Текст книги "Убить волка (СИ)"

Автор книги: Priest P大

сообщить о нарушении

Текущая страница: 56 (всего у книги 112 страниц)

Не говоря уже о тех, кто преследовал свои цели и, пользуясь значительными связями, вставлял палки в колеса. Иногда казалось, что решить хоть какую-то проблему сложнее, чем допрыгнуть до Небес... Многие слышали поговорку «выслушаешь всех – узнаешь истину, поверишь одному – останешься в неведении», но по сложившейся традиции все вопросы при дворе решала диктаторская воля Императора и его влиятельных министров.

– Я не тебе в укор, брат Ханьши. Не принимай близко к сердцу, – махнул рукой Чан Гэн. – Когда мне постоянно впустую приходиться спорить, я бываю немного резковат.

– К слову об институте Линшу: господин Фэнхань снова отправил вчера два прошения. Этот ничтожный подчиненный взял на себя смелость немного их попридержать. Может ли Ваше Высочество ознакомиться с ними и сказать, стоит ли их отправлять?

Чан Гэн налил себе чашку остывшего за ночь травяного чая.

– И что он там пишет?

– В первом письме он просит Императора отменить свой указ "Чжан" и разрешить простолюдинам работать механиками. А во втором предлагает Императору свободный оборот цзылюцзиня. Аргументирует тем, что купцам же надо как-то выживать. Почему бы в условиях кризиса не воспользоваться услугами этих людей и не пополнить запас цзылюцзиня.

Чан Гэн вздохнул и покачал головой.

– Господин Фэнхань... Ох, уж этот господин Фэнхань.

Этот почтенный старец особо отличился во время битвы за столицу, бросившись в бой обнажённым до пояса [18], и храбрость этого смутьяна произвела глубокое впечатление на Ли Фэна. Пусть этот старый хрыч господин Фэнхань был человеком надоедливым, несговорчивым и упрямым, но зато неизменно преданным. Поэтому, о чем бы он не попросил, Ли Фэн будет к нему снисходителен.

– Все давно ждут, когда простым людям снова разрешат работать с механизмами. Если с этим не возникнет никаких трудностей, то я не против, – сказал Чан Гэн. – А вот о цзылюцзине лучше забыть. Согласись, не стоит гладить дракона против чешуи. Прояви немного такта и помоги господину Фэнханю кратко сформулировать основные положения, после этого передай его прошение правителю. Оригинал верните автору.

Цзян Чун с неохотой согласился и уже собирался уходить, как вдруг кое-что вспомнил. Он обернулся и начал:

– Кстати, тут Аньдинхоу...

Чан Гэн резко поднял голову.

Ли Фэн вернул Гу Юню Жетон Черного Тигра и дал ему право распоряжаться войсками и армейским довольствием на территории всей страны. Поэтому маршал мог не докладываться о всех важных и даже самых незначительных событиях. Вот только Гу Юнь не хотел пользоваться особым отношением правителя и вместо этого регулярно слал в столицу отчеты, где в подробностях рассказывал о том, куда отправился, что планирует дальше делать и почему.

Цзян Чун доложил:

– Аньдинхоу недавно добрался до границы активных боевых действий на центральной равнине, пока никаких серьезных проблем не возникло. Сообщил только, что им встретилась шайка разбойников и беженцев, и он хотел бы разобраться с ними прежде, чем отправиться в путь. Это все займет не больше трех-пяти дней.

Чан Гэн промычал в ответ:

– Оставь на столе, я сам посмотрю.

Цзян Чун невольно восхитился им:

– От взгляда Вашего Высочества ничего не укроется – ни важная проблема, ни совсем незначительная. Если бы дело касалось другого человека, вы предпочли бы краткий пересказ. Только доклады маршала Гу вы всегда внимательно читаете от начала и до конца. Сразу видно, что Ваше Высочество и Аньдинхоу крайне привязаны друг к другу.

Цзян Чун уже собирался попрощаться и удалиться, но как только он подошел к двери, Чан Гэн вдруг окликнул его:

– Брат Ханьши.

Цзян Чун обернулся:

– У Вашего Высочество еще будут для меня указания?

