Текст книги "Убить волка (СИ)"

Автор книги: Priest P大

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 112 страниц)

Глава 46 «Опьянение»

________

Тот узнает, что спешу я сквозь холод и снег, кто утонет в ликере за мною вослед...

____

Сначала никто из них не отреагировал.

Чан Гэн задумался: "Зачем он носит с собой эту сломанную флейту?.."

Гу Юнь озадаченно спросил:

– Что там выпало?

Затем мужчины опустили свой взгляд на бамбуковую флейту, натерпевшуюся за годы невзгод и слегка надломленную у свистка.

Через секунду Чан Гэн вдруг почувствовал, что флейта выглядит довольно знакомо. Гу Юня будто молния поразила – он тут же вспомнил откуда у него эта флейта! Та самая флейта, у которой не самое светлое прошлое.

И тут Гу Юнь и Чан Гэн одновременно наклонились к флейте: Гу Юнь протянул руку, чтобы схватить ее, но Чан Гэн уже сжал на ней свою ладонь, и оба ошарашенно замерли, сжимая флейту.

Чан Гэн совершенно невинно поинтересовался:

– Могу ли я взглянуть?

Гу Юнь парировал:

– На что ты так хочешь посмотреть?

Гу Юнь силой вырвал маленькую бамбуковую флейту из руки Чан Гэна, поспешно вернув ее в рукав.

Чан Гэн редко мог видеть Гу Юня, который так виновато себя вел. Он не мог не вспомнить маленькую девочку, которая рыдала в семье Яо четыре года назад. Чан Гэн начал смутно понимать, откуда у его ифу эта флейта, но в то же время очень не хотел верить этим догадкам, поэтому поинтересовался:

– Это чей-то подарок?

Гу Юнь умел лгать не краснея, и дыхание у него не сбивалось. Он смело заявил:

– Я сам ее сделал.

– О, – Чан Гэн моргнул.

Через долю секунды он спросил, вскинув брови:

– На западных землях Лоулани тоже растет бамбук?

Гу Юнь промолчал.

Чан Гэн снова моргнул, и его глаза заблестели.

– Мастерство ифу очень грубо, позволит ли ифу в следующий раз сделать для него другую флейту? – спросил он с улыбкой на лице.

Смущенный до смерти Гу Юнь продолжал молчать. У него было ощущение, что этот мальчишка видел его насквозь и специально насмехался над ним. Украсть флейту – невероятно постыдное деяние. Именно поэтому маршал не мог позволить себе злиться. Заячий хвост – длинным быть не может [1]. Ему пришлось поджать хвост и сбежать.

Чан Гэн не погнался за ним. Он остался на том же месте, размышляя над этой ситуацией. Он не мог не удивиться, восстановив в памяти цепочку событий от начала до конца, когда Гу Юнь рано утром пробрался во двор ребенка – Чан Гэн не мог сдержать улыбку – чтобы украсть флейту. В одно мгновение цветы его сердца наполнились жизнью [2], раскрывшись в полную силу до тех пор, пока солнце не склонилось к западу, и лишь после все утихло.

Этот томительный аромат в сердце толкнул Кость Нечистоты в тесный угол. Когда цветок упал в ручей и окрасил воду красным, это породило мысль, похожую на семя, прорастающее на тысячу концов десятью тысяч нитей ветвей [3].

Чан Гэн подумал: "Почему он сохранил ее?"

Все эти годы он носил ее с собой. Доставал ли он флейту иногда, чтобы взглянуть на нее?

Когда он смотрел на нее, думал ли он обо мне?

Значит ли это, что чувства Гу Юня к нему... глубже, чем Чан Гэн всегда себе представлял?

Может ли Чан Гэн жадно желать большего и стать ближе к ифу?

Чан Гэн почувствовал аромат успокоительного госпожи Чэнь, лежавшего в его сумке. Чан Гэн уставился на спину Гу Юня. Отголоски фразы "плыть по течению" [4], которую он услышал от народа уйгур [5], эхом пронеслись в его сознании. Он больше не мог думать об этом, однако, охваченный беспокойством и преисполненный волнения, в страхе утаивая эту маленькую догадку, он не мог избежать зудящего, неудобного ощущения внутри, что сжигало душу и разъедало кости.

