Текст книги "Убить волка (СИ)"

Автор книги: Priest P大

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 112 страниц)

Глава 27 «Сбежать к возлюбленному»

***

«Лучше бы этому лысому ослу, Ляо Жаню, не попадаться мне в руки...»

***

В глубине души будто Безымянный Бог шепнул Гу Юню, что его сына обманным путем вот-вот заставит бежать из дома один плешивый осел. Спустя один месяц после отбытия Черного Железного Лагеря из столицы, Гу Юнь, составляя доклад Императору, между делом не забыл написать весточку и Чан Гэну, отправив письмо лично ему с печатью дома маршала Гу.

Он писал очень знакомым Чан Гэну почерком, тем самым, который мальчик так старательно копировал, исписывая страницу за страницей. Для начала, Гу Юнь искренне признался в своих ошибках, а затем, тщательно подбирая слова, которые могли тронуть сердце мальчика, довольно красноречиво постарался объяснить, почему он ушел, не попрощавшись. Наконец, он прямым текстом сказал, что скучает по Чан Гэну и пообещал, что если северо-запад будет в безопасности, он вернется в поместье до конца года, чтобы они могли вместе встретить Новый Год.

Чан Гэн прочитал письмо от начала до конца, а затем с улыбкой отложил его в сторону. Даже если бы он думал пальцем ноги, то прекрасно бы понял, что это письмо написано не рукой Аньдинхоу.

Эти отвратительные, приторно-слащавые слова, как "разделенные тысячью ли, с беспокойными думами днями и ночами", "ешь больше и одевайся теплее, не заставляй меня волноваться", просто не могли родиться в голове Гу Юня. Судя по таким длинным выражениям и предложениям, Чан Гэн смело мог сказать о том, что это письмо вместо Гу Юня написал Шэнь И.

В лучшем случае, этот козел по имени Гу Юнь просто переписал его своей рукой.

Тем не менее, Чан Гэн вдруг с грустью осознал, что, стоило ему представить, что эти слова действительно написаны рукой и пером Гу Юня, как он не смог не пожелать запечатлеть каждое его слово в своей памяти.

К сожалению, Гу Юнь съел свои слова [1].

Гу Юнь искренне чувствовал себя виноватым, прекрасно осознавая, что он не смог сдержать данное мальчику слово. В этот раз он выгнал Шэнь И, который давал обещания от его имени, затем взял себя в руки и сам лично написал Чан Гэну очень длинное письмо.

Прочитав это письмо, Чан Гэн разочарованно улыбнулся. Пусть мальчик и почувствовал, что письмо действительно было написано искренне, Гу Юнь попросту не умел задабривать, а вместо этого выходило, что он лишь подливал масла в огонь.

В этом письме маршал Гу описывал целую кучу обыденных дел, которые, как он считал, были весьма интересны и занимательны. Он написал целую тысячу слов, которые не касались "тысячи ли". И только в конце он несколько обобщенно написал "занят военными делами", что и стало итоговой причиной того, почему он не вернулся в столицу.

Чан Гэна не интересовало, как правильно жарить скорпионов на углях в пустыне, чтобы можно было вкусно поесть. Он вчитывался в эти длинные строчки несколько раз подряд, но так и не нашел ни одного предложения, которое волновало его больше всего: если Гу Юнь не сможет вернуться в этом году, когда же он вернется?

Но после слов "занят военными делами" больше ничего не было, только длинный список подарков.

Возможно, Гу Юнь понимал, что извинений на словах недостаточно, поэтому он старался выразить это делом, отправив все самое лучшее, что ему удалось собрать за целый год, в поместье Чан Гэну – все, от роскошных ювелирных изделий, сияющих драгоценностей, до всякой пустяковой мелочи.

В тот день, пятнадцатилетний Чан Гэн заперся в своей комнате вместе с кинжалом, который ему прислал Гу Юнь из Лоулань, и пережил еще один болезненный приступ, вызванный Костью Нечистоты.

