Текст книги "Убить волка (СИ)"

Автор книги: Priest P大

сообщить о нарушении

Текущая страница: 79 (всего у книги 112 страниц)

Глава 96 «Опасность»

____

– Цзыси, мне так больно...

____

Когда Чан Гэн открыл глаза, его окружала кромешная тьма – можно было различить лишь лысую макушку мастера Ляо Жаня.

Стоило Чан Гэну пошевелиться, как перепуганный Сюй Лин бросился к нему, причитая:

– Ваше Высочество! Ваше Высочество! Вы очнулись! Узнаете меня? Ваше Высочество...

От волнения господин Сюй утратил дар речи. Точно почтительный сын он глядел на Чан Гэна и утирал слезы. Чем дольше он плакал, тем горше становились его рыдания, пока не превратились в завывания.

Чан Гэн ничего не ответил.

Жуткий рев Сюй Лина напоминал игру маршала Гу на флейте – гвоздем вбивался в уши. Впервые Чан Гэн порадовался немоте мастера Ляо Жаня.

Этот безголосый монах не только не издал ни звука, но и сердечно утешал господина Сюя, который сидел весь в слезах и с расквашенным носом.

Затем Ляо Жань подошел к Чан Гэну и на языке жестов сообщил: «Мы неподалеку от Северобережного лагеря. В безопасности. Я послал деревянную птицу. Под руководством старшего брата Суня этот монах попытается передать в Северобережный лагерь жетон Вашего Высочества. Если все пройдет гладко, генерал Чжун вскоре прибудет на помощь. Ваше Высочество, не беспокойтесь».

Несмотря на то, что монах любил морочить головы и редко мылся, ему выпала честь быть достойным последователем Линьюань. Из трехсот шестидесяти дней в году, как минимум дважды, на него можно было рассчитывать.

Чан Гэн устало кивнул и горько усмехнулся, наконец испытав на себе, что означает выражение "с треском провалиться".

Всё началось с того, что Чан Гэн оставил охрану и вместе с Сюй Лином отправился в логово преступной организации Шахай. К несчастью, момент он выбрал крайне неудачный.

Следом за трактирщиком Сунем они направлялись на основную базу Шахай, но не успели они добраться до места – наткнулись на толпу мятежников.

Тогда сердце Чан Гэна, конечно, встрепенулось, но голова оставалась холодной. С учетом того, как обстояли дела в Цзянбэй, совершенно не удивительно, что вспыхнуло восстание. Испуганный кролик способен укусить человека, а пес – бросаться на стены [1]. Все прекрасно знали, что за такое тяжкое преступление наказание – казнь девяти поколений, но что делать если все родные мертвы, а вы не уверены в завтрашнем дне? Разве это жизнь? Нет разницы умереть трусом или лишиться головы за измену. Смерть всегда одна. Не лучше ли поднять восстание ради благого дела и попутно вписать свое имя в историю?

Беженцев из Цзянбэя взбунтоваться вынудили обстоятельства.

Чан Гэн не умел видеть будущее. Он догадывался, что беженцы готовы поднять восстание, но не знал точно, когда и как это произойдет. К тому времени Чан Гэн уже понял, что ошибся, но он ведь и не из таких передряг выбирался? Ему не приходило в голову, что все может настолько выйти из-под контроля.

Чан Гэн полагал, что разъяренную толпу несложно увещевать.

Во-первых, и императорский двор, и мятежники прекрасно понимали, что войну в эпоху цзылюцзиня нельзя выиграть силами двух-трех мастеров боевых искусств. Гораздо важнее запастись броней и военной техникой, ведь без них даже прославленный военачальник окажется бессилен. Сколько многочисленны ни были бы Шахай, без оружия, стальной брони и собственных источников цзылюцзиня они не могли тягаться с Северобережным лагерем.

К восстанию их побудило безвыходное положение, но они были совсем не прочь спастись от гнева императорского двора.

И Чан Гэн нашел для них лазейку. Эти люди были отважны и не страшились смерти, не хотелось лишать их последнего проблеска надежды. Зачем драться с Северобережным лагерем, если можно решить все миром? Кто захочет добровольно превратиться в яйцо, разбившееся о скалу?

