Текст книги "Убить волка (СИ)"

Автор книги: Priest P大

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 112 страниц)

Глава 47 «Мутная вода»

____

Сбежал прямиком из дома!

____

Когда Гу Юнь проснулся, солнце уже поднялось на высоту трех шестов [1].

Вчера он был крайне расстроен и планировал утопить свои горести в вине, но в итоге настолько перебрал, что по пробуждению чувствовал себя еще более вымотанным – тело его занемело, а кости ныли, будто за всю ночь Гу Юнь совсем не сомкнул глаз.

Какой-то неизвестный благожелатель оставил для него на маленьком столике у кровати миску с бульоном от похмелья. Через силу, Гу Юнь разом осушил чашку и наконец нашел силы разлепить заспанные глаза. Посидев немного на кровати, полусонный, он прислушался к себе и внезапно понял, что душу его съедает необъяснимое чувство тревоги.

«Неужели все настолько плохо?» – самокритично подумал Гу Юнь и зевнул.

Разумеется, если хорошенько поразмыслить, то все было не так уж плохо.

В последние годы императорская казна остро нуждалась в средствах. Разумеется, армии тоже не хватало финансирования, но ситуация была не настолько тяжелой, чтобы люди голодали.

Небесный владыка их миловал. Всего пара наводнений, землетрясений и засуха два-три года назад, да и то не особо серьезных. Центральные равнины были настолько обширны, что каждый раз, когда Лунван [2] выдыхал грозовые тучи, двор должен был тут же прикладывать все силы, чтобы справиться с бедствием. В первый год правления Императора Лунаня моря стали зеркальными, а реки – прозрачными [3].

Что касается двух военных конфликтов – на юго-западной границе и в Цзяннани, то они оба повлекли за собой значительные последствия, и Император слышал шум ветра и крики журавлей [4]. Впрочем, по мнению Гу Юня, это были не более чем небольшие столкновения. Очевидно, что Вэй-ван недостаточно хорошо подготовился к восстанию в Восточном море. Потом, после утечки цзылюцзиня на южной границе, столкнулись три армии. Фу Чжичэн же и вовсе опасался идти против течения и не планировал мятеж. Все это было не так опасно, как охота на разбойников в бескрайних желтых песках пустыни.

Пока у Великой Лян не было сильного войска, Гу Юню в одиночку приходилось подавлять мятежи и атаки, которые создавали западные страны и шесть государств [5], не так-то это и просто, а?

Тогда каждый день он проживал, не зная, суждено ли ему встретить следующий восход солнца, но сердце его было спокойно. Он занимал высокое положение, находился в стенах своего поместья, любовался танцем янгэ [6] железных марионеток, даже выпил немного вина, чтобы отвлечься от забот. До чего же хорошо!

После чего, видимо, что-то случилось...

Что же он натворил?

– Да, точно, – припомнил Гу Юнь, в задумчивости потирая висок. – Кажется, я приставал к служанке, напугал бедняжку.

– Вот стыд-то, – пробормотал он про себя, пока умывался и переодевался в чистую одежду.

И тут он замер... Что-то не сходилось, ведь в его поместье не было женщин: даже кобылы не нашлось бы, откуда взяться служанке?!

Гу Юнь побледнел и окончательно очнулся ото сна, а после встряхнул покрывало и заметил небольшой предмет, закатившийся в уголок кровати – подвесной мешочек, который Чан Гэн всегда носил при себе.

Гу Юнь промолчал.

По сравнению с Гу Юнем Шэнь И совершенно не умел пить. Ранним утром, не дав ему до конца проснуться, Гу Юнь ворвался в гостевую комнату и вытащил его из постели:

– Я должен кое-что тебе рассказать.

Выражение лица у Гу Юня было столь мрачным, словно он встретил призрака.

Шэнь И не осмелился протестовать, в его голове уже роились тревожные мысли.

