Текст книги "Убить волка (СИ)"

Автор книги: Priest P大

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 112 страниц)

Чан Гэн на секунду прекратил своё монотонное занятие и поднял взгляд, молча встретившись глазами с Шэнь И.

Лицо Шэнь И выражало одну лишь искренность. Не было даже намёка на ложь. Он продолжил:

– Когда мы подошли к Яньхуэй, за пределами городских ворот мы обнаружили признаки провокации со стороны варваров. Сын Короля Волков всегда был чрезмерно амбициозным. Он всегда стремился быть кем-то более значимым, чем играть простую роль наблюдателя.

Великий Маршал был обеспокоен угрожающими переменами, нависшими над Северной границей, и он решил остаться, чтобы проследить за развитием событий. Так получилось, Ваше Императорское Высочество он встретил совершенно случайно. Той ночью, среди волков.

Четырнадцать лет назад, когда маршал был еще совсем ребенком, он проводил много времени с первой принцессой и имел возможность однажды встретиться с её сестрой. В тот момент, когда он увидел тебя, он тотчас ощутил, что ты кажешься ему смутно знакомым. Когда мы вернули тебя в город Яньхуэй, мы встретили Сю Нян, и тогда мы уже убедились, что ты и есть четвертый принц, которого мы искали.

Сю Нян давно забыла, как выглядит Аньдинхоу, ведь четырнадцать лет назад маршал был еще слишком мал. Сначала мы думали раскрыть свою личность и забрать вас двоих в столицу. Но для нас стало неожиданностью то, что Сю Нян тайно общалась с варварами. Чтобы не сорвать их тайный план, Аньдинхоу Гу незаметно перевел несколько человек с запада сюда, замышляя обернуть их коварный план против них же самих.

Восемнадцать варварских племён потерпели поражение. Их принц был захвачен в плен. Слишком много ценных ресурсов было потрачено впустую. По крайне мере, в этом году мы хотя бы стабильно можем поддерживать мир и обезопасить людей рядом с Северной границей. Я надеюсь, что Ваше Высочество возьмет на себя всю полноту ответственности за жизни тысяч мирных жителей и не станет обвинять маршала в гнусной лжи.

Чан Гэн внимательно его выслушал, задумался на мгновение, а затем все же кивнул – слова Шэнь И звучали разумно и справедливо.

– Хорошо.

Шэнь И мгновенно почувствовал облегчение. Он улыбнулся и сказал:

– В тот год, когда "Небесные Волки" совершили поклон Великой Лян, они подарили Его Величеству два сокровища саванны: первым стал Цзылюцзинь, вторым – их Богиня. Самая почитаемая Богиня тронула его своей искренностью, и он сделал её своей законной супругой. Так она и стала единственной женой при императорском дворе.

А что касается других вопросов, ваш поданный уже рассказывал о них раньше. Когда Ее покойное Величество увидит с небес, как вы выросли, она будет счастлива.

Чан Гэн сдержал внутреннюю усмешку. Если судить по словам Шэнь И, то, получается, что Сю Нян – Ху Гээр – была его кровной тётей? Если его тётя считалась настолько привлекательной в те годы, насколько красивой тогда была его родная мать?

– Я считаю, – сказал Чан Гэн, – что, согласно здравому смыслу, эта история должна звучать чуть по-другому: что, после того, как императорская супруга обнаружила, что она беременна, она рискнула жизнью в попытке убежать, а чтобы избавиться от ребенка, она выпила чашу со снадобьем, вызывающим аборт.

О многих секретах императорского дворца не следовало говорить, но этот ребёнок попал в самую точку.

Шэнь И всё детство провёл с благородными людьми и аристократами, поэтому, какие бы мысли его не тревожили, они никогда не отражались на его лице. Сейчас он старательно попытался изобразить спокойствие на своём удивленном и напряженном лице:

– Почему Ваше Высочество говорит о таких вещах? Если вы говорите о госпоже Сю – не стоит на этом так зацикливаться. В конце концов, госпожа Сю была чужеземкой и нет ничего плохого в том, что её сердце принадлежало её родному народу.