Трактирщик Сунь, который и привел Чан Гэна к Шахай, был резок и имел дурной характер, но ему хватило ума не совершать необдуманных поступков. Заметив, что в рядах его организации не все ладно, он скрыл настоящие личности Чан Гэна и Сюй Лина. Сейчас все разбойники были на нервах. Если бы на них с неба свалился Янь-ван, это не успокоило бы толпу, а только больше ее распалило. А уж если какой-нибудь недальновидный идиот решил бы угрожать Янь-вану перед Северобережным лагерем, последствия могли быть ужасающими.

Мысли у трактирщика Суня и Чан Гэна, к счастью, сходились. Они не собирались жертвовать жизнями несчастных мятежников, подставляя их под пушки Северобережного лагеря. Уж лучше обратить орудия против иностранцев, чтобы императорский двор услышал истошные вопли поверженного врага.

Таким образом Чан Гэн и Сюй Лин продолжили скрываться под личиной вольных купцов с юга, а трактирщик Сунь помог им спрятаться. По стечению обстоятельств в тот день Ляо Жань приехал в логово бандитов спасти всех живых существ от страданий [2]. Благодаря его давно налаженным связям им легко удалось встретиться с влиятельными лидерами армии мятежников.

Как известно, язык у Янь-вана был хорошо подвешен – он мог легко подстроиться под собеседника, а робел только перед Гу Юнем. Его дар красноречия не имел равных. Чан Гэн мог провести кого угодно, если ставил себе такую цель. Спустя месяц он снова контролировал ситуацию. Поначалу разбойники пороли горячку, но со временем остыли и готовы были обсуждать преимущества и недостатки его плана.

Чан Гэну удалось убедить всех главарей Шахай, включая трактирщика Суня, послать своих людей на переговоры с императорским двором. Всех, за исключением одного упрямого идиота, на дух непереносившего чиновников.

И тут Северобережный лагерь, все это время занимавшийся поисками Янь-вана, решил выступить. Обстановка вновь накалилась.

Чан Гэн знал, что фальшивый Янь-ван прибыл в столицу. Тайное стало явным, и все теперь были в курсе, что настоящий принц пропал где-то в Янчжоу. Раз дело касалось похищения самого циньвана, Северобережный лагерь больше не мог сидеть сложа руки.

Сначала Чан Гэн заверил мятежников, что все обойдется, затем лично написал письмо, где выразил надежду, что Северобережный лагерь не будет совершать необдуманных поступков, иначе все его труды пойдут прахом.

Кто бы мог подумать, что что-то пойдет не так.

Некоторые вещи нельзя предугадать. После того как Янь-ван прибыл в логово разбойников, все пошло наперекосяк. Когда в преступной организации Шахай планировали заговор, то из соображений безопасности следовали принципу «у хитрого зайца по три норки» [3]. Каждые десять дней разбойники перебирались на новое место. Последнее их укрытие располагалось на холме над шахтой, каких в Цзянбэе имелось великое множество. Опытный механик подсказал бы Чан Гэну, что из-за подземных шахт его деревянная птица не сможет покинуть гору, поскольку магнитные поля часто сбивают стрелку компаса [4].

Какой бы удивительной ни была деревянная птица, в брюшке у нее располагался специальный магнит, необходимый, чтобы установить связь с другим магнитом – у связного из Линьюань, который всегда носил его при себе. Деревянные птицы могли беспрепятственно парить только высоко в небе. Поскольку птица Чан Гэна никак не могла взлететь, кружа над шахтами, вскоре магнит в ее брюшке пришел в негодность.

В итоге птицу использовать не удалось. Чан Гэну ничего не оставалось, кроме как выбрать менее надежный способ – попросить Ляо Жаня доставить письмо. Именно это послание и привез в столицу солдат Гу Юня.

Именно после этого что-то опять пошло не так.

Четверо главарей Шахай были людьми необразованными. Подобно престарелым крестьянам они любили внимать хуабэням в храме Городских Богов [5]. От их прозвищ мороз шел по коже – вдохновлялись они небесными владыками. Так первый главарь разбойников звался Владыкой Небесным, второй – Владыкой Земным и так далее [6].

