Текст книги ""Фантастика 2025-117". Компиляция. Книги 1-31 (СИ)"

Автор книги: Михаил Атаманов

Соавторы: Анна и Сергей Литвиновы,Александр Сухов,Игорь Конычев,Сергей Шиленко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 276 (всего у книги 341 страниц)

Но никакой зацепки, ни единой ниточки у Петренко по-прежнему не было. И полная свобода объяснять явления как угодно. Беда только в том, что ни одна из версий не являлась лучше другой. Да и версии все чересчур общие, смазанные: без имен, фамилий, адресов, без математических формул или, на худой конец, мелких улик: скафандра инопланетянина, шестеренки от машины времени или хвоста Люцифера…

Никаких новых сногсшибательных известий с Металлозаводской не поступало. Донесения от сотрудников приходили, но такие, что не позволяли продвинуть расследование ни на пядь. Вести поступали самые что ни на есть рутинные: развернута служба наружного наблюдения… Выяснилось, что в квартире номер двадцать два дома шесть два года назад при загадочных обстоятельствах был убит один из жильцов, преступников не нашли… Армена Маркаряна, хозяина злополучной самоездящей «шестерки», три года назад уже лишали водительского удостоверения – за управление автомобилем в нетрезвом виде… Составляется, при помощи гласных и негласных источников, как можно более полное досье на каждого из жильцов дома номер шесть…

«Шестерку» господина Маркаряна изъяли – под предлогом того, что она явилась «орудием совершения преступления». Сейчас над нею вовсю трудились спецы из комконовского отдела «И» (исследовательского), но пока ровным счетом ничего особенного в ее механизмах не обнаружено (за исключением неисправного ручного тормоза – каковой, впрочем, неисправен в каждой второй советской машине).

Ребята из исследовательского отдела взяли также образцы из различных точек ствола и ветвей опаленной березы – предварительное заключение экспертов теперь лежало перед подполковником. Из него следовало, что, во-первых, никаких горючих веществ для того, чтобы поджечь дерево, не применялось; а во-вторых, что при этом пожаре не имелось очага. Не было места, с которого начал распространяться огонь. Дерево вспыхнуло все разом, одновременно во всех местах, от комля до кроны. И это еще раз доказывало необычную, нечеловеческую природу возгорания.

Помимо заключений экспертов, посвященных «шестерке» и дереву, на столе подполковника лежало также Священное Писание, открытое на книге Исхода. Надо же узнать, что там дальше случилось с Моисеем после явления бога из неопалимого куста.

В Ветхом Завете и далее происходили необычные, с точки зрения сегодняшнего сознания, вещи. Во всяком случае, древнеегипетский КОМКОН, когда бы таковой при фараоне имелся, должен был ими немедля заинтересоваться.

Посох, полученный Моисеем от господа, имел способность превращаться в змею… Ежели Моисей совал руку за пазуху, – она покрывалась, по-современному говоря, экземой; другой раз совал – и она излечивалась… Кроме того, Моисей получал жутковатую способность обращать воду в кровь… А затем в Ветхом Завете и вовсе начинались казни египетские: появление по всей земле фараоновой и жаб, и саранчи, и моровой язвы, и града – и так далее, вплоть до смерти первенцев… И эти все ужасти затевались ради того, чтобы, говоря современным языком, восстановить историческую справедливость: переселить незаконно депортированный народ на его историческую родину…

Слава богу, никаких намеков на жаб, саранчу и град в земле российской пока не наблюдалось. Ничего странного и необычного – Петренко судил по самым последним сводкам – ни в Москве, ни на периферии не случалось. Пока не случалось.

И подполковник мог трактовать случившееся на Металлозаводской как угодно: божественный промысел, человеческий злой умысел или же пример спонтанного психокинеза. Ему оставалось только строить догадки и размышлять – причем пищи для полноценных, раскидистых, глубоких размышлений явно не хватало.

Значит, оставалось только ждать. Ждать, что какую-нибудь зацепку отыщут подчиненные. Или же что случатся новые события. И одновременно надеяться, что они не произойдут.

