Текст книги "Убить волка (СИ)"

Автор книги: Priest P大

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 112 страниц)

Глава 58 «Занесенный клинок»

____

– Объявляем высочайшую волю... Пригласите сюда императорского дядю.

____

Ли Фэна пробрала дрожь, и на глазах у Чан Гэна правитель рухнул на трон с пустым выражением лица. На мгновение мрачное удовлетворение затуманило обычно рациональный разум молодого человека. В погруженном в тишину тронном зале Чан Гэну, который привык держать чувства в узде, пришлось ущипнуть себя за ладонь, чтобы прогнать кровожадное удовлетворение. Ведь он прекрасно понимал, что в нем сейчас заговорила Кость Нечистоты, и это не его истинные намерения.

Чан Гэн открыл рот, но в его словах было немного искренности:

– Брат-император [1], пожалуйста, позаботьтесь о себе.

Могло показаться, что это не он недавно желал убить Ли Фэна.

Стоило Яньбэй-вану только заговорить, как потрясенные гражданские и военные чиновники в тронном зале один за другим поспешили любезно поддержать его:

– Ваше Величество, пожалуйста, позаботьтесь о себе.

Ли Фэн медленно перевел взгляд на Чан Гэна. Формально тот считался его единственным младшим братом, но правитель очень редко уделял ему внимание. С тех пор как Его Высочество четвертый принц Ли Минь получил титул и был принят ко двору, он не только практически никогда не высказывал своего мнения, но и не спешил знакомиться с другими придворными сановниками. Ни разу не воспользовался он и именем Гу Юня, чтобы завязать беседу с военными чинами. Лишь иногда юноша обсуждал «Шицзин» и «Шуцзин» [2] с парой бедных ханьлиньских академиков.

Выражение лица Чан Гэна совершенно не изменилось: он словно и не замечал направленного на него внимательного взгляда, сохраняя полное хладнокровие.

– Раз генерал Чжао пожертвовал собой, то некому будет защитить воды Восточного моря. И как только иностранцы повернут на север, то смогут напрямую прорваться в порт Дагу [3]. Пока не поздно, прошу брата-императора избавиться от всех отвлекающих мыслей и быстро принять решение.

Разумеется, Ли Фэн и сам это понимал, но на душе у него была полная неразбериха, отчего он лишился дара речи.

Когда дядя Императора, князь Го, которого уже утомили окружавшие его бесконечные пересуды на улицах и рынках, бросил из-под полуопущенных век взгляд на правителя, то наконец набрался смелости и высказал свое мнение:

– Ваше Величество, северный гарнизон в предместьях столицы – самый крупный из всех, которыми мы располагаем. На многие ли вокруг сплошная равнина. Если дать здесь бой врагу, то преимущество будет не на нашей стороне. Более того, расследование дела о восстании Тань Хунфэя еще не закончено. Северный гарнизон остался без сильного лидера. Если всех морских драконов в Цзяннани уничтожат, что станет с северным гарнизоном? Кто тогда сможет гарантировать неприступность стен столицы? Самым удачным решением сейчас было бы... как насчет... ох... – князь Го осекся, чувствуя, что взгляды всех присутствующих в тронном зале генералов впиваются ему в спину подобно стрелам байхун.

Старый хрыч еще собственный зад не успел подтереть, а уже раздавал советы. Стоило подняться небольшому ветру, как у него хватило наглости предложить Его Величеству перенести столицу. Если бы не внезапное нападение внешних врагов и общая неразбериха во внутренних делах, за одно это предложение его бы, наверное, разорвали на куски и сожрали.

Побледневший князь Го сглотнул, не решаясь выпрямиться и поднять на своего правителя взгляд.

Выражение лица Ли Фэна оставалось совершенно непроницаемым. Сначала он молчал, не обращая на дядю внимания, потом наконец заговорил:

– Приказываем восстановить Тань Хунфэя в должности, дав ему шанс искупить свою вину заслугами... Мы собрали вас здесь для обсуждения сложившейся ситуации. Если кто-то еще намерен и дальше нести чушь, то пусть выметается вон!

