Текст книги "Убить волка (СИ)"

Автор книги: Priest P大

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 112 страниц)

Глава 57 «Национальное бедствие »

____

Спустя два больших часа вести о неожиданном нападении на Черный Железный Лагерь в западных землях заставили императорский двор и народ дрожать от страха.

____

– Вашему превосходительству теперь не о чем беспокоиться, – сказал Господин Я, поддерживая седовласого мужчину.

Его собеседником, несколько раз посещавшим Великую Лян под видом посла, был никто иной, как верховный понтифик [1].

Господин Я продолжил:

– Хотя по пути мы сталкивались с многочисленными препятствиями, потраченные время и силы не ушли впустую.

Верховный понтифик внимательно смотрел на свирепых морских чудищ, что покачивались на голубых волнах. На первый взгляд, его лицо оставалось совершенно спокойным – на нем не отражалось ни радости, ни скорби. Но внутри бушевали эмоции: и это было не недовольство, а очень долгое время терзавшие его смутная печаль и тоска.

– Пока рано говорить об успехе операции, – сказал верховный понтифик. – Пути судьбы неисповедимы. Разве способен один человек предсказать судьбу другого, не говоря уж о целой стране? На все воля Божия.

Господин Я ответил ему:

– Да уж. Кто мог предвидеть, что этот болван Цзялай не сумеет удержать язык за зубами и разболтает все Гу Юню?

Цзялай Инхо слишком сильно ненавидел последнего из рода Гу. За всю жизнь варвар не испытывал ничего, кроме этой ненависти. Он давно растерял достоинство Лан-вана, превратился в бешеного пса и утратил способность смотреть на вещи шире. С точки зрения Цзялая Инхо, раз уж представилась возможность избавиться от Гу Юня, то плевать на то, что его опрометчивые действия могут разрушить чужие планы. Но у них не оставалось иного выбора кроме как сотрудничать с бешеным псом – ведь ненависть, связывавшая поколения жителей Центральной Равнины и восемнадцать варварских племен, была слишком глубока, а силы, стоявшие в столице за покойной богиней, играли важную роль в их плане.

– Этот Гу Юнь и правда достоин восхищения, – вздохнул господин Я. – Кто знает, что я бы наворотил на его месте, но он так спокойно урегулировал ситуацию. Иначе открывшаяся сегодня правда показалась бы еще безумнее. А гарнизоны по всей стране уже давно... Как там они это называют? «Цин Цзюнь Цэ» [2]?

Верховный понтифик ответил:

– Да, результат далек от идеала, но ничего не поделаешь. Время уходит, и остается только воспользоваться подвернувшейся возможностью. Жак, как и все люди, мы по природе своей – загнанные в клетку звери. Мы заботимся только о собственном выживании. Тот, кто не поглотит других, сам будет поглощен. Множество хищных глаз нацелено на это большое и жирное травоядное. Если не начать действовать сейчас, то может быть через три года, может – пять лет... далеко не факт, что нам удастся собрать достаточную военную мощь.

Господин Я повернул лицо в сторону бескрайнего моря: водная гладь сливалась с небом, куда ни глянь. Не до конца поняв слова верховного понтифика, он переспросил:

– Ваше Святейшество, если перед нами обычное травоядное, зачем тратить столько сил, чтобы лишить его когтей и клыков?

– Разница между хищником и травоядным не в наличии когтей и клыков, – заметил верховный понтифик. – Главное понять, чего оно так страстно жаждет: хочет ли лишь проглотить рисовое зернышко или же желает жадно наброситься и разорвать свою добычу... Чувствуешь запах?

Господин Я растерялся. Высококачественный чистейший цзылюцзинь при сгорании практически не имел запаха, разве что собаки или Гу Юнь могли его учуять, поэтому пришлось уточнить:

– Ваше Святейшество подразумевает... запах морской воды?

– Зловоние, сын мой, – прошептал верховный понтифик. – Если бы на свете действительно существовал дьявол, то, несомненно, этот горящий сине-фиолетовым пламенем минерал являлся бы его воплощением. С того самого дня, когда его впервые обнаружили, эта проклятая эпоха была обречена. Именно цзылюцзинь заставил детей Божьих прятаться внутри железных монстров.

