Текст книги "Убить волка (СИ)"

Автор книги: Priest P大

сообщить о нарушении

Текущая страница: 61 (всего у книги 112 страниц)

2. jìnzhūzhě chì, jìnmòzhě hēi

тот, кто близок к киновари, красен, кто близок к туши – черен. У нас это как: с кем поведешься, от того и наберешься.

3. Слово можно перевести как: весенний пейзаж, весенние краски, весенний колорит.

Но у него еще есть значения: радостное выражение лица, приветливая улыбка, румянец.

4. Пусть небеса – высоко, император – далеко – 天高皇帝远 – tiān gāohuángdìyuǎn

обр. каждый может делать что хочет, ничего не опасаясь.

5. 纸钱 – zhǐqián – ритуальные бумажные деньги (сжигаемые на похоронах).

6. 猪狗不如 – zhū gǒu bùrú – хуже собаки и свиньи, обр. хуже некуда, сволочь.

7. 仁义礼智信 – rén yì lǐ zhì xìn -

гуманность, справедливость, благопристойность, мудрость, доброе намерение (пять постоянств праведного человека) Конфуций. Пять постоянств праведного человека. Так называемых, пять добродетелей «благородного мужа», воспитывая, которые человек достигает гармонии с внешним и внутренним миром.

8. 10 чжанов равно 33,3 метра.

9. «Исторические записки» Сыма Цяня (145-86? гг. до н.э.). Оно же: Ши цзи (кит. упр. 史記 / 史记)

10. 六艺 – liùyì – искусства (этикет, музыка, стрельба из лука, управление лошадьми, каллиграфия, математика)

Глава 75 «Любовное послание»

____

Хотя внешне Чан Гэн оставался спокоен, внутри бушевали страсти.

____

Шэнь И получил приказ помешать отступлению врага. Услышав позади грохот от взрыва, он обернулся и быстро побежал к месту трагедии – от волнения его сердце едва не выпрыгнуло из груди.

Генерал Шэнь много лет прослужил на границе и это закалило его: он давно не был возвышенным ученым мужем из института Линшу. Разумеется, неожиданный взрыв глубоко потряс его, но казалось, что прекрасный скакун перепугался куда больше своего хозяина – конь чуть отступил назад, мотнув головой. Сам Шэнь И вскоре пришел в чувство, крепче перехватил поводья и потянул. Присвистнув, он тотчас же отдал приказ:

– Черная кавалерия, держать строй. Черные Орлы, летите и следите за любыми изменениями во вражеском построении, приказываю...

Не успел он докончить речь, как прямо перед ним приземлился отправленный на разведку Черный Орел.

– Срочное донесение! Великий Маршал!

– Погоди, маршал пока занят, – остановил его Шэнь И. – Что стряслось? Можешь сначала доложить мне.

Разведчик Черных Орлов моментально ответил:

– Генерал Шэнь, когда шестнадцать варварских племен вернулись в западные страны, то начали приводить в порядок свои знамена и барабаны [1]. Им удалось достать там целых восемнадцать единиц военной техники, уцелевшей в прошлых сражениях.

– Какова численность их армии? – пробормотал Шэнь И.

– Судя по тому, что я увидел сверху, там по меньшей мере двадцать-тридцать тысяч солдат в броне и кавалеристов, не считая военной техники.

– Генерал Шэнь!

К нему, спотыкаясь, подбежал солдат из личной охраны Гу Юня. Когда Шэнь И повернул голову, на шее у него вздулись вены, а волосы встали дыбом. Он и представить себе не мог, что бы они делали, оборви жизнь Гу Юня несчастный случай. Удалось бы им удержать двадцать семь пограничных застав на Шелковом пути?

Неужели снова пришлось бы отступать?

Солдат тяжело дышал.

– Приказ маршала – казнить правителя королевства Цюцы прямо на передовой, после чего насадить его голову на флагшток и в бою стоять насмерть. В городе не должно остаться ни единого солдата Черного Железного Лагеря – все наши войска бросятся навстречу врагу!

Когда Шэнь И выслушал первую половину приказа, от волнения сердце ушло в пятки и окончание предложения он плохо разобрал. В обычной ситуации он не стал бы переспрашивать, но на этот раз велел встревоженному солдату повторить еще раз, после чего закричал:

– Этим, кхе-кхе, мятежникам скоро придет конец – силы их явно на исходе. Как говорится, сверчок осенью – не проживёт и нескольких дней [2]. Выполняйте приказ и готовьтесь к бою!

