Текст книги "Убить волка (СИ)"

Автор книги: Priest P大

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 112 страниц)

Глава 26 «В поисках Будды»

***

«Если человеческое сердце мало, то все его страдания, даже те, что подобны огромному дому, смогут спрятаться в этом маленьком крае. Но если сердце человека такое же большое, как небо и земля, то даже если все его беды окажутся так же велики, как горы, для него они будут не более, чем каплей воды в бескрайнем море».

***

Каждый день рождения пожилого человека всегда проходит церемониально и оживленно, ведь в этот день празднуют его долголетие. Каждый день рождения ребенка также проводится весьма торжественно и весело, ведь так непросто стать на целый год старше, повзрослев, и, тем самым, позволить родителям вздохнуть с облегчением.

Гу Юнь не был ни стариком, ни молодым, у него не было привязанности ни к кому из родственников, хоть близких, хоть дальних. Если бы он был дома, старый слуга ни в коем случае не забыл бы приготовить что-нибудь для него, но в большинстве случаев, Гу Юня дома не было. За таким количеством работы и обязанностей он и сам забыл бы шестнадцатый день первого месяца.

Да и праздновать, откровенно говоря, было нечего. Среди простых людей ходит поговорка: "Девушки, рожденные в первый день лунного месяца, должны стать Императрицами; рожденные в полнолуние юноши, должны стать чиновниками".

Это значит, что девушки, рожденные в первый день лунного месяца и юноши, рожденные пятнадцатого числа лунного месяца, счастливо проведут всю свою жизнь.

Гу Юнь мог родиться в ночь на первое полнолуние нового лунного года, сулящую богатство и счастье, но его рождение было отложено на несколько часов. Тогда-то и стало ясно, что ему сулят несчастья еще до его рождения, с того момента, пока он не появился из утробы матери.

Цао Нянцзы не только принарядился, но еще и присоединился к Чан Гэну и другим, чтобы немного поиграть с тренировочной марионеткой.

Дети нарисовали на лице железного монстра пару кружочков румянца, а еще обвязали старым шелком его могучие железные руки. Откуда они достали столько шелка, никто, разумеется, не знал.

Тренировочная марионетка, украшенная яркими тканями, расписанными под огненные деревья и серебряные цветы, держала в обеих руках чашу лапши и беспомощно смотрела на Гу Юня. Казалось, что на ее черном железном лице явно прослеживалась невысказанная обида.

– Негодники! – ругнулся Гу Юнь. – Это марионетка для тренировок с мечом, а не для таких игр!

Гэ Пансяо вышел вперед, чтобы рассказать о том, что каждый из них сделал для Гу Юня:

– Аньдинхоу, господин, эта фальшивая девчонка наложила румяна, я помог разжечь огонь для лапши, а старший брат положил в нее яйцо!

Гу Юнь на мгновение ошеломленно уставился на детей. Когда его поместье погрузилось в эту праздную атмосферу, это место, которое так долго простаивало в одиночестве, вдруг стало совершенно неузнаваемым.

– Ифу, – сказал Чан Гэн. – Прежде чем ты войдешь в двери, ты должен съесть лапшу.

– Хорошо, – ответил Гу Юнь.

Он поднял чашу с лапшой, взглянул на Чан Гэна и специально начал есть ее с яйца. С первым укусом он почувствовал на зубах кусочек яичной скорлупы, но маршал не выразил недовольства. Он продолжил жевать и проглатывать лапшу целиком. Это выглядело так, будто он ничего не ел в течении восьми жизней. Он съел полную чашу лапши в одно мгновение, и даже выпил бульон до последней капли.

С давних времен "уютное гнездышко" было "курганом всем героям". Когда Гу Юнь в последний раз выезжал из столицы, он ни о чем не переживал и ничего его не беспокоило. Только в этот раз его сердце и душа были полны печали и скорби.

Возможно, эти чувства возникли потому, что для маршала подобные поездки всегда были "возвращением" к границе. Но, на этот раз, ему очень скоро придется "покинуть" родной дом.

К сожалению, столь нежные, ласковые и мягкие мысли были разорваны на кусочки наплывающей скорбью. Ничто не могло остановить Аньдинхоу.

На следующий день, Гу Юнь готовился к отъезду так, как будто все было совершенно нормально. Он даже не попрощался с Чан Гэном и в одиночку отправился в северный лагерь. И только один раз он оглянулся, чтобы бросить на столицу прощальный взгляд.

Как жаль, что с такого расстояния он едва ли мог разглядеть даже башню "Ци Юань".

Шэнь И подошел к Гу Юню и спросил:

– Великий маршал, в тебе совесть заговорила?

Гу Юнь вздохнул и ответил:

– Возможно, в следующий раз, когда я вернусь, он даже не узнает меня. А отведенный мне на время титул «ифу» вот-вот затрещит по швам... Поехали.

Маршируя, Черный Железный Лагерь двигался строгим ровным строем, подобно проносящемуся мимо черному вихрю так, что встречавшиеся на его пути люди невольно отходили на почтительное расстояние, уступая войску дорогу.

Им было поручено сопровождать варварского принца на север, после – отправиться на запад и уничтожить бунтующих в пустыне, на западной границе, бандитов, чтобы обеспечить безопасное и беспрепятственное функционирование шелкового пути.

На следующий день, сразу после отъезда маршала и Черного Железного Лагеря, Чан Гэн, как обычно, проснулся очень ранним утром. Он вспомнил, что Гу Юня уже не было дома, но все равно не мог не вывести тренировочную марионетку во двор, чтобы скрестить с ней мечи, а после тренировки, в одиночестве позавтракать.

Но, только он собрался покинуть двор, как, ненароком подняв взгляд вверх, увидел, что во дворе поместья Гу расцвела слива.

Еще несколько дней назад был сильный снегопад; от холода нежные лепестки сливового дерева покрылись тонким слоем изморози. Чем дольше Чан Гэн смотрел, тем больше ему нравилась эта непревзойденная красота. Он не мог не потянуться, чтобы сломать пару веток. Рассматривая их, юноша сначала подумал о том, что хотел бы сохранить их для Гу Юня, хотя он прекрасно понимал, что Гу Юнь не вернется в ближайшие три или пять дней. Он бережно стряхнул снег с веток, а затем побежал прочь, чтобы найти цветочную вазу, дабы оставить сливовый цвет в комнате Гу Юня.

Но, когда Чан Гэн заглянул в просторную комнату маршала, он не смог найти хоть что-то, что могло бы послужить вазой, не нашлось даже винной бутылки. Он распахнул окно и поинтересовался у старого слуги:

– Дядя Ван, у нас дома есть ваза?

Старый слуга дал мальчику ответ, а затем ушел за вазой. Чан Гэн, сжимая в руках две цветущие сливовые ветви, окинул комнату Гу Юня взглядом.

И тут его внимание задержалось на постели маршала. Мальчик замер. Шуба из лисьей шкуры, которая раньше лежала на кровати, придавая спальне более богатый облик, исчезла.

В эту минуту в покои Гу Юня вошел дядя Ван с голубой фарфоровой вазой. Улыбнувшись Чан Гэну, он спросил:

– Ваше Высочество, такая подойдет? Куда слуге стоит поставить ее?

Чан Гэн продолжал пристально смотреть на пустую кровать и спросил:

– Дядя Ван, почему Аньдинхоу убрал шубу так рано?..

В уголках глаз дяди Ван чуть дернулись морщинки и он нерешительно ответил:

– Разве Аньдинхоу не отправился сопровождать Его Величество? Возможно, он взял ее с собой.

Сердце Чан Гэна пропустило удар.

В канун Нового Года, солдат из фракции Черных Орлов, служивших под началом Гу Юня, сказал мальчику, что маршал никогда не носит зимнюю одежду в столице и лишь изредка надевает ее перед лицом метели.