«Разве работающие на цзылюцзине механизмы не созданы рукой человека?» – подумал Господин Я и пожал плечами. Ему не хотелось спорить, но и полностью согласиться с верховным понтификом он не мог.

Верховный понтифик не стал вдаваться в дальнейшие объяснения, а лишь кивнул, поцеловал кольцо и, сжав в руке скипетр, повторил простую молитву.

– Помилуй, – прошептал он. – Прошу, помилуй меня.

Внезапно с бортов двух передовых кораблей вырвались и поднялись ввысь темно-голубые сигнальные огни.

Цвет глаз господина Я напоминал синее пламя. Он сначала пытался держать себя в руках, но эмоции всё-таки победили:

– Ваше Святейшество, смотрите, началось!

Седьмой год правления Лунаня, восьмой день четвертого месяца.

Прошло три дня с тех пор, как из горячих источников Аньдинхоу переехал в Тянь-лао [3].

Эта тюрьма была очень холодной и зловещей. К счастью, в столицу уже пришла весна, и зимние морозы отступили. С потеплением за окном начала пробиваться трава, охапка соломы была мягче, чем походная кровать Гу Юня в военном лагере – вполне можно сносно прожить так пару дней. Он предпочитал воспринимать произошедшее с ним как вынужденный отпуск.

Вокруг царила мертвая тишина. Гу Юню не полагалось даже сокамерника, чтобы перекинуться словечком, да попускать пыль ему в глаза, а тюремщиком служила молчаливая марионетка. Сюда, в самую дальнюю камеру во всей императорской тюрьме, сажали членов императорской семьи, а также обладателей высших гражданских и военных чинов. Даже Тань Хунфэй, командующий северного гарнизона, имел недостаточно высокий статус, чтобы попасть в эту камеру.

Последним, кто отбывал заключение в этих стенах, был Вэй-ван, родной брат Императора. Гу Юню ничего не оставалось, кроме как наслаждаться милостиво дарованной ему одноместной камерой.

Хотя даже при наличии хорошего собеседника Гу Юнь бы все равно не услышал его. Ведь действие выпитого перед отправлением в столицу лекарства уже выветрилось. Две киноварные отметки красоты – в уголке глаза и на мочке уха – до того побледнели, что было трудно различить их невооруженным взглядом. Люли цзин с собой он тоже не захватил. Так что, открыв глаза, Гу Юнь с трудом мог сосчитать пальцы на руках. Шаги стража-марионетки доносились сильно приглушенно.

Разумеется, все имевшиеся при себе железные предметы у него забрали.

Гу Юнь предвидел, что так и случится, но для решения этой проблемы у него был припасен маленький секрет... Когда они с Шэнь И были еще совсем мальчишками, то любили играть в разные игры, но больше всего – соревноваться друг с другом. Например, в том, кто из них быстрее разберет марионетку на мелкие детали. Во время одного из таких "соревнований" два проказника собрались у сторожевой марионетки возле ворот поместья и принялись ее рассматривать, чтобы решить, как ее все же разобрать. Неожиданно железная марионетка ошибочно посчитала, что к ней подступили неприятели и тут же атаковала их. Благо Шэнь И ловко увернулся от удара, а после спрятался в доме, иначе точно лишился бы жизни. А вот Гу Юню не удалось повторить его маневр и, убегая, он постоянно останавливался, чтобы немного передохнуть.

Это был урок, оплаченный кровью, и Гу Юнь больше не совершал подобных ошибок. Несмотря на произошедшее он смог переступить через себя и стал храбрее. И друзья вернулись к изучению железного монстра, чтобы найти способ подобраться к марионетке. Как воришки, которые умело утаскивают кошельки у богачей. Они явно упускали какую-то мелочь, существовал ведь некий способ сделать это!