Не говоря уже о том, что, несмотря на скрытую ненависть, последние несколько лет она неустанно работала, чтобы вырастить Ваше Высочество. Ей даже удалось отправить половину нефритового кулона обратно в столицу. Это было сделано потому, что она собиралась умереть за страну, и не хотела вовлекать в это Ваше Высочество. Стоит ли объяснять, что подобные чувства – это ни что иное, как самые настоящие кровные узы? Даже если ваша тётя не любила вас, разве ваша родная мать могла вас не любить?

Шэнь И выдержал короткую паузу, затем продолжил:

– Ваше Высочество и Ее покойное Величество похожи настолько, словно вылиты из одной и той же формы, но ваш характер – как у Его Величества. Разве это не кровная связь? Что касается того факта, что госпожа Сю сломала палец Вашего Высочества, я думаю, что причиной того послужили какие-то особые скрытые мотивы. Или, может быть, потому, что Ваше Высочество был еще слишком молод, поэтому мог неправильно понять и запомнил всё совсем не так, как было на самом деле. Как знать? Но очень может быть.

Необычайно красноречивая речь учителя Шэнь звучала разумно: если бы Чан Гэн не знал о яде, текущем в его жилах, что постепенно сводил его с ума, он бы, наверное, искренне поверил в эту выдуманную историю и в то, что Сю Нян всем своим сердцем любила его и искренне беспокоилась о нём.

Чан Гэн был из тех людей, которые не верят в подобные истории. Он всегда скептически относился к ним, и у него всегда будет возникать целая кипа вопросов. Он начнет разбирать каждое предложение, обдумывать каждое слово и, каждый раз, когда он копнет глубже, у него всегда возникнет множество новых сомнений.

Чан Гэн почувствовал себя смертельно измотанным.

Когда палочка для благовоний догорела, Шэнь И всё ещё сохранял на крайне напряженном лице лёгкую улыбку. Чан Гэн проводил Шэнь И до двери, затем произнес:

– Прежде, когда я ещё думал, что здоровье Аньдинхоу Гу было слабым, я постоянно напоминал ему об этом. Я прошу, чтобы Аньдинхоу простил меня.

Шэнь И опустил взгляд, но увидел только макушку Чан Гэна – мальчик отказывался смотреть на него. Он вздохнул и вышел из небольшой комнаты. Когда он покинул дом, то свернул на узкую тропинку и увидел "занятого военного делами" Гу Юня. Тот расположился в небольшом цветочном саду, раскинувшемся по двору.

Во дворе господина Го росло очень много мяты. Гу Юнь в одиночестве сидел под крышей небольшой беседки. Делать ему было нечего, поэтому он не нашел занятия поинтереснее, как начать собирать листья мяты и совать их в рот. Затем он их пережевывал и глотал.

Сколько он тут просидел, так сразу сказать оказалось сложно, но несколько кустов мяты вокруг него порядком облысели. Как будто тут прошлась голодная коза и всё усердно общипала.

Шэнь И тихо прокашлялся, но, похоже, Гу Юнь его совсем не услышал. Только когда он подошел поближе, Аньдинхоу прищурился и ни без труда узнал его.

– Неужели действие лекарства закончилось?.. – вздохнул Шэнь И.

Гу Юнь смутился, инстинктивно подавая жест, что он не слышит.

Шэнь И подошел поближе и склонился к нему:

– Давай-ка для начала вернемся, я всё тебе расскажу. Дай руку, тут каменные ступеньки.

Гу Юнь покачал головой, отказываясь от помощи. Он опустил на переносицу Люли Цзин [5], затем, не сказав ни слова, медленно вышел из беседки. Даже две киноварные отметки, казалось, поблекли на его красивом лице.

Шэнь И взглянул на лысые кусты мяты, порядком объеденные козлом по имени Гу Юнь. И последовал за ним.

Примечания:

不问青红皂白

bùwèn qīnghóngzàobái

«Не интересоваться (не различать), что синее, что красное, что чёрное, что белое».