Уже тогда он почувствовал, что это очень странно – если Гу Юнь не носил зимнюю одежду, зачем он взял с собой шубу? Для чего она ему? От этих хаотичных мыслей, Чан Гэна начали одолевать кошмарные домыслы, он не понимал, что происходит, поэтому решил для себя, что больше не будет задаваться подобными вопросами.

Чан Гэн понизил голос и сухо поинтересовался:

– Дядя Ван, – его голос был подобен растянутой до предела, сухой веревке. – И все же – куда он отправился? Пожалуйста, не врите мне только потому, что я не люблю выходить на улицу. Даже я знаю, что Сяншань находится гораздо ближе к столице, чем северный лагерь.

Дядя Ван недвижимо стоял на месте, сжимая в руках вазу.

Гу Юнь сложил с себя ответственность за объяснения с мальчиком на других, и спокойно покинул столицу. Старый слуга ожидал, что рано или поздно это случится, но он не ожидал, что это случится так быстро.

Чан Гэн глубоко вздохнул и спокойно спросил:

– Он покинул столицу, чтобы отправиться на границу? Куда? На север или на запад?

Старый слуга неловко улыбнулся:

– Старый слуга не очень хорошо осведомлен в военных делах... Ваше Высочество, возможно, Аньдинхоу поступил так потому, что не хотел, чтобы вы беспокоились...

Чан Гэн с силой сжал пальцы и сломал одну из веток пополам.

– Он не боится, что я буду волноваться, – мальчик чеканил каждое слово. – Он боится, что, вопреки всему, я буду настаивать на поездке вместе с ним.

Старый слуга закрыл рот.

Чан Гэн был приемным сыном Гу Юня. Пусть в течении жизни никто не принимал его радушно и не заботился о нем, он все же носил фамилию Ли. В будущем, он унаследует титул Цзюнь-ван.

Старый слуга чувствовал себя крайне расстроенно, понимая, что в решающую минуту он струсил перед лицом хозяина, бросив в него обратно эту горячую картофелину [1]. Дядя Ван морально подготовился к тому, что мальчик его вот-вот раздавит гневом.

Но Чан Гэн не сказал ни слова.

Душераздирающие крики и печальные возгласы Чан Гэна затерялись в сердце.

Дело было даже не в том, что Гу Юнь внезапно отказался даже попрощаться с ним. Ему не раз лгали, мальчику к этому уже следовало бы привыкнуть, и, сейчас, он должен был спокойно смотреть на сложившуюся ситуацию.

Но в эту минуту волна беспокойства и тревог, которые копились в его сердце с самого первого дня, как они прибыли в столицу, в конце концов, вырвалась наружу, точно вода из открытого шлюза. Он больше не в силах был сдерживать эмоции внутри себя...

В сердце Чан Гэна впервые стало так ясно; оно стало зеркально чистым, ведь мальчик всегда знал, что его существование никогда и никому не было нужным. Он не собирался вмешиваться. Ему суждено было стать незначительной шахматной фигурой на доске, подобной темной, спрятанной глубоко под землей реке, протекающей через сельский городок Яньхуэй.

За эти несколько дней ему навязали на горло нити ложных чувств мира, покоя и счастья. В сердце мальчика подняла голову жадность. Он хотел было уцепиться за эти фальшивые чувства, но обманул сам себя и теперь он решительно отказывался думать о будущем.

«Чего ты хочешь?..»

Положа руку на сердце, спросил сам у себя Чан Гэн.

«Ты многого хочешь...»

Однако, несмотря на бурные волны, с новой силой поднимающиеся в его сердце, Чан Гэн ничего не сказал, встретившись взглядом со старым седовласым слугой.

– Ваше Императорское Высочество?.. – с тревогой обратился старый слуга.

Аккуратно обрезав ветку сломанного цветка, Чан Гэн молча забрал вазу из рук старика. Поставив вазу на стол Гу Юня, он опустил в нее веточки сливы и прошептал:

– Простите, что затруднил вас...

Когда мальчик закончил, он развернулся и направился к выходу.

Покинув комнату Гу Юня, он перешел с обычного шага на бег, оставляя позади себя марионетку с мечом.

Гэ Пансяо сжимал в руках небольшую коробочку Цзылюцзиня. Откуда он ее достал – никто не знал. Но, пока он шел по тропинке внутреннего дворика, он едва не врезался в Чан Гэна.

– О, старший брат...

Чан Гэн сделал вид, что не услышал. Толстячка будто коснулся легкий порыв пролетающего мимо ветра. Чан Гэн ворвался в свою комнату и тут же плотно закрыл за собой дверь.

Гу Юнь больше всего любил эту черту характера Чан Гэна. Даже когда мальчик крайне сильно гневался, он никогда не давал волю своим эмоциям, не позволял им вырваться наружу при посторонних людях. В этом плане нельзя было отрицать вклад Сю Нян. Ее длительное и постоянное жестокое обращение с мальчиком на протяжении более десяти лет научило Чан Гэна невероятной выносливости.

И эта Кость Нечистоты, спрятанная где-то глубоко в мальчишеском теле, была подобна постоянно произрастающему ростку, который нужно было подпитывать ядовитой водой, чтобы тот постепенно превратился в дикий цветок.

Чан Гэну стало тяжело дышать. Его грудь будто сдавило слоями тяжеленных валунов, а мышцы стянули ржавые, железные оковы. Ноги начали дрожать против его воли.

В ушах звенело. Мальчик был в ужасе от совершенно новых, странных, болезненных ощущений, вырвавшихся из его груди. Он сжал пальцы в кулаки, настолько крепко, как смог, до громкого хруста костей. И сейчас он словно впервые увидел действительно кошмарный сон.

Чан Гэн явно чувствовал, как незримая рука молниеносно и нещадно вырвала все теплые чувства и любовь из его сердца.

Поначалу Чан Гэн еще мог ясно мыслить. Он со страхом подумал: «Это Кость Нечистоты? Что со мной случилось?»

От ужаса и страха у мальчика помутилось сознание. Он начал задаваться вопросом – где он? Множество мыслей в его голове то всплывали, то исчезали, подобно потокам морской воды. И тут из ниоткуда в его голове родилось желание убивать.

С одной стороны, он думал о том, что Гу Юнь уже ушел – он больше не нужен, с другой стороны, казалось, будто он видел Гу Юня прямо сейчас. Маршал стоял прямо перед ним с каменным лицом, и он словно издевался над мальчишкой, над его неспособностью держать себя в руках, над его беспомощностью, бездарностью.

Кость Нечистоты усилила в сердце Чан Гэна все негативные эмоции в сотни... тысячи раз!

В этот момент казалось, что Гу Юнь больше не маленький ифу, которого Чан Гэн так нежно любил всем своим сердцем, что он – ненавистный враг, существование которого Чан Гэн презирал, которого он жаждал схватить, которого он так хотел безжалостно унизить.

Чан Гэн сжал висящий на груди осколок сломанного лезвия, но, несмотря на то, что края лезвия были сглажены, они достаточно глубоко врезались в пальцы, разрезая тонкую плоть и пуская кровь.

Яркая вспышка боли, пронзившая окоченевшие конечности, пробудила Чан Гэна, он смог выбраться из этого бесконечного кошмара. Мальчик сжал пальцы в кулаки. Его ладони были исцарапаны, кожа была разодрана, и из ран сочилась кровь.

Когда действия Кости Нечистоты постепенно утихло, солнце уже медленно опускалось за горизонт.

Одежда Чан Гэна была насквозь пропитана холодным потом. Ладони и руки были покрыты кровью. От истощения мальчик прислонился к двери. Он познал силу Кости Нечистоты и понял, каким же он был глупцом, думая о том, что это проклятье вызывает только кошмарные сны.