Трактирщика Сунь величали Владыкой Людей, а Владыкой Небесным являлся тот самый упрямец, что затаил невероятную злобу и люто ненавидел императорский двор.

Когда-то этот задира сдерживал данные обещания, а люди готовы были пойти за ним и поднять восстание, но со временем из признанного лидера он вдруг превратился в обычного разбойника. Тщательно все обдумав, он пришел к выводу, что виной всему Владыка Людей, и раньше-то не горевший желанием сражаться с Северобережным лагерем. Он обиделся на трактирщика Суня – мол, тот слишком дрожит за свою шкуру – и подкупил его поверенного, чтобы найти у врага слабое место, а затем уничтожить.

Это имело несколько неожиданный результат. За пять-шесть дней шпиону не удалось найти у трактирщика Суня слабое место, зато он заметил, как поздно ночью буддийский монах Ляо Жань покинул их логово, чтобы встретиться с людьми Императора.

Столько лет Владыка Небесный называл этого мужчину братом, а тот оказался верным псом Императора. Он страшно разозлился. Главарь разбойников и так не шибко-то доверял монаху, но теперь его доверие окончательно рухнуло.

Чан Гэн быстро сориентировался. Не дожидаясь обвинений от Владыки Небесного, он собрал всех главарей и уважаемых членов Шахай и признался, что является императорским ревизором. Момент был выбран неудачный, но лучше признаться самому, чем быть обвиненным в предательстве. Конечно, Чан Гэн мог убить Владыку Небесного, но в цзянху так дела не делались. Эти лихие люди были менее прозорливы, чем придворные чиновники. Если бы принц не смог с ними сейчас совладать, это бы снова все испортило.

Повсюду стоял громкий недовольный гул – Владыка Небесный растревожил бандитское гнездо. Янь-ван смело взял в руки нож для рубки дерева, воткнул его в стол и невозмутимо заявил:

– Давайте поступим согласно обычаю. Три удара ножом и шесть отверстий [7].

Многих это успокоило, но хитроумного разбойника так просто не провести. Кровь Владыки Небесного вскипела от ярости. Без лишних слов он первым ударил Чан Гэн ножом. Принц понимал, что если не выдержит удара, то провалит испытание, поэтому не стал уклоняться.

Его поступок ошеломил мятежников. При виде крови все, особенно главари, смекнули, что Янь-ван ни в коем случае не должен погибнуть в их логове, тем более так недостойно. Иначе их непременно обвинят в измене и пути назад не будет – останется лишь умереть. Поэтому они поспешили простить Янь-вана и остановить кровопролитие. Владыка Небесный пришел в еще большую ярость и объявил, что его люди выходят из рядов Шахай.

Из-за внутренних разногласий восстание пришлось отложить. Трактирщик Сунь отправил с Чан Гэном своих людей, чтобы они ночью его охраняли. По пути их несколько раз пытались убить люди Владыки Небесного, в результате чего почти все подчиненные трактирщика Суня отдали жизни, исполняя отданный им приказ.

Но если от мастера Ляо Жаня, не способного снять тяжелую броню [8], еще мог быть какой-то толк, то Сюй Лин в бою был совершенно бесполезен. Мастеру боевых искусств легче войти в пучину дракона и логово тигра, чем пытаться скрыться и защищать при этом нескольких человек.

Чан Гэна ранили. Ему давно не приходилось так тяжело. Когда он грудью закрывал господина Сюя, то получил еще одно ножевое ранение. К счастью, благодаря урокам барышни Чэнь, ему чудом удалось остановить кровотечение.

Ляо Жань свернул листик, чтобы набрать воды из горного ручья, и напоил Чан Гэна. У него нашлось и лекарство для лечения подобных ран [9]. Чан Гэн сделал глоток и вздохнул. Немного набравшись сил, он попытался поднять себе настроение и поддел Сюй Лина:

– Подойди и присядь, Минъюй. Нет худа без добра. Не горюй по мне, пока я не испустил дух.

Сюй Лин утер слезы рукавом и, попричитав «какой позор», снова всхлипнул:

– Этот нижайший чиновник стал обузой Вашему Высочеству.

Чан Гэн в ответ лишь мягко рассмеялся:

– После осады столицы иностранцами старший брат Минъюй усердным трудом выучил иностранный язык. Что теперь планируешь делать? Неужели хочешь вернуться в прошлое и обучиться боевым искусствам, чтобы разбивать валуны грудью?