(обр. в знач.: не разбираться в существе вопроса; без разбора, огулом)

– не разбирающий, кто прав, кто виноват.

2. 风声鹤唳

fēng shēng hè lì

«Ветра шум и крики журавлей» – принимать за крики преследующего врага;

(обр. в знач.: бояться всего и вся; пуганая ворона и куста боится; у страха глаза велики; паника, впасть в панику; подозрительность, паранойя)

3. Императорская Академия Ханьлинь начала своё существование с династии Тан и просуществовала до 1911 года.

4. Название института можно перевести, как "больница", вот почему ходят шутки о том, что они не занимаются лечением людей.

5. 琉璃 镜 (Liúlí jìng) Люли Цзин – «окрашенная линза для глаз» – монокль Гу Юня.

Глава 13 «Извинение»

***

Можно было подумать, что человек по фамилии Гу явился будто невзначай, дабы принести извинения. Однако... К несчастью, с какой стороны не посмотри, он явился будто специально, дабы развязать войну.

***

Гу Юнь остановился прямо по соседству с домом губернатора Го. Но в сравнении с домом мэра в доме Гу Юня было достаточно холодно.

Если бы Чан Гэн бросил сгоряча: "Мне не нужна прислуга!", губернатор Го уверенно и без доли смущения похвалил бы "Его Императорское Высочество", выдав, мол, "сердце его принадлежит народу", а затем бы тут же отправил к его покоям десяток слуг.

Однако, если губернатору Го посчастливилось бы где-то приобрести огромный мешок храбрости, перед маршалом бы господин Го не осмелится проронить ни единого лестного словечка.

Гу Юнь вскользь отдал приказ "не беспокоить" его. К порогу его дома никто не осмеливался подходить и на полшага, кроме пугающих округу солдат Черного Железного Лагеря.

В ситуациях, когда Гу Юнь не мог хорошо видеть и слышать, он становился крайне раздражительным и напряженным. В такие моменты ему совершенно не хотелось, чтобы рядом болтались какие-то незнакомцы. Шэнь И давно не видел его таким суровым, как будто каждый куст казался Аньдинхоу вражеским солдатом. Шэнь И думал, что пока они мирно жили последние два года в городке Яньхуэй, Гу Юнь научился-таки сосуществовать с этой туманной идеей обычной жизни. Однако, в конце концов, это оказалось невозможно. Обычной безмятежной жизнью научился жить "Шэнь Шилю", но никак не Гу Юнь. Хотя этот человек всегда вел себя достаточно уверенно и спокойно, большая часть составляющих его характера была сплошной ложью. Он настолько виртуозно играл свою роль, что никто не мог отличить где правда, а где вымысел. В то же время, его слепота и глухота были реальны, но многие воспринимали этот недуг, как отличную актерскую игру. Рассматривая собственное «я» с этой точки зрения, маршал Гу мог спокойно охарактеризовать себя одной крылатой фразой: "Истина может быть ложью, а ложь может быть истиной". Шэнь И не знал, на самом ли деле у него в какой-то момент что-то переломилось внутри, или он специально вел себя так?

Ах да, его чувства всегда оставались искренними и чистыми, но кажется, что не так-то много людей верило в это.

Ближе к вечеру, когда ночь уже постепенно вступала в свои права, а сумеречные звезды еще не вспыхнули на небе, первое, что сделал Гу Юнь, вернувшись в свою комнату, – зажег весь свет в доме. Затем он снял с переносицы Люли Цзин, сильно растер глаза и обратился к Шэнь И:

– Принеси мне лекарство.

Шэнь И делано скривил рот. Помимо участия в битвах, он также занимался напрасными уговорами в тщетной попытке переубедить Гу Юня употреблять лекарства в таком количестве; каждый раз он непринужденно повторял: "Великий маршал, тридцать процентов лекарства – чистый яд. Когда ситуация не требует срочных мер, я считаю, что вам стоит пить его как можно меньше...".

Гу Юнь стоял под лампой, выражение его лица оставалось неизменным, а взгляд казался слегка затуманенным. Он ничего не ответил.