Сю Нян действительно обошлась с ним далеко не снисходительно.

Старый слуга и другая прислуга заметили, что мальчик долго не выходил из своей комнаты. Когда они стучались в его дверь, ответа также не последовало. Они очень переживали, ходили около его комнаты и через короткие промежутки времени снова и снова пытались дозваться до него.

Переживания старших заставили Чан Гэна почувствовать себя лучше. Его веки слегка дернулись. Тяжелая капля холодного пота скатилась по его лбу и упала на ресницы. Чан Гэн не в силах был просто открыть глаза.

– Я в порядке, – сказал он. – Оставьте меня ненадолго одного.

– Вы весь день не ели, – сказал старый слуга. – Если бы Аньдинхоу был тут, он не смог бы смотреть на то, как Ваше Высочество так плохо с собой обращается. Достаточно будет хотя бы чаши овсяной каши, позвольте старому слуге подать ее для вас?

Чан Гэн был измучен не только психически, но и физически. При одном упоминании Гу Юня, он несколько раз произнес про себя имя другого человека, изо всех сил стараясь взять себя в руки:

– Все в порядке, дядя Ван. Если я проголодаюсь, ночью я схожу и поищу что-нибудь поесть.

Старый слуга вслушивался в его голос. Мальчик говорил тихо, но весьма слаженно и четко. Продолжать давить на него не было никакого смысла. Ему пришлось отойти, чтобы отозвать других слуг, а также Гэ Пансяо и Цао Нянцзы, с беспокойством наблюдавших за ними. Уходя, они несколько раз оборачивались, посматривая на дверь в комнату Чан Гэна.

Чан Гэн сидел прямо под дверью. Подняв взгляд, он увидел над кроватью пару наплечников с брони Гу Юня.

Они были темными и холодными, от них веяло чем-то бездушным, но Гу Юнь сам лично оставил их тут, чтобы разогнать кошмары Чан Гэна.

Мальчик не знал, как долго он просидел на одном месте. Паровая жаровня постепенно согревала его холодное тело. Восстановив немного сил, Чан Гэн поднялся на ноги и решил немного привести себя в порядок. Переодевшись в новую одежду, он нашел лекарство, которое ему дал учитель по боевым искусствам в тот день, когда мальчик получил травму во время тренировки на мечах. Промыв раны, он осторожно нанес лекарство.

Сняв со стены наплечники Гу Юня, он сжал их в своих руках, а затем опустил на кровать.

Чан Гэн не плакал.

Может, потому, что у него не осталось сил. А может потому, что он только что потерял много крови.

Зачастую бывает, что тот, кто проливает кровь, больше никогда не сможет пролить слезы. В конце концов, в человеке не так много воды, поэтому всегда следует выбирать только одну сторону, на которую можно было потратиться.

Чан Гэн только что создал себе врага, который однажды придет к нему и даст сдачи. Даже несмотря на то, что в его голове был полный сумбур, мальчик прекрасно понимал, какой силой обладает его враг.

Было странным и то, что мальчик совершенно не испытывал страха, как было тогда, в Яньхуэй, когда он, оказавшись в комнате Сю Нян, впервые столкнувшись лицом к лицу со свирепым варваром в тяжелой броне.

Чан Гэн был добрым и мягкосердечным мальчиком, но ничто в этом мире не могло заставить его сдаться.

Ах... Да... Все, что угодно, кроме Гу Юня.

Истощенный Чан Гэн подумал: «Я буду ненавидеть Гу Юня до самой смерти...»

После, Чан Гэн решил попробовать надеть на себя наплечники Аньдинхоу. Он никогда раньше не носил броню, и он не знал, пойдет ли она ему. Но уже сейчас он начал чувствовать, как эта штука давит на его тело, и она оказалась намного тяжелее, чем он себе представлял.

Он так и заснул, прямо в наплечниках Гу Юня, и впереди его ждали только бесчисленные кошмарные сны.

***

На следующий день Чан Гэн сообщил, что хочет ненадолго куда-нибудь сходить.

Все жители поместья были поражены. Ведь в их памяти еще была свежа та сцена, когда маршал Гу перед Новым Годом силком вытаскивал Его Высочество из дома.

Перед отъездом Гу Юнь сказал: «Придержите его дома три-пять дней. К тому времени мы уже пересечем семь главных ворот, перейдем северную часть Синьцзяна, и двинемся к северной границе. Будем честными, он не сможет нас догнать, и успокоится».

Но три-пять дней еще не прошли. Старый слуга испугался, что Чан Гэн готовит свою лошадь, чтобы отправиться за ними.

– Ваше Императорское Высочество! – быстро позвал он Чан Гэна. – Черный Железный Лагерь – не обычная армия. Они движутся очень быстро. Даже крепкая и здоровая лошадь не сможет догнать их. Более того, они не позволят лицам, не имеющим воинского звания, остаться с ними, это правило было принято еще предыдущим Аньдинхоу...

– Дядя Ван, – спокойно ответил Чан Гэн. – Я не собираюсь преследовать их, чтобы доставить им хлопот. Я уже давно не наивный ребенок.

– Тогда вы...

– Я хочу посетить храм Ху Го и навестить мастера Ляо Жань. Я обещал ему.

В очередной раз лицо старого слуги подернули странные эмоции – он как будто только встал с постели.

Выходит, когда маршал вернется домой, он обнаружит, что в его отсутствие, Его маленькое Высочество совершил измену, предал свою страну и сбежал в храм Ху Го...

Старый слуга даже представить себе не мог, какое выражение будет на лице Гу Юня. Чем это все будет отличаться от того, что у старого слуги на голове будет зеленая шапка? [2]

Но сейчас была кое-какая другая неотложная задача – подбодрить сына Аньдинхоу. У его слуги не было другого выбора, кроме как упрямо сжать зубы и собрать для Чан Гэна охрану, чтобы те сопроводили его в храм Ху Го.

Как можно более могущественнее и громаднее, выше городских ворот, чтобы они первыми могли заступиться за мальчика.

***

Ляо Жань приготовил чай. Когда он увидел Чан Гэна, он не удивился. Казалось, будто он знал, что мальчик придет. Он предложил Чан Гэну присесть и налил ему в пиалу горячий чай. Также он попросил маленького аббата принести им жаровню, перо и бумагу. Похоже, он решил обсудить с Чан Гэном что-то очень важное.

Прошло всего пол месяца с тех пор, как Ляо Жань последний раз видел Чан Гэна, но теперь он не замечал в глазах мальчика смятения и беспокойства. Чан Гэн выглядел решительным и спокойным, с легким намеком на горесть, подобно бабочке, едва вырвавшейся из куколки.

Чан Гэн поблагодарил его, приподнял пиалу с чаем, сделал глоток, и... Едва не выплюнул его обратно.

В прошлый раз монах пообещал, что ему подадут лучший чай. Похоже, он сказал это чисто из вежливости. Чан Гэн не знал, какой чай приготовил для него этот человек, но напиток был настолько горьким, что у мальчика едва не онемел язык. Это совершенно не было похоже на чай!

– Что это такое? – спросил Чан Гэн.

Ляо Жань улыбнулся и написал: «"Кудин" [3]. Улучшает кровообращение, зрение и сон».

– Разве это не "Гуалу"? Я раньше пил его в поместье, и, казалось, что он...

Был не такого отвратительного вкуса, как этот.

"Тот чай был сварен из мелких листьев, а этот – из крупных", – пояснил Ляо Жань.

Крупные листья – это звучит несколько удивительно. Только Чан Гэн собрался похвалить монаха, пока тот искренне не написал всю правду: "Большие листья дешевле".