Сюй Лин промолчал.

Чан Гэн продолжил:

– Гляди, вон мастер Ляо Жань сохраняет спокойствие, а не ревет.

Этот бесстыдный монах ответил на языке жестов: «Ничтожный монах подвел и не смог защитить Ваше Высочество. Ему остается лишь зажечь лампу долголетия [10], молясь за Ваше Высочество, и целыми днями читать сутры, пока вы не пойдете на поправку».

– Благодарю. Величие и красота Будды и Бодхисаттвы внушают трепет – того и гляди они даруют мастеру дар речи. Случись подобное чудо на самом деле, не жалко и помереть совсем молодым.

С большим трудом Чан Гэн переменил позу. От усердия капля пота скатилась за ухом. Он резко втянул воздух и обратился к Сюй Лину:

– Про эту довольно... непростую ситуацию с разбойниками из Шахай явно пошли слухи. Ян Жунгуй от моего имени поднял восстание. Это не наша вина, и им не удалось найти наше слабое место, но... Мы ведь должны оградить себя от подозрений... Ох... Мастер нем, но неужели еще и слеп?

Если Ляо Жань и был в чем-то "слеп", это не помешало ему вместе с Сюй Лином подхватить Чан Гэна под руки. Осторожно, чтобы не потревожить раны, они помогли ему перевернуться.

– М-м-м, как же нам оградить себя от подозрений... Вот не знаю. – Чан Гэн перетерпел боль, чтобы закончить мысль. – Ситуация с беженцами в Цзянбэе зашла настолько далеко, что мы не может бросить все на полпути... Поэтому вместо того, чтобы бежать в столицу и оправдываться перед Императором, я предпочту остаться здесь и со всем разобраться. Потом под предлогом легкого ранения я уйду в отставку, избегнув подозрений.

Свежая рана принца опять открылась. Сюй Лина потрясло, что Янь-ван называл это легким ранением. Теперь он уважал его ничуть не меньше, чем господина Фэнханя.

Сюй Лин как раз собирался выразить свое восхищение, когда монах резко помрачнел. Ляо Жань махнул ему рукой и прижал голову к земле, прислушиваясь. Затем он на языке жестов сказал Чан Гэну: «Несколько десятков всадников движутся сюда. Кому они служат?»

Никто не знал, были ли это солдаты генерала Чжуна или бешеные псы Владыки Небесного.

Чан Гэн схватил Сюй Лина за плечо и попытался подняться. Тот перепугался и собирался возмутиться, когда Чан Гэн перебил его:

– Тс-с-с...

С его лица пропало расслабленное выражение, глаза загорелись, взгляд сосредоточился, как у раненого царя зверей. Пусть он истекал кровью, у него все еще оставались силы обнажить клыки и нанести смертельный удар.

В руках Чан Гэн держал длинный меч, украденный у разбойников. На его бледной руке вздулись вены, но он совсем не походил на тяжело раненного. Наоборот, вид его внушал ужас.

Непроизвольно Сюй Лин задержал дыхание.

Внезапно Чан Гэн чуть наклонил голову, на его сухих, потрескавшихся губах заиграла легкая улыбка. Он протянул руку, чтобы поправить помятую одежду, отложил в сторону меч и уверенно приказал Сюй Лину:

– Ступай и узнай, что за генерал к нам пожаловал. Поприветствуй его и передай, что я пригласил его войти.

Сюй Лин опешил:

– Ваше Высочество, откуда вы знаете...

– Да разве бараны из Шахай умеют чеканить шаг? К нам явно пожаловал генерал из Северобережного лагеря. – Чан Гэн озаботился тем, чтобы прикрыть жуткие раны на груди и животе полами разорванной одежды. После чего с достоинством произнес: – Прошу простить этого принца за грубость – всему виной легкое недомогание.

Ляо Жань оторопел.

Виртуозно врать Янь-ван явно научился у маршала Гу.

Потрясенный его талантами Сюй Лин почтительно отвесил земные поклоны. Если Янь-ван сейчас врал, Сюй Лин все равно безоговорочно ему поверил и поспешил приветствовать гостей.