Путешествовать, сопровождая преступников, должно быть долго и скучно, но, к сожалению, не было понятно, быстро ли двигался Черный Железный Лагерь, или для Чан Гэна время шло иначе. В любом случае, они вернулись в столицу до наступления холодной зимы.

В это же время слухи о восстании на южной границе активно обсуждались в стенах столицы.

Сунь Цзяо вернулся в столицу ни живым, ни мертвым. От пережитого страха он заболел и в мгновение ока оказался прикован к постели. Даже сам Император Лунань не ожидал подобного поворота событий. Он использовал этот маленький план только для выполнения "Цзигу Лин", но этот командир юго-западной границы все равно осмелился восстать. Напуганный и разъярённый Император приказал продолжать расследование.

Из-за значимости этого дела министерство чинов, министерство наказаний, военное министерство, а также храм Дали [6] вплоть до цензората, от больших до малых, были объяты ужасом. Даже Гу Юнь, которому и без того редко выпадала возможность вернуться в столицу, чтобы хоть немного отдохнуть, не имел ни минуты покоя – его постоянно вызывали в суд на допросы.

Адмирал флота и главнокомандующий юго-западной границы Фу Чжичэн вступили в сговор с горными разбойниками, убили сотрудников суда, тайно занимались контрабандой цзылюцзиня и готовились к восстанию. Главари разбойников и повстанцы вместе со своими семьями были приговорены к смертной казни.

Но хладнокровный император Лунань все равно отказывался сдаваться, и ситуация быстро стала необратимой и напоминала редис, который вытащили из земли вместе с грязью и почвой. Это дело затронуло шесть министерств центрального правительства [7]. Те, кто поддерживал личные отношения с Фу Чжичэном, те, кто получал взятки и открывал ему заднюю дверь, даже старый министр, который в прошлом рекомендовал Фу Чжичэна – никто не мог бежать, все были вовлечены в это.

Некоторые были заключены в тюрьму, некоторые были уволены с должностей, а те, кто служил при императорском дворе, были в состоянии тревоги. Столицу поглотили шум ветра и крики журавлей [8].

До конца года небо оставалось затянуто тучами, но к новому году начались сильные снегопады.

В этом году, когда все простились со старым и встретили новое [9], Аньдинхоу вернул черный тигровый жетон, и внедрение "Цзигу Лин" стало непреложным фактом. Военное министерство незамедлительно направило во все фракции специализированных людей в качестве инспекторов армии.

В это же время Император Лунань собрал всю военную мощь и усилил контроль над армией до предела. Даже император У-ди [10] в свое время не смог бы сравниться с ним.

В течение всего года, возможно, единственное, что могло заставить Ли Фэна чувствовать себя непринужденно, – понимание ситуации Гу Юнем.

Как и предсказывал Чан Гэн, желание Императора было исполнено. В свою очередь, он вернул доброе имя Гу Юню, повысил статус Шэнь И на два ранга и издал указ, назначив его главнокомандующим юго-западной границы. И в то же время даровал четвертому принцу Ли Мину титул Янбэй-ван.

Шестнадцатого числа первого месяца, на день рождения Аньдинхоу, старый господин Шэнь прислал две заполненные подарками повозки, перекрывшие вход в поместье Гу Юня.

Старый господин Шэнь уже давно ушел в отставку. В его семье был только один единственный Шэнь И – ребенок, который не стремился к продвижению по службе. Он с детства отличался от других детей. Он достиг великолепных успехов в литературных и боевых искусствах, но в то же время не был одержим ни тем, ни другим. Вместо этого он целый день прятался во дворе, возясь с машинами.

В семье Шэнь, начиная с охраняющих дом железных марионеток, и заканчивая висящей в комнате паровой лампой, не осталось ни одного предмета, который не был бы им разобран.

Хотя старый господин Шэнь глубоко верил в Лао-Цзы, обращая внимание на то, что у всего живого есть своя воля и нужно уметь делать все хорошо, все же у него оставалось мало надежды в отношении своего сына.