Тогда мальчик принял решение – он не хочет жить жизнью того, кого отвергнули. Он не хотел следовать за старым учителем и осторожным инструктором, чтобы заниматься только литературой и боевыми искусствами – в теории и на бумаге. Он хотел путешествовать, увидеть мир.

В первый день Нового Года, Чан Гэн вошел во дворец вместе с Чжу-коротенькие-ножки, чтобы отдать поклон и поздравить Императора с Новым Годом.

Он оставался в поместье до шестнадцатого числа первого месяца. Чан Гэн велел кухарке приготовить «Лапшу Долголетия», а после, взяв тарелку, он принес ее в свою комнату и съел в одиночку. Прежде чем спокойно объявить о решении, которое поразило всех домочадцев.

– Я собираюсь некоторое время пожить в храме Ху Го, – сказал Чан Гэн.

Увидев бледно-зеленое лицо старого слуги, он добавил:

– Дядя Ван, не переживайте, я не собираюсь становиться монахом. Я просто хочу некоторое время последовать за мастером Ляо Жань, к тому же, я смогу помолиться и за ифу.

Старый слуга ничего на это не ответил.

Ну что мог сказать старик? Ему ничего больше не оставалось, только как перетерпеть острую боль в груди, приготовить подношения и благовония, а, после, приказать солдатам сопроводить Чан Гэна, Гэ Пансяо и Цао Нянцзы в храм Ху Го.

Старый слуга уже начал подумывать о том, что эту семью, похоже, прокляла какая-то древняя ведьма. Неважно, кто входил в эти двери – ребенок, родившийся в этой семье, или приемный ребенок, – с ними одинаково было трудно справиться. Старый слуга помнил пугающий взгляд Гу Юня, когда тот был еще совсем мальчишкой. Он был похож на раненого волчонка, без причины ненавидевшего всех окружавших его людей, и ему было все равно, кем они были для него.

Но, несмотря на многочисленные трудности, этот мальчик смог вырасти во взрослого мужчину и теперь ему в пору было задуматься и о своей семье.

Зато здесь, в поместье, теперь подрастал еще один мальчишка, и он-то оказался еще более непредсказуемым.

После того, как Гу Юнь покинул столицу, Чан Гэн каждый день бегал в храм Ху Го.

Но ведь вокруг было так много людей, с которым он мог бы проводить свое время, почему он предпочел проводить его в храме? Его Высочество четвертый принц Ли Минь редко выходил за порог, но когда он выходил, это было действительно что-то важное.

Старый слуга до такой степени переживал и беспокоился за четвертого принца, что он каждый день думал о том, что Чан Гэн рано или поздно побреет свою голову.

Еще старый слуга прекрасно осознавал, что именно в пятнадцать лет мальчики самые непослушные, особенно когда доходило до уговоров со стороны старших. Не говоря уже о том, что Чан Гэн не был его собственным ребенком. Старый слуга не смел сильно вмешиваться в его жизнь, поэтому он пошел уговаривать Гэ Пансяо и Цан Нянцзы временно встать на сторону старика, чтобы отговорить Чан Гэна.

Когда Цао Нянцзы услышал о том, что Чан Гэн собрался пожить в храме Ху Го, его глаза раскрылись так широко, что с век мальчика посыпались тени.

– Что?! – разгневался Цао Нянцзы. – Лысый осел хочет обмануть моего старшего брата Чан Гэна, чтобы он стал монахом?!

Красивые мужчины также редки, как перо Феникса, или рог Дракона. Маршал Гу без колебаний покинул поместье, но тень Цзы-ду [2] будто бы до сих пор осталась в этих стенах. Чан Гэн достиг того возраста, когда любой стресс мог сказаться на его красоте, а ему и так приходится непросто, а теперь появился риск того, что Чан Гэн станет одним из этих лысых, плешивых ослов! Только от одной подобной мысли Цао Нянцзы резко перешел на сторону поддержки старого слуги.