Шэнь И закрыл рот: он вспомнил, что на таком расстоянии Гу Юнь его не расслышит.

В такие моменты глухота Гу Юня действительно была отличным трюком, чтобы избегать праздной болтовни, которая совершенно его не интересовала. За все эти годы выученный трюк еще ни разу не подвел. Шэнь И ничего не оставалось, как молча развернуться и пойти на кухню, чтобы приготовить лекарство.

Стекло монокля Люли было очень хрупким. Если стекло треснуло бы, оно могло бы с легкостью повредить глаза. Монокль крепился с обеих сторон переносицы. Достаточно небольшого скачка температуры, чтобы на стекле появился слой белого конденсата, полностью перекрывающий обзор. В целом, для военных офицеров данный оптический прибор казался ужасно неудобным, вместе с тем, он отлично выручал маршала дома или в момент срочности для поиска решений неотложных вопросов.

Когда Шэнь И возвратился, Гу Юнь надел монокль на переносицу, развел чернила и принялся писать доклад.

Дом, в котором жил Гу Юнь, также принадлежал господину Го. Несмотря на то, что губернатор Го служил мелким чиновником на границе, жил он весьма неплохо. На рабочем столе располагалась лампа – далеко не масляная дешевка, а даже напротив – паровая, с регулятором яркости света. Судя по изысканной и вычурной резьбе, выполненной на металлическом корпусе, можно было предположить, что господин Го приобрел ее у людей с Востока.

Рядом с паровой лампой еще стояли часы с Запада – пусть они и казались дешевой подделкой, но выглядели так же дорого, как настоящие. При более детальном рассмотрении можно было разглядеть изысканные метки, обозначающие двенадцать Земных Ветвей и десять Небесных Стволов, а также двенадцатичасовой период дня. В левом верхнем углу было небольшое окошко, в котором отмечались чередующиеся двадцать четыре солнечных цикла. Конструкция все же выглядела неоднозначной. Нижняя часть часов была совершенно прозрачной – большие и малые шестерни выдвигались вперед.

Гу Юнь ненавидел эти часы, потому что шестеренки при повороте издавали ужасный шум; он задумался о том, чтобы приказать убрать их отсюда. Но сейчас это все равно бы ни сыграло никакой роли: так или иначе, в этот момент Гу Юнь ничего не слышал.

Когда Шэнь И вернулся с пиалой лекарственного отвара, Гу Юнь закончил писать и опустил кисть.

– Окажи мне кое-какую услугу: просмотри доклад. Возможно, я допустил несколько ошибок.

Вдоль абажура слепящей лампы красовались фигурки, изображавшие западных женщин. Те демонстрировали свои обнаженные груди и позировали так откровенно, что можно было рассмотреть каждую деталь. Шэнь И рукой закрыл глаза от яркого света и прошептал:

– Как пошло.

Затем он быстро пробежался взглядом по докладу Гу Юня и вздохнул:

– Возможно?! Негодный Шень нижайше просит прощения – его способности скромны, а знания поверхностны – однако ваш убогий слуга не видит здесь ничего, что соответствовало бы благородной истине.

– А? Что?

Шэнь И решил промолчать.

Он взял доклад за уголок и сунул обратно в руки Гу Юня. Осторожно придержав маршала за локоть, он направил его в сторону небольшой кушетки, намекая, что маршалу стоит прилечь. Затем Шэнь И достал чистый лист бумаги, окунул кисть в чернила и попытался переписать все это безобразие по новой.

Гу Юнь взял пиалу с лекарственным отваром и ловко осушил ее одним глотком. Лениво опустившись на изысканную резную кушетку, не соизволив даже снять обувь, он закинул ногу на ногу и принялся терпеливо ждать, когда лекарство начнет действовать. Тем не менее, руки Гу Юня не остались без дела – он быстро сложил ненужный доклад в бумажную птицу и нацелился на затылок Шэнь И.

Насколько этот человек мог быть невыносим!