Впоследствии им удалось найти лишь несколько опознавательных знаков – на голове и руке железного монстра. Пользы это совершенно не принесло, зато Гу Юнь приобрел уникальное умение – ловко уворачиваться от ударов железной марионетки.

Похоже, сейчас пришла пора в полной мере воспользоваться этим навыком.

В первый день тюремный стражник принес еду в деревянном ящичке. Едва он протянул его, Гу Юнь быстро выхватил ящичек и отставил в сторону. После ловко снял с локтя железной марионетки покрытую ржавчиной табличку с порядковым номером.

У него в голове созрел план. Сначала Гу Юнь отодвинул ножные и ручные кандалы и заточил железную табличку о камень над головой. Утомившись после долгого и тяжелого труда, он потянулся, а затем при помощи кусочка остро наточенного железа отрезал полоску ткани от лежавшей на соломе простыни. Из этого лоскутка он умело сплел веревку, которой... поймал пробегавшего мимо мышонка. Гу Юню удалось приручить зверька, и от каждой трапезы он откладывал ему немного еды. Поскольку заняться больше было нечем, то иногда он просто играл с ним.

Гу Юнь догадывался, что историю евнуха явно кто-то специально вытащил на свет. Он прекрасно понимал, к чему все идет. Когда пять лет назад он сам проводил тайное расследование, то уничтожил несколько самых опасных улик, но не стал трогать евнуха У Хэ. Во-первых, тот был всего лишь старым псом, который боролся за выживание. А во-вторых... возможно, в сердце Гу Юня тогда взыграли эгоистичные мотивы. Ему не хотелось, чтобы правда исчезла без следа.

Сейчас Гу Юнь признавал, что совершил большую ошибку. Посмотри он пять лет назад на ситуацию хоть вполовину так же трезво, как сейчас, то увидел бы, что есть всего два варианта. Либо собрать доказательства и выждать нужный момент, чтобы предъявить их и поднять восстание, либо полностью их уничтожить, похоронить в прошлом так, чтобы они никогда более не увидели свет.

Тысячи ошибок. Ему следовало не колебаться, а проявить решимость.

Как и Императору Юань Хэ. Если бы старик не поколебался тогда, то и самого Гу Юня давно не было бы на свете. И быть может, это принесло бы стране великое спокойствие.

Гу Юню неведомо было будущее. Он даже не знал, способен ли будет Чан Гэн, который впервые вышел из тростниковой хижины [4], утихомирить сердца военных командиров на четырех сторонах света и поднять их боевой дух. Хотя в тюрьме бессмысленно было переживать о подобных вещах. Следовало успокоиться, расслабиться и набраться сил.

Вскоре мелкому грызуну надоели бесцеремонные руки этого человека. Заключенный вел себя назойливо, но деваться было некуда, так что мышонок притворился мертвым и перестал обращать на него внимание.

Впрочем, кошки с презрением смотрели на Аньдинхоу, а собаки терпеть его не могли.

От безделья Гу Юню ничего не оставалось, кроме как прижаться спиной к стене и начать медитировать. Глядя на мышонка, он подумал, что его поведение чем-то напоминает Чан Гэна в детстве.

Когда Гу Юнь вспомнил о нем, то пожаловался своему маленькому товарищу, вертя ржавую железяку между пальцев:

– Я бы, пожалуй, предпочел, чтобы он как в детстве, продолжил бурчать, что я вечно ему докучаю.

Вместо ответа мышонок повернулся к нему круглой задницей.

Гу Юнь сделал глубокий вдох и сосредоточился на том, чтобы выкинуть все мысли из головы. Не глядя, он бросил покрытую плесенью рваную тряпку на солому, затем лег сверху и закрыл глаза.

Когда дух в покое, можно преодолеть трудные времена.

Никто не мог потревожить полуглухого в его камере. Вскоре Гу Юнь заснул, и в его мрачных холодных снах стоял запах плесени.