На следующий день Цао Нянцзы совершенно сознательно оделся в мужскую одежду и без зазрения совести настоял на том, что пойдет вместе с Чан Гэном посмотреть на эти священные места и этот буддийский храм. Когда он вышел за ворота, он закатал рукава и прямо перед парой железных марионеток уверенно двинул руками в самоуверенном жесте, демонстрируя, что он точно добьется всего, чего желает.

Вот только марионетки были не живыми людьми, они могли только смотреть на его спину, пристально наблюдая за его странной походкой, будто под этой одеждой спряталась змея-оборотень.

Однако, той ночью, когда он вернулся из храма Ху Го, Цао Нянцзы ничего не говорил о том, чтобы "заставить очаровательного монаха раскрыть свою истинную форму". С тех пор мальчик бросил сторону старого слуги и присоединился к противоположной – где был Чан Гэн и его монах. И теперь Цао Нянцзы каждый день слушал учения Будды. Что касается причины, почему он перешел на сторону Чан Гэна, так это ни что иное, как "очаровательный монах просто был слишком красив".

Хотя маршал тоже был красив, но, к сожалению, он был слишком агрессивным, не мог спокойно сидеть на одном месте и не ценил других. А вот мастер Ляо Жань был совершенно другим. Цао Нянцзы сравнил его с прогуливающимся по этому миру лотосом, а если его опустить в пруд, он будет увековечен на поколения. Достаточно всего одного взгляда на этого мужчину, чтобы Цао Нянцзы стал счастливым еще на несколько дней.

Старый слуга искренне недоумевал, каким проклятьем этот монах охмурил мальчиков, и он срочно начал искать Гэ Пансяо.

Раз уж так велел долг, Гэ Пансяо тоже направился в храм.

Несколько дней спустя, Гэ Пансяо тоже перешел на сторону Чан Гэна и монаха.

Как оказалось, мастер Ляо Жань, помимо чтения Священных Писаний Будды, был весьма искусен о сведущ в разнообразии марионеток и других машин, работающих на Цзылюцзине. Гэ Пансяо даже смог повстречаться прямо дома с инженерами из Института Лин Шу.

Мальчик, который жаждал подняться на борт "Гигантского Воздушного Змея", и видел во сне этот счастливый момент, без лишних слов преклонил колени прямо у лотосового трона бронзового Будды.

Вот так вот, в течении последнего года, старый слуга свыкся с мыслью, что Чан Гэн перебрался в храм Ху Го, и поначалу он не принимал это так близко к сердцу.

Но, вопреки ожиданиям, Его Высочество проявил свои не самые лучшие черты характера. Прибыв в храм Ху Го, он последовал плохому примеру Гу Юня, а на следующий день золотая цикада сбросила оболочку [3] и мальчик исчез, не попрощавшись.

Сначала он сказал страже, что он и мастер Ляо Жань закроют дверь, чтобы они могли спокойно помедитировать. Люди, которые не имеют к этому никакого отношения, не должны их беспокоить. Охранники, разумеется, послушались Чан Гэна и, не смея тревожить его покой, остались за дверью.

Вечером того же дня, Чан Гэн взял с собой двух предателей и последовал за мастером Ляо Жань в Цзяннань.

Через несколько дней стражники решили, что что-то не так и отправились их искать. Но в комнате Медитации они нашли только одно письмо.

Старый слуга от разочарования хотел взреветь и расплакаться. Он немедленно отправил сообщение Императору и письмо Гу Юню.

До конца выслушав пришедшие вести, Император был несказанно рад. Во-первых, ему было наплевать на младшего брата, который резко из ниоткуда появился на его пути. Во-вторых, он с головой окунулся в буддизм и так слепо доверял Мастеру Ляо Жань. Едва он узнал о том, что Чан Гэн отправился вместе с ним в путешествие, Император не мог сдержать своего восторга и лишь сожалел, что он сам был скован и не мог последовать за мастером, чтобы лично убедиться в правоте своих слов.

Гу Юнь сейчас был очень далеко и на него можно было не рассчитывать. Ни для кого не секрет, что на западной границе, в пустынях сейчас орудуют бандиты, и их было так же много, как шерстинок у быка [4]. Целыми днями, не зная отдыха, Гу Юнь гонялся за ними. Когда посланник дяди Ван прибыл к воротам Западной Лян [5], в случае, когда ему нужно было немедленно найти маршала Гу, бедняге оставалось рассчитывать только на удачу.