В порыве отчаяния даже Император может кричать и ругаться как рыночные торговцы, которые работают не покладая рук. В тронном зале повисла мертвая тишина. Лицо князя Го то бледнело, то краснело.

Раздраженный Ли Фэн обратил внимание на военное министерство:

– Дорогой сановник Ху, ты отвечаешь за военные дела и имеешь право распоряжаться указом «Цзигу Лин». Как нам следует поступить?

Природа наградила военного министра вытянутым лицом, бледным и худым, какое часто бывает у тех, кто недоедает. Имя его – Ху Гуан – его имя звучало как «тыква», поэтому некоторые за глаза называли его министр Тыква [4].

От волнения его и без того болезненное лицо словно запузырилось и покрылось волдырями, отчего он еще больше стал похож на горькую тыкву [5]. Формально именно военное министерство, обладавшее хорошей репутацией, имело право распоряжаться указом «Цзигу Лин», но разве хватило бы министру смелости принять подобное решение? Ведь тот был не более чем кистью в руках Императора, а разве вправе кисть иметь собственное мнение?

Ху Гуана бросило в холодный пот, когда он неуверенно пробормотал:

– Ох... Ваше Величество правы, столица – сердце Великой Лян. Именно здесь сосредоточены надежды всех жителей страны. Разве можем мы позволить этим иностранцам ходить, где им вздумается? Это совершенно немыслимо! Мы должны сражаться за столицу не на жизнь, а на смерть! Если отступим, разве это не уронит боевой дух армии?

Ли Фэну уже не хватало терпения выслушивать по кругу пустую болтовню, поэтому он перебил министра:

– Мы просили тебя дать совет по поводу стратегии!

У Ху Гуана не нашлось, что на это ответить.

Все пристально смотрели на князя Го, но отчасти тот был прав. Если главнокомандующий флота Цзяннани уже отдал жизнь за Великую Лян, то кто защитит страну в Восточном море? Как распределить морских драконов и начать военные действия?

А если иностранцы выдвинутся на север, то сколько выстрелов вражеской артиллерии смогут отразить местный гарнизон и императорская гвардия?

В каком-то смысле нельзя было отрицать смелости князя Го, решившего высказать вслух то, что другие побоялись – правду.

Ху Гуан внезапно превратился в тухлую горькую тыкву. Холодный пот стекал по его спине подобно забродившему соку.

И тут в разговор решил вмешаться Чан Гэн, он вышел вперед и сказал:

– Не желает ли брат-император меня выслушать? – Ху Гуан был тронут и посмотрел на него с благодарностью. Чан Гэн тактично и мягко улыбнулся: – Прошу моего брата-императора для начала умерить свой гнев: как нельзя собрать пролитую воду [6], так и невозможно воскресить мертвых. Положение тяжелое на всех четырех границах государства, и это уже известный факт, бессмысленно спорить с этим или гневаться. Поэтому лучше подумать над тем, как наверстать упущенное время.

Вероятно, из-за того, что Чан Гэн довольно долго странствовал вместе с монахом, мирские заботы не затронули его. Стоявший в тронном зале молодой юноша был наделен выдающимися талантами и привлекательной внешностью. Он оставался невероятно спокоен, и этот внутренний покой невольно усмирял бушующее внутри него пламя ярости.

Незаметно подавив рвотный позыв, Ли Фэн перевел дыхание и махнул рукой:

– Продолжай.

Чан Гэн повиновался:

– Сейчас четыре пограничных региона Центральной Равнины охвачены огнем, кавалерию передислоцировали, но провиант и фураж еще не поступили. Вскоре неизбежно возникнет проблема нехватки ресурсов, поэтому ваш подданный нижайше просит брата-императора открыть государственную казну и направить весь цзылюцзинь войскам. Это первое.

– Да, хорошо, что ты напомнил нам об этом, – Ли Фэн уже повернулся к министерству финансов. – Совместно с другими министерствами приказываем вам немедленно...

