Текст книги ""Фантастика 2025-117". Компиляция. Книги 1-31 (СИ)"

Автор книги: Михаил Атаманов

И в то же время рассказ Данилова. Тот самый, благодаря коему мы на него вышли… Там тоже речь шла о наличке… О мешке с долларами… Об убийстве на 64-м километре…

Мысли переплетались ужами. Хотелось спать. И не понять, что было, чего не было… Что первично, что – вторично… То ли сперва убили троих на шоссе и украли мешок долларов, а потом написали в газете. То ли, наоборот, – сначала рассказ, а после три трупа и дерзкое похищение…

Но так не бывает! Или бывает? Или бывает, и именно поэтому господин Козлов вновь вернулся в Россию? Вернулся, чтобы отыскать десять миллионов долларов?

Но при чем здесь тогда вся эта чертовщина: спящий дом, горящее дерево, катящаяся сама по себе машина?

Нет, понять ничего невозможно.

Надо продолжать искать: Данилова, Нарышкину, Козлова. Тот ли самый это Козлов?

Петренко пощелкал по клавишам, вызвал базу данных Федеральной пограничной службы: надо выяснить, пересекал ли за последний год (а может, два?) Иван Степанович Козлов, шестьдесят третьего года рождения, границу Российской Федерации. Въезжал ли он в страну?..

И тут в дверь заглянула лейтенант Варя Кононова. По ее радостно раскрасневшемуся лицу Петренко понял: что-то случилось. Что-то хорошее.

Алексей Данилов. Тот же день – воскресенье, 30 апреля, 17.00.

Мы подошли к Пушкину со стороны Страстного бульвара, от кинотеатра. На минуту развиднелось, в тучах проглянуло солнце. Однако непривычная одинокость всегда оживленной площади и вхолостую, ни для кого, бьющие струи фонтанов создавали чувство бесприютности – словно тогда, две недели (или сто лет?) назад, в заброшенном подъезде на Большой Дмитровке.

– Он придет – ставлю рубль против доллара, – прошептала Наташа, желая, очевидно, подбодрить меня.

Она держала меня под руку, и я чувствовал, как ее ладонь, накрывшая мое запястье, становится все холоднее и холоднее.

У памятника кое-какой народ все ж таки тусовался.

Отглаженный, начищенный юноша прятал за спиной длинную розу. Нервно прогуливался, поглядывая на часы, лысоватый дядечка лет сорока в ношеных кроссовках и старой джинсе. В стороне печально стояла девушка – весь ее убитый вид, казалось, говорил: «Он не придет – значит, я сама виновата».

Господин Козлов меня не ждал – ни с цветами, ни без.

«Пойдем», – Наташа повлекла меня к скамейкам, полукольцом окружавшим памятник. Мы сели на зверски неудобные скамьи. От бессонной ночи, от цепи непрерывных событий, преследовавших нас последние сутки, все вокруг – и памятник, грустно склонивший курчавую голову, и блеклое московское солнце – казалось словно отстраненным от меня, почти нереальным. Подумать только: ровно сутки назад мы с Наташей, обнявшись, стояли у высокого окна гостиницы «Бат-Ям», смотрели на бесконечно яркое Средиземное море, на золотые пляжи, тянущиеся вправо и влево столь далеко, насколько хватит взгляда…

Слишком много событий, далеко не самых веселых, произошло со мной за минувшие сутки! Смогу ли я теперь хотя бы когда-нибудь выехать за границу? Да что там за границу: просто остаться на воле, рядом с Натальей?.. Ведь у меня нет ни денег, ни документов, а каждый мильтон и гэбэшник, наверное, уже получили ориентировку на меня. Зачем? За что?

Полукруг лавочек, обычно переполненный, сегодня был полупуст. В отдалении от нас сидело два господина (один, похоже, заказчик, другой – подрядчик). Они увлеченно рассматривали толстенную папку со строительными чертежами. Кроме них, на лавочках помещалась троица подростков – те пили пиво из горла и гоготали. В робком отдалении от них смиренно стояла старушка – поджидала опорожненную тару.

– Вот он, – вдруг шепнула мне Наташа.