Ему снилось, что он лежит на спине под огромным гильотинным ножом и тяжелое лезвие упирается ему в грудь и по кусочкам срезает кожу и плоть с костей, разрубая тело до тех пор, пока он не перестал чувствовать конечности. Единственное, что мучило Гу Юня – невероятная боль в груди. В ушах звенело от криков, залпов и воя, и поверх всего этого гвалта едва слышно, подобно тонкой паутинке, вплетались прерывистые фальшивые трели Хуцзя [5].

Нож кромсал его тело, но раны оставались бескровными. И вдруг с режущим слух звуком сигнальная стрела устремилась в небо, чтобы вскоре взорваться и разделить реки и горы Великой Лян на две части.

Со сдавленным стоном Гу Юнь проснулся. Старая рана на груди необъяснимым образом заныла. Свист сигнальной стрелы из сна перенесся в реальность, отозвавшись странным звоном в ушах.

Казалось, существовала таинственная связь между маршалом и его Черным Железным Лагерем: той же ночью первая зловещая сигнальная стрела взорвалась в небе над гарнизоном, что располагался на западных землях у Шелкового пути, прекрасными яркими красками.

Днем позже срочное донесение о начале военных действий прибыло в столицу. Доставивший его Черный Орел потратил на это последние силы. Солдат умер не в силах вымолвить хоть слово, как только добрался до находившегося в растерянности северного гарнизона.

Спустя два больших часа вести о неожиданном нападении на Черный Железный Лагерь в западных землях заставили императорский двор и народ дрожать от страха.

Хэ Жунхуэй с отрядом солдат направился в резиденцию северо-западного наместника, как только узнал о происшествии в столице. А сразу после их ухода из королевства Цюцы выступила армия со ста шестьюдесятью Песчаными Тиграми в авангарде, готовая напасть на гарнизонные батальоны Черного Железного Лагеря в западных землях.

Тяжелая военная техника типа Песчаный Тигр считалась опаснейшим врагом легкой кавалерии. Сначала, пока воздух был наполнен дымом и пылью [6], пламя встало стеной, боевые кони с криком начали падать замертво, а следом за ними и тяжелая кавалерия.

Но все же Черный Железный Лагерь оставался Черным Железным Лагерем. Разобравшись в ситуации, они тотчас же отреагировали – солдаты в черной броне не привыкли сдаваться. Как только Хэ Жунхуэю донесли о произошедшем, он сразу же вернулся вместе с Черными Орлами, которые с воздуха перекрыли Песчаным Тиграм связь с подкреплением. Эти огромные боевые машины потребляли невероятное количество топлива. Достаточно было перекрыть им снабжение, и они мгновенно превратились бы в бесполезные железяки.

Вот только враг в лице Песчаных Тигров, постучавшихся в их двери, отнюдь не блефовал. Но все боялись истины [7], что стояла за этой тяжелой техникой – десятки тысяч солдат шли следом под обращенными к небесам знаменами.

Это были иностранцы из гарнизонов бессчетного количества стран, которые когда-то уже поднимали восстание против Императора. Даже тяньчжуйцы решили воспользоваться удобной возможностью... Многочисленность вражеской армии превосходила любые ожидания. Пусть враги и напоминали больше здоровенную шайку жалких разбойников, все равно они представляли собой значительную угрозу. Противостоять мощи Песчаных Тигров в Черном Железном Лагере могли лишь солдаты в тяжелой броне, и вскоре исход сражения для обеих сторон стало определять количество имеющегося у них в запасе цзылюцзиня.

В спешке Хэ Жунхуэй распечатал склады с цзылюцзинем западного гарнизона и с ужасом обнаружил, что те практически пусты. Когда Император Лунань проводил тщательное расследование контрабанды топлива, Гу Юню ничего не оставалось, как избавиться от имевшегося у него тайного запаса. Того количества цзылюцзиня, что посылал им двор, хватало только на ежедневные пограничные патрули, но никак не на внезапное полномасштабное сражение.

Хэ Жунхуэй послал людей за дополнительными топливом, но и тут оказался в тупике. Вести об аресте Аньдинхоу уже разлетелись по всей стране. Никто не знал точных подробностей. Люди были растеряны, ходили самые дикие слухи. Кто в подобной критической ситуации рискнул бы отпустить цзылюцзинь Черному Железному Лагерю без соответствующего указа «Цзигу Лин»?