Ранним утром Гу Юня вызвали во дворец, и он был вынужден покинуть поместье. Несмотря на то, что он не был в столице целый год, обладая высоким статусом, Гу Юнь тем не менее получил много подарков. В поместье не было хозяйки, о ежегодных подарках по случаю праздника заботился только старый слуга. Услышав, что это были подарки от отца Шэнь И, Чан Гэн особенно внимательно следил за старым слугой, поглядывая на него с любопытством.

Старик Шэнь тоже был чудаком. В юном возрасте он любил играть, продолжал играть в расцвете лет, а теперь, устав от игр на склоне лет, начал искать просветления и бессмертия, и не обращал внимания на обычный мир. Естественно, он предпочитал готовить пилюлю бессмертия и делать вино.

В подарках, которые господин Шэнь послал Гу Юню, антиквариат, шелка и прочие драгоценности... их там попросту не было. Зато вместо этого он подарил забитые доверху две телеги изготовленного им самим вина.

Чан Гэн не знал, смеяться или плакать. Как только он поднял глаза, увидел свежеиспеченного юго-западного командира, мчавшегося на своей лошади в его сторону.

Старый господин Шэнь приготовил этот подарок собственноручно. К тому времени, когда Шэнь И узнал о том, что задумал его отец, и погнался за повозкой, было уже слишком поздно. Шэнь И посмотрел на повозку с вином у входа в поместье, а затем спрятал лицо на шее своей лошади:

– Какой стыд!

Позже вечером, когда Гу Юнь вернулся в поместье, он обратил внимание на слуг, что выгружали вино из повозки. Недалеко в стороне стоял Шэнь И с лицом белее мела.

Никто не знал, что Гу Юню сказал Император. Выражение лица маршала было совершенно безразличным, хотя он всегда становился счастливым, как только возвращался в поместье. Он не смеялся, когда входил в дверь, не шутил с караульными у ворот, похоже на этот раз он должно быть по-настоящему раздражен.

– Что ты здесь делаешь? – спросил Гу Юнь.

Шэнь И кивнул в сторону повозки с вином, от которой у него чуть сердце не разорвалось:

– Мой старик передал тебе взятку в знак благодарности за то, что из-за тебя меня повысили.

Гу Юнь сделал шаг вперед, взял один из кувшинов, сломал на нем печать, и, принюхавшись, сделал глоток, продолжая стоять на месте.

– Если жаждешь чего-то, то это получаешь. То, что это приготовил твой отец, я понял сразу по запаху, – вздохнув, сказал Гу Юнь. – Кстати, раз ты пришел, не уходи. Еще на наступил конец первого месяца, а мы оба уже оказались в разных уголках мира. Один из нас теперь на севере, а другой – на юге. Кто знает, когда наступит год обезьяны и месяц лошади [11], прежде чем мы встретимся вновь. Сегодня составь мне компанию и выпей со мной.

Шэнь И думал о том же и полностью согласился с маршалом.

– Где Чан Гэн? – спросил Гу Юнь.

– На кухне.

Гу Юнь ошалело посмотрел на Шэнь И:

– Что?..

– Он настоял на том, чтобы приготовить для тебя миску лапши лично, – засмеялся Шэнь И. – Дядя Ван долго пытался его остановить, но не смог. Его Высочество цзюньван очень талантлив. Может стабилизировать ситуацию перед лицом врагов, провести иглоукалывание и прижигание, шить сумки в свободное время. Он даже ходит по опаснейшему полю боя или на кухне так, словно над ним ясное небо, а под ногами равнина... Если бы он был девушкой, даже если будь здесь весь Черный Железный Лагерь, он не смог бы заблокировать ворота и удержать людей, просящих его руки.

Гу Юнь нахмурился:

– Благородный муж должен держаться подальше от кухни [12]. Это глупости подобно.

Шэнь И отметил неприветливое выражение лица маршала и спросил:

– В чем дело? Зачем Его Величество вызвал тебя во дворец?