Я удивился было – ведь она не знала Козлова в лицо, вскинулся; однако в том, что мужчина шел по нашу душу, сомнений быть не могло: от выхода метро он следовал прямо к нам. И сей мужчина оказался именно Козловым. Оделся он сегодня с богемной развязностью: джинсы, свитерок, куртка из нубука, под цвет курточки – нубуковые штиблеты. Наряд дополняли небрежно повязанный шейный платок и дымчатые очки. Словом, поэт, театровед, сценарист, телевизионщик… Однако его ординарное, обыкновенное, пошлое лицо контрастировало с одежкой интеллектуала, выдавало то ли кагэбэшного аналитика, то ли бизнесмена средней руки, то ли чиновника из администрации президента… Козлов шел, нахмурясь, прямо на нас.

– Он пришел – значит, он тебя боится, – шепнула мне Наташа. Эти ее слова придали мне силы.

Козлов подошел к нам вплотную.

– Что за странные депеши? – сразу сердито, вместо приветствия, спросил он меня. – Что за игрушки? Вы что, совсем с ума сошли, Данилов?

– Познакомьтесь, – мягко сказал я в ответ. – Это Наташа, моя невеста.

Наташа бросила на меня удивленно-радостный взгляд.

– Наташа, – продолжил я, – очень хотела повидаться с вами.

– Рад, – буркнул Козлов. Мельком кивнул Наталье. – И вы, – продолжил он, – не нашли лучшего способа сообщить об этом, как прислать мне сумасшедшие телеграммы? Вы что себе позволяете, Данилов?

Он и вправду казался рассерженным – однако Наташа, похоже, оказалась права. То, что Козлов явился на встречу, говорило совсем о другом, а именно: о том, что мой работодатель напуган. Возможно, очень напуган.

Я не ответил на его наезды.

– Как ваши творческие успехи? – обратился ко мне Козлов уже тоном пониже. – Как идет работа над романом? Когда вы представите мне рукопись?

Игнорируя его вопросы, я сказал:

– Наташа очень хотела бы знать, что происходит?

Козлов невинно округлил глаза:

– А что – разве что-то происходит?

– Происходит, – жестко сказал я. – Сегодня ночью меня задержал КГБ. Задавали много вопросов. В основном – о вас.

– Скажите, пожалуйста, – иронически протянул «издатель». – И что им конкретно было надо? И что вы им, интересно, рассказали?

– Правду. Ничего, кроме правды.

– Ну и правильно, – усмехнулся Козлов. Кажется, он начинал чувствовать себя хозяином положения. – А разве мы с вами замышляем что-то противозаконное? Может быть, мы хотим ограбить хранилища Центробанка? Или Алмазный фонд?

– Знаете что, – Наташа прервала нашу пикировку и поднялась с лавочки. Глянула прямо в глаза Козлову: – Давайте заключим с вами сделку…

– Вот как? Сделку? У нас с господином Даниловым уже заключена сделка. Вы недовольны условиями контракта?

– Алеша многое может, – не обращая внимания на ернический тон собеседника, продолжила Наташа. И внушительно добавила: – Очень многое… Сегодня он, например, убежал – без ключа, без отмычки – из-за наглухо закрытой двери. У него – у него и вправду появились необыкновенные способности. И вы, наверное, вы откуда-то знали, что именно так случится. Ведь началось все с вас…

Козлов скептически посматривал то на нее, то на меня.

– Сделка заключается в следующем, – продолжила Наташа. – Вы – вы расскажете нам обо всем, что происходит. А Алеша сделает для вас то, что вам нужно. Хотите денег – он добудет вам денег. Драгоценностей – он сможет украсть вам драгоценности… Я думаю, сейчас он уже сможет все… Правда, Алеша?

Я кивнул, однако не слишком уверенно. Козлов делано рассмеялся.

– Ох, ребятки-ребятки… – проговорил он сквозь свое похихикиванье, отер под очками будто бы выступившие от смеха слезы. – Да не нужны мне ваши деньги. И бриллианты не нужны. У меня и того, и другого, честное слово, хватает. Я богатый человек, друзья мои. А вот за тем, что мне нужно, вы сами ко мне придете. Да что там!.. Вы уже пришли…

– И что же это? Что, по-вашему, нам нужно? Нам – от вас? – строго спросила Наташа.