Чан Гэн сунул руку в кожаный мешочек на поясе. Помимо успокоительного там хранились и другие лекарства на крайний случай. Дрожащими пальцами он достал пару снимающих боль листьев и сжал их в руке. Он собирался растереть их в порошок, если боль станет совсем нестерпимой. От протянутой Ляо Жанем руки он вежливо отказался и поднялся, опираясь на меч.

Чан Гэн услышал, как Сюй Лин вдалеке воскликнул:

– Ваше Высочество, это...

О том, кто же прибыл, объявить не успели – широким шагом подойдя к их укрытию, гость вломился внутрь.

Чан Гэн потерял дар речи.

На свет вышел человек, который должен был находиться в столице – Гу Юнь!

Ноги больше не держали Чан Гэна. С громким звоном меч упал на землю. Чан Гэн начал заваливаться вперёд, но Гу Юнь его поймал.

Его Высочество, еще недавно готовый беззаботно прогуливаться под кровавым дождем, вдруг обмяк от боли. Хладнокровный и самодовольный царь зверей превратился в хрупкого больного котенка [11], чья дрожащая лапка нерешительно легла Гу Юню на плечо. Он едва слышно прошептал:

– Цзыси, мне так больно...

Примечания:

1. 狗急跳墙 – gǒu jí tiào qiáng – букв. в крайности собака бросается на стену; пойти на отчаянный шаг; загнанный в угол; или – gǒují tiàoqiáng – обр. загнанный в тупик готов на всё.

2. Это один из популярных постулатов в буддизме, который часто встречается в молитвах и канонических текстах. Считается, что Будда в силу безграничной любви и мудрости есть само сострадание и может спасти всех живых существ. Ляо Жань в тексте подобно Будде хочет спасти беженцев.

3. 狡兔三窟 – jiǎotù sānkū – у хитрого зайца три норы, обр., иметь множество лазеек, пускать в ход увёртки; изворачиваться, выкручиваться, ловчить

4. 司南 – sīnán – сынань (прообраз современного компаса)

"Сынань" – "Указывающий на юг". Древнейший китайский компас.

Компас, как и бумагу, еще в глубокой древности изобрели китайцы. В III в. до Р.Х. китайский философ Хэнь Фэй-зцы так описывал устройство современного ему компаса: он имел вид разливательной ложки из магнетита с тонким черенком и шарообразной, тщательно отполированной выпуклой частью. Этой выпуклой частью ложка устанавливалась на столь же тщательно отполированной медной или деревянной пластине, так что черенок не касался пластины, а свободно висел над ней, и при этом ложка легко могла вращаться вокруг оси своего выпуклого основания. На пластине были нанесены обозначения стран света в виде циклических зодиакальных знаков. Подтолкнув черенок ложки, ее приводили во вращательное движение. Успокоившись, компас указывал черенком (который играл роль магнитной стрелки) точно на юг. Таким был самый древний прибор для определения сторон света.

5. – 城隍庙 – chénghuáng miào – храм Чэнхуанмяо, храм Бога города (даосский храм в Шанхае) – храм бога-покровителя города

– 话本 – huàběn:

1) хуабэнь (китайская городская народная повесть, возникшая из устного сказа)

2) вариант книги на разговорном языке (в отличие от оригинала на книжном литературном языке).

6. В буддизме есть Четыре Небесных Царя – четыре бога-хранителя (Вирудхака, Дхиртараштра, Вирупакша, а их предводитель Вайшравана), каждый из которых оберегает одну из четырех сторон света. Четыре Владыки существует не только в буддизме, но и в даосизме, и в астрологии. У каждого есть свое предназначение и история. В «Убить волка», вероятнее всего, автор изобразил собирательный образ из Владык разных времён и религий.

7. Бандитский обычай. Если кто-то совершал непростительную ошибку, то для того, чтобы он имел возможность молить о прощении, его должны трижды ударить ножом. Нужно трижды пробить бедро, чтобы образовалось шесть отверстий (то есть насквозь).

Этот обычай продемонстрировали в тайваньском телесериале <<英雄少年>>.

