Текст книги "Убить волка (СИ)"

Автор книги: Priest P大

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 112 страниц)

Глава 59 «Перед битвой »

____

...отдам жизнь за родину.

____

Когда Гу Юнь покинул тронный зал, глаза его немного слезились. Он остановился, чтобы перевести дыхание. Впервые в жизни легкая броня, весившая несколько десятков цзинь [1], показалась ему непомерно тяжелой.

Известно, что в критической ситуации силы человека возрастают многократно. Гу Юню и в лучшие времена, когда он прибегал к иглоукалыванию и лежал в мягкой постели, непросто было справиться с нестерпимой головной болью. Могли уйти целые сутки прежде, чем к нему возвращались зрение и слух, а боль проходила.

Выйдя из дворца, Гу Юнь заметил, что парадные одежды прилипли к телу. Казалось будто дуновения ветра окропили его утренней росой. Он шагнул вперед с тяжестью в голове и слабостью в ногах, и почувствовал, как по телу пробежала дрожь.

Еще недавно в небе светило солнце, но вскоре оно скрылось за темными тучами и утренний свет померк.

Чан Гэн ждал у ворот, стоя спиной к украшенному золотом сказочному дворцу. Его парадные одеяния Яньбэй-вана красиво развевались на ветру, а взгляд был направлен на башню Ци Юань. Оставалось загадкой, что же занимает его мысли.

Заслышав позади шаги, Чан Гэн обернулся и, заметив выражение лица Гу Юня, нахмурился и сказал:

– Экипаж уже ждет снаружи. Тебе стоит немного отдохнуть.

Гу Юнь настолько устал, что лишь промычал в ответ.

Тогда Чан Гэн спросил:

– О чем вы говорили?

Гу Юнь глухо ответил:

– Да ерунда... Пустая болтовня.

Чан Гэн видел, что у Гу Юня нет сил на разговоры, поэтому не стал больше его донимать. Наконец они отправились в поместье.

Едва рассвело, многочисленные приказы, обязательные к исполнению, были разосланы во все шесть министерств. Люди прекрасно понимали, что, скорее всего, другой такой передышки и возможности подготовить войска не представится.

Гу Юнь добрался до своих покоев; на подкашивающихся ногах неверной походкой доковылял до своей постели и сразу же на нее упал.

Броню он снять не успел, поэтому приземление вышло шумным. Потолок перед глазами продолжал вращаться, половина тела онемела. Гу Юню казалось, что он никогда не поднимется.

Чан Гэн протянул руку, чтобы нащупать его пульс, и заметил, что обычно холодные руки Гу Юня стали настолько обжигающе горячими, будто тот грел их над жаровней.

– Ифу, как давно тебя лихорадит? Неужели ты не заметил?

Гу Юнь слабо простонал в ответ. Усталость пробирала до костей, веки казались слишком тяжелыми. С явным трудом он спросил:

– Как там мой братец-мышонок? Жив и здоров?

Чан Гэн не понял его и переспросил:

– ... Кто?

Хо Дань поспешил к кровати маршала и достал счастливо пищащего серого мышонка, который сидел у него за пазухой.

– Маршал, зверек в полном порядке.

– Тогда и я буду жить, – невнятно пробормотал Гу Юнь. Опираясь на локоть слуги, он сел и позволил снять с себя броню. Устроившись поудобнее, Гу Юнь небрежно смахнул мокрые от пота пряди со лба и сказал: – Неважно простуда это или лихорадка. Приму лекарство, хорошенько пропотею, и все пройдет.

Хо Дань не знал всех обстоятельств этой истории, так что ему оставалось только гадать, с чего вдруг жизнь Аньдинхоу стала зависеть от благополучия серого мышонка [2]. Зато Чан Гэн все понял и глаза его ярко сверкнули. Он прижал Гу Юня к постели, не давая пошевелиться, и сказал:

– Позволь мне обо всем позаботиться.