Фу Чжичэн сбежал из тюрьмы? Император признал господина Фэнханя виновным? На них напали северные варвары? В гарнизоне на центральных равнинах подняли восстание?

Несмотря на плохое самочувствие, Шэнь И сосредоточился, готовясь выслушать то, что Гу Юнь пришел ему сказать.

В итоге Гу Юнь столько времени мялся, что обвел взглядом всю комнату – от широкого потолка до носков своей обуви, но не проронил ни звука.

– Что стряслось-то в конце то концов? – у Шэнь И душа ушла в пятки.

Гу Юнь сказал:

– А, забудь... Даже говорить об этом больше не хочу.

Шэнь И немедленно пришел в ярость, все волоски на его теле встали дыбом. Как этого любителя недомолвок никто до сих пор не зарубил насмерть?

– Погоди-ка, – Шэнь И схватил Гу Юня и со злостью в голосе спросил: – Что тут вообще творится?!

К тому времени Гу Юнь уже нашел «доказательство» у себя на постели и понемногу вспоминал, как напился, что тогда сказал и сделал. Во всех смущающих, отвратительных и мерзких подробностях.

Гу Юнь закрыл лицо руками: «Что же я натворил?»

Его чуть от самого себя не стошнило. Он горько спросил у Шэнь И:

– Я вчера надрался и бесчинствовал?

– Ты вроде не так много выпил, разве нет?

Шэнь И сжал одеяло. Последний год они провели на границе и время от времени выпивали вместе, но никогда не позволяли себе злоупотреблять алкоголем, поскольку это было опасно, случись что.

– Что стряслось? – с любопытством глядя Гу Юню в лицо, спросил Шэнь И. – Что за непотребство ты совершил вчера?

Гу Юнь потянулся к ничего не подозревающему Шэнь И и толкнул его на одеяло. Быстро в растерянности отпрянув, он отметил для себя, что ему срочно нужно найти поясной ремень и повеситься.

Если утром Гу Юнь думал, что легко отделался, рассуждая следующим образом: «Разве сяо Чан Гэн обратит внимание на выходку пьяницы? На его месте я бы не принимал ситуацию близко к сердцу...»

... Или припоминал бы ему эту историю еще года полтора.

Однако вскоре его благодушный настрой испарился: Гу Юнь вспомнил, что, когда он вчера прижимал Чан Гэна к кровати, тот непрерывно дрожал. Кажется, Чан Гэн не просто принял это все близко к сердцу, а сильно разгневался.

Нахмурив брови и сделав страдающее лицо, Гу Юнь посмотрел на мешочек Чан Гэна – так словно внутри хранился порох, который мог в любую секунду взорваться.

Мешочек источал сильный запах успокоительного. Гу Юнь вдохнул его, пребывая в раздумьях: «Стоит сказаться смущенным? Или сделать вид, что ничего не помню? Или быть может, лучше вести себя как ни в чем не бывало?»

Старый слуга подошел раньше, чем Гу Юнь принял окончательное решение, поэтому обыденно, будто узнавал о дороге, спросил:

– Дядя Ван, а где Его Высочество?

Старый слуга ответил:

– Я как раз собирался доложить господину. Его Высочество рано утром отправился в храм Ху Го.

Гу Юнь промолчал.

Сбежал прямиком из дома!

Старый слуга не обратил внимания на выражение его лица – словно Гу Юнь проглотил горькую траву – и добавил к сказанному:

– Да, кстати. Вчера господин из храма Дали прислал Аньдинхоу в подарок на день рождения картину, к ней прилагалось письмо, не желает ли господин взглянуть?

Гу Юнь остолбенел:

– Принеси.

Хотя Шэнь И следовал за Гу Юнем на полях сражений, а затем внезапно получил звание генерала, по правде говоря, он мог бы получить место при императорском дворе, потому что ранее сдавал экзамен [7]. Глава ведомства храма Дали, Цзян Чун учился вместе с Шэнь И, и был его братом-наставником. Так Цзян Чун и познакомился с Гу Юнем. Позднее выяснилось, что у них много общего, в результате они подружились, но, чтобы избежать подозрений, они нечасто виделись.

