали мурашки, словно от статического электричества.

«Поле готово, Сет! – голос Ады звучал натужно. – У тебя тридцать секунд, не больше!»

Сет, используя длинные кузнечные щипцы с магически защищенными рукоятями, осторожно, словно это было сердце новорожденного младенца, взял крошечный, не больше ореха, осколок чистой руды. Тот самый, что я принес из-под Забытой Кузницы, рискуя жизнью в схватке с теневыми тварями. Он пульсировал голубым светом в такт с ударами моего сердца, и я мог поклясться, что он живой. Вся кузница замерла. Даже звуки с основного цеха стихли, словно все понимали важность момента. Я задержал дыхание, наблюдая, как Сет медленно, миллиметр за миллиметром, опускает осколок в расплавленную, клокочущую массу металла в тигле.

Первую секунду не происходило ничего. Тишина звенела в ушах так громко, что стала почти материальной. Я успел подумать, что эксперимент провалился, что мы потратили драгоценное время впустую. А потом ад разверзся.

Из тигля ударил столб слепящего, золотого света, заставив меня зажмуриться и вскинуть руку, прикрывая глаза. Даже сквозь закрытые веки свет был нестерпимым. Магический купол затрещал, по его поверхности пошли трещины, как по стеклу под ударом молота. Воздух завибрировал так, что зубы заскрежетали в челюстях. Один из магов, молодой парень, который всегда казался мне слишком самоуверенным, вскрикнул и упал на колени. Из его носа хлынула кровь, а глаза закатились.

«Держать! – голос Ады превратился в рык раненого хищника. Она приняла на себя всю магическую нагрузку, и её лицо исказилось от чудовищного напряжения. Вены на шее вздулись, а в висках пульсировала кровь. – Держать строй! Не разрывать круг!»

«Выплеск энергии! – истошно заорал Сет, отшатнувшись от тигля на максимально возможное расстояние. – Он отторгает сплав! Магические резонансы не совпадают! Таллос, меха! Дай обратную тягу! Охлаждай быстрее!»

Таллос, не дожидаясь дополнительных объяснений, уже налегал всем своим богатырским весом на рычаги, заставляя меха работать в обратную сторону. Мышцы на его руках и спине перекатывались как канаты под нагрузкой. Рев пламени, который до этого заполнял всю кузницу, резко сменился пронзительным, почти ультразвуковым шипением. Холодный воздух врывался в горн, создавая перепады температуры, которые могли разорвать тигель на куски.

Столб света начал оседать, втягиваться обратно в тигель, словно джинн, которого силой загоняют обратно в лампу. Купол, дрожавший на грани полного коллапса, стабилизировался, снова став полупрозрачным. Трещины затянулись, но я видел, как дрожат руки у магов. Этот эксперимент отнял у них годы жизни.

Я выдохнул воздух, который, кажется, не вдыхал целую вечность. Легкие горели, а в груди стоял комок. Рита рядом со мной сжимала кулаки так сильно, что побелели костяшки пальцев. Её глаза были широко раскрыты, а дыхание сбилось.

«Стабилизация… – прошептал Сет, не веря своим глазам. Он медленно, словно в трансе, сделал неуверенный шаг к тиглю, заглядывая внутрь. – Получилось… Боги всех пантеонов, получилось!»

Он схватился за длинный рычаг механизма опрокидывания и с видимым усилием потянул его на себя. Тигель медленно наклонился, и густая, сияющая, как расплавленное солнце, струя металла потекла в заранее подготовленную форму. Металл переливался всеми оттенками золота – от нежно-желтого до насыщенного янтарного, и в его глубине играли искорки света, словно в нем плавали крошечные звезды.

Когда форма заполнилась до краев, свет стал постепенно меркнуть, сменяясь ровным, теплым, золотистым сиянием. Остывающий слиток был прекрасен до боли. Идеальный прямоугольный брусок, который светился изнутри, словно в его сердце была заключена частица солнца. Я смотрел на него и понимал – это не просто металл. Это был материализованный символ нашего упорства. Наш первый патрон в войне против самой Тьмы. Наша первая, выкованная в огне и боли, надежда.