Чан Гэн жестом отослал Хо Даня и сам начал раздевать Гу Юня. Одежда промокла насквозь – пот буквально бежал с нее ручьем. Тело растеклось по постели. Когда Гу Юнь попытался открыть глаза, то почувствовал головокружение. У него не было другого выхода, кроме как снова закрыть глаза и откинуться на подушках, позволяя Чан Гэну творить все, что ему вздумается. Из-за того, что дыхание Гу Юня было немного учащенным, он казался совершенно беззащитным.

Чан Гэн добрался до нижних одежд [3] и почувствовал, как задрожали руки.

Тонкие нижние одежды Гу Юня промокли от пота и напоминали чесночную шелуху, поэтому совершенно ничего не скрывали. Вместо того чтобы прикрывать грудь и талию, они наоборот соблазнительно их оголяли. Отчего-то это подействовало на Чан Гэна губительнее, чем когда Гу Юнь полностью разделся перед ним и прыгнул в горячий источник.

Сердце стучало как бешеное, и Чан Гэн не смел продолжить его раздевать. Поэтому он взял покрывало, закутал в него Гу Юня, а затем принес чистую одежду и положил рядом на кровати. Жалобным голосом он прошептал:

– Ифу, не мог бы ты сам переодеться?

Повзрослев, Гу Юнь уже не так часто болел, как в детстве, но зато каждый раз болезнь протекала крайне тяжело. В ушах звенело, дым шел из всех семи отверстий [4]. Он беспомощно махнул рукой в сторону Чан Гэна и пожаловался:

– Уже пора? Может, ты...

Чан Гэн отошел в сторону и отвел взгляд. Его смущение вынудило Гу Юня самому почувствовать себя неловко. Повисло недолгое молчание, после чего Чан Гэн пробормотал:

– Пойду приготовлю тебе лекарство...

После того, как он развернулся и ушел, оба вздохнули с облегчением.

Пока Гу Юнь лежал в постели, из-за сильного жара все его мысли перепутались, отчего голова походила на котел с кипящей кашей. Все проблемы навалились разом. Для начала он пытался понять: «Что же мне делать с этим мальчишкой Чан Гэном?»

И в то же время его снедало беспокойство: «Черный Железный Лагерь отступил к крепости Цзяюй. Некому подобрать тела моих павших братьев и хотя бы обернуть их в кусок лошадиной кожи [5]»

Чем больше Гу Юнь об этом думал, тем шире становилась сосущая дыра в его груди, и он чувствовал, как там завывает жуткий ветер и хлещет сильный дождь. Причиненная словами Цзян Чуна боль вернулась и настолько усугубилась, что ему стало невыносимо жить на свете.

За одну ночь они потеряли половину пятидесятитысячной армии солдат в железной броне.

Разум Гу Юня наконец сдался и перед глазами поплыло. Правда, он не уснул, а скорее балансировал между сном и явью. Все, что с ним в жизни приключилось – как в далеком прошлом, так и совсем недавно – перемешалось в голове. Воспоминания мелькнули тенью по воде.

Ему вдруг вспомнилось детство – те ранние годы, когда он еще не потерял зрение и слух и скакал везде подобно неугомонной блохе. Никакие наказания не могли унять его нрав, и старый Аньдинхоу всегда раздраженно смотрел на него при встрече.

Впрочем, как-то раз старый Аньдинхоу терпеливо вывел его далеко за пределы лагеря, чтобы посмотреть на закат.

Его отец был рослым и крупным властным мужчиной, и даже к маленькому ребенку относился как к равному. Он отказался нести мальчика на руках и с явной неохотой взял его за ладошку. Со стороны старого Аньдинхоу это уже считалось редким выражением родительской любви. Для этого взрослому приходилось наклоняться, а ребенку – тянуть вверх руку, отчего обоим идти было неудобно. Гу Юнь не жаловался. Впервые ему довелось увидеть кроваво-красный закат в пустыне вокруг пограничного города. Время от времени в небе пролетали Черные Орлы, подобно солнцу оставляя в небе белые следы. Куда ни глянь, везде раскинулись бескрайние золотые пески, густые леса и пустыня. На маленького Гу Юня открывшийся пейзаж произвел неизгладимое впечатление.