В момент взрыва Гу Юня защитила тяжелая броня товарища.

Закрывший его собой солдат Черного Железного Лагеря погиб на месте. От удара Гу Юнь ненадолго потерял сознание и окончательно оглох на одно ухо, изо рта пошла кровь.

Очнувшись, маршал мог думать только о взрыве. Похоже, враг решил воспользоваться полученной возможностью, чтобы нанести ответный удар. Западные страны уже дважды поднимали восстание. Их ненависть к Великой Лян была столь глубока, что не иссякла за пару поколений. Сейчас, когда Черный Железный Лагерь стремительно теснил их назад, вполне возможно, что они наконец начнут бояться своего противника. Быть может, для западных стран это был последний удар.

Вытащив тело своего командира из-под тяжелой брони, Хэ Жунхуэй до смерти перепугался: Гу Юнь был весь в крови – своей и чужой. Вместо него словно осталась лишь пустая оболочка, а сердце сжалось от множества тревог. Он схватил Хэ Жунхуэя за предплечье и отдал ему приказ казнить пленника и дать встречный бой. Кажется, маршала оставили последние силы – срывающимся голосом он выдавил:

– Распоряжаться войском назначаю Шэнь... Цзипина. Он будет временно исполнять мои обязанности, но не дайте слухам разойтись...

Хэ Жунхуэй чуть не плакал.

После взрыва у Гу Юня звенело в ушах, он плохо слышал. И все же сложно было не заметить, что другие едва ли не жалобно плакали по нему, поэтому он пробормотал:

– Никто не должен узнать... о сегодняшнем происшествии, если кто-то из вас хоть... хоть слово посмеет вымолвить, будет наказан по закону военного времени. Отправляйся в госпиталь для раненых и приведи сюда барышню Чэнь... кхе...

Только Гу Юнь закончил говорить, в груди кольнуло – не успели старые раны зажить, как на них наложились новые. Перед глазами потемнело от боли, но он продолжал отдавать указания:

– Погодите! Пусть гонец сначала убедится, что экипаж Янь-вана уехал. Только после этого пригласите сюда барышню Чэнь. Не говорите ей, что случилось, пусть ее визит останется тайной и убедитесь, что...

Дальше маршал продолжить не смог – потерял сознание, и рука его безвольно повисла. Хэ Жунхуэй чуть не умер от страха. Он наклонился, чтобы проверить, а жив ли вообще его командир и почувствовал, что каким-то чудом Гу Юнь дышал, пусть и еле заметно. Только тогда Хэ Жунхуэй вздохнул с облегчением. Он наклонился и приподнял, обнимая, бесчувственное тело Аньдинхоу.

Шэнь И посмотрел в красные глаза Хэ Жунхуэя, после чего присвистнул и в ярости закричал:

– Обезглавить правителя Цюцы! За мной, братья, истребим мятежников!

Объединенные армии западных стран понимали, что не могут тягаться с Черным Железным Лагерем. Во время недавнего поспешного отступления им пришел в голову коварный план замаскировать своего смертника под вражеского пленника и послать его убить Аньдинхоу. Когда раздался грохот взрыва, им показалось, что покушение увенчалось успехом, и они решили одним ударом вернуть себе контроль над Шёлковым путем. Кто же знал, что они даже не успеют добраться до границ Шёлкового пути, как на них подобно рою пчел набросится сразу весь Черный Железный Лагерь.

Взрыв настолько разгневал богов войны в черной броне, что в ответ они учинили небывалую резню. Верховный главнокомандующий Цюцы надеялся отметить возвращение своего правителя победой над Черным Железным Лагерем. Когда он поднял взгляд, то вдруг заметил надетую на флагшток голову своего государя – она вместе со знаменем покачивалась на ветру, словно безобразная декоративная кисточка. С громким криком «а!» главнокомандующий выпустил поводья и свалился с лошади.

Лицо генерала, который повел в наступление Черный Железный Лагерь, скрывала железная маска. Все солдаты носили черную броню и в ней становились практически неотличимы друг от друга. Будто опасаясь, что враги не заметят его чудовищное знамя, этот генерал быстро взмахнул рукой. Его гэфэнжэнь распустился точно цветок, со свистом перерубил флагшток и отрубленная голова правителя Цюцы упала на землю. Главнокомандующий несчастного королевства подбежал, схватил ее и стеклянными глазами уставился на лысую голову своего государя. В итоге он не смог сдержать слез и разрыдался прямо на передовой.