Гу Юнь быстро проглядел письмо и то, злится ли на него Чан Гэн или нет, резко перестало его занимать.

Помимо поздравлений с днем рождения, Цзян Чун кратко изложил ему последние новости: Император насмерть стоял на том, чтобы уничтожить черные рынки цзылюцзиня.

В одном этом предложении было слишком много информации.

Под вечер гул человеческих голосов в башне Ци Юань напоминал клокотание кипящего котла. Командующий юго-западных войск Шэнь И в отдельной комнате во главе стола принимал своих старых друзей из столицы и бывших коллег по институту Лин Шу. Скоро Шэнь И должен будет отправиться на юго-запад, чтобы вступить в должность командующего, и, хотя его отправляли в отдаленный гарнизон, это все равно считалось впечатляющим повышением и его старые друзья ждали, что он отпразднует это вместе с ними.

После третьей чаши вина самолично прибыл Аньдинхоу, но задержался совсем ненадолго и ушел раньше, сославшись на дела в поместье. Вскоре после него, откланявшись, покинул прием и Цзян Чун, глава храма Дали.

Цзян Чун покинул башню Ци Юань и отослал почти всех слуг, сообщив им, что хотел бы немного прогуляться и проветрить голову. Сопровождал его лишь один маленький слуга. Вместе они спустились по тропе Ханьцзян [8]. Сразу за поворотом их ждал заурядный экипаж. Шторы одернулись, и показалось лицо Гу Юня:

– Холод собачий. Я могу подвезти брата Ханьши [9].

Цзян Чун ответил:

– Извините за беспокойство, – и, поняв его намерения, он забрался в экипаж.

Господину Цзян перевалило за сорок, однако его лицо почти не тронуло время. Если бы не его спокойная манера держать себя, его можно было бы назвать молодым человеком.

В экипаже он поднес руки к небольшой печке, чтобы согреться. Цзян Чун был не из тех, кто ходит вокруг да около, поэтому сразу перешел к делу:

– Вчера сразу после того, как Аньдинхоу покинул дворец, император в тайне созвал трех государственных министров [10]. Мне кажется, что он не просто хочет вернуть указ «Жунцзинь Лин» [11], а убить одним выстрелом двух зайцев: ликвидировать последствия недавней попытки восстания на юго-западной границе и тщательно расследовать черные рынки цзылюцзиня.

Так называемый указ «Жунцзинь Лин» восходил еще к эпохе Императора Лян У-ди, дедушки Гу Юня по материнской линии. В то время морские пути только открылись, и частное использование цзылюцзиня стало трудно контролировать. Чтобы урегулировать ситуацию, Император У-ди издал четыре строгих положения. Последующие поколения называли их указом «Жунцзинь Лин».

Но из-за увеличения используемых в повседневной жизни механизмов и оружия, проблема перестала быть столь острой, и указ отменили в годы правления Императора Юаньхэ.

Цзян Чун продолжил:

– Скорее всего, с приходом весны Аньдинхоу отправится на северо-западную границу. Можно полагать, что в таком случае, даже если в столице небеса упадут на землю, это никоим образом не затронет Аньдинхоу. Однако, если Император потребует тщательного расследования черных рынков цзылюцзиня, то даже если Аньдинхоу надолго задержится на границе, его вполне безобидные действия с высокой долей вероятности могут быть неверно истолкованы. Пожалуйста, будьте осторожнее.

Цзян Чун не мог прямо сказать Гу Юню: «Я знаю, что вы нечисты на руку. В последнее время проводятся тщательные расследования черных рынков, оборвите все связи с ними и на пару дней залягте на дно».

Хотя намек ясно читался.

Гу Юнь все понял и поблагодарил его:

– Спасибо за совет.