Они вместе наблюдали за тем, как красное солнце исчезает за горизонтом. Гу Юнь услышал, как старый Аньдинхоу с чувством обратился к стоявшему рядом помощнику:

– Для генерала считается большой удачей отдать жизнь за родину среди рек и гор [6].

Тогда Гу Юнь не понял его слов, но с тех пор минуло двадцать лет.

«Маршал, – подумал он про себя: – Быть может, я... и правда обречен отдать жизнь за родину».

...Словно упавший в ущелье жеребенок, словно камень в огне, словно старик во сне.

И вдруг кто-то толкнул дверь, приобнял Гу Юня, помог ему сесть и напоил водой. Вошедший действовал так бережно и ласково, словно всю жизнь провел, ухаживая за другими людьми – ни капли не пролилось.

Человек понизил голос и прошептал на ухо Гу Юню:

– Цзыси, выпей лекарство и поспи еще немного.

Гу Юнь не стал открывать глаза и лишь рассеянно ответил:

– Половину большого часа?... Разбуди меня через половину большого часа. Если я не проснусь, можешь вылить мне на голову миску холодной воды.

Со вздохом Чан Гэн молча напоил его лекарством, а потом остался сидеть рядом.

Гу Юню сильно нездоровилось, он постоянно ворочался и метался по постели, скидывая одеяло. Несколько раз Чан Гэн пытался его укрыть, пока ему не надоело, и он просто-напросто как следует не закутал его в покрывало и крепко обнял.

Так странно. Наверное, дело было в том, что с самого детства Гу Юнь ни с кем не был особо близок, поэтому, почувствовав теплые объятия, сразу затих. Обнимавший его человек осторожно переместился так, чтобы сидеть было удобнее. Аромат прописанного барышней Чэнь успокоительного наполнял дыхание Гу Юня. Одной рукой человек коснулся его подбородка; огладил пальцами затылок, шею, плечо, лоб. Прикосновения повторялись – легкие и в то же время осторожные.

Гу Юню ни разу в жизни не доводилось спать на столь удобном «ложе». Не успел он и глазом моргнуть, как неважно стало, ночь за окном или день.

Мирные мгновения утекают стремительным потоком. Половина большого часа пролетела незаметно.

Чан Гэн взглянул на часы и понял, как сильно ему не хочется исполнять просьбу Гу Юня. Ведь ему не хватало духа ни выпустить его из объятий, ни разбудить, но другого выбора у них не оставалось.

Неотвратимо надвигалась военная катастрофа. Когда маршал в следующий раз сможет забыться мирным сном?

Чан Гэн призвал всю силу воли для того, чтобы разбудить Гу Юня вовремя, и легонько нажал на акупунктурную точку, после чего ушел на кухню.

Сердце постоянно сжимала тревога, но, когда Гу Юнь хорошенько пропотел и выпил лекарство, недуг временно отступил. Он проспал половину большого часа и жар почти спал. Он еще немного полежал в постели, прежде чем натянуть одежду, и заметил, как тело его постепенно оживает.

Самочувствие стало гораздо лучше, даже нервы немного успокоились.

Гу Юнь подумал: «Ведь, по сути, они всего лишь шайка иностранцев? Если бы они обладали выдающимися способностями, то зачем им использовать хитрые уловки?»

К худу или добру, пока он еще жив и носит фамилию Гу, никому не удастся полностью уничтожить Черный Железный Лагерь.

Гу Юнь тяжело вдохнул и только тогда понял, что смертельно проголодался. Он потрогал свой живот и с тоской подумал: «Без раздумий женюсь на той, что принесет мне пару горячих печеных лепешек».

И стоило ему произнести это про себя, как Чан Гэн принес ему миску бульона с горячей лапшой. От тарелки поднимался горячий пар, а потрясающий аромат совершенно бесцеремонно ударил в нос. У Гу Юня от голода аж желудок свело.