Гу Юнь на мгновение замолчал, после чего ответил, понизив голос:

– Император хочет избавиться от господина Фэнханя.

– Что?.. – Шэнь И был напуган.

Господин Фэнхань, носивший фамилию Чжан и второе имя Фэнхань, восемнадцать лет возглавлял институт Лин Шу. Когда Шэнь И учился там, то работал под руководством господина Фэнханя. Этот человек дожил до шестидесяти лет, посвятив всю свою жизнь институту Лин Шу. Он ни разу не женился; у него не было ни супруги, ни потомков, и он не интересовался однополыми отношениями.

Поговаривали, что слуги, наливающие чай в его доме, выполнены из железа. Из живых существ, помимо него самого, была только одна старая собака, которая вот-вот должна была умереть. Но, конечно, это всего лишь слухи. Даже Шэнь И никогда там не был, не говоря уже о других людях.

Старый господин был необычным человеком и не любил видеть гостей у себя дома. Всю свою жизнь он посвятил броне и машинам, за исключением того времени, когда Гу Юнь восстанавливал Черный Железный Лагерь, смело выступив вперед и заняв четкую позицию.

В другое время, не говоря уже о политических вопросах при императорском дворе, он был слишком ленив, чтобы думать даже о людях. Как кто-то столь равнодушный к миру и общественным нравам смог разгневать Императора?

– Почему? – спросил Шэнь И.

– Вчера старик подал прошение и выступил против закона "Чжан Лин", что привело Его Величество в ярость, – ответил Гу Юнь.

– Не было и дня, когда он не высказывался против этого закона. С того дня, как закон был введен в действие, он никогда не молчал. Я слышал от своего старого знакомого, что старик каждые три дня подавал новый запрос, невзирая на дождь и ветер [13]. Император никогда не обращал на него внимания. Почему он вдруг...

Указ "Чжан Лин" ограничил доступ простого народа к механизмам. Когда он впервые вышел, то вызвал много споров, но позже был похоронен под большими волнами, вызванными новым указом – "Цзигу Лин".

– Характер господина Фэнханя... Ты не видел того, что он написал в своем прошении. Он сказал, что то, что ограничивает "Чжан Лин" – не механизмы, а мудрость народа. Если все так и будет продолжаться, эта страна не будет прежней, позволив нам сидеть здесь и ждать того дня, когда иностранцы, вознесшиеся на облаках и скачущие на туманах [14], придут и постучат в двери на границе Великой Лян. Единственное, чего не хватало, это чтобы он указал прямо на нос Императора и назвал его опасным для страны.

На самом деле Его Величество обычно не обращал на Фэнханя особого внимания. Но из-за случая в южном море сердце Его Величества оказалось завязано узлом и не могло развязаться всего за одну зиму, а эти действия старика были равносильны удару по лицу.

Гу Юнь сделал паузу и покачал головой:

– Сегодня, перед моим отъездом, Его Величество даже остановил меня и спросил: "Мы спрашиваем себя с момента нашего престолонаследия, всегда ли мы были добросовестны и старательны, почему у народа никогда не было ни единого мирного дня?" Что еще я мог сказать ему?

Император Лунань взошел на престол лишь несколько лет назад. Сначала кровный брат с народом дунъин замыслили измену. Затем высокопоставленный чиновник на границе вступил в сговор с разбойниками с целью восстания. Каждое событие, казалось, несло в себе огромную насмешку. Черный рынок цзылюцзиня, на который неоднократно накладывались запреты, но который никто не мог окончательно остановить, стал болезнью в его сердце.

Шэнь И ничего не сказал. Двое бок о бок шли через внутренний двор. Они оба знали, что, хотя своими действиями господин Фэнхань явно искал смерти, то, о чем он говорил, не было необоснованным.

Позднее, когда механизмы, доступные для народа, будут ограничены, сколько новых технологий может быть произведено в год в институте Лин Шу? Более того, институт Лин Шу навсегда поставит производство военной брони на первое место. Останется ли в будущем шанс на развитие технологий для гражданского населения?

– Есть ли какой-нибудь способ спасти его? – спросил Шэнь И.

Гу Юнь посмотрел на край столицы, тонущий в свете заходящего солнца. Его дыхание вырвалось облачком пара:

– Не знаю. Я сделаю все возможное.

Шэнь И кивнул. Через некоторое время он вдруг сказал:

– Маршал, я вырос здесь, в столице, но иногда мне кажется, что я не могу дышать в ее стенах.

Гу Юнь передал ему кувшин вина, не сказав ни слова.

Шэнь И выпил домашнее вино своей семьи, и крепкий алкоголь поспешил обратно, оказавшись слишком тяжелым напитком для Шэнь И. Он протянул руку и похлопал Гу Юня по спине:

– Они все готовятся к празднованию твоего дня рождения, прекрати носить это каменное выражение лица.

Два человека стояли в извилистом коридоре, говоря о жизни, и глоток за глотком выпили целый кувшин вина.

Вино способно развеять горе, может согреть кровь и добавить красоты в виде легкого румянца на щеках. Вино может заставить людей отложить в сторону любые большие испытания и позволить немного расслабиться.

Однако, как только они вошли в комнату, Гу Юнь выпал в осадок.

Большинство сломанных марионеток в поместье забрал Гэ Чэнь. Никто не знал, сколько времени ему понадобилось, чтобы отремонтировать их всех, но сейчас группа больших железных кукол двигалась нормально, быстро перемещаясь туда и обратно.

Еще одна группа марионеток, без доспехов и оружия, держа в каждой руке атласный веер, выстроилась в ряд и танцевала во дворе. Цао Чунхуа был единственным человеком из плоти и крови, одетым в яркую одежду, руководящий танцами.

Шэнь И покачал головой:

– Вот уж действительно – настоящий гений, – похвалил он.

– А?.. – выдохнул Гу Юнь.

Шэнь И положил руку на плечо Гу Юня:

– Гэ Чэнь, это дитя, действительно гений. Всякий раз, когда я вспоминаю, что первые легкие и тяжелые доспехи, с которыми этот гений работал, он получил от меня, я просто... Мне сразу хочется похитить его и взять с собой на Южную границу.

Гу Юнь ничего не ответил.

Эти слова генерала Шэнь показались ему несколько странными.

Чан Гэн действительно приготовил для Гу Юня миску лапши. В прошлый раз он положил яйцо, даже не убрав с него яичную скорлупу. На этот раз Чан Гэн вернулся и вновь пришёл на кухню. Теперь его мастерство действительно не могло сравниться с тем, что было раньше.

Эта лапша была приготовлена невероятно хорошо. Опустошив до дна полную миску, Гу Юнь больше не упоминал перед ним то, что "мужчина должен держаться подальше от кухни".

С тремя чашами вина в желудке, все во дворе, не признавая ни законов, ни велений неба, начали безобразничать.

Шэнь И вздохнул:

– На протяжении стольких лет, от столицы до западных регионов, от северной до Лоулань, мы всегда были вместе, но в будущем тебя уже не будет рядом, и я не могу не грустить по этому поводу.

– Поменьше неси чепухи, лучше выпей еще, – ответил Гу Юнь.

Следом подошел Гэ Чэнь и со всей искренностью в голосе произнес:

– Генерал Шэнь, на юго-западе у меня есть друзья из Цзянху. Если в будущем у вас возникнут какие-либо трудности, вы можете позволить им решить их для вас!

Шэнь И посмотрел на него слезящимися глазами:

– Друзья из Цзянху не так уж необходимы. Вместо этого не мог бы ты подарить мне одну из своих деревянных птиц?

И они, крепко держась за руки и глядя друг на друга полными слез глазами, оплакивая то, что они встретились слишком поздно, отошли в сторону, начав говорить о том, "как продлить жизнь машинам". Гу Юнь просто обязан был оштрафовать каждого из них на три чаши вина.

После выпитого Гэ Чэнь практически сполз под стол, Цао Чунхуа творил безумства, катаясь кубарем с марионетками по двору. Чан Гэн должен был постоянно следить за ними, ни на секунду не выпуская их из виду.

Похоже все они сильно перебрали.

Шэнь И схватил Гу Юня за руку.

– Цзыси... – у него заплетался язык, но он продолжил нудно повторять имя маршала: – Цзыси... ах, твоя семья всегда жила в бурные времена... – он отрыгнул и продолжил, – всегда в бурные времена, ты должен быть... осторожен....

Гу Юнь оперся на кувшины с вином, не утруждая себя лишними движениями или разговорами.

Он только смеялся, и его смех не утихал, пока на глаза не навернулись слезы. Он улыбнулся и подумал: «В семье Гу остался только я».

Шэнь И встал, и, шатаясь, смог проделать от силы два шага, после чего упал на землю, не прекращая бубнить себе под нос:

– Император... Император боится тебя...

Он не уточнял, кого именно боится Император, но Чан Гэн уже насторожился, быстро позвав охрану, чтобы те помогли Шэнь И подняться:

– Поторопитесь и уведите генерала Шэнь.

Гу Юнь прислонился к столу, таинственно улыбнувшись. Если бы не его рассеянный взгляд, он бы походил на вполне трезвого человека.

Охранник помог встать Шэнь И на ноги, но генерал не давал спокойно дать себя увести. Он сопротивлялся, не переставая бубнить:

– Ты... Гу Цзыси, в твоем сердце... ты отпустил... но Император... Император не смог отпустить, он всегда будет бояться тебя, как и почивший Император. Как они могут не бояться тебя, а? Они пытались уничтожить тебя, но вопреки ожиданиям ты смог выжить и даже вернул прежнее могущество Черного Железного Лагеря. Эти люди думали, что, если обстоятельства изменятся, как они смогут отомстить тебе? Каждый мерит людей по себе, чтобы судить о других, Цзыси... каждый человек в этом мире будет мерить людей по себе, чтобы судить о других...

Чан Гэн имел некоторую устойчивость к алкоголю, но к этому моменту Гу Юнь заставил его выпить слишком много, и молодой человек едва мог сохранять ясность мысли. Но стоило ему услышать слова Шэнь И, как он сразу протрезвел.

Что он имел в виду под "уничтожить тебя"?

Чан Гэн не был уверен, что это всего лишь бред пьяного человека, поэтому сделал шаг вперед, желая услышать больше.

Кто знал, что после того, как Шэнь И болезненно взвыв, схватится за столб дома, и его стошнит прямо в грязь, а затем генерал свалится на землю и сразу же погрузится в беспамятство?

Чан Гэн был в полном отчаянии, и у не было другого выбора, кроме как позволить хоть кому-то трезвому в этом дворе по очереди увести этих пьяниц.

В конце концов, только несколько марионеток остались прилежно танцевать, выпуская белый пар из голов.

Радость и смех столицы постепенно смолкли.

Гу Юнь облокотился на крышку стола, и, сквозь пелену во взгляде, пробормотал:

– Отлично, ну и идите отсюда.

– Все еще можешь насмехаться над другими, – Чан Гэн протяжно выдохнул и, понизив голос, принялся уговаривать своего ифу:

– Великий маршал, давай вернемся в комнату. Я помогу тебе, ладно?

Гу Юнь посмотрел на него. Его глаза были слишком темными, а взгляд проникновенно глубоким, и из-за этого взгляда Чан Гэн вновь почувствовал себя опьяненным.

– А-Янь... – вдруг прошептал Гу Юнь.

Чан Гэн нахмурился.

– А-Янь, – беспомощно смеялся Гу Юнь, с намеком на горечь, лишенный желания жить. И сейчас он вел себя не так, как обычно. – Я открою тебе секрет, но не рассказывай другим... твой отец... он действительно сволочь.

Чан Гэн промолчал.

Сплошная путаница!

Гу Юнь засмеялся и низким голосом пробормотал:

– Тот узнает, что спешу я сквозь холод и снег, кто утонет в ликере за мною вослед...