Понедельник, 24 апреля. Утро. Алексей Данилов.

Наташа мне больше не снилась. И ничего не снилось. Но проснулся я поздно, и первая моя мысль была о ней. Передо мной как наяву встали ее глубокие зеленые глаза, ее улыбка, ее румянец, ее жизнерадостный смех. Под ложечкой засосало, словно бы в предчувствии счастья.

– Кажется, я в нее влюбился, – сказал я сам себе вслух. Подумал и добавил: – Этого еще мне только не хватало…

Было уже позднее утро – половина одиннадцатого. За плотными гардинами угадывалось шпарящее совсем по-летнему солнце. Я, как обычно, прошлепал босиком на кухню варить кофе.

Выглянул в окно. Ствол березы, несчастный, обугленный, по-прежнему торчал перед глазами. Внизу к нему сиротливо жалась моя красная, уже довольно-таки запыленная «копеечка». А на расстоянии метров тридцати от дома стоял давешний серый «Опель» с тонированными стеклами. Несмотря на то, что окна «Опеля» были наглухо закрыты, мне показалось, что, как и вчера, внутри машины кто-то есть.

«Странно, – подумал я, ставя на плиту турку. – Много странностей происходит в этом доме и вокруг него. И нельзя не признать, что непонятные события удивительным образом совпали по времени с началом моей работы над романом».

Я начал вспоминать – с холодной душой и по-утреннему свежей головой – все эти непонятки, стараясь ничего не упустить. Началось все еще в среду, когда я подступился к роману. Вечером в тот день я прослушал странный звонок на автоответчике – звонок от давно умершего человека. Ладно, положим, что запись на магнитной ленте пребывала там в течение всего последнего года, но все равно удивительно, что весточку от Андрея я вдруг услыхал именно тогда, когда сделал его прообразом моего героя.

Далее… На следующее утро ко мне явилась негритянка. Как-то раньше ко мне домой не приходили негритянки. Да и вообще нечасто встретишь в нашей средней полосе шляющееся по квартирам «лицо африканской национальности».

Но эти странности – звонок от Андрея, негритоску – слышал и видел только я. Можно было посчитать, что мне отказывают зрение и слух. Что мне изменяет рассудок. Что нелепые фантазии рождаются в моем утомленном работой мозгу.

Утомлением и галлюцинациями можно было бы объяснить и странные сны в субботу, и появление в компьютере загадочного файла DREAM – его я, видит бог, не писал! А если писал, то только во сне…

Собственной манией можно было бы объяснить и стойкое чувство, появившееся у меня вчера: ощущение того, что за домом – или за мной? – следят… Эти машины с затемненными стеклами, не двигающиеся с места, – но где, кажется, все время кто-то сидит… Мне стало казаться, что и в телефонной трубке что-то пощелкивает. Поставили на прослушку?

Кофе сварился, я перелил его в чашку. Капнул холодной воды и поставил осаждаться. Мысли мои между тем текли своим чередом.

Если бы имели место только эти, субъективные – то есть данные мне в ощущении – странности, можно было бы предположить, что они творятся в одной лишь моей бедной головке – в моем мозгу, разгоряченном творчеством, жарой, одиночеством и пивом…

Но вот сгоревшая до остова береза… Внезапно сорвавшаяся с передачи и покатившаяся – без всякой горки! – арменовская «шестерка»… Это-то видели все! Приезжали пожарные, «Скорая»… Только об этом и судачат соседи… Для того, чтобы написать об этом, являлась в мою квартиру Наташа… Да что там: и о трагической судьбе березы, и о самоездящей машине уже написали в газете; Маргарита, подружка Татьяны, взяла и написала. Я сам видел заметку…

Если бы я был психом, я бы, конечно, мог возвести свой роман в фетиш. И маниакально решить, что мое произведение – слова и образы, выдуманные мною, пришедшие в голову мне! – влияют на окружающую действительность. Преобразуют ее. Но… Но я не псих.