А что, если солдаты планировали поднять восстание и штурмовать столицу?

Хэ Жунхуэй послал Черного Орла в столицу, кроме того – обратился за помощью к солдатам, оборонявшим столицу у северного гарнизона. Не успел гонец подняться в воздух, как на страну внезапно напали восемнадцать маньских племен. Сообщение о том, что сам Лан-ван, Цзялай Инхо, возглавил вражескую армию и отправился в военный поход для захвата южных земель, стало тяжелым ударом для всех.

Пять лет стабильной, спокойной, мирной жизни, и вдруг небо перевернулось и земля опрокинулась.

Цзялай Инхо выступил вместе с десятками тысяч своих лучших бойцов, среди которых были и тысячи воинов в тяжелой броне, в том числе неуязвимые Ястребы – еще массивнее и смертоноснее, чем Черные Орлы у Черного Железного Лагеря. И все они атаковали растянувшиеся на тысячи ли оборонительные гарнизоны на северной границе.

Расквартированный северо-западный гарнизон был оккупирован вражескими силами. Ситуация вышла из под контроля, но без приказа от Аньдинхоу, солдаты Черного Железного Лагеря скорее погибнут в бою, чем отступят хоть на полшага. С большим трудом Хэ Жунхуэю удалось продержаться три дня и две ночи. За это время их изрядно потрепало в бою: небесное воинство Великой Лян, плод гордости трех поколений, сократилось практически вполовину.

И вот в лагерь наконец прибыл гонец от Чан Гэна.

Его Высочество, который прежде не распространялся о своих особых талантах, оставаясь в столице, безукоризненно подделал почерк Гу Юня.

Всего он передал гонцу два письма. Одно на случай, если ситуация в приграничном гарнизоне стабильна, тогда Хэ Жунхуэю были даны указания не обращать внимание на творящееся в столице, а любыми путями – даже при помощи закупок на черном рынке – тайно пополнить склад цзылюцзиня в западных землях, перегруппировать войска и в любой момент быть готовым к битве.

В случае же, если ситуация изменилась и на пограничной территории возникла смута, во втором письме Хэ Жунхуэю было строго наказано не жертвовать людьми ради защиты границы, не рваться в бой, а быстро собирать все силы и отступать на двести ли на восток к крепости Цзяюй [8], где ждать подкрепления.

Если таившийся во тьме враг уже сделал первый шаг, то слишком поздно было что-то предпринимать. Чан Гэн не располагал Черным Орлом. Кроме того, у него было не так много верных людей в Линь Юань, с которыми он мог связаться при помощи деревянных птиц. Даже если бы небеса рухнули или земля содрогнулась, гонец вряд ли успел бы вовремя. Поэтому Чан Гэн просчитал самый худший сценарий развития событий из возможных и приложил все силы, чтобы починить хлев после того, как овцы разбежались [9].

Если в западных землях случится беда, то гораздо сложнее будет защитить и северную границу. Поэтому пока Черный Железный Лагерь отступал, Цай Бинь, главнокомандующий войск центральной части Чжунъюань, получил бы от Чан Гэна другое письмо с приказом по возможности увеличить численность войск на севере и как можно скорее вместе с большим отрядом направить часть своих запасов цзылюцзиня в крепость Цзяюй.

Но Чан Гэн трезво смотрел на вещи: если действительно произошла беда, то этого будет недостаточно.

Горы Тай-шань на юго-западе оставались вне зоны его досягаемости. Хотя Шэнь И управлял войсками в этом регионе, но командующим значился лишь формально и не имел реальной власти. Без указа «Цзигу Лин» он не имел права своевольно собрать войска. Положение Цзананньского военного флота в Восточном море вызывало еще больше беспокойства. Генерал Чжао Юфан являлся ставленником Ли Фэна, поэтому для мобилизации флота одной личной печати Гу Юня было недостаточно.