Он разочарованно поспешил отказаться от своих слов: «Кроме него. Он не считается...»

Стоило ему подумать об этом, как за окном внезапно ударил гром.

Гу Юнь решил никак не комментировать это событие.

Чан Гэн прикоснулся к его лбу, проверяя температуру:

– Жар спал, ифу следует немного поесть.

Гу Юнь уже молча взял палочки для еды, но, стоило ему услышать обращение «ифу», как его сердце сжалось. На душе стало как-то странно. Правда, то смутное ощущение промелькнуло и исчезло без следа.

Гу Юнь спросил:

– Это ты приготовил?

– Так как времени было мало, успел приготовить только миску лапши. – Как-то так... – проговорил с невозмутимым видом Чан Гэн.

Гу Юнь чувствовал себя не в своей тарелке: он не понимал, чего добивается благородный «Яньбэй-ван» столь благочестивым [7] поведением.

Чан Гэн определенно догадывался о терзающих его думах, потому что спокойно предложил:

– Если страну уже не спасти, откажись от службы Ли Фэну. Я открою лапшичную на северо-западе, на жизнь нам хватит.

Гу Юнь, набивший рот лапшой, подавился и сильно закашлялся.

Чан Гэн засмеялся и признался:

– Да шучу я.

Гу Юнь взял чашку холодного травяного чая и разом ее осушил:

– Какой хороший мальчик. Уже начал меня поддразнивать. То ли еще будет!

С серьезным выражением лица Чан Гэн ответил ему:

– Когда ты внезапно решил увезти меня из Яньхуэй в столицу, то я хотел сбежать. Думал охотиться на зверей глубоко в горах или найти в приграничье скромное жилище и открыть там лавку, чтобы не умереть с голоду. Но когда я понял, что не так-то просто сбежать из-под твоего надзора, то успокоился.

Гу Юнь покопался палочками в миске и отодвинул в сторону зелень, чтобы добраться до мяса и съесть его. Не успел он тщательно прожевать пищу, как Чан Гэн облокотился на спинку стула и, облегченно вздохнув, признался ему:

– Ифу, ты не знал об этом, но пока я не убедился, что ты цел и невредим, то не мог сомкнуть глаз, пока наконец не...

Гу Юнь холодно произнес:

– Сто восемь тысяч ли [8] отделяют меня от твоего «цел и невредим», но расскажи мне все, что знаешь.

Чан Гэн понял, что речь о тех поступках, в которые он не посвятил Ли Фэна.

Гу Юнь предположил:

– Именно ты отозвал Черный Железный Лагерь. Иначе Хэ Жунхуэй дрался бы до последнего солдата.

– Я подделал твой почерк, – признался Чан Гэн. – Приказал Черному Железному Лагерю отступать к крепости Цзяюй, а генералу Цай Биню – отправиться на север с подкреплением. Прошло довольно много времени, генерал Хэ уже должен был получить поставку цзылюцзиня. Ли Фэну не обязательно было об этом знать, раз он все равно собирался упразднить указ «Цзигу Лин».

Гу Юнь моргнул:

– Ты подделал мой...

– Это всего лишь закулисные интриги. – Чан Гэн покачал головой. – Я отправил письмо учителю в Цзяннань, но было слишком поздно. Кроме того, я подозревал, что тогда, двадцать лет назад, во дворце остались северные варварские шпионы. Я уже попросил кое-кого заняться расследованием. Нет и вестей от генерала Шэня, но боюсь, хороших новостей от него ждать не стоит.

– Отсутствие новостей – самая лучшая новость, – подумав, ответил Гу Юнь. – А эта старая дева чересчур удачлива, ничего ему не сделается.

Тогда Чан Гэн спросил:

– Ифу, враги яростно наступают на северо-западе, но похоже, какое-то время войска там продержатся. Как думаешь, сумеем ли мы защитить столицу после катастрофы в Восточном море?

Гу Юнь внимательно на него посмотрел и заметил, что глаза юноши точно кремень. Взгляд его был холоден, тверд и невыразим – казалось, только тронь и во все стороны полетят искры.