Вот я пью кофе. И осознаю, что пью кофе. А не воду, обращенную в вино. Несколькими глотками я осушил чашку. Горячий маслянистый напиток обжег мне гортань. Нет, я не псих. «Я не умею поджигать березы! – мысленно прокричал я.– И не могу заставить машины ездить сами собой! Да, не могу! Для того чтоб они двигались, нужен работающий движок и бензин!»

Но тем не менее: факт остается фактом. Странные события вокруг нашего дома действительно совпали по времени с началом моей работы над романом. Я не сумасшедший. Я не утверждаю, что они произошли вследствие моей работы. Но они случились одновременно.

И в этом была загадка. Загадка… И ее мне хотелось разгадать.

Я отправился в душ, и тут мне пришла в голову идея. Классная идея. «А почему бы, – подумалось мне, – снова не повидаться с моим заказчиком? С моим издателем, господином Козловым? Не сможет же он меня не принять? Меня, такого перспективного, по его собственным словам, автора? Меня, человека, в коего он уже вложил тысячу долларов?.. Да обязательно он меня примет! Примет, непременно примет – и минералки предложит! Ну а я ему выложу все, что происходит. И посмотрю за его реакцией. И если он имеет хоть какое-то, хотя бы косвенное, отношение к происходящему – я это пойму. Пойму, несмотря на всю его непроницаемость, ледяные глаза и какую-то чекистскую выучку.

Может, – тут мне пришла в голову совершенно сумасшедшая идея, – и сгоревшая береза, и поехавшая машина – его, Козлова, рук дело? Может, это часть какого-то секретного эксперимента? Эксперимента, посвященного тому, как, скажем, странные обстоятельства влияют на творческие способности? Мои творческие способности? Ведь ставили же опыты (я не раз читал об этом), как на творческую потенцию влияют те или иные наркотики. Так почему бы искусственно не окружить творца – то есть меня! – действительностью, похожей на наркотический сон? И не посмотреть, что тогда с человеком тонкой душевной организации – то есть со мной! – произойдет?»

Под струями ледяного душа я понял, что моя идея является вполне параноидальной. Вроде тех, коими делятся с ФСБ, редакциями и прокуратурой бедные безумцы с тридцатилетним стажем учета в психоневрологических диспансерах. «Меня облучают из-за стенки соседи… На мне ставит опыты КГБ… На мне испытывают психотронное оружие…» Да. Бредовая идея. Ну что же, раз так – об этом мы никомушеньки говорить не будем и даже в уме развивать сию мысль дальше не станем.

Но факт остается фактом: странные вещи, происходящие вокруг и внутри нашего дома, по меньшей мере совпали по времени с моей новой работой. Они начались после моего визита в издательство с необычным названием «Первая печать».

Значит, имеет смысл наведаться туда еще раз. Наведаться и, может быть, если что-то покажется мне подозрительным, отказаться от дальнейшей работы. И вернуть Ивану Степановичу, человеку с ледяными глазами, мой аванс в пятьсот долларов. Душевное спокойствие дороже.

Итак, решено. Я рывком натянул джинсы, майку, сунул в карман права с техпаспортом, ключи от машины, пять зеленых сотен в конверте и сбежал вниз по лестнице.

***

Двор на Большой Дмитровке выглядел столь же пустым и оцепенелым, как и в прошлый понедельник, но только в этот раз он показался мне совсем нестрашным. Двое работяг восточной наружности, голые по пояс, вынесли из подъезда номер пять носилки, нагруженные строительным мусором. Отправились к мусорному контейнеру, и без того переполненному. Пока они вываливали туда свою ношу, гортанно переговариваясь на незнакомом наречии, я вошел в прохладную тишину подъезда.

Я уже ожидал, что увижу внутри, поэтому поднимался по ступенькам спокойно, особо не оглядываясь по сторонам. Впрочем, я успел заметить, что кукла без ноги, которая так поразила меня в прошлый раз, лежит в той же позе в той же квартире на третьем этаже.

А вот и четвертый этаж, издательская дверь без вывески, обитая дерматином, домофон… «Вполне может быть, что господина Козлова не окажется на месте, – мелькнула у меня мысль. – Надо было ему сперва позвонить». Но как? У меня даже не имелось телефона издательства – только письмо с его адресом.