Шэнь И краем уха уловил шелест бумаги и ловко поймал бумажную птицу рукой. На этот раз он признал перед Гу Юнем свое поражение.

– Ты меня слышишь? – спросил Шэнь И.

– Уже лучше, правда все еще слегка нечетко, – ответил Гу Юнь. – В общем, ты же можешь перефразировать то, что я написал, чтобы это смотрелось получше?

Шэнь И вздохнул и сказал:

– Маршал, вы хотите сказать Императору, что четвертый принц сам прознал про заговор варваров и, предав тесную кровную связь с той женщиной, предоставил нам возможность перебить их братию одним махом? Вы сами поверили бы во что-то подобное?

Две маленькие киноварные метки под глазом и на мочке уха Гу Юня будто вернулись к жизни и снова стали ярко-красными, стоило ему принять лекарство.

– А как иначе? – спросил Гу Юнь. – То есть, ты предлагаешь сообщить Его Величеству, что я давно решил взять под контроль вооруженные силы Великой Лян? Мы только урегулировали ситуацию на Западной границе, а я уже готовлюсь установить тотальный военный контроль у Северной границы? И поэтому я решил воспользоваться его прямым приказом защитить маленького принца, попавшего в ловушку варваров? Или нам следует сообщить Его Величеству о том, что я решил запустить свою руку в карман черных рынков Цзылюцзиня, строго запрещенных законом, и случайно обнаружил, что за последние годы количество Цзылюцзиня, попавшего на эти самые рынки, отклонилось от нормы?

Шэнь И ничего не ответил. Гу Юнь надменно продолжил:

– Ты в силах переписать так, чтобы это звучало более правдоподобно, а иначе зачем бы я просил тебя об этом? Более того, когда мы вернемся в столицу, этого ребенка, Чан Гэна, начнут повсюду преследовать эти матерые волки – вшивые варвары. Ты должен постараться хорошенько переиначить мои слова, обратив их в душещипательную историю. Скажем, что четвертый принц проживал в тяжелейших условиях, однако, несмотря на многочисленные перипетии и тягости, пламя верности своей стране в его сердце по-прежнему не угасло. Преврати это в душераздирающую повесть. И чем дольше Его Величество будет пускать слезы, читая этот доклад – тем лучше, а я погляжу со стороны, посмеет ли кто-нибудь вставить хоть слово.

Сначала Гу Юнь вынудил его задобрить принца. Теперь же он его просит вынудить самого Императора броситься в слезы.

Шэнь И ухмыльнулся и опустил кисть:

– Прошу прощения, но у вашего подданного для подобного не хватит чернил. Маршалу стоит пойти и попросить об этом другого, более опытного господина.

Гу Юнь выдохнул:

– Ах ты!..

Шэнь И поднял голову и увидел, как Гу Юнь совершенно бессовестно изображал из себя жертву:

– У меня так болит голова... Больно, больно, больно! Так больно, что она вот-вот взорвется! Братик Цзипин, кроме тебя нет никого, кто будет заботиться обо мне и поддерживать в трудную минуту! И ты вот так легко бросаешь меня? Этот унылый, холодный, грешный мир со мной так жесток! Для чего мне тогда вообще жить?

Далее он схватился за грудь и упал на кушетку, притворившись мертвым.

Зачем хвататься за грудь, говоря, что у тебя болит голова?..

На тыльной стороне ладони Шэнь И вздулось несколько синих венок.

Не смотря на эту крайне абсурдную сцену, Шэнь И все-таки неохотно сел поудобнее, развернул лист бумаги, и, тщательно обдумав каждое слово, переписал доклад Гу Юня.

"Покойный" в лице Гу Юня не спешил возвращаться к жизни, потому, как его голова действительно разрывалась от боли. Шэнь И не мог не знать о побочном эффекте лекарства.

Гу Юнь выпил лекарственный отвар, и сразу после, пока тлела одна палочка благовоний, его глаза могли видеть необычайно четко, а слух тотчас делался чрезвычайно острым. Когда благовония догорали, начиналась страшная мигрень. Весь мир кружился перед глазами, стоило Гу Юню их открыть. Каждый окружающий его звук эхом отражался в голове.