Донеся свою идею, Цзян Чун решил сменить тему:

– Когда речь заходит о цзылюцзине, то приходится встречаться с жестокими и коварными людьми. Только одно дело – сталкиваться с этой сворой в цзянху, а совсем другое – когда у всех них есть тайные связи с императорским двором. Кого можно трогать? Кого нельзя? И как вообще проводить расследование? Признаюсь честно, Аньдинхоу, я даже не знаю, что мне делать. В слишком чистой воде не водится рыба [12]. Не знаю, ведет ли Император Лунань нашу страну к миру или собирается мутить воду.

Гу Юнь понимал его смятение и попытался подбодрить:

– Брат Ханьши может быть уверен, что как только это станет достоянием общественности, любой достаточно прозорливый человек уйдет в тень. Мы переживаем ничуть не меньше твоего. Если у тебя в будущем возникнут проблемы, пиши. Пусть у меня больше нет Жетона Черного Тигра и местные гарнизоны больше не в моей власти, но они все еще могут помочь из оставшейся у них толики уважения ко мне.

Цзян Чун горько улыбнулся:

– Премного благодарен. Сначала указ «Чжан Лин», теперь указ «Жунцзинь Лин»... Я редко выезжаю из столицы и многое от меня скрыто. Я слышал, что прежде говорили «стелется по улице белый туман, ночная стража отбывает часы». Сейчас же многие говорят о том, что отправиться в путешествие на «быстрой лошади» – давно умершие мечты.

Гу Юнь поперебирал в руке старые деревянные четки и решил переменить тему:

– Как поживает господин Фэнхань?

– По-прежнему в тюрьме, – ответил Цзян Чун. – Можете не переживать, я слежу за ситуацией. Или Аньдинхоу собирается просить Императора помиловать его?

Гу Юнь печально улыбнулся:

– Я? Если я за него вступлюсь, то Император быстрее казнит его. Впрочем, в моей защите нет нужды, многие из чиновников во дворце вышли из стен института Лин Шу. Встретившись с ними, Император вспомнит его добрые дела. Господин Фэнхань с трепетом относится к механизмам и совершенно не понимает, как устроен реальный мир. Как только до Императора это наконец дойдет, его гнев утихнет за пару дней.

Легко говорить, но требовалось тщательно все спланировать для того, чтобы намекнуть Императору, что у Фэнханя лучше выходит держать собак, чем заводить детей, и при этом развеселить Его Величество шуткой, а не разжечь еще сильнее пламя его гнева.

Цзян Чун взглянул на Гу Юня и подумал, что у того, вероятно, уже есть свой план. Ведь Аньдинхоу вырос во дворце и умел манипулировать людьми, просто...

Цзян Чун прошептал:

– После возвращения с северо-западной границы Аньдинхоу стал куда мягче [13] вести свои дела.

Гу Юнь многозначительно произнес:

– Когда вокруг кружат волки и тигры [14], я пожертвую собой. Пока не успокоятся горы и реки, я не осмелюсь пренебрегать данным мне телом. Бесполезно спорить о чувстве справедливости и спокойствии духа.

После того, как они обменялись намеками в нескольких фразах, Цзян Чун попрощался. Но перед этим он на мгновение замер:

– Простите меня за резкость. В последние два года ежегодные отчеты из провинций сообщают о том, насколько успешно сельскохозяйственные марионетки применяются при сборе урожая. Кое-где появились даже особые машины на пару, способные ткать и шить одежду, однако казна наша по-прежнему не заполнена. И появляются все новые законы, напоминающие железные тиски. Этот ничтожный чиновник живет под впечатлением, что после стольких лет вернулась эпоха правления Императора У-ди.

Гу Юнь с улыбкой ответил ему:

– Честно признаюсь брату Ханьши, что в последние годы меня тоже съедает безосновательная тревога. Возможно, дело в том, что люди всегда хотят, чтобы с каждым днем жизнь становилась все лучше и лучше. И если видят временную задержку в развитии, то, даже занимая высокую должность, чувствуют тоску и тревогу.

Выражение лица Цзян Чуна несколько переменилось – казалось, что он собирался высказаться, но потом передумал.

Гу Юнь спросил:

– В чем дело?..

Глава храма Дали прошептал:

– У нас, тех, кто занимается расследованиями, иногда срабатывает предчувствие. Вроде нет никаких причин и оснований для подозрений, но в итоге наши опасения претворяются в жизнь. Чем опытнее чиновник, тем острее его интуиция. Аньдинхоу возвращается на поле битвы, где столкнется со смертельно опасными ситуациями, возможно, твоя интуиция не подводит тебя – от рождения до смерти... Я надеюсь, что Аньдинхоу позаботится о себе.

Гу Юнь на мгновение замер, но продолжения не последовало, и двое приятелей с тяжелым сердцем разошлись.

Пока Гу Юнь добирался до поместья, успело стемнеть. Стражники доложили ему, что Чан Гэн до сих пор не пришел. Только оставил записку, что мастер Ляо Жань вернулся в храм Ху Го, поэтому Чан Гэн намерен провести там еще несколько дней.

Гу Юнь невольно подумал: «Ладно, побудь там, пока гнев твой не утихнет, а потом возвращайся».

Однако, к его удивлению, гнев Чан Гэна оказался слишком силен или же нашлась иная причина, но тот решил задержаться в храме Ху Го на четыре-пять дней, а то и вовсе навеки там поселиться. Оставалось не так много времени до того дня, как Гу Юнь должен будет покинуть столицу, а потом кто знает, сколько лет пройдет до их новой встречи. Наконец, не в силах больше ждать, Гу Юнь отправился в храм Ху Го.

Ляо Жань совсем не изменился: весь год путешествовал и только по возвращению в храм Ху Го ради приема важных гостей омыл тело чистой водой с гибискусом. Ему не так просто было выделить свободное время этим вечером, чтобы сыграть с Чан Гэном в шахматы в зале для погружений в созерцание [15]. Они спокойно и тихо вели беседу на языке жестов, но обсудить успели многое.

Чан Гэн спросил:

«Я хочу задать мастеру всего один вопрос: что случилось со зрением и слухом моего ифу?»

Ляо Жань быстро ответил: «Если судачить о людях у них за спиной, ничего хорошего не выйдет».

«Мне важно это знать». Потом с мрачным выражением лица Чан Гэн добавил: «И я докопаюсь до истины: если мастер откажется открыть мне правду, то я пойду к кому-нибудь другому».

Монах пристально на него посмотрел.

Повисла долгая пауза. Наконец Ляо Жань, колеблясь, но все же решил использовать язык жестов:

«Монах лишь ловил ветер и гонялся за тенью [16]. Когда Аньдинхоу был еще ребенком, то старый Аньдинхоу и первая Принцесса взяли его с собой на северную границу. К тому времени война между Великой Лян и варварскими племенами уже стихала, поэтому ему ничего не должно было грозить. Но неожиданно отряд северных маньских варваров решил сопротивляться до конца и прорвался в военный гарнизон. Аньдинхоу ранили стрелой, и так вышло, что эта стрела была отравлена варварами».

Пока слова Ляо Жаня совпадали с тем, что ему рассказывал Гу Юнь.

Чан Гэн спросил: «Что это был за яд?»

Ляо Жань покачал головой:

«Как Вашему Высочеству уже должно быть известно от госпожи Чэнь, некоторые из ядов, известных варварам, ставят в тупик даже семейство Чэнь. А последствия применения этого яда крайне разрушительны. Взрослого человека разобьет паралич, и он умрет уже через пару дней, однако, на детей яд действует медленнее. В тот год почтенный учитель Чэнь всю ночь спешил в Шаньси в гарнизон на северной границе. Без сна и отдыха он два дня и одну ночь боролся за жизнь юного Аньдинхоу и с помощью фамильной техники акупунктуры сумел спасти ему жизнь, однако зрение и слух все равно серьезно пострадали».