– Брат-император, – перебил его Чан Гэн. – Ваш подданный просил направить войскам весь требуемый цзылюцзинь, поскольку в чрезвычайной ситуации указ «Цзигу Лин» стал помехой. Действия генералов итак существенно ограничены, брат-император действительно желает связать им руки и ноги и отправить воевать?

Если бы кто-то другой осмелился произнести подобные слова вслух, то они прозвучали бы невероятно оскорбительно, однако в устах Яньбэй-вана предложение не вызвало ни у кого негодования.

Ху Гуан, ненадолго выпавший из разговора, поспешил с ним согласиться:

– Ваш подданный поддерживает предложение.

Не дожидаясь, пока Ли Фэн заговорит, группа чиновников из министерства финансов высказала свое недовольство, министр финансов резко повысил голос:

– Ваше Величество, мы ни в коем разе не можем так поступить. Хотя поставки цзылюцзиня в армию действительно покроют текущие потребности, но позвольте вашему поданному задать пару неприятных вопросов. А что, если война затянется? Мы решим текущую проблему, но что мы станем делать завтра? Готовы ли мы проедать запасы топлива, предназначенные для следующего года?

Командующему императорской гвардии ужасно хотелось срубить с плеч голову шилана [7] министра финансов, который, похоже, даже всю воду во дворце решил взять под свой контроль, поэтому он немедленно возразил:

– Разбойники уже стучатся в наши ворота, а вы, милостивые господа, только и печетесь что о тщательном подсчете текущих расходов. Генерал сейчас откроет вам всем глаза! Ваше Величество, ситуация критическая, и надо как можно скорее принять верное решение! Если так и дальше будет продолжаться, все наши границы будут окружены врагами и вскоре падут. Месторождения цзылюцзиня внутри страны крайне скудны, к тому же топливо залегает очень глубоко, поэтому добыча его занимает много времени!

Похоже, Ху Гуан боялся, что все решат, что он не внес никакого вклада в обсуждение. С покрасневшим лицом он во всю глотку заорал:

– Ваш подданный поддерживает предложение!

Чан Гэн высказал пока одну свою идею и не успел ничего рассказать о том, как заставить противника отступить, как тут же началась склока. Он никого не перебивал и продолжил терпеливо стоять на месте, дожидаясь, пока чиновники закончат кричать и упражняться в искусстве красноречия.

Ли Фэну казалось, что у него сейчас взорвется мозг. Вдруг его осенило. Эти «столпы» государственности на самом деле беспокоились лишь о проблемах того ничтожного клочка земли, что занимали, а не о стране в целом. Если бы их заставили работать на императорской кухне, то стол с новой посудой стал бы предметом столь же горячих споров, как сейчас – судьба огромного народа.

– Довольно! – взорвался Ли Фэн.

Все присутствующие замолкли, и Чан Гэн тут же продолжил:

– Ваш подданный младший брат еще не закончил. Второе, прошу Ваше Величество подготовить войска к отступлению.

И как только он это произнес, как министры и слуги снова закипели. Даже страх вызвать гнев Сына Неба не удержал присутствующих от громких споров. Несколько пожилых сановников, казалось, были готовы разбить голову Чан Гэна о колонну.

У Ли Фэн задергался глаз и от гнева задрожал кадык. Правитель чудом удержался от того, чтобы не зарубить Чан Гэна на месте. Задыхаясь от возмущения, он нахмурился, стараясь унять гнев, и шепотом предупредил:

– А-Минь, в следующий раз обдумывай свои слова прежде, чем произносить их вслух. Прародители доверили нам эти горы и реки не для того, чтобы мы уступили земли и вскормили тигров.