– …А по поводу того, что с вами – точнее, с Алексеем – происходит, – продолжил Козлов, игнорируя Наташин вопрос, – да неужели же вы еще сами не догадались? А ведь у господина Данилова высшее образование – высшее гуманитарное, между прочим. Плохо, плохо вы изучали, милый Алексей Сергеевич, курс античной литературы…

– Не ерничайте, – сказала Наташа.

По всему было видно, что она разозлилась.

– Да как же тут не ерничать!.. – со смешком молвил Козлов. – Да ведь об этом всерьез-то говорить – крыша съедет… Ведь предсказания-то все сбываются…

Голос «издателя» оставался ровно-будничным, даже скучным, будто он объясняет несмышленышам надоевший урок:

– Ведь и третий ангел уже вострубил, и упала звезда, горящая, как светоч. Упала – на треть рек и источников вод, и сделалась треть вод горька, как полынь, потому что имя той звезде – Полынь. Ну, или Чернобыль по-украински… – пояснил он снисходительно.

Налетел внезапный холодный порыв ветра, завертел бумажками и песком. Подростки рядом с нами допили свое пиво и отдали пустые бутылки старушке – та в пояс поклонилась им.

– Да и прочих много предвозвестий… – продолжил Козлов самым что ни на есть обыденным голосом.

Мы стояли, все втроем, там, где оканчивалось полукружье лавочек, и со стороны, верно, можно было подумать, что отец или же учитель рассказывает детям или же ученикам нечто полезное и интересное. Чугунный Пушкин, снисходительно опустив голову, прислушивался к нашему разговору.

– Уже, – говорил «издатель» ровным голосом, – всем людям – малым и великим, богатым и нищим, рабам и свободным – дали клеймо на руку или на лоб их. Вы не согласны со мной, молодые люди? Насчет клейма-то?

И, так как мы промолчали, Козлов продолжил:

– А кредитные карты? Номера автомашин? Пин-коды, ИНН-коды? А сотовые телефоны – ведь они почти у каждого, и у каждого из телефонов – свой номер, и каждый носит его в правой руке… Ведь дело же не в числе зверя, не в пресловутых трех шестерках, а дело-то в том, чтобы у всякого имелось свое число!.. Просто – чтоб всякий был посчитан. И всякий – уже посчитан… Инвентаризация закончена – ну, или почти закончена. Значит – что?

Мы промолчали.

– Значит, самое время устраивать Страшный суд…

Иван Степанович остро посмотрел сперва на Наташу, а затем на меня.

– Но перед этим-то, судом-то Страшным, мы с вами еще погуляем… Потому что спервоначалу, предсказано, явится свету пророк… Ну, или там лжепророк – это вопрос только знака, сущность-то не меняется… И явится он, и станет творить знамения великие… Будет воду в водку обращать… А камни – в хлеб, икру и пирожные… Станет от рака лечить и от СПИДа. Старух будет превращать в юных девушек. А старикам – возвращать юношескую силу. И благодаря его стараниям не станет на Земле голодных и старых… И больных, и увечных, и несчастных. Все, все будут молоды, здоровы и сыты! Так что прохождение сквозь железные двери – это только, Алешенька, начало…

Я молчал – у меня опять кружилась голова.

– И поверят, предсказано в Писании, этому пророку люди, и пойдут за ним, и поклонятся ему… А как же: такому-то человеку, с такими-то способностями – и не поклонишься?!. И я поклонюсь. – Козлов отвесил мне шутливый полупоклон. – И все поклонятся! И станет он царем земным… Понимаешь, Алеша? Царем земным!.. То есть Президентом Всея Земли. Верховнейшим главнокомандующим над всеми главнокомандующими! И будет у него, то есть у вас, мессир Данилов, все. Самые сладкие вина и самые вожделенные женщины, самые лучшие машины, и красота, и молодость, и – власть!.. Власть, власть, власть!..

Лицо Козлова теперь выражало настоящее упоение.

