Текст книги "Убить волка (СИ)"

Автор книги: Priest P大

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 112 страниц)

Глава 28 «Цзяннань»

***

Пп: посмотрите-ка, кто вернулся.

***

Чан Гэн считал, что он по-прежнему может оставаться сдержанным и спокойным, но юноша в очередной раз переоценил себя. Он не ожидал, что Гу Юнь действительно отправится в Цзяннань, чтобы отыскать своего приемного сына.

***

– Что? – спросил Шэнь И.

– Я отправляюсь в Цзяннань, – ответил Гу Юнь.

– Ая-яй! – зашипел Шэнь И. – Как больно! Это что, челюсть мне на ноги упала?! Ты что, с ума сошел?! Главнокомандующий северо-западного гарнизона самовольно, тайком отправляется в Цзяннань! Ты смерти ищешь или восстания хочешь, а?!

– Мы уже разгромили бандитский притон в пустыне, – спокойно ответил Гу Юнь. – Через несколько месяцев тут будет спокойно. Со скоростью Черных Орлов я прибуду в Цзяннань через день, может, два. И я не собираюсь там надолго задерживаться. Как только я найду его, то немедленно вернусь.

Шэнь И сделал глубокий вздох и, готовый продолжить свой долгий и красноречивый спор, неожиданно получил от Гу Юня хороший удар с колена прямо в даньтянь [1].

Шэнь И согнулся и приглушенно возмутился:

– Я же еще ничего не сказал!

– Я просто решил предотвратить проблему до того, как она могла возникнуть, – ответил Гу Юнь.

В течение всей ночи, тридцать кавалеристов Черного Железного Лагеря захватили скрывающихся в глубине пустыни главаря бандитов и его прихвостней. Гу Юнь выслушал доклад и отдал короткий приказ: "В тюрьму". В ту же ночь, не передохнув и минуты, он был готов отправиться в Цзяннань.

Лоуланьский Принц Бань Эдо, в ожидании грандиозного пира с Черным Железным Лагерем подготовил праздничные блюда и вино. Но, когда он прибыл к шатру маршала, то увидел, как раздраженный Гу Юнь переодевается в броню Черных Орлов.

Лоулань располагался у самого начала Шелкового Пути. Жители этого, некогда пустынного городка, всегда питали огромную ненависть к разгуливающим по их землям бандитам. Со временем они стали лучшими информаторами для Черного Железного Лагеря, а также успешно помогали солдатам в ликвидации бандитов. Так между двумя сторонами сложились отличные отношения.

Жители Лоулань были весьма талантливы в пении и танцах, но, в особенности, они любили хорошее вино. Мужчины и женщины поголовно были запойными гуляками, а вот их принц был самым большим любителем пригубить вина среди всех них.

Непредсказуемые стратегии Маршала Гу или его непревзойденное мастерство в боевых искусствах – принца интересовало это не так сильно, как способность Гу Юня употреблять крепкий алкоголь вместо воды, откровенно заставляя Бань Эдо постоянно превозносить этот "талант". Он даже объявил себя "другом-собутыльником" маршала Гу. Лоуланьский Принц относился к нему с невероятной преданностью и сотрудничал с ним, со всей ответственностью подходя к любому делу.

Шелестящий голос Бань Эдо напоминал мелодии пустынных певцов. Он мурлыкающе спросил Гу Юня:

– Маршал Гу, почему вы торопитесь так же быстро, как движутся облака на небе? Вы спешите за барышней заката?

Шэнь И вопросительно вскинул брови.

Что еще за барышня заката? Это кто-то «румяный» и «пухлый»?

– Я спешу кое-кого убить, – ответил Гу Юнь.

– Ох! – Бань Эдо пораженно оцепенел, сжимая пару пузатых кувшинов вина, а мгновением после задумчиво поинтересовался:

– Вы решили убить еще кого-то?

– Ты не приступаешь к ужину, если уже позавтракал? – кровожадно и резко ответил Гу Юнь. – Прочь с дороги!

Несколько солдат подразделения Черных Орлов пронеслись мимо маршала Гу подобно теням и, едва коснувшись кончиками пальцев ног земли, последовали за своим Аньдинхоу. В мгновение ока черный вихрь бесследно взмыл в воздух, ни оставив позади себя и тени, и лишь клубы белого пара изящно изогнулись в воздухе.