Чан Гэн твердо стоял на своем:

– Ваш подданный младший брат нижайше просит брата-императора оценить наши ресурсы. Если мы используем все, что имеем, то сколько территорий сумеем сохранить? Я не говорю о том, нам следует "уступить земли, чтобы вскормить тигров". Ведь смелый муж отрубит укушенную змеей руку, зная, что, если вовремя не отсечь отравленную плоть, яд проникнет глубже. Иностранцы подобно яду пытаются захватить все наши земли, и мы должны их остановить.

Чан Гэн говорил спокойно и ровно, словно цитировал «Беседы и суждения» Конфуция [8], и это подействовало на Ли Фэна будто беспощадно перевернутый на голову ушат холодной воды.

Даже не взглянув в сторону Императора, Чан Гэн продолжил:

– Третье, князь Го верно заметил, что северо-запад пока сдерживает Черный Железный Лагерь. Даже если они понесут большие потери, то все равно выстоят. Гораздо большее беспокойство вызывает ситуация в Восточном море. Когда иностранцы прорвутся на север, это подорвет военную мощь северного гарнизона. Ближайшие гарнизоны, которые могли бы прийти нам на помощь, сейчас со всех сторон окружены врагами. Вряд ли они смогут добраться сюда с подкреплением. Если все так и будет, что тогда планирует делать мой брат-император?

Эти слова заставили Ли Фэна за мгновение состариться на десять лет. После долгого молчания он наконец выдавил:

– Объявляем высочайшую волю... Пригласите сюда императорского дядю.

Чан Гэн даже глазом не моргнул. У него не было повода радоваться воле Императора, как не было повода и выразить свое возмущение. Ведь правителю больше ничего не оставалось, кроме как принять единственное разумное и логичное решение.

Чжу-кopотенькие-ножки боялся лишний раз вздохнуть, и когда он уже почти удалился, Чан Гэн вдруг напомнил правителю:

– Ваше Величество, если вы отправите за заключенным в императорскую тюрьму одного лишь евнуха Чжу, это будет выглядеть как шутка.

Интуиция подсказывала Чан Гэну не доверять никаким чиновникам из окружения Ли Фэна, даже евнуху, который, возможно, лишь напоказ втайне помогал Гу Юню.

Ли Фэн беспомощно произнес:

– В такое тяжелое время ты все еще настаиваешь на соблюдении протокола. Дорогой сановник Цзян, пойдешь туда вместо нас.

Чжу-кopотенькие-ножки маленькими шажками засеменил за Цзян Чуном, стараясь от него не отставать, но перед уходом не смог удержаться и невольно бросил на Чан Гэна взгляд.

Евнух был человеком пожилым. При дворе Великой Лян не было ни одного высокопоставленного чиновника или благородного господина, о котором он совсем ничего не знал бы. За исключением Яньбэй-вана. С раннего детства его надежно оберегали в стенах поместья Аньдинхоу. Повзрослев, вместо того чтобы «заниматься, чем полагается», юноша предпочитал путешествовать по свету и редко показывался на публике. Кроме тех случаев, когда он смешивался с толпой, чтобы послушать о дворцовых делах, Чан Гэн практически никогда не отправлялся во дворец на ежедневную аудиенцию или слушания в одиночку, а когда приходил, чтобы лично передать правителю поздравления во время празднования нового года и других праздников, он просил Гу Юня пойти туда вместе с ним... Почти никто ничего не знал о Чан Гэне.

А раз никто ничего не знал, это делало его непредсказуемым.

Цзян Чун и Чжу-кopотенькие-ножки спешно направились прямо в императорскую тюрьму. Когда они уже почти прибыли в место назначения, Чжу-кopотенькие-ножки вдруг вспомнил кое о чем и тихим голосом сказал:

– Так не пойдет, господин Цзян. Аньдинхоу ведь предстоит аудиенция у Императора. Если он предстанет перед правителем в тюремной форме, то это будет неподобающе. Может, мне стоит послать слугу приглядеть ему на рынке первоклассное парадное одеяние и немедленно принести его?