Его плач прозвучал подобно сигнальному рогу. Тяжелая броня тут же строем выдвинулась вперед. Вёл их командующий Черным Железным Лагерем, даже в легкой броне и верхом сохранявший идеальную выправку. Он вскинул свой гэфэнжэнь и рассек им воздух. Враги отчаянно кричали «Убейте их!», но когда двадцать тысяч молчаливых черных ворон бросились в атаку, гул их тяжелых шагов заглушил чужие предсмертные крики.

И командиры, и простые солдаты западных стран пришли в ужас. Кто в Черном Железном Лагере, кроме Гу Юня, посмел бы самовольно расправиться с правителем Цюцы?

Но разве Гу Юнь не погиб во взрыве?

В итоге покушение на Аньдинхоу не только провалилось, но и разгневало Черный Железный Лагерь.

Той ночью песок стал алым от крови. Тяжелая черная броня схлестнулась с наземной военной техникой западных стран, вынудив неприятеля отступить от границы Шелкового пути на двадцать ли [3]. Войска западных стран не смогли оказать сопротивление и вновь были разгромлены. Черный Железный Лагерь в остервенении гнал врага, жестоко расправившись с десятью тысячами их солдат и перебив всю знать королевства Цюцы.

Чэнь Цинсюй только недавно проводила делегацию Янь-вана, отправившегося с радостной вестью в столицу.

Не успела она утереть слезы счастья от одержанной армией победы, как в северо-западный госпиталь для раненых прилетели два Черных Орла.

– Барышня Чэнь, маршал просит вас приехать.

...Когда Гу Юнь снова очнулся, кто-то насильно пытался заставить его открыть рот, чтобы дать лекарство.

Гу Юнь с трудом различал доносившиеся до них звуки, но похоже вокруг творился настоящий хаос.

Он попытался сделать вдох и почувствовал мучительную боль в сердце и легких. Аж слезы выступили – до того было больно. На грани между сном и явью он подумал: «Неужели смерть моя пришла?»

Гу Юнь крепче сжал зубы.

«Так не пойдет! – возразил он сам себе. – Пока Цзялай Инхо еще жив, а Цзяннань осаждена врагом, я не могу упокоиться в мире».

Подобно снадобью из куриной крови [4], эта мысль взбодрила его сердце и душу – Гу Юнь окончательно проснулся.

Шэнь И успел покрыться холодным потом – ему никак не удавалось открыть своему другу рот, чтобы дать лекарство. Внезапно челюсть Гу Юня разжалась, и тот даже проглотил микстуру.

– Цзыси! – обрадованно закричал Шэнь И. – Цзыси, открой глаза и посмотри на меня.

– Все хорошо, – поспешила заверить его Чэнь Цинсюй. – Пока он в сознании, то может выпить лекарство. Генерал Шэнь, не трясите его, вы его так задушите. Позвольте лучше мне!

После того, как Гу Юнь избежал смерти от рук посланного западными странами смертника, кто мог подумать, что этот проклятый Шэнь с миской лекарства поставит жизнь маршала под угрозу. Призвав все оставшиеся силы, Гу Юнь попытался оттолкнуть его в сторону. Стоило ему сделать это, как все в маршальском шатре пришло в движение. Группа здоровых грубых вояк тут же бросилась к ним на помощь.

Терпение Чэнь Цинсюй иссякло:

– Достаточно! Все немедленно выметайтесь отсюда!

Гу Юнь почувствовал знакомый женский запах. Он верил, что Чэнь Цинсюй непременно придет. На ходу уворачиваясь от поднесенной ко рту миски с лекарством, он с огромным трудом попытался разлепить глаза.

Чэнь Цинсюй прекрасно понимала причину его тревог, поэтому быстро вывела на ладони: «Янь-ван вернулся в столицу. Он ничего не знает».

Бледные губы Гу Юня изогнулись в подобии улыбки, этот талантливый полководец нехотя принял лекарство и снова отключился.

Внутренние органы Гу Юня серьезно пострадали, что наложилось на старые раны. Несколько раз за ночь его бросало в жар. Лишь мысли о том, что, не закончив дела, после смерти он не сможет упокоиться в мире, служили ему надёжной опорой. Всех изумило, что на следующей же день маршал смог встать на ноги. Хлестая лекарства, как воду, он призвал всех своих генералов и выслушал их донесения.

Когда совещание закончилось, Чэнь Цинсюй подала ему еще одну миску лекарства. Гу Юнь выпил залпом. Возможно, это были последствия сильного сотрясения или взрыв еще сильнее повредил его слух, но в ушах, которые и так ничего не слышали без лекарства, не переставало звенеть.

Поставив на стол пустую миску, Гу Юнь первым делом спросил:

– А когда уехал Янь-ван?

Чэнь Цинсюй берегла слова, как золото [5]:

– Рано утром на первый день третьего месяца.

Гу Юнь вздохнул с облегчением – тогда он еще контролировал ситуацию на фронте. Поскольку Чан Гэн уже уехал, вести о покушении на маршала никоим образом не достигнут столицы.

Когда все личные и военные вопросы были решены, Гу Юнь решил, что зря переживал. Он засмеялся и, глядя на Чэнь Цинсюй, сказал:

– Да уж. Я так торопился одержать победу, что не продумал все тщательно и в результате выставил себя на посмешище.

Чэнь Цинсюй не стала смеяться над ним, а взяла стул и присела. Видно, разговор им предстоял долгий.

– Аньдинхоу, я хочу серьезно с вами поговорить.

Гу Юнь остолбенел.

Лекари бывают разные. Одни вспыльчивы настолько, что стоит пациенту чуть отклониться от указаний врача, как их тут же осыпают бранью. Другие подобны овцеводам – лечат любого, кто к ним обратится; а если кто-то противится, то они не станут его принуждать, позволив человеку самому решать, хочет он жить или умереть.

Чэнь Цинсюй, несомненно, принадлежала ко второму типу. Она и слова не сказала Гу Юню, когда он в железном корсете отправился на фронт, и не ругала за то, что он постоянно увеличивал дозу лекарств. Вот только никогда прежде она не смотрела на него с такой печалью во взгляде.

– Барышня Чэнь, прошу вас, – пробормотал Гу Юнь

– Все в организме человека взаимосвязано, глаза и уши не исключение. Последствия яда, которым Аньдинхоу отравили в детстве, ощущаются по сей день. Отличие в том, что во время последней военной компании Аньдинхоу постоянно получал новые травмы. Пострадали даже легкие, а сердце, печень, селезенка и почки не смогли толком восстановиться. Так что, по моему мнению, поскольку ситуация в западных странах стабилизировалась, маршалу следует под предлогом сопровождения пленных вернуться на пару дней в столицу и передохнуть, иначе...

– Иначе однажды ни одно чудодейственное лекарство мне не поможет, не так ли? – спросил ее Гу Юнь.

Чэнь Цинсюй совершенно не изменилась в лице, а лишь кивнула и сказала:

– Аньдинхоу лучше меня знает возможности своего тела.

Гу Юнь протянул «м-м-м» вместо ответа. Долгое время он хранил молчание.

Двадцатилетним и тридцатилетним еще неведомо, что такое старость и болезнь – понимание приходит лишь со временем. Естественно, иногда бывает, что они плохо себя чувствуют, но всерьез об этом не задумываются. Пожелания вроде «будь здоров» и «побереги себя» от других людей влетают у них в одно ухо и вылетают из другого. С этим бренным телом столько всего связано: слава и богатство, верность и справедливость, семья и долг... любовь и ненависть.

Гу Юнь не был исключением из правила.

До этого момента.

Ему всегда казалось, что его судьба – умереть ради своего народа где-нибудь на границе. Жизнь напоминала фейерверк – когда запал закончится, никто не сможет его упрекнуть в том, что он опозорил фамилию своих предков, верно служивших трону.

Но когда в жизнь Гу Юня буквально из ниоткуда ворвался Чан Гэн, подобно оплеухе это отрезвило его и вынудило поменять планы. Это же пробудило и несбыточные надежды: теперь ему хотелось от жизни гораздо большего. Скажем, дождаться, когда дела в стране наладятся, а оставшиеся мирные годы вдали от сражений провести с Чан Гэном, пока его самого не добьет болезнь.

Если жизнь Гу Юня оборвется слишком рано, то Чан Гэну придется в одиночку нести бремя проклятия этой коварной северной варварской женщины. Что он тогда будет делать? Если однажды Кость Нечистоты затмит его разум, кто тогда... присмотрит за ним? Кто о нем позаботится?

Чэнь Цинсюй не обладала даром красноречия и переживала, что своими косноязычными аргументами не убедит Гу Юня. Впрочем, тот не дал ей времени на раздумья:

– Я понял. Благодарю за совет. В будущем барышне Чэнь предстоит еще немало работы. Ситуация на фронте сейчас такова, что я не могу позволить себе полноценный отдых, но, если мое присутствие не будет требоваться во дворце и на поле боя не произойдет ничего неожиданного, я постараюсь сократить использование лекарства. Хорошо?

Чэнь Цинсюй поразило то, как резко Гу Юнь изменил свое отношение к ситуации.

В подчинении у него находилось три поколения Черного Железного Лагеря – его безусловный авторитет в армии был непоколебим. Одного его слова было достаточно, чтобы предотвратить распространение слухов. Так что до столицы дошли только вести о великой победе на западной границе.

Господин Фэнхань громко плакал от радости, услышав последние новости. Придворные ликовали. Несмотря на то, что Гу Юнь позднее в письме попросил снисхождения за то, что своевольно срубил голову правителю Цюцы, это казалось сущей безделицей. Все прекрасно знали, что на поле боя Гу Юнь довольно жесток. Даже Ли Фэн был ничуть не удивлен этой новостью.

Лишь Чан Гэн нахмурился, прочитав пришедшее в Военный совет донесение. Интуиция подсказывала ему, что дело явно не чисто.

К несчастью, не успел он как следует это обдумать, и Черный Орел, срочный гонец, вручил ему другое письмо:

– Ваше Высочество, Аньдинхоу просил передать это вам лично в руки.

Последний раз Гу Юнь писал ему лично два года назад, когда только отправился на Шёлковый путь. Всего письма было два, и одно из них – написано почерком Шэнь И.

Чан Гэн прекрасно владел собой, поэтому спокойно взял письмо и вежливо поблагодарил доставившего его гонца. Черный Орел был человеком простым и неискушенным и едва не прослезился, тронутый таким почтительным обращением. Он отвесил Янь-вану глубокий поклон, жалея, что не может поклониться еще ниже, и поклялся верно служить родине прежде, чем его отослали прочь.

Избавившись от гонца, Чан Гэн отпустил сопровождавших его слуг и новоиспечённого старшего евнуха. Ему не терпелось поскорее в одиночестве прочесть письмо. Чан Гэн чрезвычайно ловко и бережно вскрыл конверт – тот даже не порвался и его можно было спокойно использовать еще раз.

Оттуда выпали высушенные цветы абрикоса.

Гу Юнь в своем письме настолько скрупулезно описывал каждую мелочь, будто в него Шэнь И вселился. Маршал резко и красочно повествовал о трусости союзных войск западных стран, сцена с обделавшимися от страха врагами живо вставала перед глазами. Задержись кто из чиновников допоздна в покоях Военного совета, он бы пришел в ужас, услыхав, как сидевший за заваленным бумагами рабочим столом Янь-ван заливисто хохочет над военным донесением.

Письмо заканчивалось такими строчками:

«На пограничной заставе растет несколько абрикосовых деревьев, опаленных пламенем войны. Сердцевина их выгорела, и все жившие там муравьи и насекомые погибли. Я полагал, что деревья эти давно мертвы. Но однажды, возвращаясь из ночного патруля, я заметил, что с виду мертвые деревья вдруг ожили – на обгоревших ветках за ночь набухли почки. Как очаровательно и печально. В армии мало кто способен оценить подобную красоту. Любоваться цветами здесь все равно что играть на цитре перед быком [6], поэтому раз уж я сделал первый шаг и сорвал ветку абрикоса, чтобы тебя подразнить...»

Чан Гэн с трудом смог разобрать следующее предложение, хотя написано оно было почерком, который передавался в семье Аньдинхоу из поколения в поколение.

«Я мечтаю о том, что ранней весной вернусь в свое поместье и смогу сорвать еще пару веток».

Возможно, Гу Юнь решил, что строить планы на будущее – дурная примета, поэтому перечеркнул свои слова, оставив поверх них размашистую подпись. Непонятно было, намеренно это было сделано или нет. На бумаге остался четкий отпечаток абрикосовой ветки, точно шрам пересекающей иероглиф «Гу». Бумага, на которой было написано письмо, источала тонкий аромат невидимых цветов, а само письмо выглядело невероятно красиво.

Хотя внешне Чан Гэн оставался спокоен, внутри бушевали страсти.