Где-то через полчаса этот эффект постепенно шел на убыль. Немногим после его глаза и уши становились, как у нормальных людей.

Но как долго он мог оставаться нормальным? На этот вопрос было сложно ответить.

Когда Гу Юнь принял это лекарство в первый раз, ему было так больно, что он был готов биться головой о колонну кровати. Зато потом он мог видеть и слышать более трех месяцев – за то время он почти забыл, что он калека.

С недавних пор Гу Юнь начал принимать свое лекарство все чаще и чаще. С одной стороны, он научился засыпать с головной болью, насколько бы мучительной она ни была. С другой стороны, действие лекарства становилось все менее и менее эффективным.

На данный момент разовой дозы могло хватить лишь на три-пять дней.

"Через несколько лет оно может стать совершенно бесполезным", – подумал Шэнь И.

Двое: один – сидящий, второй – лежащий; оба не сказали ни слова. Длилась эта тишина до наступления глубокой ночи, пока до них не донеслись голоса ночного патруля. Шэнь И, наконец, опустил кисть. Он обернулся, взял одеяло и укрыл им Гу Юня.

Гу Юнь до сих пор ни разу не пошевельнулся – он так и заснул. Его брови казались слегка нахмуренными, а губы и щеки дышали лунным отсветом, словно в них не было ни капли крови. И только две киноварные отметки продолжали алеть своей красотой.

Шэнь И посмотрел на него и тихонько вышел.

На следующий день, когда маршал Гу проснулся, он вновь стал бодрым Аньдинхоу, полным сил и энергии.

Утреннее солнце едва выглянуло из-за горизонта, а Гу Юнь уже разбудил Шэнь И. Тот успел разве что открыть дверь, как перед его заспанными глазами возник восторженный Гу Юнь:

– То, что я заказал, наконец-то пришло! Ты только посмотри! Будь уверен – я лично гарантирую – когда преподнесу этот подарок принцу в знак извинения, это полностью усмирит гнев моего маленького братишки!

Шэнь И позабыл про сон. Внезапно его сердцем овладело дурное предчувствие.

Маршал отдал приказ четырем солдатам Черного Железного Лагеря перетащить огромную – размером с арку дома – коробку, а затем энергично зашагал к дому губернатора. Пройдя мимо цветочного сада и мятных кустов – тех, что он прошлой ночью благополучно общипал – он сорвал один листочек мяты и положил его в рот, даже не обратив внимания, что острый листный край изрядно порезал ему губу. Гу Юнь напевал мелодию, которую сам же и придумал, решив таким способом издалека известить о своем визите в качестве гостя.

Но, стоило Аньдинхоу ступить во внутренний двор губернатора Го, как его тут же попытался встретить смертоносный длинный меч, направленный прямо в его сторону.

Проходящий мимо слуга, несший чайный поднос, закричал от испуга и упал на землю вместе с чайным сервизом, который тут же разлетелся на мелкие кусочки.

В одно мгновенье из браслета на запястье Гу Юня вылетело острое, размером с ладонь, лезвие, оказывая сопротивление мечу Чан Гэна. Два острых края соприкоснулись, издав пронзительный звук. Однако, стоило Гу Юню согнуть пальцы в кулак и чуть сильнее нажать на меч, как запястье Чан Гэна болезненно заныло и начало быстро неметь. Мальчику пришлось опустить свой меч и отступить, иначе он рисковал бы остаться со сломанным запястьем.

Лезвие с щелчком скрылось в браслете Гу Юня. Сложив обе руки за спиной, молодой человек улыбнулся, спросив:

– Что могло так сильно разозлить Ваше Высочество этим ранним утром? Хотя это уже неважно. Вы можете выплеснуть весь свой гнев на вашего подчиненного.

Чан Гэн ничего не ответил.

Можно было подумать, что человек по фамилии Гу явился будто невзначай, дабы принести извинения. Однако... К несчастью, с какой стороны не посмотри, он явился будто специально, дабы развязать войну