Кроме них двоих в комнате больше никого не было, а их самих разделяла лишь миска с лапшой. Гу Юнь не собирался болтать попусту и честно признался:

– Зависит от того сумеем мы продержаться до прибытия подкрепления. Раз иностранцы готовы пройти тысячи ли ради внезапной атаки, то значит, они рассчитывают на быструю победу. Иначе зачем начинать со столь эффектного маневра? Чем дольше продлится война, тем большее преимущество мы получим, но...

Вот только ресурсов Великой Лян не хватит на затяжную войну.

Ли Фэн не просто так помешался на идее захватить цзылюцзиневые шахты в Лоулани. Причиной служило то, что на территории их обширной и богатой природными ресурсами державы имелось не так много цзылюцзиневых шахт. Запасов не хватало даже чтобы удовлетворить текущие потребности. Дань от восемнадцати племен составляла около четырех десятых от всего цзылюцзиня в Великой Лян, оставшееся количество составляли закупки из различных источников. Обращение товаров через морскую торговлю приносило казне немного серебра, но эти средства быстро заканчивались.

В настоящее время восемнадцать племен восстали, а страну со всех сторон осаждали враги. Поэтому они могли рассчитывать только на собственные запасы цзылюцзиня. Если так и дальше будет продолжаться, им неизбежно придется столкнуться с нехваткой топлива.

И пока речь шла только о цзылюцзине. Государственная казна была подобна хрупкому лилейнику. Где Великой Лян найти столько серебра?

– Как ты и говорил, если наш план не сработает, придется разделить силы и придумывать что-то другое. Пока это единственный разумный вариант, но все может пойти далеко не так, как нам бы хотелось, – сказал Гу Юнь. – Это была неплохая идея – приказать Черному Железному Лагерю отступить в крепость Цзяюй, пусть это и крайне оживленное место. Там проживает множество купцов и торговцев, которые годами мечтали пробиться к Шелковому Пути, но за все это время так нигде и не обосновались. Более того, к концу года обстановка на Шелковом пути накалилась, дорогу закрыли, а торговля встала. Предполагалось, что оттуда все уже уехали, но по факту никто не ушел. В поселениях осталось несметное множество временных домишек, где до сих пор живут простые люди. Хэ Жунхуэй не вправе больше отступать.

Люди возлагали надежды на Черный Железный Лагерь. Он был опорой Великой Лян, и как только эта опора падет, война потеряет смысл. Проще сразу сменить название государства [9].

Чан Гэн недолго хранил молчание.

– Я говорю о безвыходной ситуации.

– Не будет никакой безвыходной ситуации, – покачал головой Гу Юнь. – У тебя очень большое сердце. Знаешь, как управлять страной, но вот вести войну тебе прежде не доводилось. Помимо благоприятной погоды и удачного географического положения на исход войны влияют еще два фактора: во-первых, оснащение армии железной броней и техникой, во-вторых, отвага, живущая в сердцах тех, кто не страшится смерти. Что касается оснащения... То тут и правда не оставалось иного выбора. Но я полагаю, что даже хорошо оснащенная армия иностранцев ничем не уступает нашей, не говоря уж об этих южных варварах [10]. Если дать им в руки настоящее оружие, они воспользуются им вместо скалки. Твои подчиненные не игральные камешки на доске, они воины и полководцы. Они все люди отважные и не боятся смерти. Но важно не забывать, что бесстрашных солдат не бывает. Помнишь, что я сказал тебе, когда мы сражались с шайкой разбойников на юго-западе?

Чан Гэн кивнул:

– Да, помню. На поле битвы первыми погибают те, кто боится смерти.

Гу Юнь в ответ хмыкнул. Даже когда страну покрыли сто дыр и тысячи язв [11], обед у него был по расписанию. Вскоре миска с лапшой опустела. Гу Юнь зажал нос и выпил остатки бульона с ненавистной зеленью и овощами. Не до конца прожевав, он поставил миску на стол и решительно спросил:

– Ещё есть?