Какими бы недалекими, глупыми или беспечными не могли иногда казаться богатенькие сынки из знатных семей, все они обладали прекрасным слогом и умели искусно играть словами, чтобы добиться желаемого в любви.

Ему невольно вспомнилось, как тонко Гу Юнь, напившись на свой день рождения в поместье, балансировал между ухаживанием и приставанием. Вместо того, чтобы начать ревновать [7] ко всем его гипотетическим возлюбленным, Чан Гэн подумал, что это мило.

Сделав глоток уже остывшего чая, он три или четыре раза от начала до конца неторопливо перечитал письмо. Текст его хотелось высечь в памяти – чтобы даже с закрытыми глазами можно было точь-в-точь воспроизвести каждый иероглиф. Наконец Чан Гэн отложил письмо в сторону и вместе с засушенными цветами убрал в кошель.

Затем он вывел иероглифы «знатная семья» [8] на листе бумаги и закрыл глаза.

Будучи "Янь-ваном", он представлял императорскую семью. Во время национального бедствия интересы знатных семей и правящей династии совпадали. Пока Чан Гэн не выкинул ничего совсем уж возмутительного, никто в здравом уме не посмеет его осадить. Многие знатные семьи с достаточным количеством свободных средств активно покупали ассигнации Фэнхо. Пока их пожертвований более или менее хватало...

Но что делать дальше?

Из-за боевых действий на границе скоро военные расходы безмерно возрастут, и бесконечный поток беженцев переправится через реку Янцзы. Жители Великой Лян встревожены и остались без работы. Запас серебра, собранный за время продажи ассигнаций, быстро иссякнет. Императорский двор не сможет долго существовать за счёт этих постоянных долгов.

Никуда было не деться от реформы землепользования, налогообложения, торговли и системы государственного управления. За что не возьмись – чтобы что-то новое построить, требовалось разрушить старое до основания.

Стоит Чан Гэну начать претворять свою идею в жизнь, как знатные семьи обратятся в его злейшего врага.

Теплая улыбка Чан Гэна угасла, его лицо помрачнело, когда он взял колонковую кисть и перечеркнул иероглифы «знатная семья».

В свете лампы молодой принц оставался холоден, пусть и невероятно хорош собой.

Господин Фэнхань, Гэ Пансяо или барышня Чэнь... даже Гу Юнь полагали, что строитель, державший опорную балку, может легко ее отпустить и удалиться, взмахнув рукавом [9], как только здание будет закончено.

Но разве такое возможно?

Власть и сила – в столь опасные времена именно они всегда заставляли ступать на дорогу между жизнью и смертью, свернуть с которой уже не выйдет.

Примечания:

重整旗鼓 – chóngzhěngqígǔ – приводить в порядок знамёна и барабаны (обр. в знач.: перестраиваться: учесть ошибки и поражения и перегруппировать силы)

秋后的蚂蚱 – qiūhòu de màzha – сверчок осенью – не проживёт и нескольких дней (обр. конец близок, дни сочтены)

1 ли – 0,5 километров. 20 ли – 10 км

Снадобье из куриной крови в Древнем Китае – это что-то бодрящее и животворящее. Очень мало источников, в которых есть информация о реальном использовании куриной крови в Древнем Китае, но говорят, что раньше ее вкалывали человеку в кровь, чтобы придать ему бодрости и сил. Вероятнее всего, что эта фраза может быть и обычной метафорой.

惜字如金 – xīzì rújīn – беречь слова, как золото (обр. неразговорчивый, молчаливый, немногословный; цедить сквозь зубы)

对牛弹琴 – duì niú tánqín – играть на цитре перед быком (обр. в знач.: метать бисер перед свиньями)

В китайском ревновать эт -: 吃醋 – chīcù – пить уксус (обр. в знач.: ревновать, быть ревнивым)

Это слово "Шицзя" (世家). Мы оставили более понятный и адаптированный перевод, но хотели бы поделиться и основными значениями этого слова:

1) дома (поколения) крупных феодалов (или чиновников); известный род; владетельный (родовитый) дом

2) жизнеописания владетельных (знатных) родов (крупных феодалов и князей; напр., в «Ши цзи»)

3) родовитая знать

拂衣而去 – fú yī ér qù – удалиться, взмахнув рукавом (обр. в знач.: уйти, хлопнув дверью; удалиться в раздражении; повернуться и уйти)