Чан Гэн не собирался принимать участие в соревновании по красноречию с этим пьяным котом. Беспомощно посмотрев на него, он протянул руку и помог Гу Юню встать, в итоге дотащив мужчину до спальни. Неожиданно, пьяный Гу Юнь оказался очень приставучим, совершенно хаотично цепляясь за Чан Гэна, точно Денту Цзы [15]. Чан Гэн был на грани и раздраженно подумывал бросить свою ношу прямо на кровать, но, посмотрев вниз на жесткую кровать маршала Гу с одним лишь тонким матрасом, он просто не мог так бессердечно поступить со своим ифу.

Внезапно Гу Юнь тронул локоть Чан Гэна, и от этого прикосновения рука Чан Гэна потеряла силу, почти позволив Гу Юню упасть. Чан Гэн собирался протянуть руку, чтобы поймать его, но забыл, что и сам он в настоящее время совершенно не устойчив, в итоге Гу Юнь за долю секунды окончательно сбил его с ног.

Приземлившись на жесткую кровать, Гу Юнь резко выдохнул. Он похлопал Чан Гэна по спине и принялся нести чепуху:

– Ой-ой, дорогая, ты раздавишь меня насмерть.

Чан Гэн лежал на нем, чувствуя себя так, будто сгорает в разгар летнего дня, а спрятанное в темноте его сердца семя начало распускаться.

Он уставился на бледный подбородок Гу Юня и вдруг прошептал:

– С кем ты говоришь?..

Гу Юнь молчал.

Чан Гэн чувствовал, что он, возможно, тоже пьян, в противном случае, как он мог проявить столько смелости?

Он повторил настойчивее, сжав подбородок Гу Юня пальцами:

– Ифу, с кем ты говоришь?

Обращение "ифу", похоже, напомнило Гу Юню о чем-то, он ошеломленно произнес:

– Чан Гэн.

Эти два слова раздались у уха Чан Гэна металлическим скрежетом. Что-то в его голове взорвалось, а слова "плыть по течению" превратились в руку, толкнувшую его в спину.

Точно одержимый, он наклонился и поцеловал Гу Юня в губы.

Гу Юнь в первые мгновения замер, а затем медленно начал реагировать. Схватив Чан Гэна за воротник, он неожиданно оттолкнул его от себя.

Чан Гэн промолчал.

Спиной он ударился о жесткую, похожую на камень, кровать Гу Юня, и в одно мгновение протрезвел. Кровь отхлынула от его лица. В полной панике Чан Гэн подумал : "Что я творю?"

Гу Юнь смотрел на него сверху вниз. Чан Гэн хотел открыть рот и коротко позвать: "ифу"... но понял, что не в состоянии вымолвить ни слова.

Вдруг Гу Юнь улыбнулся. Этот пьяница больше не мог никого узнать. Он протянул руку и провел пальцами по чужому лицу, смутно говоря гнусавым голосом:

– Будь послушным.

Чан Гэн ничего не ответил.

В следующий момент Гу Юнь крепко сжал в объятиях сильное тело Чан Гэна, чувственно покрывая его лицо поцелуями от лба до подбородка, нежно скользя языком по приоткрытым губам; все это было похоже на длинную изводящую пытку. Руки Гу Юня тоже не задерживались на месте, безудержно на ощупь пытаясь распахнуть полы одежд Чан Гэна.

Чан Гэн чувствовал, что вот-вот взорвется. Его дрожащие руки лежали на талии Гу Юня, но он не осмеливался применить силу.

Гу Юнь, похоже, почувствовал его дрожь. В постели этот человек действительно обладал манерами сына богатой семьи. Он дотронулся до пояса Чан Гэна, пьяно улыбаясь и нежно говоря:

– Не бойся, следуй за мной, отныне я буду хорошо с тобой обращаться.

Чан Гэн приглушил голос и тихо спросил:

– Кто я?..

Гу Юнь был озадачен, когда услышал его голос, и в оцепенении начал размышлять. Но, к сожалению, голова у него не очень хорошо варила. Он не только не смог прийти к заключению, но и запутался в одежде Чан Гэна, провозившись слишком долго. Чем больше он пытался развязать завязки, тем больше они запутывались. В конце концов мышцы утомились и силы иссякли [16], и, в итоге, маршал лег рядом и заснул.