Хотя Ляо Жань был монахом, он обсуждал Священные Писания и никогда не говорил о Дхарме или буддийских стихах, в которых было трудно разобраться. Большую часть времени он рассказывал об общеизвестных вещах. Как монах он, похоже, не очень хорошо практиковал свою религию. Для своего статуса он оказался слишком погруженным в земные проблемы. Он даже поднимал вопросы о нынешних политических трудностях, а после того, как они заканчивали разговор, монах всегда сжигал бумаги, на которых писал.

Через полмесяца, в маленькой чайной в Цзяннане, трое мальчиков сидели с монахом за одним столом.

В Цзяннане как раз началась весенняя вспашка, но, повсюду, куда ни глянь, в полях работало не так то и много людей. Трое старых опытных хлеборобов [6], прячась от солнца в тени соломенных шляп, лениво наблюдая за железными марионетками, усердно трудившихся на полях вместо них.

По сравнению с пугающими марионетками, которые использовали для охраны поместья и для тренировки с мечом, эти мирные сельскохозяйственные марионетки совершенно не были похожи на людей. Они больше походили на маленькие тележки, бегающие туда-сюда по полю с резной деревянной конструкцией, по форме напоминающей голову буйвола, с совершенно очаровательно-невинными глазками.

Это была первая партия сельскохозяйственных марионеток, пожалованных императорским двором, и прошедших испытания в Наньцзине.

Когда Гэ Пансяо жил в Яньхуэй, он питал необычайный интерес к сломанному, бесполезному ржавому барахлу, которым занимался Шэнь И, и уже тогда его интересовало все, что касалось подобных железяк. А сейчас, когда он смотрел на эти марионетки, его глаза сияли ярче звезд.

Ляо Жань постучал по столу, чтобы привлечь к себе внимание Чан Гэна и его друзей. За год Чан Гэн выучил язык жестов и теперь монаху не приходилось каждый раз писать на бумаге.

"Я видел, как таких марионеток используют за границей, в западных странах. За одним акром земли может с легкостью ухаживать одна марионетка. Несмотря на то, что для ее работы нужно немного Цзылюцзиня, после нескольких модернизаций и улучшений, для ее работоспособности будет достаточно простого угля. Затраты на ее содержание значительно снизятся. Говорят, что одна такая кукла станет экономнее расходовать топливо, в сравнении с той же лампой Чан Мин [7]".

– Это же очень хорошо! – ответил Гэ Пансяо. – Это значит, что отныне фермерам больше не нужно будет рано вставать и задерживаться на полях допоздна, да?

Тестируемые марионетки в Нанкин были также пожалованы императорским двором. Каждый местный деревенский шэньши [8] должны были зарегистрировать себе по одной марионетке и забрать под свое управление. Они также отвечали за последующее содержание марионеток. Если крестьяне, арендующие землю, желали продолжать заниматься посадками самостоятельно, никто им этого не запрещал. Если же их не интересует фермерство – они спокойно могут отказаться от земли, которую арендовали для марионеток. Когда наступит сезон сбора урожая, арендная плата будет увеличена на 10 процентов, чтобы компенсировать сжигание угля и незначительное количество Цзылюцзиня.

В первый год очень немногие пользовались марионетками, потому что пришлось платить повышенную стоимость арендной платы. Но, с приходом второго года, использование марионеток стало более распространенным. Люди осознали, что рабочая сила этой штуки была значительно выше, чем у человека. Арендная плата была увеличена, но количество урожая, которого фермеры смогли собрать, по сравнению с прошлым годом, было гораздо выше. Кроме того, им не нужно было больше работать с самого раннего утра. Это же действительно было так удобно, кто бы не захотел воспользоваться этим?

Вот почему на полях Цзяннаня не было видно ни одного фермера.

Ляо Жань безмолвно улыбнулся.