Он внимательно посмотрел на пиалу монаха. Это была пиала отличного качества, тщательно отмытая. К сожалению, из-за того, что он пользовался ею слишком долго, трудно было избежать нескольких падений, отчего ее края были слегка сколоты.

"Ваше Высочество, пожалуйста, простите нас за состояние храма", – написал Ляо Жань.

Столица оставила у мальчика впечатление о роскоши и грандиозности, как будто каждый житель столицы был богат. Город был наполнен всевозможными развлечениями. Гости запада говорили, что плитка, которой были уложены дороги столицы Великой Лян, были покрыты золотом. Разумеется, это было не так.

Никто не знал почему, но все люди, которых знал Чан Гэн, были бедны.

Не стоит говорить о Шэнь И, рожденном с кислым лицом. Из поколения в поколение его семья занималась фермерством и они были вынуждены жить в нужде и тягостях. Маршал Гу тоже не сильно отличился. Хотя у него было целое поместье, оно было совершенно пустым. Ранним утром первого дня нового года он не мог дождаться, чтобы взять Чан Гэна и поспешить вместе с ним во дворец, чтобы забрать деньги. А теперь перед Чан Гэном сидел монах, Ляо Жань, с разбитой чайной пиалой.

– В храме Ху Го так много благовоний и подношений. Повсюду клубится дым от курительниц. Но мастер живет здесь, в мире, ведя скромный образ жизни. Настоящее посвящение учениям Будды, – сказал Чан Гэн.

Ляо Жань улыбнулся и написал: "Этот монах путешествовал через север и юг. Я быстро привык к этому. Мои глубочайшие извинения за непочтительность к уважаемым благородным господам".

– Я слышал, как люди говорили, что мастер также был в западных странах на железном драконе – он проповедовал учения Будды? – спросил Чан Гэн.

"Я неопытен и мне еще много предстоит узнать", – ответил Ляо Жань. "Я не смею идти по стопам других высокообразованных мастеров древности. Я путешествовал только затем, чтобы увидеть мир, увидеть людей".

Чан Гэн сделал еще один глоток чая "Кудин", но, чем больше он его пил, тем он становился более горьким, не было даже намека на сладость. Ему пришлось проглотить его с глубоким разочарованием.

– Я вырос в маленьком городке далеко на границе. Я никогда раньше не ступал за пределы этого крошечного клочка земли. Даже после прибытия в столицу, я не покидал поместье. Может быть, я слишком доволен тем, что имею, и мне не хватает желания двигаться вперед? – сказал Чан Гэн. – Но я чувствую, что все радости и печали, злоба и страдания в этом мире – одинаковы. Даже наблюдая за другими людьми, я понимаю, что человеку не так просто найти свой собственный верный путь.

"Если человеческое сердце мало, то все его страдания, даже те, что подобны огромному дому, смогут спрятаться в этом маленьком крае. Но если сердце человека такое же большое, как небо и земля, то даже если все его беды окажутся так же велики, как горы, для него они будут не более, чем каплей воды в бескрайнем море".

Чан Гэн был потрясен увиденными на бумаге словами монаха. Он поднял взгляд, чтобы посмотреть на мастера Ляо Жань, и опустил все исписанные листочки на жаровню, медленно отдавая их огню.

– Мастер, в тот день вы сказали мне, что "Не познав страдания, не поверишь в Будду". Я познал вкус страданий, и я пришел послушать учение Будды. Могу ли я попросить вас указать мне правильный путь?

Примечания:

1) 烫手的山芋 – tàngshǒu de shānyù – горячая картофелина; обр. щекотливая проблема, головная боль.

2) 绿帽子 – lǜmàozi – зелёная шапка; обр. о рогах, якобы наставленных обманутому мужу.

3) Китайский чай Кудин, относится скорее к тем напиткам, которые употребляются не как жаждоутоляющие или приносящие удовольствие, а как оздоровительное средство и профилактика от множества заболеваний, он очень горький. Еще его называют «Гуалу»