Чан Гэн сжал зубы в тишине ночи и приложил все усилия, чтобы посчитать свои долгие неровные выдохи. Лишь когда достигнув пятидесяти или шестидесяти раз, он, наконец, собрал достаточно сил, чтобы встать и оттолкнуть Гу Юня.

Чан Гэн быстро вытащил свою одежду из руки Гу Юня, поправил его руки и ноги так, чтобы тело лежало в приличном положении и кое-как натянул на него одеяло. После этого, он, не в состоянии находится тут ни мгновением дольше, поспешно сбежал.

Примечания:

1. 兔子尾巴

tùzi de wěiba – chángbuliǎo

заячий хвост – длинным быть не может, обр. а) не бесконечный, рано или поздно закончится; ср. недолго музыка играла; любое зло рано или поздно будет наказано; сколь веревочке ни виться

2. 心花怒放

xīn huā nù fàng

цветы сердца бурно расцвели (обр. в знач.: приходить в восторг; ликовать, быть в восторге)

3. 千头万绪

qiāntóu wànxù

на тысячу концов десять тысяч нитей (обр. в знач.: крайне запутанный, многосложный)

4. 顺其自然

shùn qí zì rán

развиваться согласно естественному течению событий, своим чередом, естественным путем, само собой, само по себе, будь что будет, плыть по течению

5. Тюркский коренной народ Восточного Туркестана, ныне Синьцзян-Уйгурский автономный район КНР. По вероисповеданию – мусульмане-сунниты. Уйгурский язык относится к тюркской языковой группе. Уйгуры – тюркоязычный народ, подавляющее большинство их живет в регионе под названием Синьцзян на крайнем западе Китая.

6. 大理寺

dàlǐsì

Буддийский храм Дали.

ист. Ревизионная палата, Палата по уголовным делам; апелляционный суд (до конца дин. Цин)

7. 六部

liùbù

ист. шесть министерств (центрального правительства: 吏, 户, 礼, 兵, 刑, 工; до конца дин. Цин)

Администрация, Финансы, Обряды, Война, Наказания, Общественные работы

8. 风声鹤唳

fēng shēng hè lì

ветра шум и крики журавлей (принимать за крики преследующего врага; обр. в знач.: бояться всего и вся; пуганая ворона и куста боится; у страха глаза велики; паника, впасть в панику; подозрительность, паранойя)

9. 辞旧迎新

cí jiù yíng xīn

проститься со старым и встретить новое (поздравление на Новый Год)

проводить старый год и встречать новый год

10. 武帝

wǔdì

У-ди (156-87 до н. э., седьмой император династии Хань)

11. 猴年马月

hóu nián mǎ yuè

в год обезьяны, месяц лошади, обр. неизвестно когда, никогда, когда рак на горе свистнет, после дождичка в четверг, до бесконечности

12. 君子远庖厨

jūnzǐ yuàn páochú

благородный муж держится подальше от [бойни и] кухни (т.е. обладает жэнь 仁, добротой сердца; фраза из Мэн-цзы 孟子) – совершенный человек держит кухню в отдалении

孟子

mèng zǐ

1) Мэн-цзы (китайский философ, представитель конфуцианской традиции)

2) «Мэн-цзы» (трактат, входящий в конфуцианский канон)

13. 风雨无阻

fēng yǔ wú zǔ

невзирая на дождь и ветер, в любую погоду; при любых обстоятельствах

14. 腾云驾雾

téngyúnjiàwù

возноситься на облаках и ехать на туманах (обр. в знач.: возноситься в заоблачные выси; чувствовать себя дурно)

15. 登徒子

dēngtúzi

бран. сластолюбец, потаскун, бабник, дон-жуан (персонаж из оды Сун Юя, поэта эпохи Чжаньго, приживший пятерых детей от уродливой женщины)

16. 筋疲力尽

jīnpí lìjìn

мышцы утомились и силы иссякли (обр. в знач.: совершенно выбиться из сил; быть совершенно изнуренным)