8. В арке про Южное приморье в 30х главах Ляо Жань попал впросак, надев, но не сумев снять железную броню

9. Впервые это лекарство использовали в романе "Троецарствие". Примерный состав: свиной жир, сосновая смола, высушенная пшеничная мука, мускус, желтый воск, камфора, смола драконьего дерева, экстракт катехина, ладан, мирра.

10. 长命灯 – лампа долголетия. Свет в этой лампе нужно поддерживать дни и ночи, пока монах молится о долголетии.

11. 病猫 – bìngmāo – досл. больная кошка, обр. (шутливое название человека со слабым здоровьем) дохлятина; задохлик; хиляк; заморыш

Глава 97 «Пыль осела»

____

В таком случае последними словами, что ты мне сказал, стали бы «выметайся отсюда». Боюсь, мой дух не смог бы упокоиться с миром.

____

Когда Чан Гэн выплеснул в последней реплике всю свою боль, тело его превратилось в пустой сосуд, и он едва не потерял сознание. При виде Гу Юня он испытал облегчение.

Несмотря на то, что Чан Гэн выбился из сил, ему не хотелось смыкать глаз. Он так и опирался на плечо Гу Юня, отчаянно пытаясь перевести дыхание. Непроизвольно он схватил Гу Юня за одежду.

Из-за сильной кровопотери Чан Гэна знобило. Тепло Гу Юня и знакомый горький запах лекарств напомнили о том, как в детстве в студеный день тот закутал его в свой плащ и вернул домой. Чан Гэн ненадолго потерял счет времени и пробормотал:

– ... можно мне вина?

Сюй Лин с энтузиазмом бросился на помощь:

– Великий маршал, давайте помогу...

...Мастер Ляо Жань, с самого начала присутствовавший при сцене воссоединения, к несчастью, его остановил.

Давно вознесшийся над мирскими заботами монах успел выхватить всего пару слов из бессвязного бормотания принца, но уже был шокирован.

Гу Юнь молча подхватил Чан Гэна, крепко обнял и донес до повозки. После чего нахмурился и приказал:

– Приведите сюда армейского лекаря!

Затем он схватил флягу – в походных условиях вода там, конечно, была не свежая, но это можно было исправить, если добавить немного соли. Впервые солдаты услышали об этом от путешествующих через пустыню купцов.

Когда Чан Гэн облокотился на него, Гу Юнь нагло соврал:

– Вот вино, открой рот.

Чан Гэн с трудом соображал, но пока еще не утратил разум. Не приди Гу Юнь на помощь, он бы спокойно уничтожил очередной отряд жестоких разбойников. Сделав пару глотков, Чан Гэн со смешком возмутился:

– Ты меня обманул.

На самом деле Гу Юнь не только его обманул, вдобавок ему хотелось встряхнуть Чан Гэна и хорошенько поколотить, чтобы тот как следует запомнил, что значит «драгоценный сын не должен садиться под стрехой крыши» [1]. Но когда они наконец встретились, сердце его сжалось от боли и в груди занемело. Разве можно было на него злиться?

За какие бы великие подвиги не брался раньше Чан Гэн, это не заканчивалось такими тяжелыми ранениями. Гу Юнь ненадолго замер – лицо его совершенно ничего не выражало, – а затем осторожно распахнул края его одежд. Острый запах крови ударил в нос, и у Гу Юня защемило в груди. Впервые в жизни его руки дрожали.

Почувствовав, как сильно Гу Юнь за него переживает, Чан Гэн решил покапризничать, но немного увлекся. Подливая масла в огонь, Чан Гэн прошептал ему на ухо:

– Я боялся, что больше никогда тебя не увижу...

Гу Юнь слегка прищурился, и на его лице застыло напряженное выражение. И пускай руки его оставались нежными, зато слова сочились ядом.

– Прошу простить мою недогадливость, – холодно произнес Гу Юнь. – Но я решительно не понимаю, чего вы боялись, Ваше Высочество. Вы ведь так тщательно все просчитали.

Чан Гэн сделал вид, что ничего не слышал. Пользуясь тем, что их скрывала занавеска, он уткнулся в изгиб шеи Гу Юня и едва слышно прошептал:

– В таком случае последними словами, что ты мне сказал, стали бы «выметайся отсюда». Боюсь, мой дух не смог бы упокоиться с миром.