– Ну, – продолжил он, – а пророку, верховнейшему главнокомандующему, царю земли, нужны будут преданные люди. Его министры. Передатчики и толкователи его воли… Вот почему, Алеша, я нужен буду вам, а вы мне. Вот почему мы нужны друг другу!..

Козлов опять засмеялся. Точнее – захихикал своим деревянным, ледяным смешком.

– Вы сумасшедший! – холодно сказал я.

– Да нет же, – молвил он. – Нет. Я совсем не сумасшедший. И я – я нужен вам. Знаете почему?.. Потому что вы еще молоды, господин Данилов…

– Да он точно крэйзанутый[32]32
  Сумасшедший (молодежное арго).


[Закрыть]… – протянула вполголоса Наташа.

Козлов, казалось, не слышал этого заявления. Он повернулся ко мне:

– Ну и кто, скажите, будет вам помогать на первых порах? Да и на вторых порах – тоже?..

Он обвел нас с Наташей ледяными своими глазками и продолжил:

– Ведь у вас нет ровным счетом ни малейшего практического опыта. Нету!.. Что делать и с чего начать – вы ж этого вовсе не знаете! Кто, к примеру, станет вам по первости устраивать сеансы по излечению людей? Сеансы, после которых больные церебральным параличом отбросят свои костыли и пойдут?.. А у безногих – жертв последних войн! – отрастут оторванные конечности? А женщины, кому по календарю за сорок, выйдут из зала румяные, стройные, молодые – двадцатилетние? А?!

Он опять глянул на меня остреньким своим глазом, и мне опять сделалось чудно и страшно.

Может, не бред несет этот самый человек с лицом спецслужбиста? Может, все это – правда и все это будет? И я – я действительно могу?..

У меня опять закружилась голова.

– Только в Древнем мире, в какой-нибудь Палестине, на задворках тогдашней империи, можно было творить чудеса келейно. Без широкой гласности. Без оповещения в печати… Без афиш, билетов, телерекламы, интервью!.. Сейчас не то время, дорогой Алексей Сергеевич!.. Сейчас – глобальная информатизация!.. Зато и весть о вас разнесется не со скоростью бегущего раба-курьера, а с быстротой света! Мгновенно!.. Телевидение, ежедневные газеты, Интернет!.. Через неделю вы станете известны всему миру – от Аляски до мыса Горн!.. И тогда…

Козлов еще раз оглядел нас обоих.

– Тогда кто, уважаемый Алеша, станет организовывать к вам паломничество? Регулировать, так сказать, доступ к телу?.. А кто, Данилов, наладит вам охрану? Ведь люди будут почитать за счастье только коснуться вас, до края одежды дотронуться… Этаким макаром, – усмехнулся Козлов, – вас всего ведь перелапают!.. На кусочки разорвут!.. Кто организует вам общение с прессой? Брифинги, пресс-конференции? Перелеты, гастроли, гостиницы?.. И это только на первых порах!

Происходящее казалось ирреальным.

Чтобы очнуться от гипнотического голоса Козлова, я оглядел площадь перед памятником. К наглаженному мальчику пришла на свидание толстенькая девочка. Получила розу и поцелуй. К несчастной девочке, стоявшей в стороне, так никто и не подошел, и она пошла с площади, прощально взглядывая на уличные часы. Двое на скамейке по-прежнему увлеченно рассматривали строительные чертежи. Рядом присел мужик в спецовке, принялся дуть пиво из горла. В кинотеатре закончился сеанс, и толпа густо повалила к метро. Авто скользили по Тверской и по бульварам.

Однако голос Козлова обволакивал меня, вырывал из привычного мира, погружал в неведомое, прекрасное, великое, страшное.

– А потом? Потом, когда вас станут призывать на царствие?.. А это случится – случится скоро, Данилов!.. Кто устроит вам предвыборные кампании? А?!. Кто, чтобы привести вас к власти, организует в паре-тройке банановых республик – включая Россию! – дворцовые перевороты?.. Я сумею все сделать, Данилов, вот увидите! Я, я – и никто лучше меня!..

Наташа вдруг расхохоталась.

– Вы в каком диспансере на учете состоите? – сквозь смех радостно спросила она Козлова.

Наташа. То же самое время.