Цзян Чуну было не до того – его полностью поглотили горе и отчаяние, ведь родная страна его была в руинах, а соотечественники гибли, поэтому, когда слова старшего дворцового евнуха вернули его к действительности, он не знал плакать ему или смеяться:

– Дедушка, нашли же вы время для подобной ерунды. Я...

Не успел он договорить, как его внимание привлек скачущий в их сторону во весь опор всадник, который в мгновение ока поравнялся с ними. Сойдя с коня всадник с уважением поклонился – это оказался Хо Дань, командующий стражи в поместье Аньдинхоу.

В знак приветствия Хо Дань сложил руки, обняв ладонью кулак:

– Господин Цзян, евнух Чжу, я нижайший слуга Аньдинхоу послан сюда из поместья Его Высочеством, чтобы передать эти вещи Аньдинхоу.

Двумя руками он протянул парадную одежду и комплект брони.

У Цзян Чуна сжалось сердце. Он сразу понял, что Яньбэй-ван человек дотошный, но всему есть предел?

Кого же опасался четвертый принц?

Гу Юнь в тюрьме не находил места от скуки, поэтому придумал себе развлечение – качал толстого мышонка за хвостик. Почувствовав необычное дуновение ветра за спиной, он оглянулся назад и удивленно с большим трудом различил три расплывчатые фигуры, движущиеся в его сторону. Первый человек шел стремительно подобно ветру и вроде бы носил парадную одежду.

Когда дверь камеры широко распахнулась, специфический запах дворцовых курительных свечей ударил Гу Юню в нос, смешиваясь с ароматом сандалового масла, которым любил пользоваться Ли Фэн.

Гу Юнь прищурился и понял, что одним из этих мужчин, который был самым рослым, крепким и толстым, был никто иной как Чжу-кopотенькие-ножки.

Если его собирались вести на допрос, то вряд ли послали бы старшего дворцового евнуха. Ли Фэн был не из тех, кто не проявляет должного уважения к своим родственникам, и не из тех, кто отменяет утренний приказ вечером, а значит, оставался всего один вариант...

Улыбка на лице Гу Юня погасла, когда он подумал про себя: «Да что там стряслось?»

Цзян Чун что-то быстро объяснил ему, но Гу Юнь ничего не услышал. Ему удалось различить лишь пару слов: «внезапное нападение» и «Чжао». Поскольку Гу Юня окружал туман [9], то ему ничего не оставалось кроме как притвориться, что он сохраняет мужество, даже когда рушатся горы. Он кивнул, ничуть не изменившись в лице.

Цзян Чун был настолько впечатлен его невозмутимым спокойствием, что и сам почувствовал себя увереннее. От тревоги его бросало то в жар, то в холод, а на душе кошки скреблись – еще немного и он бы точно разрыдался.

– Какое счастье, что Великая Лян имеет надежную опору в лице людей вроде Аньдинхоу.

Гу Юнь был порядком озадачен: «Твою мать, что же он там мне говорит-то?»

Подумав, он потрепал господина Цзяна по плечу и изрек:

– Показывай дорогу.

К счастью, в происходящее вмешался Хо Дань. Он сделал шаг вперед, подал маршалу парадную одежду, одновременно распутав поясной шарф и достав оттуда флягу.

– Его Высочество приказал передать это Аньдинхоу, чтобы согреться.

Гу Юнь открыл крышку и по запаху сразу определил, что внутри лекарство. Его счастье было так велико, словно ему объявили амнистию, и, вздохнув с облегчением, он залпом осушил флягу.

Хо Дань в два счета помог ему сменить одежды. Новый наряд гораздо лучше сидел. В конце концов вся компания отправилась обратно во дворец, включая глухого, да еще и слепого, Аньдинхоу.

Дойдя до окружавшей внутренний двор дворца стены, Гу Юнь ощутил покалывание в ушах – к нему постепенно начал возвращаться слух.

С преспокойным видом он жестом подозвал к себе Хо Даня. Тот быстро понял намек, подошел поближе и слово в слово пересказал ему на ухо все, что говорил Цзян Чун в тюрьме.