Бань Эдо проводил восторженным взглядом удаляющуюся фигуру маршала и обратился к Шэнь И:

– Маршал обязан убивать по три человека в день?

Шэнь И махнул рукой, давая знак, что сейчас скажет по секрету нечто важное, а затем подошел к принцу почти вплотную и прошептал ему на ухо:

– Кое-кто надоумил его сына сбежать из дома.

Бань Эдо схватился за грудь:

– Ох! Это непременно барышня полнолуния!

– Ммм... – вздохнул Шэнь И. – Нет, полнолуние у него только на голове.

Оставив принца с полной головой вопросов, Шэнь И ушел прочь с тяжеленным бременем на своих плечах. Через пару шагов он внезапно изменился в лице.

О нет!

Гу Юнь так быстро покинул лагерь, не забыл ли он взять с собой лекарство?..

***

Цзяннань встретил покрытого пылью и песком Гу Юня мелким дождем. Маршал даже не остановился на отдых и немедленно направился в резиденцию Интянь [2], к провинциальному эмиссару юстиции – инспектору Яо Чжэнь.

Согласно социальному положению Гу Юня, он не должен был иметь никаких отношений с провинциальными чиновниками из Цзяннань. Что касается текущего положения дел, Гу Юнь решил обратиться к этому человеку из-за неких старых дел.

В пятнадцать лет Гу Юнь впервые в жизни повел войско, дабы подавить восстание бандитов. Тогда он спас несколько несчастных заложников, среди которых был и Яо Чжэнь. В тот год его подставили и лишили хорошей должности, и он был вынужден вернуться домой, к семье, но попал в плен. Когда господин Яо поправился и излечился от ран, по велению неба он смог получить должность инспектора, а его отношения с Аньдинхоу остались на уровне дружбы благородных мужей, которых не связывала никакая личная выгода, но эти отношения каким-то образом сохранились и по сей день.

Господин Яо как раз сегодня решил взять выходной. Он спал так долго, что солнце уже успело оказаться на высоте трех шестов [3], но даже тогда он все еще отказывался покидать постель. Услышав доклад слуги, господин Яо, волнительно задрожав, поинтересовался:

– Как, говоришь, он себя назвал?

– Он сказал, – ответил слуга, – что его фамилия – Гу. Гу Цзыси.

– Гу Цзыси, – задумчиво протянул Яо Чжэнь, стряхивая с глаз засохшие заспанки. – Аньдинхоу Гу Цзыси? Тогда я – главный сановник самого Императора! Гони прочь этого мошенника!

Слуга с поклоном дал знать, что уходит. Но тут господин Яо резко остановил его.

– Подожди! – он натянул на себя одеяло и сел на постели. – Подожди, я сам схожу проверю...

Когда приходит счастье, ум оживляется [4]. Господин Яо не знал, почему и как, но вдруг он неожиданно осознал, что Гу Юнь действительно мог самовольно оставить свои обязанности и прибыть в Цзяннань.

В это же время буддийский монах, как раз остановившийся в резиденции Интянь, даже не подозревал, что над его головой нависла большая угроза.

Пусть сердце буддийского монаха было открыто для восприятия истины, а душа его пребывала в созерцании, он был жутким скрягой.

Прежде чем потратить одну монету, ее следует сначала разменять на две. Если бы в Цзяннань был хотя бы один разрушенный храм, который мог бы послужить временным пристанищем, он бы не попросил места на постоялом дворе. С самого раннего утра и до позднего вечера, и так – изо дня в день – он ел только мякину и глотал траву [5]. А если хочешь хорошо и вкусно поесть, то самое время найти друзей или, проще говоря, заняться попрошайничеством.

Сам он не тратил деньги. Более того, он не позволял их тратить Чан Гэну и его друзьям. К счастью, трое юношей смогли пережить трудности, следуя за монахом и проживая день за днем, как бездомные бродяги.

Маршрут Ляо Жаня постоянно был непредсказуемым. Время от времени он вынуждал Чан Гэна бродяжничать по улицам города. Иногда они бесцельно бродили по полям и селам, не отказываясь от пожертвований в виде пайков, независимо от того, были ли они плохими или хорошими. Они могли поселиться в доме щедрого шэньши или у самой обычной, благодетельной семьи. Иными словами, им было все равно, где останавливаться, – они принимали все, что смогли получить.

Однажды они остановились у пожилой бездетной вдовы почтенного возраста. Увидев, что ей нечего есть, они не только не попросили еды, но даже дали ей денег.