– Не надо нас тут соблазнять царствием земным, – твердо сказала Наталья. – Лучше расскажите нам всю историю с самого начала. – И прикрикнула, обращаясь к Данилову, даже, кажется, пихнула его локтем: – Да очнись же ты!

И снова – Козлову, очень твердо:

– Расскажите, почему – он?.. И почему – вы?..

Лицо Козлова скривилось в усмешке:

– Какое вам дело – вы, школа юного журналиста? Вы-то что сюда лезете?

Наталья задохнулась было возмущенно – даже слов не нашла, чтобы ответить на столь откровенную наглость, но тут Алексей пробудился от своей очарованной спячки и вымолвил наконец-то, что он и должен был, как они договаривались с Наташей, сказать:

– Расскажите мне все, господин Козлов.

– Что – все? Зачем вам – все?

– Все о себе. И обо мне, – твердо выговорил Алеша, глядя прямо в глаза собеседнику.

– Да что я такого вам могу рассказать!

– Рассказывайте, – не отрываясь от зрачков Козлова, жестко сказал Данилов. – Или я заражу вас раком. Метастазы пойдут по всему телу. Вы умрете в страшных мучениях. И очень скоро.

«Браво, Лешенька! – мысленно воскликнула Наташа. – Ты его сделал!»

И Козлов действительно не выдержал. Он отвел взгляд. Глаза его заметались. Он даже поворотился к Наташе, минуту назад им презираемой – словно ища у нее защиты.

– Да… Да-да, конечно… – пробормотал он. – Я расскажу… Если вы настаиваете… Никаких тайн… Но только пойдемте куда-нибудь… В тихое место…

– Никаких тихих мест, – твердо проговорил Алеша. – Рассказывайте здесь, на людях.

– Да неужели ж вы думаете, что я… – начал Козлов. Не докончил, махнул рукой: – Как скажете. – И еще раз, задумчиво: – Как скажете…

За шесть лет до описываемых событий. Иван Степанович Козлов.

«Деньги не делают человека счастливым. Я всегда понимал счастье как возможность делать то, что хочу. Ездить, куда хочу. И когда хочу. И с кем хочу… Но… У меня есть деньги… Немало денег… И все равно… Мне приходится бывать в местах, где мне бывать не нравится, встречаться с теми, кто мне не симпатичен, и говорить с ними о том, что мне не интересно… Хотя… Чего уж бога гневить… Когда б у меня не было денег – мне бы наверняка приходилось встречаться с еще более неприятными людьми. И оказываться в намного менее приятных местах…»

Так думал Иван Степанович Козлов, вышагивая по главной улице города Южнороссийска и стараясь держаться теневой стороны.

Иван Степанович Козлов являлся в ту пору финансовым советником и инвестиционным аналитиком одной из самых крупных финансово-промышленных групп, возглавляемых известнейшим тузом, миллионером Иваном Исааковичем Шеляринским. Точнее – не будем обманывать себя! – он был аналитиком не самой финансовой группы, а, выражаясь языком милицейских рапортов, организованной преступной группировки, отражающей интересы и прикрывающей чистую перед законом компанию. Правда, ни сам Иван Степанович, ни кто бы то ни был другой из числа подданных империи господина Шеляринского не смог бы определить, где кончается легальная промышленно-финансовая группа и начинается криминальная объединенная преступная группировка.

Вот господин Козлов, к примеру, никого и никогда, боже упаси, не убивает, не грабит, не разгуливает с волыной и не приставляет к телам паяльник. Последние два года он выполняет важную миссию: регулирует денежные потоки империи. В основном наличные денежные потоки. Он, Козлов, заведует превращением безналичных средств в наличные. Он обращает русские тугрики («нал» и «безнал») в американские «грины» – и наоборот. Он командует развозом наличных по стране. Он занят вложением «черного нала» в легальные заводы, газеты, пароходы (кажется, у законолюбивых американцев последняя операция называется «отмыванием грязных денег»? Смешные люди!..).

И нынче, весной 1994-го, господин Козлов прибыл в Южнороссийск ради того, чтобы организовать поступление наличного долларового потока из этого приморского города в бездонный карман своего столичного босса. Что именно в обмен на этот поток станут получать местные отцы города, бизнесмены и криминалитеты, не его, Козлова, ума дела.

Итак, 23 марта 1994 года Иван Степанович следовал по главной улице портового города (она называлась улицей Советов) и еще не знал, что сей день круто переменит его жизнь. Одет господин-товарищ Козлов был подчеркнуто неброско. По одежке его можно принять за чиновника средней руки из Южнороссийского морского пароходства, зама главного инженера местного пивзавода, а может, за моряка загранплавания (но только не капитана, а второго-третьего помощника или стармеха – никак не выше). Сказывается семилетняя работа в органах, приучившая Ивана Степановича ничем не выделяться из толпы. И ни один из редких прохожих, встречаемых господином Козловым на улице, ни за что бы не догадался, что тот является обладателем состояния, выраженного семизначной цифрой (разумеется, в американских долларах). Точных его размеров Иван Степанович не знал, потому как большая часть его денег (в полном соответствии с указаниями монетаристов гарвардской школы), «работала», то есть была вложена в разнообразные, но прибыльные предприятия и ценные бумаги.

В газетном киоске на углу Козлов купил газеты – по своему обыкновению, все имеющиеся. Столичные – «Известия», «Коммерсант», «Молодежные вести», «Правду» – и местные: «Голос Кубани», «Молодежную Кубань» и «Южнороссийский рабочий».

Еще через квартал, пересекши бульвар, Иван Степанович вошел в кафе. Здесь прилично кормили. Козлов заказал борщ, чанахи и бокал разливного пива «Хольстайн». В ожидании заказа принялся просматривать газеты. Начал с местных.

В первом же издании, городском «Южнороссийском рабочем», открытом на последней странице, взгляд выхватил знакомую фамилию. Точнее – кличку: Грек.

Греком звался один из фельдъегерей господина Козлова. Ему поручалось перевозить наличные, большие суммы наличных, из Москвы в Питер, Минск, Екатеринбург, Ростов… Заинтригованный, Иван Степанович прочитал весь материал. Материал оказался, к счастью, не статьей, а рассказом. Рассказом местного юного писателя. Его фамилия – Алексей Данилов. Здесь же помещалась фотография пацана: совсем молодое, в тридцать два зуба, улыбающееся лицо и краткая биографическая справка: 17 лет, родом из Южнороссийска, учится на первом курсе Московского педагогического университета.

Вопрос: откуда этот юнец столь хорошо знает технологию перевозки «нала», и – главное! – почему он знаком с Греком?! И для чего, черт побери, обнародует его фамилию?!

Вечером того же дня из гостиницы «Южнороссийск» Козлов совершил ежедневный контрольный звонок своему заму. От него он узнал крайне неприятную, трагическую новость: сегодня утром совершено нападение на джип, перевозивший десять зеленых «лимонов». Убит Грек. Убиты двое следовавших с ним бычар и водитель. Деньги бесследно исчезли.

Козлов в определенном смысле несет ответственность за этот прокол. Однако неоконченные дела требуют его присутствия в Южнороссийске. И это к лучшему. Потому что его дико занимает вопрос: как мог семнадцатилетний парнишка на краю империи знать о дерзком, десятимиллионодолларовом преступлении, готовящемся в Москве? А если знал – для чего написал про преступление в местной газетенке еще до того, как это преступление совершилось? Да с потрясающей точностью – вплоть до марки машины и клички человека?

В дальнейшем, пребывая в портовом городе и продолжая решать вопросы, Козлов осторожно наводит справки о пареньке. Он, Козлов, никому не доверяется. Узнает все сам. (Не дай бог кто-то в его конторе прознает о мальчишеском рассказике! Упаси бог кто-то свяжет его, Козлова, с пацаном – а ведь он находился в момент напечатания криминальной заметки именно в Южнороссийске!)

В результате своих розысков Иван Степанович узнает, что парень – юный, самонадеянный лох, мнящий себя великим писателем. Папаня его – крупный по меркам Южнороссийска, но мелкий в масштабах России бизнесмен. Ни он, ни пацан с криминалом никак не связаны. Абсолютно никаких ниточек ни к Греку, ни к его подручным, ни к возможным убийцам от мальчишки не тянется.

Наконец срок пребывания Козлова в Южнороссийске заканчивается. Из Анапы он вылетает в Москву.

Первым делом в столице он интересуется подробностями «дела об ограблении почтового джипа». Служба внутренней безопасности империи Шеляринского ведет активный поиск злоумышленников. Однако пока ни малейших отчетливых результатов нет. Есть подозрение, что грабители вместе с десятью миллионами долларов благополучно скрылись за границей. («В Люксембурге», – чуть не брякает, узнав об этом, Иван Степанович – он тут же вспоминает рассказ южнороссийского мальчонки.)

Служба внутренней безопасности выясняет, однако, что бесследно исчез один из сотрудников «карманного» банка Шеляринского (где миллионы конвертировались и обналичивались). Он мог знать о предполагаемом маршруте следования мешка с наличными. Вместе с ним пропала и его молодая жена.

Господин Козлов исподволь интересуется обстоятельствами жизни подозреваемых и выясняет, что проживали они в квартире номер 47 – совпадения с рассказом юнца становятся невыносимо, дотошно точными.

Идет время, но, несмотря на все усилия милиции, подогреваемой деньгами Шеляринского, а также собственного розыска, ни следа грабителей, ни десяти миллионов долларов обнаружить не удается.

Козлов попадает на бабки: пропажу приходится компенсировать. Шеляринский равномерно распределяет произведенный убыток между людьми, в той или иной степени причастными к перевозке «нала»: «У нас не благотворительная лавочка!..» Иван Степанович лишается двух личных миллионов. При этом он с облегчением думает, что, слава богу, «внутренняя безопасность» ничего не узнала о рассказике, опубликованном в Южнороссийске, – причем как раз в те дни, когда Козлов там находился. Тогда разговор с ним мог бы быть коротким и суровым: болтун или предатель! За приговором тоже дело бы не заржавело.

Козлов продолжает прежние занятия, но теперь словно бы по инерции, без фантазии, без огонька. Без комсомольского задора, как говаривал он сам во времена своей юности (будучи до призыва в органы инструктором райкома ВЛКСМ). Мысли его заняты странным феноменом – Даниловым, его рассказиком. Он установил московское местожительство парня. Временами через частные детективные (всегда разные!) конторы послеживал за ним. Тот продолжал вести образ жизни, типичный для московского студентика, подпитываемого довольно-таки скупым (двести баксов каждомесячно) папанькиным содержанием: семинары, пиво, любовь, секс, выставки, кино, бумагомаранье… Ничего настораживающего. Ничего криминального. Никаких связей с грабителями.

Зимой пресловутый Данилов устраивается подрабатывать в рекламное агентство «Ясперс энд бразерз» – ради лишних ста долларов каждомесячно. Это в очередной раз убеждает Козлова, что мальчонка никак не связан – во всяком случае, в вещественном смысле – с дерзким ограблением. Но тогда каким же образом он с ним связан?..

А ведь он, черт побери, связан!..

Совершенно случайно на теннисном корте в «Чайке» Иван Степанович знакомится с американцем Брюсом Маккагеном. Тот оказывается директором «Ясперса» – того самого рекламного агентства, где нынче подрабатывает Данилов. Козлов поддерживает и подогревает связь с новым знакомцем. Американец может оказаться в случае нужды источником сведений о мальчонке.

Помимо наблюдения за парнишкой и мыслей о нем, ум Козлова все больше занимают идеи о никчемности и тщетности его нынешней работы. «Ну, заработаю я еще один миллион, – думает он. – Или два. Или даже – десять… Но с таким же успехом я могу эти бабки потерять. А того, что у меня уже имеется, мне довольно… До конца жизни довольно…»

И однажды, поддавшись минутному порыву, он просит у босса, олигарха Шеляринского, отставки. Иван Степанович ожидает, что тот станет уговаривать его остаться. Однако шеф, секунду пожевав губами, до обидного быстро соглашается. То ли он своим сверхъестественным чутьем в чем-то начал подозревать Козлова, то ли почуял недостаточное, в последние полгода, рвение финансового консультанта. «Чем будешь заниматься?» – остро спрашивает Шеляринский. Этот вопрос как лезвие ножа. Скажешь лишнее – одним заказным убийством, одним «висяком» у столичной милиции станет больше. Козлов отвечает точно в «яблочко»: «Уеду в теплые края. Буду отдыхать. В Россию не вернусь. Надоела родина-мать». Шеляринский добрую минуту сверлит его проницательным взглядом. Убеждается, что Козлов не врет. Сухо произносит: «Готовь сменщика. Ручаешься за него головой. Учи его. Передавай ему потихоньку дела. А потом – свободен, как гармонические колебания без учета силы трения». Последняя фраза – юмор, Козлов верноподданнически расхохатывается и понимает, что он, со своею просьбою, только что был на волосок от смерти. С его должности просто так в отставку обычно не выходят.

Спустя полгода он селится на своей заблаговременно приобретенной небольшой вилле (две спальни, гостиная, крохотный бассейн) на северном берегу Франции, на высоком обрыве над самым прибоем. «Свободен! Свободен! Свободен наконец!..» – радостно кричит он, расхаживая по пустым комнатам особняка.

…Однако не прошло и полутора лет, как свобода обернулась скукой. Он побывал за это время во всех возможных краях земли: в Америке, от Сиэтла до Флориды, на Багамах и на Гавайях; в Японии, Таиланде и Австралии; на южных островах – Мальдивах, Фиджи и Маврикии; объездил всю матушку-Европу, посетил даже Лапландию… Рестораны, бары, пляжи, унылые картинные галереи и бодрящиеся кварталы «красных фонарей»… Козлов изведал продажную любовь всех сортов: от дорогостоящих «миссок» и «старлеток» из второго эшелона Голливуда до грошовых старых негритянок в сапогах выше колен, гнездящихся средь бела дня в щелях парижской Сен-Дени… Он играл в рулетку в Монако, сражался с покерными автоматами в Лас-Вегасе, ставил на результаты матчей в английской премьер-лиге… И даже однажды сыграл в «русскую рулетку»: на своей вилле, с четырьмя соотечественниками, на излете пятидневного запоя (неудачника потом отвезли в багажнике по серпантину и сбросили с обрыва в море)…

Раньше, в Москве, Козлов предполагал, что путешествий, женщин и азарта хватит ему надолго – может быть, до конца дней; однако и то, и другое, и третье прискучило до обидного быстро. К тому же столь активный образ жизни потребовал изрядных расходов – и он с холодком в груди отметил, что его состояние уменьшилось без малого на четверть. Вдобавок Иван Степанович (перекормленный в юности советским патриотизмом и потому уверенный, что презирает Родину) вдруг с удивлением обнаружил, что он скучает по России. Не знающий ни одного заграничного языка, он тосковал по нашей речи, по стройно вышагивающим по Тверской гордым студенткам и секретаршам, по полупьяному базару подвыпивших компаний над салатом «оливье», по мужицкому толковищу над кружкой пива.

Козлов начал посещать парижские приемы в русском посольстве, обзавелся спутниковой тарелкой, стал принимать три российских канала, получать из Москвы пять газет.

Он принялся читать российские книги. Он, покалеченный в юности школьным преподаванием литературы и прочитавший за свою жизнь пять с половиной книг (три из них – Леонида Ильича Брежнева), вдруг нашел удовольствие в чтении. Начал с переводных детективов – Хэммета, Стаута, Макдональда. Потом вдруг прочел «Над пропастью во ржи». Подумал: «Да это ж про меня – четырнадцатилетнего!.. Отчего я раньше не читал этой книги?! И книг вообще?!.»

Потихоньку-полегоньку Козлов двинулся вширь и вглубь, без системы и цели. Запоем прочел Достоевского и Агату Кристи. Приступил к Чехову, Фазилю Искандеру, Апдайку, Бунину, Ильфу-Петрову, Булгакову, Олеше… Затем – к Шекспиру, Рабле, Пушкину, «Герою нашего времени», «Отцам и детям», Хемингуэю, Скотту Фицджеральду… Потом пришел черед имен, никогда даже не слыханных им раньше. Лео Перуц, Густав Майринк, Пер Лагерквист…