Чан Гэн слегка нахмурился: «На северной границе...»

Если виновниками были северные варвары, не поэтому ли Шэнь И тогда сказал: «Они уничтожили тебя».

Было ли дело только в крайней степени опьянения?

И тут внезапно вошел молодой монах и доложил:

– Ваше Высочество, дядюшка-наставник [17] Ляо Жань, прибыл Аньдинхоу.

Примечания:

日上三竿

rìshàngsāngān

солнце уже на высоте трёх шестов (обр. в знач.: солнце уже высоко, позднее утро)

2. 龙王爷

lóngwangyé

миф. Лунван, Царь драконов (божество вод, дождя, колодцев)

3. 河清海晏

héqīng hǎiyàn

моря станут зеркальными и реки прозрачными (обр. в знач.: наступила мирная жизнь; спокойствие восстановлено)

4. 风声鹤唳 – fēng shēng hè lì – ветра шум и крики журавлей (принимать за крики преследующего врага; обр. в знач.: бояться всего и вся; пуганая ворона и куста боится; у страха глаза велики; паника, впасть в панику; подозрительность, паранойя

5. 六国 – liùguó —

1) шесть государств, шестёрка государств

2) ист. шесть царств (III в. до н. э., противники Циньского царства

С 230 года до н. э. по 221 год до н. э. , он по порядку ликвидировал шесть королевств: Хань, Вей, Чу, Янь, Чжао, Ци, создав в истории Китая первое единое централизованно-управляемое феодальное государство – Цинь Чао (династия Цинь)

6. кит: 扭秧歌 – niǔ yāngge – танцевать янгэ (традиционный китайский танец)

7. 科举 – kējǔ – кэцзюй, отбор путём экзаменов (старая, до 1905 г., система государственных экзаменов в Китае для получения учёной степени и права поступления на должность)) и тогда понял, что посвятит жизнь гуманитарным наукам

8. (寒江

Hánjiāng – студёная река + отсылка к стихотворению江雪 – «Снег над Цзяном» (стихотворение Лю Цзунъюаня) и двинулись вниз, к снежной иве (тут тоже есть кое что любопытное: 雪柳 – xuěliù – 1) стар. снежная ива (бумажное украшение перед гробом; также 雪柳花))

9. Брат Ханьши – 寒石 – hánshí – крупная [каменная] соль

10. 三司-Sānsī -ист.

1) три государственных министра (司马, 司空, 司徒, с дин. Вост. Хань)

2) три правителя, три высших чиновника провинциальной администрации (и их канцелярии 布政使司,按察使司, 都指挥使司, дин. Мин, или 提学使司, дин. Цин).

11. Указ – расплавленное золотоплавить золото (融 – róng – таять, плавиться; талый, плавленый и 金 –jīn – золото, хим. золото (Au)

12. 水至清则无鱼 – shuǐ zhì qīng zé wú yú – в слишком чистой воде не водится рыба, у чересчур въедливых людей не водится близких, обр. в знач. не стоит иметь завышенных требований

13. стал мягче – 圆融 – yuánróng – 1) мягкий, уступчивый, гибкий

2) будд. полная гармония, слияние; гармоничный, совершенный

14. тигры и волки из-за границы – 虎狼

Hǔláng – тигр и волк (обр. о жестоком, свирепом злодее

15. 禅房 – chánfáng – зал для погружений в созерцание (при храме или монастыре) помещение в буддийском монастыре, куда уединяются для созерцания; жилище в храме

16. 捕风捉影 – bǔ fēng zhuō yǐng – ловить ветер и гоняться за тенью; обр. выдумывать, измышлять, фабриковать, высасывать из пальца, вымышленный, ни на чем не основанный; вымысел, выдумки; томление духа

17. Дядюшка-наставник -师叔 – shīshū

дядюшка-наставник (вежл. о младшем брате учителя или его младшем соученике)