Не успел Гу Юнь дослушать до конца, как его скрутило от жуткой головной боли, как будто в его голове точно лопнула тетива лука, наполнив ее жутким гулом. Тысячи звезд мелькали перед глазами, а шаг стал нетвердым. Хо Дань поспешно схватил его за предплечье:

– Маршал!

Цзян Чун аж вздрогнул от испуга. Непонятно, отчего Аньдинхоу, который пару мгновений назад был воплощением спокойствия, совершенно неожиданно подкосила таинственная болезнь и его прекрасное лицо превратилось в пугающее лицо мертвеца... Цзян Чун нервно спросил:

– Аньдинхоу, что-то не так?..

«Больше половины Черного Железного Лагеря уничтожено», «ключевые укрепления на северном фронте потеряны», «генерал Чжао пожертвовал собой ради страны» и «военные склады на юго-западе сильно пострадали от бомбардировок»... Эти слова подобно смертоносным лезвиям ранили тело и душу Гу Юня. Грудь заныла от боли, а сладкая кровь подступила к горлу. На висках проступили синие вены, по лицу стекал холодный пот.

Хотя Цзян Чун понимал, что даже в тюрьме никто не посмел бы пытать Аньдинхоу, зрелище все равно было жуткое.

– Что с вами? Может, лучше вызвать экипаж? Или доктора?

Гу Юня легонько потряхивало.

Цзян Чун сказал ему:

– Прямо сейчас ответственность за судьбу всей Великой Лян лежит на плечах Аньдинхоу, вы ни в коем случае не должны поддаваться недугу!

Для Гу Юня эти слова прозвучали подобно громовому раскату. Они потрясли его до глубины души: казалось, что еще немного и дух его распадется на три бессмертных небесных души и семь земных духов [10]. Все помыслы и желания Гу Юня рухнули с Небес и вернулись обратно в его бренное тело, отпечатавшись на костях и позвоночнике. Гу Юнь через силу сомкнул глаза, заставляя подступившую к горлу кровь вернуться обратно.

Придя в себя, он как ни в чем не бывало пристально уставился на смертельно напуганного Цзян Чуна, а затем со смешинкой в голосе бросил:

– Я несколько дней не видел солнца, да и голова немного болит... Пустяки, всего лишь старый недуг.

Затем Гу Юнь опустил голову и слегка сдвинул легкую броню. Он передал Хо Даню серого мышонка, которого все это время держал в руках, и наказал слуге:

– Это мой братец мышонок. Найди ему что-нибудь поесть. Не дай бедняге умереть с голоду.

Хо Дань промолчал.

Отдав указания, Гу Юнь развернулся и направился во дворец.

Тем временем в тронном зале несколько брошенных Чан Гэном слов привели к бестолковым спорам среди ханьлиньских академиков. Евнуху Чжу-кopотенькие-ножки пришлось повысить голос, чтобы объявить:

– Прибыл Аньдинхоу!

Все споры разом стихли. Ненадолго в тронном зале повисла мертвая тишина.

Стоило Гу Юню поднять голову, как он увидел Чан Гэна. Когда их глаза встретились, Гу Юнь сразу заметил во взгляде Чан Гэна нечто невыразимое – будто множество слов и мыслей хлынули бурным потоком.

Сделав вид, что он никого больше не замечает, Гу Юнь с самым невозмутимым видом вышел вперед, чтобы поприветствовать Императора, готовый равнодушно принять как похвалу, так и клевету. Казалось, его не доставили сюда из Тянь-лао, а экипаж привез его из поместья, где в обед он успел хорошенько вздремнуть.

Ли Фэн тут же распустил двор и выставил эту громкоголосую и постоянно ругающуюся из-за пустяков шайку бездельников вон, приказав остаться только Гу Юню, Чан Гэну и нескольким генералам, чтобы тем же вечером обсудить с ними оборону столицы.

Разумеется, находившийся ранее под домашним арестом господин Фэнхань уже вышел из отставки и принял пост. Окна института Линшу ярко светились, механики работали сверхурочно, чтобы успеть изготовить военную технику для боевых действий.