Чан Гэн предчувствовал, что даже если удастся потушить пламя, охватившее другие регионы, то угроза в Восточном море станет еще одним сокрушительным ударом по Великой Лян.

Трагическая весть от вернувшегося Черного Орла только подтвердила его наихудшие опасения. Чан Гэн сделал глубокий вдох и выпустил последнюю деревянную птицу. Затем повернулся к Хо Даню, у которого на губах запеклась кровь:

– Приготовьте лошадь, мне нужно во дворец.

Когда Чан Гэн добрался до дворцовых ворот, то встретил там Ляо Жаня. У монаха был потрепанный вид, но лицо его оставалось спокойным и безмятежным, словно вне зависимости от того, каким бы важным ни был вопрос, все мирские заботы, точно дымка от сгорающей палочки от благовоний, рассеивались с упоминанием Будды.

Ляо Жань поприветствовал его:

«О, Амитабха, Ваше Высочество четвёртый...»

Чан Гэн с равнодушным видом перебил его:

– Мастеру не стоит тратить слова попусту. Я иду во дворец просить Императора о сохранении жизни, а не собираюсь заставить его отречься от престола.

Выражение лица монаха слегка переменилось, он продолжил на языке жестов:

«Ничтожный монах верит, что Его Высочество поступит достойно».

– Во мне нет ни капли достоинства, – неожиданно четвертый принц отбросил маску вежливого и воспитанного господина и заговорил более откровенно: – Если использовать хребет Циньлин [10], чтобы разделить фронт на северный и южный, то мы потеряем юго-восток и юго-запад. Даже убей я Ли Фэна на месте, это нисколько не остановит творящийся сейчас хаос, не говоря уже о том, что некому будет унаследовать трон. Старшему сыну императора всего девять лет, а императрица – бесполезная, терзаемая недугом женщина, которая лишь формально обладает этим титулом, Цзыси имеет недостаточно прав на престол, а я... – Он холодно усмехнулся: – Я сын коварной маньской женщины с севера.

Ляо Жань посмотрел на него с беспокойством.

– Мастер может не переживать, я понимаю, что в моей крови течет яд. Если бы я поступал, как велит мне сердце, то давно навлек беды на страну и ее жителей. Но пока я ничего подобного не сделал, верно?

Выражение лица Чан Гэна снова переменилось:

– Но сейчас, когда в страну вторглись внешние враги, не время обсуждать это. Вероятно, иностранцы долго планировали нападение. Картина еще не сложилась до конца, но они слишком быстро отреагировали на конфликт в столице. Я подозреваю, что во дворце... возможно, даже в окружении Ли Фэна, притаился шпион. У Линь Юань есть свои люди во дворце?

Ляо Жань посмотрел на него крайне серьезно и ответил:

«Ваше Высочество думает, что...»

Чан Гэн сказал:

– Происшествие в столице связано со нерешенным делом двадцатилетней давности, поэтому северные варвары определенно приложили к этому руку. Среди людей, с которыми сестры-варварки общались в то время во дворце, шпионом может быть кто угодно. Северные колдуны достигли совершенства в искусстве ядов, у них припасено множество хитрых трюков, поэтому не стоит недооценивать даже самые незначительные зацепки.

При словах «сестры-варварки» его голос не дрогнул, будто его ничего не связывало с женщинами, о которых шла речь.

– Я должен был почуять подвох, – прошептал Чан Гэн. – Ли Фэн тогда чересчур опрометчиво освободил Цзялая Инхо, отпустив тигра обратно в горы [11]. Как и ожидалось, тайная подоплека всего произошедшего явно была непростой, но, к несчастью...

Как жаль, что тогда он был слишком юн: сердце его было размером с кулак и могло вместить лишь все те горести и невзгоды, что юноша пережил все в родных краях.

– Родись я на десять лет раньше... – внезапно сказал Чан Гэн.

У Ляо Жаня задергался глаз.

Подчеркивая каждое слово, Чан Гэн продолжил:

– ...И мир совершенно точно был бы иным.

И он бы ни за что не бросил Гу Юня.