– Нет. Я приготовил всего одну порцию. Ты недавно оправился после болезни. Желудок и селезенка еще слабые. Поэтому лучше тебе не наедаться досыта, – сказал Чан Гэн. – На поле боя за тобой остается решающее слово. А вот что касается чужих пересуд, будущего, мыслей о том, где достать денег или цзылюцзинь, или как все расставить по местам, то тебе незачем об этом беспокоиться. Я позабочусь обо всем.

Гу Юнь был немного потрясен услышанным. Со смешком он спросил:

– Прямо вот решающее слово во всем? А что, если я проиграю?

Чан Гэн улыбнулся и больше ничего не сказал. Его пристальный взгляд напоминал тихую заводь, вдруг пошедшую мелкой рябью. В глазах его явно читалось: «Если проиграешь, то я взвалю этот позор и на свои плечи и вместе с тобой буду нести тысячи лет. Если погибнешь – последую за тобой в могилу».

Внезапно в дверь тихонько постучал Хо Дань и доложил:

– Маршал, господин Фэнхань и генерал Тань прибыли с военным донесением из Восточного моря.

Гу Юнь сразу же ответил:

– Скорее пригласи их!

Чан Гэн отвел глаза и убрал столовые приборы со стола. Опустив голову, он вдруг признался:

– А знаешь, в одном я тебе соврал.

Гу Юнь замер.

– Я сказал, что остался тогда, потому что знал, что не смогу сбежать из-под твоего надзора. – Чан Гэн рассмеялся, не поднимая головы: – Ха, да я тогда был обычным мальчишкой из маленького приграничного городка. И не мог быть настолько умен...

Гу Юнь понял, куда он клонит, и строго попросил:

– Чан Гэн, хватит.

Чан Гэн покорно закрыл рот и не стал договаривать фразу.

Тогда он не был настолько умен. А не сбежал потому, что оказался не способен отпустить одного единственного человека.

Вскоре в комнату вошли Тань Хунфэй и Чжан Фэнхань. Руки Тань Хунфэя все еще немного дрожали, когда он передавал Гу Юню военное донесение из Восточного моря. Сердце Гу Юня пропустило удар.

– Маршал, из Цзяннани докладывают, что наш флот потерпел сокрушительное поражение. Корабли Запада направилась на север, и даже иностранцы не знают, что за новый тип драконов те используют. Молниеносные корабли врага потопили две трети нашего флота, а в центре их формации расположилось огромное морское чудище.

Тань Хунфэй добавил:

– Если это правда, и они направляются на север, в порт Дагу, то через два-три дня они уже будут там!

Примечания:

1. 斤 – jīn – цзинь – 500 грамм. Комплект легкой брони весит от 20кг и выше.

2. Намек на то, что в тюрьме он давал мышонку пробовать свою еду на случай, если кто-то попытается его отравить.

3. 中衣 – zhōngyī

1) нижнее платье (под парадный костюм)

2) одежда китайского покроя

3) штаны

4. 七窍生烟

qīqiào shēngyān

из всех отверстий повалил дым; обр.

во рту сильная жажда, очень хочется пить; чувствовать неутолимую жажду

5. 裹屍马革

guǒ shī mǎ gé

досл. "завернуть мертвое тело в шкуру лошади" (решимость героически погибнуть на поле боя)

6. 山河 – shānhé – горы и реки (обр. в знач.: территория родной страны, родина)

7. Так называют женщин или жен, одаренных в таких домашних делах как готовка, шитье и т.п.

8. 十万八千里 – shíwàn bāqiān lǐ – 108 тысяч ли (обр. в знач.: очень далеко, напр., от истины)

9. 改名换姓 – gǎimínghuànxìng – сменить имя, переменить фамилию (также обр. в знач.: перейти на нелегальное положение, уйти в подполье)

10. 蛮子 – mánzi – стар., ирон. южный варвар (северяне о южанах)

11. 千疮百孔 – qiānchuāng bǎikǒng – сто дыр и тысяча язв; покрытый ранами; изрешеченный; израненный