Собрание во дворце продолжалось весь день и всю ночь – до четвертой ночной стражи [11], когда горизонт посветлел. Только тогда Ли Фэн, у которого от усталости под глазами залегли темные круги, решил распустить собрание.

Прямо перед уходом он окликнул Гу Юня.

Все слуги ушли, и в тронном зале больше никого не осталось. Только правитель и его подданный растерянно смотрели друг на друга. Ли Фэн долгое время хранил молчание – до тех пор как дворцовый фонарь не отреагировал на упавший на него солнечный луч и не выключился с громким щелчком. Этот звук привел Ли Фэна в чувство. Со сложным выражением лица он взглянул на Гу Юня и невнятно произнес:

– ... С дядей императора обошлись несправедливо.

Гу Юнь мог, особо не напрягаясь, припомнить множество пустых любезностей, которыми так легко бросаться в разговоре.

Подобное вранье – «Гром, дождь и роса [12] – на все воля правителя» или «Если суждено мне пожертвовать собой ради государя, отдам жизнь без сожалений» – обычно с легкостью срывалось с его бойкого языка.

Вот только, к своему удивлению, он будто онемел. Как бы Гу Юнь ни старался, ни слова не мог вымолвить. Он только и мог, что приподнимать уголки губ, глядя на Императора.

Застывшая на его губах улыбка выглядела несколько неловкой.

Ни правитель, ни подданный не знали, что им сказать друг другу. Пока наконец Ли Фэн не вздохнул и не махнул ему рукой.

Гу Юнь смущенно опустил глаза и ушел.

Примечания:

1. Брат-император – так к Императору может обращаться родной по крови брат.

2. 诗书 – shī-shū

«Шицзин» и «Шуцзин»

Среди самых ранних дошедших до нас произведений китайской литературы наиболее полно представлена поэзия.

Первым литературным письменным памятником, который создавался в устной традиции была Книга песен Шицзин. Записана она была уже после возникновения письменности. Шицзин датируется 2-1 тыс. до н.э.

3. 大沽口 – dàgūkǒu

Дагукоу (старое название Дагу 大沽)

Порт Дагу.

Порт на юго-востоке Тяньцзина.

В Маньчжурскую (Цинскую) династию из него сделали протянутый с юга на север военный форт. Уничтожен во время «боксёрской» контрибуции (контрибуция, наложенная на Китай империалистическими державами после подавления движения ихэтуаней). Восстановлению порт не подлежал.

37-й год 60-ричного календарного цикла; 1900 год

Ихэтуаньское восстание, Боксёрское восстание, движение ихэтуаней (1898–1901 гг.)

Ихэтуань (досл. Отряды гармонии и справедливости; название одних из формирований, породивших движение Ихэтуаней)

4. 胡光 – hú guāng – по звучанию напоминало 瓠瓜 – hūguā – тыква-бутылочная

5. 苦瓜 – kǔguā – китайская горькая тыква

6. 覆水难收 – fù shuǐ nán shōu – вылитую воду трудно собрать (обр. в знач.: сделанного не воротишь; прошлому возврата нет)

7. 侍郎 shìláng – заместитель министра в министерстве

8. «Беседы и суждения»

论语 – lún yǔ – «Лунь Юй», «Беседы и суждения» (главная книга конфуцианства, составленная учениками Конфуция; входит в конфуцианское «Четверокнижие»)

9.一头雾水 – yītóu wùshuǐ – туман в голове, мутная голова; обр. озадачивать, приводить в замешательство, ставить в тупик

10. Три бессмертные души и семь смертных форм в даосизме, противопоставляя духовную и плотскую стороны человека

11. 四更 – sìgēng – четвёртая ночная стража (время от 1 до 3 часов ночи)

12. 雨露 – yǔlù – дождь и роса (обр. об обильных милостях, благодеяниях)

Гром -雷霆 – léitíng – сильный гнев