"Даже в процветающем и благоденствующем мире есть тот, кто голодает и замерзает насмерть. Даже в неспокойном мире есть место богатству и почестям", – жестами сказал монах Чан Гэну, когда они проходили через рынок маленького провинциального городка. "Ход мировых событий следует разделить на две части. "Мораль" – это устремления и чаяния народа, всеобщее заветное желание. Так, из поколения в поколение, во всех домах горит море огней. "Мир" – это рисовое зернышко на тысячу семей, кирпич на тысячу городов".

– Подстриженному в буддийские монахи мастеру следует находиться за пределами этого мира и не думать о "мире" простых людей, но в разговорах о житейских вещах он может выражать свое четкое и логичное представление, – сказал Чан Гэн.

Чан Гэн был уже чуть выше монаха, и из его голоса полностью исчезли звонкие подростковые нотки. Его тон стал глубже, а речь была ни быстрой, ни медленной. Он говорил очень размеренно и спокойно.

Раньше он любил тишину, и всякий раз, когда он оказывался в толпе, он чувствовал себя очень неуютно. Чан Гэн никогда не чувствовал себя комфортно, когда сталкивался с незнакомцами, а все потому, что мальчик никогда не знал, что им отвечать. И тут он неосознанно начал совершенствовать и закалять себя [6] везде, куда бы он ни пошел, даже если это была обычная, беззаботная прогулка по пустому двору.

Возможно, все это было потому, что он разбил все котлы и потопил лодки [7], а тонкие веточки и конечное коленцо бамбука [8] в его сердце, пусть и неохотно, но, как и предполагалось, естественным путем обратились всего лишь в ничего не значащий пустяк.

Ляо Жань весело улыбнулся и спросил: "Если монах не понимает ход мировых событий, как он смеет говорить, что вышел за пределы людского мира"?

Монах, конечно, родился с очень знойным лицом: когда его тщательно умыли, сразу стало ясно, что он – мастер, ступивший за пределы этого мира, ушедший от мирской суеты, настоящий буддийский наставник. Немало дней этот буддийский проповедник не мылся, но это не мешало лучу просветления отражаться от его светлой головы. А в его глазах был бескрайний бассейн кристальной очищающей воды со множеством знаний, призванной спасти все живущее. Если бы он был более щедрым – не считая того, когда дела доходили до нескольких монет (но ведь это же всего лишь материальная ценность) – то Чан Гэн и другие были бы вынуждены признать, что Ляо Жань действительно был высокообразованным мастером.

Вдруг Цао Нянцзы перебил Чан Гэна и тихо сказал:

– Старший братик Чан Гэн, нам не стоит говорить об этом. Ты заметил, что многие смотрят на нас?

Монах, нежный молодой господин, пухлый сын состоятельного мясника и маленькая девочка – нежная и красивая, но с некоей странной изюминкой – гуляя вместе, они очень привлекали к себе внимание. Они давно должны были привыкнуть к тому, что на них постоянно так смотрели, а Чан Гэн так вообще почти не обращал на это внимания.

Вот только на этот раз зрителей было как-то уж слишком много.

Люди специально останавливались, чтобы посмотреть на них. Они не просто смотрели, они еще и тихо перешептывались друг с другом.

– Мне кажется, что что-то должно произойти, – сказал Гэ Пансяо.

– Ты прав, – согласился Чан Гэн.

Как самый высокий из их четверки, Чан Гэн взглянул на толпу, и тут его взгляд выхватил объявление, вывешенное на башне на городской стене. На нем был изображен реалистичный портрет прекрасного молодого господина с тонкими чертами лица лысоголового монаха, а чуть ниже – надпись:

«Этот человек притворился хозяином храма Ху Го. Он мошенник, творит, что заблагорассудится, бесчинствует, мелочный, вульгарный. Настоящим объявлением, в случае, если будет замечен этот преступник, немедленно донесите властям. Любому человеку, сообщившему о мошеннике, полагается награда в десять серебряных монет».

– Мастер Ляо Жань, – сказал Чан Гэн, – вы стоите десять серебряных монет.

Буддийский монах ошеломленно замер на месте, подобно прекрасной каменной статуе.

– Похоже, мой ифу получил письмо от дяди Ван и отправил людей, чтобы разыскать вас, – Чан Гэн смотрел прямо в толпу, которая искушенно двигалась в их сторону, желая заполучить десять серебряных монет.

– Я, конечно, прошу прощения, но будет лучше, если мы как можно скорее уйдем отсюда.

Ляо Жань быстро сказал: «О, Амитабха [9], Ваше Высочество, прошу, не забудьте о вашем обещании в чайной».

И тут монах побежал так, будто его ноги были смазаны маслом. Он бежал тихо, подобно неподвижной статуе, но при этом быстро, словно сам ветер.

Толпа людей с рынка, желавшая ухватить "десять серебряных монет", заметила, что монах догадался об их планах. Решив отказаться от всякой скрытности, они закричали ему вслед: "гнилой монах!", "мошенник!", и побежали за мастером со всех сторон маленького рынка.

– Мой отец делал так же, когда охотился на кроликов в горах, – отметил Гэ Пансяо.

Чан Гэн и Цао Нянцзы обратили на него внимание.

– Он гнал их палкой и кричал на них. От этого кролики пугались, теряли направление и попадали в сеть... Ах... Да, все так и было.

У мастера Ляо Жань, разумеется, ума было многим больше, чем у кролика. Когда он смог понять расположение и устройство городского рынка, тогда он быстро повернул налево, затем направо. Никто не знал, как он так рассчитал свою траекторию побега, но люди, преследовавшие его со всех сторон, в итоге выстроились в одну линию.

И тут, неподалеку от толпы и беглеца, разнесся крик:

– Разойтись!

Это были солдаты и обычные мужчины, уверенными шагами приближавшиеся к монаху. Похоже, именно им отдали приказ арестовать виновника.

– Как и ожидалось, Гу Юнь нашел кого-то, кто сможет все это организовать.

Чан Гэн оставался непоколебимо спокойным, но в то же время он осознавал, что его спокойствие начало постепенно улетучиваться.

И его единственным утешением было то, что Гу Юнь, даже будучи далеко на северо-западе, даже когда он до последнего упрямо отказывался брать Чан Гэна с собой, пусть он тогда ушел, не сказав ни слова, в душе Чан Гэн понимал, что его ифу все-таки беспокоится и думает о нем.

Он понимал, что втянул в это и мастера Ляо Жань. И все же, Гу Юнь не вернулся домой даже на Новый Год. Так почему Чан Гэн должен сейчас, в этот самый момент, после всего, протянуть руку помощи? Зачем?

Цао Нянцзы схватил Чан Гэна за руку:

– Старший братик, что нам делать?

Чан Гэн вырвался из пут своих запутанных мыслей и, немного поразмыслив, сунул руку в свою сумку. Выхватив оттуда горстку серебряных монет, он и бросил ее в сторону толпы.

– Ловите деньги!

По счастливому стечению обстоятельств, мастер Ляо Жань сбежал, иначе ему пришлось бы задуматься о том, чтобы отрастить волосы обратно.

Преследователи монаха остолбенели, завидев на земле разбросанную горстку серебра. И тут сработал их инстинкт – нужно было немедленно забрать эти деньги. Кто-то в толпе обмолвился, что эти деньги хотя бы в руках подержать можно, и тут же все отказались от поимки добычи за ту же цену. Собирая серебро, толпа весьма удачно преградила путь офицерам и мужчинам, которые уже успели отстать от монаха. В мгновение ока Ляо Жань исчез.

Чан Гэн улыбнулся и сказал:

– Нам тоже пора идти.

Взяв инициативу на себя, он окинул толпу пронзительным взглядом и уже приготовился уйти отсюда как можно подальше. Но тут с другого конца узкой улицы разнесся отзвук лошадиных копыт. Кажется, кто-то решил загнать их в тупик.

Подавая волю коню на оживленных торговых улочках шумного рынка, этот человек явно искал тут не занятие по душе, он прибыл сюда, чтобы кого-то арестовать.

– Старший брат, мы можем уйти через ту улочку, – предложил Гэ Пансяо.

– Нет, – вмешался Цао Нянцзы. – Мы должны стоять и ждать.

Звук лошадиных копыт подступил вплотную к толпе и несколько чинных, подтянутых мужчин, которые, похоже, явно были приближенными императорской армии, выстроились в ряд. Один человек из самого центра ровного ряда солдат вышел вперед.

Человек, которого Чан Гэн узнал бы, даже если бы он превратился в пепел.

Юноша был ошарашен. Он не ожидал, что маршал Гу проделает такой долгий путь с северо-западной границы, чтобы арестовать его.

А вот то, что Гу Юнь сделает с этими двумя, маршал старательно обдумывал всю дорогу. Для начала он снимет кожу с Ляо Жань, а затем заберет Чан Гэна и как следует его отшлепает.

Маленькое дерево вырастет изгибистым, если его изначально не выпрямить должным образом. Гу Юнь понимал, что он слишком избаловал этого ребенка. Способ воспитания почившего императора не сработал, а это значит, что придется воспитывать своего сына методами железного кулака бывшего Аньдинхоу.

Но стоило ему увидеть Чан Гэна, как пламя праведного гнева внутри него внезапно потухло.

Гу Юнь, сидя на лошади, почти не узнал Чан Гэна.

Мальчики-подростки меняются каждый день. Когда они жили в Яньхуэй, Чан Гэн всегда был под носом у своего ифу, поэтому его ежедневный рост не так явно бросался в глаза. Но можно было отметить, что, когда он подрастал, его штаны заметно становились короче. Теперь их разлука продлилась больше года, и Чан Гэн из мальчишки внезапно превратился в незнакомца.

Он уже почти сровнялся с высоким ростом Гу Юня, а его некогда хрупкое мальчишеское тело окрепло, и Чан Гэн стал походить на взрослого молодого господина. И лишь всего на мгновение в его глазах промелькнуло удивление, но оно почти тут же безвозвратно скрылось под тенью его едва постигнутого спокойствия.

Гу Юнь позволил своей лошади потоптаться на месте. С совершенно безэмоциональным выражением на лице он подумал: "Я не смогу поднять на него руку".

Дело было не в том, что маршал физически бы не смог этого сделать. Чан Гэн уже стал взрослым мужчиной и, если бы Гу Юнь применил такое наказание, предназначенное для маленьких детей, это был бы не урок, а унижение.

Время для Гу Юня шло быстро, безрадостно и совершенно бессмысленно. Маршал не видел разницы между годами минувшими и наступившим.

Но он вдруг почувствовал сейчас всю жестокость тех времен. Маршал будто бы успел моргнуть всего один раз, а его маленький Чан Гэн уже так повзрослел. Гу Юнь осознал, что никогда больше не сможет наверстать каждый из упущенных им дней.

Гу Юнь наконец-то понял, что Чан Гэну уже пятнадцать лет, и совсем скоро ему уже будет шестнадцать. Через три-четыре года он переедет в резиденцию Ян Бэй-ван и смело сможет отказаться от покровительства всех тех, кто всё это время служил ему опорой, поддерживая. Но что такое "три-четыре года"? Возможно, этого бы с трудом хватило, чтобы Гу Юнь хотя бы раз навестил столицу. Получается, что все, что между ними случится за оставшиеся годы – это лишь единственная встреча?

Спустя целый год разлуки в израненное сердце маршала Гу наконец смогли проникнуть столь глубокие чувства, и он быстро среагировал на зов, поспешив на помощь.

Он спрыгнул со своей лошади, подошел прямо к Чан Гэну и спокойно произнес с мрачным выражением лица:

– Следуй за мной.

Чан Гэн не мог оторвать взгляда от прекрасного лица своего ифу, не смел даже на сантиметр посмотреть в сторону. На шее Гу Юня виднелась небольшая рана, которую он получил в пустыне на северо-западной границе. До сегодняшнего дня она еще не успела зажить.

Чан Гэн всеми силами пытался выдавить из себя хотя бы слово.

– Ифу, зачем ты пришел?..

Гу Юнь хладнокровно хмыкнул и мрачно двинулся прочь с рынка.

Даже его манера говорить полностью изменилась. Гу Юнь, превозмогая горечь мыслей, на мгновение задумался о том, что потерял что-то очень важное.

Офицеры и мужчины, подбежав к Гу Юню, спросили:

– Великий маршал, монах сбежал. Нам продолжать преследовать его?

– Преследуйте, – ответил Гу Юнь. – Объявите его в розыск по всему городу. Если он прыгнет в море – вытащите его обратно!

Все хором ответили:

– Вас понял!

Цао Нянцзы незаметно вцепился в рукав Гэ Пансяо. Он считал, что в этой ситуации им будет очень трудно защитить себя. У него не было другого выбора, кроме как беспомощно качать головой, надеясь, что мастер Ляо Жань сможет позаботиться о себе сам.

Чан Гэн и остальные последовали за Гу Юнем в резиденцию господина Яо. Мастер Яо старательно подготовился и заучил слова, чтобы должным образом поприветствовать высокоуважаемых гостей. Он встретил их вместе со слугами у входа в резиденцию:

– Его Высочество Четвертый Принц прибыл в мое убогое поместье, и моё скромное жилище озарилось светом, это большая честь! Пожалуйста, проходите внутрь, ваш верный слуга приготовил для Вашего Высочества вина и кушанья!

Он едва закончил говорить, Гу Юнь спокойно развернул к нему лицо, и господин Яо будто увидел лик самого владыки Ада Янь-ван [10] с суженными глазами и нахмуренными бровями. На нем ясно читалось: «Праздник? Какой еще праздник?! Просто не дай ему помереть с голоду!»

Всю ночь Гу Юнь никак не мог найти способ, как подобраться к Чан Гэну, чтобы поговорить с ним. Он сидел в своей комнате и осушал чашку за чашкой лоуланьского вина, которое он прихватил с собой. Через некоторое время кто-то постучался в дверь.

– Входите, – сказал Гу Юнь.

Осторожно толкнув дверь, в комнату вошел Чан Гэн.

– Ифу...

Гу Юнь не проронил ни слова, не издал ни единого звука, а на его лице застыли невысказанные эмоции.

Чан Гэн закрыл за собой дверь и опустил голову. Он как будто очень долго и с огромным трудом смотрел на Гу Юня.

– Ифу... – сказал Чан Гэн. – Я очень скучал по тебе...

Гу Юнь еще некоторое время молчал, но потом, наконец, вздохнул и сказал:

– Иди сюда, дай мне посмотреть на тебя.

Чан Гэн послушно подошел. Гу Юня окружил странный запах вина. Он был несколько сладковатым. Похоже, что это было западное вино. На плечах маршала держалась холодная, прочная железная броня. Она была неизменна годами. Чан Гэн считал, что он по-прежнему может оставаться сдержанным и спокойным, но юноша в очередной раз переоценил себя. Он не ожидал, что Гу Юнь действительно отправится в Цзяннань, чтобы отыскать своего приемного сына.

Он с облегчением вздохнул и на одном выдохе подался вперед, чтобы как можно крепче обнять Гу Юня.

Примечания:

1) 丹田 – dāntián – кит. мед. даньтянь (часть тела, находящаяся на 3 цуня ниже пупка; половая сфера, место сосредоточения жизненных сил)

2) 应天 – yìngtiān – по велению неба, в соответствии с волей неба

3) 日上三竿 – rìshàngsāngān – солнце уже на высоте трёх шестов (обр. в знач.: солнце уже высоко, позднее утро)

4) 福至心灵 – fú zhì xīn líng – когда приходит счастье, ум оживляется; удачи оживляют ум.

Это означает, что ум подсказывает человеку, как ему стоит правильно поступить в тот или иной значимый момент.

5) 吃糠咽菜 – chīkāngyàncài – есть мякину и глотать траву (обр. в знач.: питаться скудно, есть грубую пищу)

6) 修炼 – xiūliàn

1) даос. готовить пилюлю бессмертия

2) совершенствовать и закалять себя; вести суровую (аскетическую) жизнь

3) даос. совершенствование и плавка (термин даосской внутренней алхимии, связанный с совершенствованием собственной природы и плавкой собственной изначальной ци)

7) 破釜沉舟 – pò fǔ chén zhōu – разбить котлы, потопить лодки (обр. в знач.: стоять насмерть, отрезать себе путь к отступлению, сжечь мосты, не отступать, не сдаваться)

8) 细枝末节 – xì zhī mò jié – тонкая веточка и конечное коленце бамбука (обр. в знач.: мелочь, пустяк)

малосущественные детали и подробности; мелочные подробности; мелочный подробность

9) 阿弥陀佛 – ēmítuófó – О, Амитабха! (одно из употребительнейших молитвенных причитаний у буддистов; ср. «о, господи», «слава богу»)

10) 阎王 – yánwáng; yánwang

1) миф. Янь-ван, владыка ада (загробного мира)

去见阎王 отправиться на свидание с Янь-ваном (обр. в знач.: отправиться на тот свет, умереть)

2) перен. злодей, изверг, изувер