Но тут Чан Гэн неожиданно сказал:

– Я не уверен, что это хорошо. Если железные куклы смогут полностью заменить людей, что тогда делать людям? Эта арендованная земля принадлежит местным шэньши. Может, первые несколько лет эти люди и будут согласны накормить по старой дружбе неспособных работать на полях стариков, но, сколько лет это сможет продолжаться?

Одержимый механизмами Гэ Пансяо, который видел эти машины даже во сне, тут же ответил:

– Они могут остаться и стать механиками!

– Одного я даже знаю, – сказал Цао Нянцзы. – Но даже если собрать всю железную броню для всех вооруженных сил Яньхуэй, для их содержания достаточно будет всего двух механиков. Они только иногда приходили, чтобы найти учителя – генерала Шэнь. И то, когда они были слишком заняты. Им не нужно так много механиков.

– Ну, они смогут себе найти занятие по душе, например...

Но например "что" – Гэ Пансяо так и не смог придумать. Раньше, у себя дома, в семье мясника, он весьма неплохо жил. Просто Гэ Пансяо считал, что помимо земледелия, всегда можно найти что-нибудь другое из целого множества иной работы.

Цао Нянцзы попытался оторвать взгляд от красивого лица Ляо Жань и спросил:

– Если люди не смогут найти работу, или... очень много людей не сможет найти работу, будут ли они бунтовать?

Ляо Жань посмотрел на него сверху-вниз и Цао Нянцзы тут же покраснел.

"Не будут еще несколько лет", – жестом ответил монах.

Мальчики замолчали, пока Чан Гэн не спросил:

– Это из-за моего ифу?..

Ляо Жань улыбнулся и взглянул на четвертого принца.

– Я помню тигра, которого привезли иностранцы в канун Нового Года. Тогда паника людей превратилась в настоящий хаос... И только когда они увидели моего ифу, они успокоились. – Чан Гэн сделал паузу, затем продолжил, – потом я слышал, как люди говорили о том, что у башни Ци Юань было слишком много людей. Если бы не ифу, который успокоил толпу, в этой толкучке погибло бы больше людей.

Ляо Жань жестами сказал: "Тем, что я взял Ваше Императорское Высочество в такое путешествие, я оскорбил Аньдинхоу великим преступлением. Если в будущем поднимут этот вопрос, я молю, чтобы под лезвием Аньдинхоу Ваше Высочество сохранил ничтожную жизнь монаха".

Гэ Пансяо и Цао Нянцзы рассмеялись, потому что они думали, что монах так шутит. Ведь Гу Юнь, по их представлению, всегда был очень доброжелательным и мягким.

Ляо Жань горько улыбнулся, решив рассказать другую историю.

«Мирные жители рассказали легенду о том, что предыдущий Аньдинхоу с тридцатью солдатами заставил склонить головы Северных Волков. Говорят, что солдаты Черного Железного Лагеря – это ниспосланные на землю, обладающие невероятными способностями, боги, которым ничего не может навредить. Черный Железный Лагерь служил мощной и прочной опорой, предотвращающей рост бандитских группировок, которые разрастались из недовольных жителей».

– Но я слышал, как люди говорили, что прежде, чем снести дом, для начала нужно сломать несущую опору, – сказал Чан Гэн, сев прямо.

Ляо Жань взглянул на мальчика перед собой. Действительно, если Гу Юнь вернется, он не узнает Чан Гэна. Всего за год четвертый принц подрос на несколько цуней, а на его лице исчез даже намек на детскую наивность.

Мальчик, так сильно беспокоившийся в канун Нового Года, сидел в маленькой деревенской чайной далеко в Цзяннане, беседуя с монахом о том, как живут люди.

"Вашему императорскому Высочеству не стоит беспокоиться, Аньдинхоу уже давно знает, что к чему", – сказал Ляо Жань.

Чан Гэн вспомнил надпись, которую увидел на стене в комнате Гу Юня – "Жизнь неизбежна". Сердце мальчика поразила внезапная волна тоски и того, что он очень скучает. Он молча и спокойно сидел на месте, позволяя мыслям оставить его голову. Грустно улыбнувшись, Чан Гэн поднял чайную пиалу и одним глотком осушил ее.