– Как уже отмечал Цзыси, наши драконы на десять лет отстают от других военных подразделений. Боюсь, что воды Восточного моря неспокойны. Генерал Чжао неплох в обороне, но может быть не готов к настоящей войне, – сказал Чан Гэн. – Я уже написал письмо учителю. В Цзяннани у Линь Юань сильная база, поэтому я прошу Мастера оказать им поддержку и приношу извинения, что вынужден вас оставить... Пошла!

Ляо Жань нахмурил брови, глядя ему вслед. Невесть отчего произнесенное Чан Гэном «Цзыси» до смерти его напугало.

С другой стороны, когда огонь уже подпалил брови [12], поздно обсуждать подобающие обращения. Монах, закутанный в одеяния из грубой ткани, пошел прочь, и вскоре его силуэт исчез в лучах утреннего солнца.

Едва Чан Гэн ступил во дворец одной ногой, как оказалось, что плохие новости уже всем известны. Чрезвычайный доклад о ситуации на передовой линии фронта и состоянии армии застал Императора и всех чиновников, гражданских и военных, врасплох...

Черный Железный Лагерь отступил к крепости Цзяюй.

За одну ночь были потеряны семь укрепленных городов у северной границы... Еще до того, как прибыло подкрепление от Цай Биня.

Разбойники на южной границе, похоже, успели сговориться со сбродом из Южного моря и в тайне подорвали склады с топливом на юго-западе...

– Докладываю...

Все присутствующие в тронном зале резко побледнели, глядя на гонца, стоявшего в дверном проеме. Ли Фэн не успел даже принять от Чан Гэна полагающиеся поклоны.

– Ваше Величество, за восемь сотен ли отсюда стотысячный флот Запада пересек Восточное море, миновал острова Дунъин и вторгся...

Ли Фэн вытаращил глаза:

– А как же Чжао Юфан?

Гонец рухнул на землю, опустил голову к полу и, задыхаясь от слез, ответил:

– ... Генерал Чжао отдал жизнь ради Великой Лян.

Примечания:

1. Верховный понтифик – Папа Римский

2. Цин цзюнь цэ – 清君侧 – в древнем Китае это означало – противостоять сановникам-мятежникам на службе у Императора.

В истории Древнего Китая многие поддерживают монарха и выступают против сановников и министров, но часто случалось и так, что предатели используют сановников для узурпации трона.

3. Тянь-лао – 天牢 – tiānláo – тюрьма, в которой содержатся тяжелые заключенные или заключенные, приговоренные к смертной казни.

В древности тюрьму так называли потому, что в ней нет счета дням, всегда темно и мрачно.

4. 初出茅庐 – chūchū máolú – впервые вышел из тростниковой хижины (обр.) только что вступивший на жизненный путь; неопытный, новичок, делающий первые шаги; неоперившийся, зеленый

5. Хуцзя – 胡笳 – hújiā – стар. тростниковая флейта (дудка, у населения Севера)

6. 烟尘 – yānchén – дым и пыль (обр. в. знач. тревога в связи с вторжением кочевников или мятежников)

7. 真如 – zhēnrú – будд. истинное и неизменное; истинная (абсолютная) сущность; истинно сущее (санскр. bhūta-tathātā)

8. 嘉峪关 – jiāyùguān – крепость Цзяюй – застава Цзяюйгуань (участок Великой китайской стены, находится на территории провинции Ганьсу. Это самая важная западная застава Великой китайской стены)

9. 亡羊补牢 – wáng yáng bǔ láo – чинить хлев, когда овцы пропали (обр. в знач.: а) запоздалое благоразумие; б) извлекать уроки из прежних ошибок; лучше поздно, чем никогда)

10. 秦岭 – qínlǐng – Циньлин (горный хребет в северо-западной части Китае)

11. 放虎归山 – fànghǔ guīshān – отпускать тигра в горы (обр. в знач.: отпустить злодея на свободу)

12. 火烧眉毛 – huǒshāo méimáo – как огонь палит брови (обр. в знач.: неотложный, не терпящий промедления; настоятельный, крайне срочный; экстренный)