Чан Гэн невольно легонько погладил бумагу, на которой был написан отчет Гу Юня. Повисло недолгое молчание, затем Чан Гэн решительно произнес:

– Не хотел вас утруждать, но не могли бы помочь мне собрать информацию о том, за что ассигнации Фэнхо критикуют при дворе? Кто, когда и что говорил на эту тему. Чтобы я мог доработать свою идею.

Цзян Чуна потрясли его слова. Как информация о том, кто и когда критиковал твою идею, поможет ее доработать? Он не удержался и пригляделся к Янь-вану в свете лампы. Чан Гэну едва сравнялось двадцать лет, но в нем не осталось ни капли наивности. Он сразу производил впечатление благородного молодого господина. Взгляд его был подобен весеннему ветру, что рождает дождь [19], но, если присмотреться повнимательнее, становилось ясно, в его глазах будто накрапывали пока еще неразличимые капли, несущие за собой чувство прохлады.

Цзян Чун слышал, что перед своей кончиной прошлый Императору доверил Гу Юню заботиться о четвертом принце. Юноша вырос в поместье Аньдинхоу.

«Вот только Его Высочество и Аньдинхоу – по характеру совсем не похожи», – вдруг с удивлением понял Цзян Чун.

– ... Хорошо.

Чан Гэн едва заметно кивнул. Поскольку они были умными мужчинами, можно было больше ничего не добавлять.

Когда обеспокоенный и встревоженный этим разговором Цзян Чун наконец ушел, Чан Гэн выдохнул с облегчением. Обычно спал он довольно плохо. И вот сегодня, когда все-таки удалось ненадолго прикорнуть в неудобной позе, его разбудили. Вряд ли опять удастся заснуть. Чан Гэн встал, чтобы зажечь дворцовые благовония, и чуть погодя подлил к ним успокоительного барышни Чэнь.

Некоторое время он провел, молча вдыхая его запах. Из-за преследовавших ночью смутных кошмаров кололо в груди. При постороннем Чан Гэн проявил выдержку и не подавал вида, что его что-то беспокоит. Ощущения сильно напоминали редкие приступы Кости Нечистоты.

Из-за ранения Гу Юня барышня Чэнь отправилась вместе с ним. Перед своим отъездом она отвела Чан Гэна в сторону и наказала ему увеличить дозу успокоительного и при первой же выпавшей возможности как можно больше отдыхать.

Недавно Чан Гэн пережил радостное событие и испытал великую скорбь. Много лет удавалось сохранять мир в душе, но сейчас все приложенные усилия пошли прахом. В будущем ему явно будет гораздо труднее совладать со своими чувствами. Страдая от Кости Нечистоты, нельзя было перетруждать ум: чем больше думаешь, тем сильнее волнуешься.

Но что ему еще оставалось делать? Разве мог Чан Гэн все бросить и позволить Гу Юню погибнуть среди рек и гор?

Примечания:

1. 天荒地老 – tiān huāng dì lǎo – [до тех пор, пока не] опустеет небо и [не] состарится земля (обр. в знач.: на веки вечные, во веки веков; вечно)

2. 一百天 – yībǎitiān – сотый день [со дня смерти] (конец большого траура)

伤筋动骨 – shāng jīn dòng gǔ – в значении "ломать привычные стереотипы и шаблоны".

3. 长江 – chángjiāng – Великая река, река Янцзы. На правобережье реки находится Цзяннань.

4. Отсылка к гороскопу из 8 знаков – это гороскоп по дню рождения (生辰八字

shēngchén bāzì)

Но тут еще используется – 命硬 – mìng yìng

Это такое суеверие, которое зародилось когда люди начали слепо верить в этот гороскоп из 8 знаков. Суеверия касались смертей родственников или супругов.

В древние времена люди говорили, что нельзя слепо верить этому гороскопу, иначе быть беде.

Например: она родилась под несчастливой звездой (согласно этому гороскопу) и убила своего мужа.

Впервые об этой звезде упоминалось в 16 главе.

5. 红鸾星 – hóngluánxìng – Красная огненная птица – Феникс (счастливая звезда, дух брака)

烂桃花 – Гнилые персиковые цветы – это поклонники, ухажёры (которые не устраивают)

6. 马革裹尸 – mǎgéguǒshī – тело было погребено в шкуре коня (обр. в знач.: с честью пасть на поле брани)

7. Янгуань – это южный перевал в южной части шелкового пути.

Еще Янгуань это название прощальной песни 阳关三叠 Yángguān sān dié "Солнечный перевал".

Слова песни составил поэт династии Тан (618—907 гг.) Ван Вэй (701-761 или 698-759 г., поэт, живописец, каллиграф, музыкант). Песня о старом друге, который без причины отправился на запад.

На запад еще можно перевести в значении – на закат.

***

Утренний дождь смыл пыль в Вэйчене. Дома омыты, листья ивы свежи и зелены...

Пожалуйста, осуши еще один кубок, потому что когда ты пойдешь западнее

Янгуаньских ворот, там с тобою уже не будет друзей...

Перевод: общество цитры цинь «Дракон и Феникс»

8. Стихотворение называется 《己亥岁二首》(1) – точнее – это общее название для двух стихотворений. Авто: Цао Сун (кит. трад. 曹嵩, ? – 193), взрослое имя Цзюйгао (кит. трад. 巨高) – ханьский государственный деятель, отец Цао Цао.

***

Говорят, что когда началась война, даже боги опечалились, наблюдая, как год за годом с двух берегов велись непрестанные войны.

Кто говорил, что воды Янцзы всегда спокойны и безмятежны? Ибо сейчас воды ее окрасились в алый и потоки ее устремились на восток.

9. Стихотворение, строчку из которого вплел Гу Юнь называется "芙蓉楼送辛渐二首" – два связанный по сюжету стихотворения. Автор: 王昌齡 – wáng chānglíng – Ван Чанлин (698?-756, китайский поэт). Поэт, один из наиболее известных представителей «пограничной поэзии» (бяньсай ши-пай), возникшей в связи с активной завоевательной политикой Китая при дин. Тан.

Два стиха о том, как в Лотосовой башне прощаемся с Синь Цзянем.

Перевод с сайта highpoetry.clan.su – пост автора tengu71.

10. 狗头军师 – gǒutóu jūnshī – стратег с собачьей головой (обр. в знач.: горе-советчик)

11. 辙乱旗靡 – zhé luàn qí mǐ – следы колёс спутаны, флаги поникли (обр. в знач.: потерпеть поражение, быть разгромленным)

12. 打家劫舍 – dǎjiājiéshè – разорять семьи и грабить хижины (обр. в знач.: совершать массовые грабежи)

13. 火龙 – huǒlóng – миф. огненный дракон (также название гигантской сверкающей птицы)

14. 军机处 – jūnjīchù – Военный совет (высший государственный военный орган, состоял непосредственно при императоре)

15. 三更 – sāngēng – третья ночная стража (с 11:00 вечера до 1:00 ночи)

16. В древнем Китае серебро очень высоко ценилось. До начала 20 века из серебра не чеканили монеты, его использовали в виде слитков, которые назывались лян – это была основная денежная единица Китая (1 лян – примерно 31,25 грамма), лян равнялся 1200 медным монетам (с квадратным отверстием).

17. 拖后腿 – tuō hòutuǐ – тянуть (удерживать) за заднюю ногу (обр. в знач.: тормозить, мешать, чинить препятствия, всячески препятствовать, совать палки в колёса)

18. 赤膊上阵 – chìbó shàngzhèn – идти в бой обнажённым до пояса (обр. в знач.: пойти в открытую атаку, очертя голову лезть в бой)

19. 春风化雨 – chūnfēng huàyǔ – весенний ветер рождает дождь (обр. в знач.: сеять семена просвещения; благотворное влияние воспитания)

Глава 69 «Прошлое»

Пп: Холун в этой главе рассказывает о событиях, о которых Прист упоминала в шестой главе.

____

Долгое время Чэнь Цинсюй хранила молчание и только переминалась с ноги на ногу. Наконец она глубоко вздохнула и спросила:

– Маршал... А вы когда-нибудь слышали о Кости Нечистоты?

____

Повстанцы и группы, терроризировавшие центральную равнину, ужасно досаждали генералу Цай Биню. В конце концов, он был уже не молод. Гарнизон центральной равнины мог производить впечатление величественного и грозного, но за глаза их называли «армией стариков». Их лагерь располагался вдали от поселений и лавок купцов. Иногда подчиненные генерала подавляли возникавшие в провинции беспорядки, но их привлекали только тогда, когда на границе требовалось подкрепление.

В данный момент основные силы Цай Биня были рассредоточены на севере и западе страны. У генерала не осталось ни одного Черного Орла. Поскольку человеком он был осторожным, то боялся самостоятельно предпринимать что-то рисковое и страдал от утомительных нападений повстанцев.

Гу Юню понадобилось почти пять дней, чтобы самому разобраться, откуда брались эти группы, изучить их манеру ведения боя, а также исследовать местность. Затем он послал людей с весточкой для генерала Цая, чтобы они могли как двумя палочками схватить эту горячую булочку.

Эти повстанцы не знали, что командующий нового войска прибыл из столицы, но заметили, что одеты и оснащены они гораздо лучше, чем люди Цай Биня – у них в распоряжении была даже тяжелая броня и огнестрельное оружие, хоть они им не пользовались. Обычно в бой посылали только легкую кавалерию. Повстанцев они преследовали крайне неохотно – пройдя два ли [1] тут же возвращались обратно. Складывалось впечатление, что войско это пусть и страшно с виду, но особой угрозы не представляет. Когда бандиты уже почти окружили их, Цай Бинь неожиданно вступил в бой. Теперь генерал резко сменил тактику и вместо того, чтобы сосредоточиться на обороне, начал преследовать врага. На повстанцев обрушилась вся мощь гарнизона центральной равнины. Они сами попали в засаду.

Впрочем, сейчас гарнизон Цай Биня был довольно малочислен. Схлестнись повстанцы и генерал в бою, то непонятно еще, кто бы вышел победителем. Но повстанцы не привыкли действовать честными методами и слишком долго придерживались стратегии «ты нападаешь, я убегаю», поэтому не захотели воспользоваться собранными силами и ресурсами, чтобы дать бой врагу, а предпочли по привычке отступить, спрятавшись от Цай Биня. Так они легко угодили прямо в ловушку Гу Юня, который только того и ждал.

Оружие, установленное на тяжелой броне, по приказу маршала направили прямо на повстанцев. Когда главарь группы увидел, что благородные молодые господа опять решили его попугать, немедленно приказал своим людям атаковать противника. Им сразу удалось нарушить строй тяжелой брони, а легкая кавалерия почти сразу позорно отступила. Вскоре повстанцы обнаружили, что на самом деле орудия противника не заряжены ничем, кроме бумажных снарядов. Раззадоренные легкой победой повстанцы совсем расхрабрились и стремительно бросились в атаку.

Как только все они собрались в одном месте, орудия тяжелой артиллерии с бумажными "снарядами" внезапно загудели. Им удалось застать неприятеля врасплох: в рядах противника царила полная неразбериха. Отступить повстанцы не могли, так как с одной стороны их окружила легкая кавалерия Гу Юня, а с другой – люди генерала Цая. По повстанцам непрерывно вели огонь, не давая сбежать.

Их ряды дрогнули, а легендарного главаря Холуна взяли живьем. Тот был до того уродлив, что смотреть было больно. Развлекаться с главарём Гу Юнь поручил Шэнь И.

– Выясни, кто его сообщники, где они сейчас, где их старое логово, и есть ли у них чем поживиться...

Шэнь И подавился и закашлялся:

– Великий маршал вконец обнищал!

Гу Юнь махнул рукой и добавил:

– И, да, избей его... Можешь пытать нашего пленника, пока не получишь признание, а я пойду поболтаю о былых деньках со стариной Цаем.

Гу Юнь уже собирался уходить, когда заметил в руках у стражника короткий меч необычной формы. Лезвие было длиннее, чем у обычного кинжала, а острие слегка загибалось, создавая изящную дугу. Совсем не похоже на короткие мечи центральной равнины. Форма показалась Гу Юню знакомой. Он подошел, чтобы рассмотреть поближе.

– Маршал, оружие нашли у главаря повстанцев при обыске.

Гу Юнь взял меч в руки и пальцами провел по кромке. Бегло изучив его, он прищурился и прошептал:

– А у варваров случайно не такие мечи?

– Да, это короткий изогнутый клинок восемнадцати племен, – ответила ему подошедшая Чэнь Цинсюй. – Аньдинхоу, неужели одна из пластин корсета отошла?

– Все в порядке. Прошу прощения у барышни Чэнь, побеспокоил средь ночи в третью стражу. – Гу Юнь покачал головой и сжал руку на рукояти меча. – Хм, а рукоять слишком короткая. Разве это удобно в бою?

– В самый раз. Оружие ковали для женской руки, смотрите, – Чэнь Цинсюй взяла изогнутый короткий меч в руку и показала ему. – Народу восемнадцати варварских племен приходится питаться ветром и пить росу [2] и сражаться за пропитание со степными хищниками. Видите изгибы на рукояти? Так гораздо проще удержать меч, если в бою столкнулся с могучим зверем. Судя по тому, что меч выкован из высококачественной стали, хозяйка его знатного происхождения. Кроме того, делали его на заказ. У этой женщины, как у меня, были маленькие руки. Аньдинхоу, взгляните сюда.

Она повернула рукоять так, что стал хорошо виден нарисованный снизу сложный узор – пламя, окруженное сонмом цветов и виноградных лоз.

– Я уже видела подобный узор из цветов и виноградных лоз в заброшенных поселениях восемнадцати племен, – сказала Чэнь Цинсюй. – Рабы-хани [3] утверждали, что это символ богини восемнадцати племен.

– Я знаю, – с помрачневшим лицом ответил ей Гу Юнь. – Мне так же известно, что значит символ посередине.

Никто не заметил, когда к ним присоединился Шэнь И. Внимательно рассмотрев узор, он оторопел и выпалил, тяжело дыша:

– Сердце земли?

Чэнь Цинсюй не поняла его слов и переспросила:

– Что?

Шэнь И сказал:

– Ху Гээр... Сю Нян, разве... Но разве она не умерла много лет назад? Откуда тогда...

Гу Юнь жестом подозвал Шэнь И, взял с собой короткий меч, и вдвоем они отправились туда, где держали в заключении Холуна. Всех охранявших пленника солдат маршал отпустил.

Гу Юнь держал в руках меч, лицо его оставалось совершенно бесстрастным. Это изогнутое орудие убийства было древним, но не утратило свою остроту. Чувствовалось в нем что-то сверхъестественное – казалось, что стоит мечу вонзиться в тело человека, как будет мгновенно разрублено на кусочки.

Когда лезвие меча уткнулось в подбородок Холуна, Гу Юнь сказал:

– Мне доложили, что ты ни в чем не сознался. Не желаешь говорить, где ваше старое логово, где армия повстанцев, а также отказываешься называть имена людей, приказавших тебе напасть на солдат генерала Цая.

Холун ответил:

– Ха, белолицый мальчишка!

Его шуточка подняла Гу Юню настроение, и он улыбнулся. Ведь назвать взрослого мужчину «белолицым мальчишкой» [4] было все равно что обозвать женщину «лисицей-оборотнем» [5] – лишний раз подчеркнуть до чего же этот человек хорош собой.

Гу Юнь повернулся к Шэнь И и, растягивая слова, произнес:

– Делай с ним что хочешь. В тяжелое для страны время этот человек поддерживал тайные связи с иностранцами и варварскими племенами. Варвары не успели вторгнуться в наши земли, а ты уже бросился лизать им ноги... Не буду терять время и лично допрашивать тебя. Лучше объявлю завтра всем, что за твои злодеяния тебе грозит публичная казнь "тысячью надрезов" [6].

Поначалу Холуна озадачили его речи, но каждое новое слово еще сильнее пугало его. Гу Юнь явно не шутил. С презрительной гримасой на лице маршал уже собирался уходить, когда Холун не выдержал и окликнул его:

– Хватит на меня клеветать, собачий сын! Всем моим братьям известно, что я человек честный, подпираю небо головой, а ногами стою на земле [7]. Как смеешь ты бросать тень на мою репутацию, тем более, нести такой бред...

– Говоришь, это клевета? – Гу Юнь продемонстрировал Холуну женский короткий меч восемнадцати племен. – На центральной равнине эту игрушку называют "Волчий клык". Лезвия варварских клинков часто имеют форму полумесяца. Скажешь, она не твоя?

Холун был ошарашен его словами.

– Ножны и дол на клинке – явно ручной работы. Кроме того, рукоять изготовлена из отличной кожи, и символ вырезан настоящим мастером. Обычные варвары не могут позволить себе столь прекрасное оружие. Настоящий владелец этого клинка не только богат, но и принадлежит к знатному роду.

Гу Юнь вскинул подбородок и посмотрел на Холуна.

– Слышь, урод, может, твои братья и в курсе, что ты с этим мечом не расстаешься ни днем, ни ночью, но поди никто из них не знает, откуда он у тебя взялся, а? Ух, что за тупые деревенщины...

– Постой! Под... Подожди! – закричал Холун. – Это не... Это не мое, оружие принадлежало моему врагу, а не...

Гу Юнь громко засмеялся.

– Надо же. Я, конечно, видел, чтобы люди хранили вещи в память о своих возлюбленных, но впервые слышу о том, что кто-то решил таким образом почтить своего недруга. Что это за ненависть у тебя такая лютая к врагу, что ты до сих пор по нему трогательно тоскуешь? А ну-ка поделись.

– Эта проклятая женщина отравила больше сотни моих братьев, чтобы потом по одному их перерезать и устроить пожар. Всё на горе, даже птицы, обратилось в прах. Я единственный, кому удалось спастись, а эти жуткие шрамы напоминают мне о тех событиях. И я, мать твою, понятия не имел, откуда она взялась и что она была из южных варваров. Единственная причина, по которой я до сих пор ношу при себе этот меч – он свидетельство пережитого чудовищного унижения! – в ярости закричал Холун. – Собачий сын, можешь сочинять обо мне любые небылицы, но если ты повесишь на меня эту историю, то даже если после смерти я стану демоном, то все равно уничтожу тебя!

С губ Шэнь И сорвался тихий смешок.

– А хватку ты не растерял. Хочешь сказать, что какая-то варварка вдруг внедрилась в разбойничье логово, чтобы ни с того ни с сего заживо сжечь там всех вместе с горой? Как оригинально... Маршал, скажи, театральные труппы, что ты приглашал в свое поместье, когда-нибудь показывали столь захватывающие постановки?

Гу Юнь вздохнул:

– Я и мяса-то не могу себе позволить, приходится каждый день есть жидкую кашу, о каких театральных труппах ты говоришь...

Холун удивленно на него вытаращился:

– Маршал... Какой маршал?

В мгновение ока Гу Юнь со злобной ухмылкой прижал клинок к его горлу. Холун наконец догадался, кто перед ним, и от испуга начал заикаться:

– Так ты... ты... Гу... Гу.

– Не спеши так смело объявлять о родстве. Кого ты там назвал своей тетей [8]? – перебил его Шэнь И. – Лучше расскажи, как ты сговорился с варварами и преследовал людей Цай Биня.

Лицо Холуна покраснело.

– Я же говорил, что мы с ней враги! Твою мать, да если в моих словах была хоть капля лжи, пусть в меня ударит молния! Эта женщина поначалу путешествовала с небольшим караваном. Вроде уехала от родни и заплатила кому-то, чтобы ее подвезли. По дороге мы остановили и ограбили тот караван. Поскольку она была довольно привлекательной, мы взяли ее в плен и забрали с собой в логово на горы. Она была с младенцем на руках – ему еще и месяца не исполнилось, – и к тому же беременна...

Хотя его слова встревожили Шэнь И, он постарался не подавать виду и спокойно спросил разбойника:

– Когда это произошло?

Холун ответил:

– Девятнадцать... Двадцать лет назад.

В слабом свете факелов Гу Юнь и Шэнь И переглянулись. В тот год богиня варваров сбежала из дворца. Значит, тем младенцем мог быть Чан Гэн, но что тогда насчет плода в чреве Сю Нян?

Шэнь И спросил:

– А что потом?

Холун откинулся назад и хрипло ответил:

– Большинство пойманных нами пленников пытались покончить с собой. Но эта девка отличалась от прочих. Красивая, конечно, но явно повредилась умом. Молчала, когда к ней обращалась, не плакала, когда ее били, не сопротивлялась, что бы с ней не делали. Через пару месяцев она раньше срока родила ребенка.

Гу Юнь крепче сжал руку на рукояти короткого меча... От этих слов его почему-то пробрала дрожь. Сколько он себя помнил, интуиция еще ни разу его не подводила. Внутри у него от напряжения будто натянулась тетива.

– Все говорили, что недавно родившая женщина нечиста, поэтому никто за ней не ухаживал и еще долго не смел и пальцем к ней прикоснуться. Чтобы она не сбежала, мы цепью приковали ее за ногу. Каждый день оставляли ей еду. В итоге она так и не померла...

Холун продолжил:

– Спустя некоторое время один из моих молодых пустоголовых братьев истосковался по женской красоте и тайком пришел увидеться с ней. По возвращению он с ужасом поведал мне, что при ней остался только один младенец, а второй куда-то исчез.

Шэнь И выпалил, едва не забыв, что ведет допрос:

– Кто из них исчез?

– Да откуда мне, мать твою, знать. Оба были костлявые и полудохлые, размером с мышь. – Как и следовало ожидать, Холун сразу насторожился: – А чего это вы о них спрашиваете?

Шэнь И промолчал. С силой ударив его кнутом, он холодно произнес:

– Если ты ни на один вопрос толком ответить не можешь, то чего тогда мелешь? Мне неинтересно, что один варварский выблядок пропал. Я всего лишь хочу, чтобы ты мне честно во всем сознался. Чего ты ждешь? Долго ещё пустословить будешь?

Холун не разозлился, но заметно напрягся:

– ... Да уж неудивительно, что один из них помер... Жизни варварских ублюдков совсем ничего не стоят. Но моего брата поразило другое – нигде было не видать трупа младенца. Ту женщину заперли в комнате, не позволяли выходить. Она точно не могла предать тело земле или выкинуть наружу, но и в комнате его нигде не было. А дитя... буквально растворилось в воздухе. Несколько моих братьев, ночью охранявших лагерь, утверждали, что видели свет в ее комнате. Поначалу они подумали, что женщина в тайне готовит себе еду на костре, но вскоре заметили, что целыми днями вокруг ее дома кружили стаи ворон.

Чувствуя, как волосы встают дыбом, Шэнь И невольно оглянулся на Гу Юня.

У Холуна дергалось обожженное веко, пока он рассказывал.

– Эта жуткая история перепугала всех в лагере. Многие решили, что она ненормальная и несет зло, и поскорее захотели избавиться от нее. Но коварная женщина сумела соблазнить нескольких моих братьев и до того вскружила им головы, что эти сластолюбцы захотели, чтобы она осталась с нами. Это вылилось в долгие и безрезультатные споры. Наш главарь, заметив, что пленница послушна, трудолюбива и хороша в постели, решил оставить ее в лагере и несколько лет заботился о ее полудохлом выблядке... Та женщина оказалась настоящим чудовищем... – Холун вздохнул. – Не совру, если скажу, что, когда никто из нас не навещал ее по ночам. Она придумывала все новые способы истязать своего щенка. Его крики и вой доносились аж до соседней горы. Несколько раз мои братья не выдерживали и просили ее прекратить зверства. Она послушно кивала, а потом возвращалась в свою комнату и продолжала над ним измываться.

Гу Юнь резко вскочил на ноги.

Сердце Шэнь И пропустило удар. Гу Юнь стиснул пальцы на рукояти короткого меча, отчего на тыльной стороне ладони вздулись вены.

К счастью, погруженный в свои воспоминания Холун ничего не заметил и продолжил бормотать:

– Есть такая старая поговорка: даже свирепый тигр не съест своих тигрят [9]. Разумеется, мы сами тогда зверствовали и творили зло, не боясь расплаты, но прежде никто из нас не встречал настолько жестокой женщины... Кто знает, что за заклинание она использовала, чтобы одурманить нашего главаря. Бедняга настаивал на том, что злодейка должна жить с нами в горах, что мы не можем оставить ее одну. От ее красоты он настолько сдурел, что поплатился за это жизнью!

Гу Юнь сухо спросил:

– Как это произошло?

– Яд. Все женщины варваров ядовиты. Она много лет прожила в нашем лагере в горах, выжидая и ничем не выдавая себя. Наконец мои братья расслабились и с легкостью угодили в ее ловушку. Она убила всех – женщин, рабов, таких же как она захваченных пленников. Совсем никого не пощадила. После чего устроила пожар и спалила гору дотла.

Холун разразился громкими проклятиями, видно было, что ему больно вспоминать о произошедшем.

На этот раз никто его не перебивал. Гу Юнь, похоже, больше не мог держать себя в руках – его лицо приняло совершенно жуткое выражение.

– В тот день у меня прихватило живот, и я побоялся пить много воды и вина. И все равно еле выбрался из бушующего пожара и спасся. Этот меч... Этот меч я вытащил из груди моего старшего брата, нашего главаря. Если я когда-нибудь снова ее увижу, то порублю на кусочки!

Гу Юнь прошептал:

– Она убила маленького ребенка и выжгла склоны гор.

– Она посадила своего щенка в корзину, – сказал Холун, – и закинула ее за спину. Щенок всегда выглядел мягкотелым и полудохлым. Лежал себе в бамбуковой корзине и только пялился. Разглядывал мертвые тела вокруг и даже не заплакал. Спустя столько лет не удивлюсь, что если щенок не помер от ее руки, то точно вырос кровожадным чудовищем.

Гу Юнь отвернулся и пошел прочь.

Шэнь И побежал за ним, крича вслед:

– Маршал, маршал!

– Этого человека нельзя оставлять в живых, – понизив голос, сказал Гу Юнь и продолжил быстрым шагом идти вперед. – Старина Цай уже прибыл. Пока генерал не разобрался в ситуации, убедись, что этот ублюдок навечно закроет свой рот, но действуй аккуратно.

Гу Юнь споткнулся, словно что-то вспомнил, лицо его потемнело.

– Точно, как же я мог забыть о Цзялае Инхо. Тогда в Яньхуэй они с Сю Нян тайно поддерживали связь. Этот варвар, наверное, тоже в курсе.

Шэнь И испугано произнес:

– Маршал...

– Он никогда мне не рассказывал, – плечи Гу Юня вдруг резко опустились, но стальной корсет мешал спине согнуться, и она осталась неестественно прямой. – Он никогда не рассказывал, ни словом не обмолвился... Я, конечно, догадывался, что варварка хотела отомстить за свою страну и вряд ли была добра к нему, но все же их связывало кровное родство...

– Ты не мог знать о том, что творила эта чокнутая Ху Гээр. Двадцать лет назад ты был сопливым мальчишкой. Цзыси, ты ничего не мог тут поделать!

– В тот день, когда мы спасли его в заснеженном лесу, он вовсе не был наивным маленьким мальчиком, тайком сбежавшим из дома, чтобы поиграть, – прошептал Гу Юнь. – А явно больше не мог сносить ее издевательства и решил...

Как «благородно» было с их стороны вернуть его домой.

Долгое время Шэнь И не находил слов. Наконец он прошептал:

– Что если... Чисто гипотетически... Что если выжил не сын второй супруги Императора, а...

Шэнь И вдруг отчетливо вспомнил, как много лет назад маленький Чан Гэн стоял перед ним и спокойно убеждал его, что никакой он не принц, а палец на ноге сломала ему Сю Нян.

Гу Юнь посмотрел на Шэнь И и спросил:

– На что это ты намекаешь?

– Неважно, кем была его мать. Ведьма из восемнадцати племен и ее сестра были очень похожи. Вопрос в том... чьего ребенка носила Ху Гээр?

Шэнь И нервно облизал сухие губы.

Младшая сестра супруги императора тоже жила тогда во дворце и должна была выйти за отпрыска королевской крови. Стал бы император Юань Хэ покушаться на сокровище, которое должен был оберегать?

Если Император действительно оказался таким бесстыдником, то все бы вздохнули с облегчением, а что если... ребенок не от него?

Если отцом Чан Гэна был не их правитель, то в первую очередь под подозрение попадал тот, кто помогал сестрам организовать побег. Этот человек с недобрыми намерениями явно был вхож во дворец, раз сумел найти способ помочь ведьмам восемнадцати племен сбежать, а потом долгие годы пользовался созданной ими во дворце шпионской сетью...

Под эти условия легко подходил настоятель Ляо Чи и его отряд коварных дунъинских шпионов.

Шэнь И похолодел.

– Маршал, это...

Глаза Гу Юня напоминала два острых лезвия, Шэнь И побоялся открывать рот.

– Сначала перевари услышанное. – Гу Юнь опустил голову и двумя руками сжал меч. – Что касается северных варваров, то рано или поздно я зачищу концы. Больше никогда не упоминай об этой истории.

Шэнь И ответил:

– ... Хорошо.

Выражение лица Гу Юня было очень мрачным. Из-за стального корсета, поддерживающего идеальную осанку, вид у него был еще более зловещий. Гу Юнь в одиночку отправился за Чэнь Цинсюй.