Гу Юнь осекся.

В чужих объятиях он чувствовал себя так, как будто опасная лоза кольцо за кольцом обвивала всё его тело своими длинными плетями, пока одна из них не пронзила наконец его сердце.

Стук копыт снаружи звучал все ближе.

– Маршал, армейский лекарь прибыл! – громко прокричал гонец.

Несмотря на то, что Чан Чэна мучила сильная боль, он старался не подавать виду. Его прямая осанка ничуть не изменилась, он лишь мягко вздохнул и вытянул бледную худую шею. Встревоженный и все еще рассерженный на него Гу Юнь, опустил голову и, пользуясь тем, что их никто не видит в тени повозки, покрыл яростными поцелуями его шею. Прикосновения губ были легкими, как скользящие по водной глади стрекозы, но он явно намеревался позже поквитаться с ним.

Усилием воли после поцелуя Чан Гэн открыл глаза и сосредоточил полный надежды взгляд на Гу Юне.

– Я с тобой еще разберусь, не переживай, – на ухо пообещал ему Гу Юнь.

После этого Гу Юнь раздвинул шторы и громко подозвал армейского лекаря:

– Скорее сюда!

Поначалу лекарь хотел попросить посторонних удалиться, но поймал на себе пристальный взгляд Гу Юня и испугался. Ему не хватило смелости отослать прочь самого маршала Гу. Поэтому он, скрипя сердцем и обливаясь потом, обрабатывал жуткие раны на теле Янь-вана под буровившим спину взглядом великого маршала.

Поскольку они были не одни, Чан Гэн не проронил ни слова. Лишь когда лекарь имел неосторожность растревожить рану, накладывая марлевую повязку, принц тихо застонал от боли. Гу Юнь все сильнее хмурился, пока Чан Гэн под прикрытием широких рукавов не коснулся его руки ледяными пальцами. Прикосновение это вышло совсем мимолётным. Понимая его чувства, Чан Гэн не стал позволять себе лишнего – лишь пару раз он украдкой бросал на него взгляды.

Гу Юнь посмотрел на него сверху вниз и заметил, как капля пота со лба Чан Гэна стекла вниз и застыла на ресницах, пока он не сморгнул ее. Из-за этого казалось, что взгляд принца затуманен.

Гу Юнь замер.

Чан Гэн рос крайне капризным ребенком, но теперь его капризы достигли просто небывалых высот, доступных лишь небожителям. Когда на него так смотрели, Гу Юнь не мог устоять и готов был дать ему все, что угодно. Смирившись со своей участью, он взял Чан Гэна за руку, заключил его в объятия и прошептал:

– Закрой глаза.

Чан Гэн беспрекословно повиновался. Поскольку во время поездки на юг ему удалось быстро и решительно разобраться с беспорядками в Цзянбэе, у него камень упал с души и сейчас его почти ничего не тревожило. Он лежал, слушая стук сердца Гу Юня. Чан Гэн подумал, что даже если этот миг станет последним, ему не о чем жалеть, и мирно заснул.

Преступная организация Шахай погрязла во внутренних конфликтах и больше не представляла угрозы. Генерал Чжун благородно сдержал данное Янь-вану обещание – ни один солдат не выступил из Северобережного лагеря. Наоборот, старый генерал отправил разбойникам предложение сдаться. Ряды приспешников Владыки Небесного ранее сократил Чан Гэн. С оставшимися несогласными разобрались три других главаря разбойников. Так восстание, обещавшее обернуться кровавым, незаметно стихло.

Спустя три дня в Северобережный лагерь прибыл временно назначенный на должность наместника Лянцзяна Яо Чжэнь и занялся проблемами Цзянбэя. Первым делом он арестовал прихвостней Ян Жунгуя и послал своих людей выяснить, где бывший наместник держал беженцев. Постепенно всех пленных освободили, позаботились о них и помогли восстановить утерянные документы. Кроме того Яо Чжэнь приказал расспросить их о пропавших родных и друзьях и создать поисковые отряды, а также лично посетил семьи тех, чьи родственники погибли или были убиты, чтобы выразить соболезнование и оказать материальную помощь.