Гу Юнь, по которому Чан Гэн очень сильно скучал, все еще был в пустыне, у западной границы. Больше месяца он постоянно вступал в стычки с одной из крупнейших бандитских группировок.

Ворота Западной Лян уже не казались такими заброшенными, как раньше. С тех пор, как Великая Лян и Папа подписали торговый договор, все дороги, ведущие к воротам Си Лян стали настоящей сокровищницей. В близлежащих городах стремительно появлялись торговцы и туристы, население разрасталось, и теперь западные иностранцы, жители центральной равнины и жители соседних небольших стран жили вместе.

Лоулань – древний оазис, важнейший пункт у самого начала Великого шелкового пути – стал центром торговых отношений. Так, страна, о которой раньше никто никогда не слышал, стала одной из богатейших, озолоченных стран.

Жители Лоулань были счастливы, как никогда. Они жили и работали в мире, не зная бед. Даже в прошлом восстание на западной границе их совершенно не затронуло. А что касается их отношений с Великой Лян, то они всегда были весьма благоприятны. Именно поэтому Сын Неба и назначил это место входом на Шелковый Путь.

– Маршал, сторонники Сяо Цзя заняли "гнездо разбойников". Приступаем?

– Чего ты ждешь? – ответил Гу Юнь. – Захватим их лидера и сегодня вечером пойдем и бесплатно поедим в доме принца Лоулань! – сказав это, он слегка потер веки.

– С твоими глазами опять что-то не так... – констатировал Шэнь И.

– Нет, – жалостливо сказал Гу Юнь. – У меня глаза от раздражения дергаться начали, может потому...

Но не успел он закончить, как к нему подошел солдат и протянул письмо:

– Маршал!

– Ох, – выдохнул Гу Юнь. – Откуда оно?

– Это письмо из поместья Аньдинхоу, его отправили к воротам Си Лян, – ответил солдат. – Слуга семьи не смог найти вас, поэтому он передал письмо людям Лоулань, чтобы его доставили сюда.

"Может это ответное письмо от Чан Гэна", – подумал Гу Юнь и нетерпеливо развернул бумагу.

И тут Шэнь И увидел, как выражение лица Гу Юня начало медленно меняться.

– Что случилось? – спросил Шэнь И.

– Лучше бы этому плешивому лысому ослу, Ляо Жаню, не попадаться мне в руки, – угрюмо сказал Гу Юнь, сложив руки за спиной и начав ходить туда-сюда по шатру. Сердито пнув ногой по столу, он сказал, – Договорись для меня с несколькими Черными Орлами. Цзипин, ты временно позаботишься обо всем за меня.

Примечания:

1) 食言 – shíyán – съесть своё слово (обр. обмануть доверие, нарушить своё слово, обещание; взять свои слова обратно; отказываться от своих слов, брать назад свои слова)

2) 子都 – zǐdū – [красавец] Цзы-ду (имя легендарного красавца, ставшее нарицательным)

3) 金蝉脱壳 – jīnchán-tuōqiào – золотая цикада сбрасывает оболочку (обр. в знач. пустить в ход отвлекающий маневр; для отвода глаз, чтобы отвлечь внимание; ускользнуть, скрыться, бежать

4) 多如牛毛 – duōrúniúmáo – так же много, как шерстинок у быка (обр. в знач.: превеликое множество, неисчислимый)

5) 西凉 – xī liáng – Западная Лян (400-421 гг. одно из 16 варварских государств, на которые распался в IV веке Северный Китай. Основатель Ли Гао 李暠)

6) 老农 – lǎonóng – опытный хлебороб (крестьянин), старый (по возрасту) крестьянин

7) 长明灯 – chángmíngdēng:

7.1 рел. неугасимая лампада

7.2 дежурная (пилотная) горелка

8) 乡绅 – xiāngshēn – деревенские шэньши; деревенский аристократ (чиновник в отставке)