И мои воспоминания.

Я отдышался, осмотрел свои штиблеты – они оказались в идеальном порядке – и решительно надавил кнопку переговорного устройства.

– К кому? – лениво откликнулся домофон простонародным говорком с ленивой растяжечкой.

«Вот и охранник появился», – подумал я и внушительно сказал:

– Я к Козлову. Моя фамилия Данилов.

– К кому?! – с нескрываемым удивлением переспросил голос.

– К Козлову. Главному редактору, – терпеливо повторил я. Я уже привык не удивляться бестолковости нынешних частных охранников. Мышцы и пистолеты заменяют им мозги.

Дверь щелкнула и полуотворилась. На пороге стоял молодой румяный охранник в форменной тужурке с галстучком. Он что-то жевал. Страж преграждал мне ход в квартиру и пропускать меня явно не собирался.

– Вы к кому? – еще раз спросил цербер, обшаривая меня взглядом с ног до головы.

– Я к Козлову, Ивану Степановичу. Главному редактору, – с бесконечным смирением молвил я.

– Здесь таких нет, – равнодушно бросил охранник и потянулся закрыть дверь.

Я схватился за косяк и удержал:

– Как это нет?! – Раздражен я был больше, чем удивлен или напуган.

– Нет, и все, – пожал плечами стражник.

– Да я с ним разговаривал! Здесь! Неделю назад!

Охранник еще раз пожал плечами и снова потянул дверь на себя. Я опять удержал ее.

– Это «Первая печать»? – отчаянно спросил я.

– Чего?

– Это издательство?

– Нет, – нетерпеливо сказал страж и сделал еще одну попытку закрыть дверь: он уже прожевал – и у него, кажется, остывал остальной обед.

– Да как же «нет»?! Я был здесь неделю назад! И говорил с издателем!

– Нет здесь никакого издателя! – зло бросил охранник.

– И не было?!

– Откуда мне знать!

– А как ваша фирма называется?

– А тебе-то что, парень? – Цербер в галстучке резким движением вырвал дверь из моей руки и принялся закрывать ее.

Когда в двери оставалась лишь маленькая щелка, я отчаянно выкрикнул:

– А когда вы сюда переехали?!

Дверь захлопнулась, но я успел услышать, как парень из-за нее раздраженно выкрикнул:

– А тебе-то что!

Я остался на лестничной площадке, заляпанной известкой, засыпанной битой штукатуркой. Ошеломленный, разочарованный, испуганный.

***

«Итак, не было никакого Козлова, – думал я, пока, словно в полусне, рулил по запруженным московским улицам по направлению к себе в Новогиреево. – Не было никакого главного редактора. И никакого издательства тоже не было. Все это мне… Мне – что? Приснилось? Причудилось? Нафантазировалось?.. А как же тысяча долларов – в двух конвертах с Дедами Морозами? Один из них и сейчас у меня, в кармане джинсов!..»

У светофора на Мясницкой, возле «Библио-Глобуса», я нащупал сложенный вдвое конверт, вытащил его из заднего кармана. Он оказался слегка влажным от пота. Развернул его – там по-прежнему лежали доллары. Не исчезли, не испарились. Новенькие сотенные бумажки с большим пучеглазым, щекастым Франклином.

Более того: я был уверен, что дома найду и второй конверт – с остатками премиальных за рассказ, и третий – с письмом от господина Козлова. И вырезку из газеты с приглашением участвовать в конкурсе…

«Но в чем же тогда дело? – думал я, все более и более успокаиваясь (езда за рулем – особливо по столичным пробкам – требовала сосредоточения и обыкновенно умиротворяла меня, не давала эмоциям перехлестывать через край). – Может, издательство, а также лично господин Козлов от кого-то скрываются? Может, сбежали из офиса и не оставили следов? На них наехали кредиторы? Или бандиты? Или они вообще разорились?»

Последняя мысль показалась весьма соблазнительной. Если издательство «Первая печать» крахнулось, а сам господин Козлов исчез неведомо куда, получалось, что я свободен от всяческих перед ним обязательств. И штуку баксов я получил на полную халяву, без последующей отработки! Это было бы очень, очень и очень неплохо!

Однако тут же мне стало жаль, что я, выходит, не напишу свой роман. Не увижу его в яркой обложке с огромными буквами: АЛЕКСЕЙ ДАНИЛОВ. Значит, брошу на полуфразе своих героев. А ведь они стали для меня почти живыми… И я сам толком даже не узнаю, чем там у них кончилось дело…

В этот момент (я проезжал по Китайскому проезду, мимо здания РАО ЕЭС) другая мысль пришла мне в голову: а почему, собственно, я должен бросать свое произведение, оставлять на полпути собственных героев? Почему бы не написать его? Написать и отдать в другое издательство? А оно роман напечатает! А деньги, что я получил от рыбоглазого господина Козлова, останутся у меня! «Браво, господин Козлов! – чуть не воскликнул я вслух. – Прелестная форма благотворительности! Раздать свои деньги – и испариться! Браво!»

Идея дописать роман и выпустить его в другом издательстве – не сошелся же свет клином на никому не известной «Первой печати»! – захватила меня. Поворачивая налево на набережную, я подумал, что раз уж мне заказали роман в одном месте и заплатили за него авансом, считай, штуку баксов, то уж, наверное, я чего-то да стою. И смогу напечатать свое творение где-нибудь еще!

Однако тут, на залитой солнцем Котельнической набережной, мной отчего-то овладело тоскливое предчувствие. «А вдруг, несмотря на все конверты, и письма, и доллары, все это – издательство в полуразрушенном подъезде, квартира-офис, холодноглазый господин Козлов… – все это только привиделось мне? И ничего этого не существует? Не существует нигде – кроме как в моем перегревшемся, воспаленном мозгу?»

Несмотря на жару, меня вдруг прошиб озноб. Откуда-то повеяло холодком – но, может, то просто ветерок с Москвы-реки, врывающийся в распахнутые окна моей машины?

***

Я подрулил к задам своего дома на Металлозаводской улице и поразился: березы не было.

Приглядевшись, я понял, что ее исчезновение вызвано самыми прозаическими причинами. Возле несчастного обгорелого ствола, уже поваленного на землю, копошились трое или четверо рабочих в зеленой форменной спецодежде служащих коммунального хозяйства. Визжала бензопила. Летели стружки. Рядом с работающими стояла бортовая «Газель», шофер покуривал, привалившись к дверце. Вокруг бродил с озабоченным видом мужик в белой рубашке, вглядывался в землю – видать, старшой.

Рабочие отпилили от лежачего ствола очередной чурбачок и закинули его в кузов. Чтобы не мешать санитарам леса, я поставил свою «копеечку» чуть в стороне от привычного места. Запирая авто, глянул по сторонам и увидел, что подозрительный «Опель» с затемненными стеклами продолжает торчать, где торчал. И в нем явно кто-то есть: мотор неслышно работал на холостых оборотах. Вдруг темное стекло «Опеля» приспустилось, и чья-то рука выкинула за борт окурок.

Я повернул за угол и отправился к своему центральному подъезду. Обратил внимание, что возле угла дома появился подозрительный фургон, весь усеянный рекламными надписями: «Blend-a-med», «Tide», «Асе»… Возможно, конечно, что внутри его пряталась тетя Ася, но зачем тогда окна фургона так же, как у «опелька», тонированные?

Может быть, события в нашем доме вызвали внимание милиции или спецслужб и за ним, домом, в самом деле установлена слежка?

Или… или это у меня что-то не в порядке с головой?

Уже входя в подъезд, я обернулся и вдруг заметил вдали, у дома напротив, девушку, удивительно похожую на Наташу Нарышкину. Она стояла ко мне спиной – однако фигура и светлые волосы, убранные в хвост, были точно ее. Рядом с ней немолодой вдохновенный мужик что-то горячо ей втолковывал. Девушка послушно кивала. Подойти? А вдруг это не она? Подойти и в очередной раз убедиться, что мне, пожалуй, отказывает не только память, но и зрение?

Я вздохнул и решительно вошел в прохладный, пахнущий кошками подъезд. Поднялся на свой третий этаж, открыл дверь в квартиру. Скинул башмаки, повесил ключи на гвоздик. Пожалуй, надо принять холодный душ. Кажется, я слегка перегрелся.

Зазвонил телефон. Я решил не брать трубку. Кроме того, в последнее время от телефона, равно как и от других средств коммуникации, я не привык ждать ничего хорошего.

Звонки прекратились – сработал автоответчик. Через пятнадцать секунд раздался писк, и я вдруг услышал не слишком знакомый мне (но, кажется, где-то уже слышанный) мужской голос:

– Алексей! Вы дома, возьмите трубку! – Голос звучал не вопросительно и даже не утвердительно, а скорее требовательно.

Не знаю, почему я, как загипнотизированный, подошел к телефону и снял трубку.

– Алексей Сергеевич! – жизнерадостно объявил голос, и в этот момент я узнал его, ему уже не было нужды представляться, но он представился: – Это Иван Степанович Козлов вам звонит.

Услышав голос и поняв, кто это, я мгновенно испытал глубочайшее разочарование. Я понял уже задним числом, какое я на самом деле почувствовал облегчение, когда не нашел конторы Ивана Степановича. Конечно же, не потому, что теперь я мог заныкать пятьсот долларов аванса. Я опрометчиво решил было, что свободен от всяческих перед ним обязательств. Мог продолжать роман – если хотел. А мог, когда бы пожелал, бросить его и почему-то был уверен, что в таком случае все причудливое, извилистое, странное, что вошло в мою жизнь вместе с романом, сразу исчезло бы, словно ночные страхи в ярком солнечном свете. Но сейчас, вновь услышав голос господина Козлова, искаженный телефонным эфиром, я почувствовал, как на меня снова наваливается что-то неопределенно-грозное: нечто такое, что мешало дышать, спазмом сжимало горло и заставляло холодеть от ужаса низ живота…

– Слушаю вас, – безжизненно проговорил я.

– Как идет работа над романом? – бодро проговорил господин Козлов.

– Идет, – выдавил я. – Неплохо.

– Он, ваш роман, нам очень, очень нужен! – оптимистично воскликнул Иван Степанович. – Мы на него рассчитываем – помните это, Алексей Сергеевич!

– А куда вы исчезли? – пробормотал я.

– Мы? – удивился, казалось, мой работодатель.

– Да, издательство. Я был там сегодня…

– А-а! – протянул издатель. – Ах, дорогой Алексей, ну не все ли вам равно! Я же вам говорил: мы находимся в стадии переезда…

– Так где вы сейчас? – терпеливо повторил я.

– Да какая разница! – досадливо воскликнул Козлов. – Я же вам говорю: адрес у нас еще не устоялся… Но мы сами вас найдем, когда нам будет надо… А вы пишите, пишите! Мы обязательно – обязательно, слышите! – издадим ваше творение! Я вам обещаю… К тому же вы, – он понизил голос, – взяли аванс. Тысяча долларов – по нынешним временам не шутки…

– Аванс – не тысяча, а пятьсот, – устало поправил я. – А еще пятьсот – это премия за рассказ.

– Но без романа ваш рассказ нас не интересует! – жестко оборвал Козлов.

Ого, как он заговорил! Но ругаться сил не было.

– Я могу вам вернуть… Все… – выдавил я.

– Нет! – испугался, казалось, издатель. – Ни в коем случае! Взяли так взяли! Доллар, как говорится, обратной силы не имеет!.. Лучше пишите, дорогой Алеша, пишите! Вы разбогатеете, я вам это обещаю! Вы прославитесь! Слава, деньги, любовь – все это будет. Я вам обещаю! Вы уж доверьтесь моему чутью!

– Хорошо… – устало проговорил я.

– Вот и чудненько! Вот и прелестно! Не ослабляйте ваших усилий! Вам все зачтется, уверяю вас!.. Ну… что же, у вас еще вопросы есть?

– Нету, – буркнул я.

– Тогда до свиданья, до связи. Ауфвидерзейн!..

– До свидания, – словно заколдованный, проговорил я и повесил трубку.

Разговор отнял у меня слишком много сил. Я сорвал майку, бросил на стол пропотевший конверт с долларами, снял джинсы. Повалился на диван.

Беседа с издателем как будто снова возложила на меня тяжкий груз. На меня опять легло бремя не только писания (когда бы только это, я вряд ли чувствовал бы столь непомерную тяжесть). Нет: Козлов словно бы снова возложил на меня ответственность за все, что происходит кругом. За все те странности, что стали твориться с тех пор, когда я принялся за свой безобидный, коммерческий роман.

Больше того: этот телефонный звонок сам по себе встал в цепочку происходящих нелепиц. Очень уж он вовремя прозвучал: ровно в тот момент, когда я обнаружил, что по известному мне адресу не существует никакого издательства «Первая печать» – именно в ту минуту, когда я вернулся после сего открытия домой. Он что – следит за мной?

«Фу, Лешка, ты законченный псих, – оборвал я себя. – Не слишком ли многие за тобой следят?»

Иван Степанович, господин Козлов, помнится, говорил мне еще во время нашей встречи, что его контора находится «в стадии переезда». Правда, я понял, что они переезжают туда, на Большую Дмитровку. А оказалось – они оттуда съезжают. Съезжают из нового, только что отремонтированного офиса. К тому же во время сегодняшнего телефонного звонка он произнес одну странную фразу… Как он, бишь, там сказал… «У нас еще пока нет адреса»… Нет, еще чуднее… «Адрес у нас пока не устоялся». Вот как он сказал. Что бы это значило? Просто фигура речи? Не слишком удачный словесный оборот?.. Или?.. Или, может, что-то еще? Нечто загадочное, странное?..

И потом: откуда он узнал мой домашний телефон? В письме (вместе с тем злосчастным конкурсным рассказом) я его не указывал – точно это помню. Никаких визитных карточек я ему во время нашего первого и единственного свидания не давал… Узнал по телефонному справочнику? Но моего номера нет и не может быть в телефонной книге. Я здесь, на Металлозаводской, не прописан. А там, где прописан, – у двоюродной тетки в Развилках – нет телефона…

Конечно, мой номер – вовсе не тайна, его знают десятки (если не сотни) людей. Однако для того, чтобы его найти, надо по меньшей мере отыскать кого-то из моих знакомых, а потом его расспросить! Зачем такие хлопоты господину издателю?

И еще одно. Голос Ивана Степановича в телефонной трубке звучал очень гулко. Таким тембром голос абонента слышится, когда звонят по межгороду откуда-то издалека – например, из Америки. Или если говорят по радио– (а может, мобильному) телефону из некоего замкнутого пространства весьма ограниченной площади. Из трубы. Из ванной. Из машины с наглухо закрытыми окнами.

Или из преисподней?

В то же самое время. Подполковник Петренко. Штаб-квартира КОМКОНа.

Варвара ворвалась в петренковский кабинет как вихрь, как самум. Ни стука, ни спроса. Вошла и, сделав два широких шага, остановила свое большое кустодиевское тело перед столом подполковника.

– Я только что оттуда, – торопливо, даже слегка задыхаясь, объявила она.

– Откуда? – спокойно поднял глаза от бумаг Петренко.

– С Металлозаводской. Разрешите сесть?

– Прошу, – кивнул подполковник.

Он втайне ждал этого, и надеялся, и сразу понял: там случилось что-то еще.

Усевшись и перекинув свою косу через плечо, Варвара начала издалека – подтвердив тем самым петренковское наблюдение, что женщины – даже лучшие из них! – принимаются за рассказ обычно не с самого главного (как это водится за мужиками). Нет, дамочкам всегда требуется вводка, зачин – по преимуществу о второстепенном. Они словно разгоняются, проговаривая для начала мелкие детали, и тем приготовляют слушателей для эффектного антраша.

– Я решила доложить сама, – сказала Кононова, восстанавливая дыхание. – Чем звонить по телефону, лучше съездить, сказать лично…

– Слушаю вас.

– Знаете, товарищ подполковник, дело заключается в том, что, когда мы стали разворачивать средства радиоэлектронной разведки, капитан Буслаев вдруг обратил внимание на странные помехи в системе. Мы протестировали систему – все приборы работали безупречно. Было похоже, что импульс выдает какой-то радиоэлектронный передатчик-пеленгатор одного класса с нашей аппаратурой. Причем нацелен он на тот же дом, которым занимались и мы, – дом номер шесть по Металлозаводской…

– Что?! – непроизвольно вырвалось у Петренко.

– Да, да, товарищ подполковник!.. И мы запеленговали это устройство. Оно в одной из квартир многоэтажки, расположенной напротив дома шесть…

– Напротив дома шесть… С какой его стороны? – быстро проговорил Петренко.

– С той, что противоположна подъездам. С той же, где растет… то есть росла сгоревшая береза…

– Продолжайте…

– Довольно быстро мы определили квартиру, где находится устройство… И начали за ней контрнаблюдение своими имевшимися средствами радиоэлектронной разведки. В результате часового прослушивания мы убедились, что в данный момент в тех жилых помещениях, где помещается устройство, никого нет… Времени на получение санкции не было, и капитан Буслаев принял решение осуществить негласный обыск…

Петренко машинально отметил, что Варвара – в мягкой, впрочем, форме – подставляла Буслаева. Если раньше в речи ее звучало множественное местоимение «мы», то, как дело дошло до нарушения закона, она специально подчеркнула, что негласный обыск санкционировал капитан Буслаев. «А ты хитра, матушка…» – подумалось подполковнику.

– Короче, мы проникли в квартиру… – продолжила лейтенантша. – Она действительно оказалась пуста… Без особого труда обнаружили средство радиоэлектронной разведки… Устройство стандартное, американского производства… В некоторых странах Запада его можно приобрести в магазине без всякого разрешения… В тот момент, когда мы проникли в квартиру, оно действовало в пассивном режиме, однако, когда оно активировано, с его помощью можно прослушивать разговоры как раз в интересующем нас доме номер шесть…

– В какой конкретно квартире дома номер шесть? – хрипло спросил Петренко. Он был донельзя заинтригован.

– Неизвестно, – молвила Варвара. – Оно не было настроено на какую-то определенную квартиру…

– На той квартире, где устройство, засаду оставили?

– Так точно.

– Кто хозяин – выяснили?

– Пока нет. Начали, товарищ подполковник.

– Умники… – пробормотал Петренко.

– И еще, – добавила Варвара, – мы обнаружили там же, в той квартире, мощный бинокль – также американского производства, – а к нему прибор ночного видения.

– Какое-нибудь оружие?

– Никак нет. Впрочем, обыск еще идет… Запросите, пожалуйста, товарищ подполковник, прокурора о санкции…

– Это уж вы, Варенька, не волнуйтесь… А сами прочешите пока эту квартирку как следует…

– А что искать?

– Все, – хмыкнул Петренко.

То же самое время. Алексей Данилов.

Безо всякого аппетита я отобедал. Вкуса не чувствовал – ел, только чтобы поддержать силы.

Моя квартирка, где я прожил уже больше года и от которой до недавних пор души не чаял, вдруг стала мне отвратительна. Она в какой-то момент показалась мне тюрьмой. Комфортабельной – но тюрьмой. С ее крошечными комнатами, низкими потолками, нелепой газовой колонкой, пыльными гардинами… С ее маленьким балконом – под ним уже не шумела береза и даже не было видно ее остова… Не спокойной пустынью она мне показалась, но тюремной камерой – с этим распахнутым ноутбуком, что ухмылялся мне со старого стола, подзывая к себе…

Я вдруг представился самому себе заключенным – заключенным, за которым невидимые ни мне, ни всему миру тюремщики ведут постоянное и тщательное наблюдение…

Теперь я понял, сколь сильно ошибся, когда решил, что спокойно просижу здесь в тиши и воле и напишу заказанный мне роман. Покоя мне не было. Воли (в смысле вольготности, внутренней свободы) тоже…