Спустя пару дней прибыла крупная партия лекарств, отправленных императорским двором. Согласно указу Ли Фэна часть взяток и украденных денег возвращались в столицу, а остальное должны были распределить между пострадавшими беженцами. После чего нужно было направить доклад в министерство финансов, чтобы отчитаться о тратах.

Сюй Лина восстановили в должности императорского ревизора, и он провел тщательное расследование преступлений семейств Ян и Люй. Тут в полной мере проявил себя его строгий, но беспристрастный нрав – он конфисковал все их имущество.

В одном Ян Жунгуй не соврал – не хранили в его доме ни золота, ни серебра. Все богатства обменяли на ассигнации Фэнхо. Сюй Лину ничего не оставалось, кроме как обратиться к прикованному к постели Янь-вану за советом.

– Мне известно, сколько всего ассигнаций Фэнхо было выпущено, и кто их тогда покупал. Господин Ян точно не поддерживал казну, – пояснил Чан Гэн. – Выясни, с кем он вел дела. Тут явно имел место заговор между купцами и чиновниками. Если не сможешь сразу разобраться в его приходно-расходных книгах или найти фиктивные счета, не переживай. Через пару дней у тебя появится помощник – сын Ду Цайшэня. Этот молодой человек буквально вырос со счетами в руках. Он мой добрый и надежный друг – можешь ему доверять.

Сюй Лин несколько раз кивнул.

– И вот еще что, – Чан Гэн оперся об изголовье кровати и, вскинув голову, посмотрел на него. Несмотря на серьезное ранение, взгляд принца до сих пор пробирал до костей. – Согласно императорскому указу ассигнации Фэнхо теперь используются наравне с серебром и золотом. Раз курс установлен, они должны войти в оборот. Вот ими и выплатите компенсации беженцам. В чем проблема?

– Ваше Высочество, – прошептал Сюй Лин, – недавно выпустили вторую партию ассигнаций Фэнхо, но они не пользуются спросом. В основном все покупатели ассигнаций, за исключением людей Вашего Высочества, происходят из богатых и влиятельных семейств. Серебра у них в избытке, поэтому свои ассигнации они хранят дома. Их практически не найти в свободном обороте. Народ не знает, примут эту валюту купцы или нет. Так что...

Чан Гэн протянул руку, ухватился за край кровати и сумел подняться.

– Мы не можем заставить людей активно использовать ассигнации, а не хранить их дома. Но если какой-нибудь купец откажется их принимать, то это тяжкое преступление, караемое смертной казнью. Завтра пересчитай все ассигнации в доме Ян Жунгуя и купи на них у богатых купцов зерна и хлеба для беженцев. Поглядим, кому хватит наглости наплевать на императорский указ... Возьми с собой нескольких солдат из Северобережного лагеря, понял?

Тут Сюй Лин наконец разгадал его план. Янь-ван при помощи угроз собирался заставить людей признать ассигнации Фэнхо валютой, равноценной золоту и серебру. Начать он планировал в Цзянбэе, а затем распространить практику на всю страну.

Никто, включая влиятельных купцов, про которых говорили «сытый голодного не разумеет», не желал обидеть императорский двор. Поэтому им ничего не оставалось кроме как, проглотив свою гордость, согласиться и оставить ассигнации после сделки пылиться дома или же изо всех сил стараться превратить их в настоящее золото и серебро.

– Нужно их подтолкнуть, – слабым голосом прошептал Чан Гэн. – Пусть старший брат Чжунцзэ как наместник Лянцзяна издаст новый указ. Если некий крупный или мелкий торговец без всякой на то причины откажется принимать ассигнации Фэнхо, на него можно подать жалобу правительству Янчжоу. Если донос подтвердится, виновника изобьют палками, а за повторное нарушение немедленно бросят в тюрьму.

Сюй Лин поспешил исполнить приказ, поскольку был хорошо знаком с методами Его Высочества Янь-вана: «Там, где лучше проявить великодушие – прояви великодушие; там, где лучше проявить жесткость – прояви жестокость». Правда, не успел он до дверей дойти, как Чан Гэн резко окликнул его:

– Минъюй.

Сюй Лин обернулся.

Лицо Чан Гэна утратило суровость, и в мгновение ока он превратился в мягкого и благовоспитанного принца: