Текст книги "Убить волка (СИ)"

Автор книги: Priest P大

сообщить о нарушении

Текущая страница: 64 (всего у книги 112 страниц)

Глава 78 «Страхи и печали»

____

Цзыси, одно твоё слово, и я пройду через горы мечей и море огня.

____

Гу Юнь и раньше видел приступы Кости Нечистоты, но тогда не знал, чему именно становился свидетелем. За что бы Чан Гэн ни брался, он ни перед чем не останавливался в достижении своей цели и порой его увлеченность делом граничила с помешательством. Но даже тогда приступы не были настолько жуткими.

Казалось, Чан Гэн испытывал невероятные муки – свернулся калачиком, его била крупная дрожь. Чан Гэн был настолько силен, что Гу Юнь не смог его удержать.

Неожиданно Чан Гэн яростно его оттолкнул. Изогнутые наподобие ястребиных когтей пальцы безжалостно впились в руку Гу Юня. Ужасно тяжело было смотреть на то, как Чан Гэн себя калечит.

– Чан Гэн! – воскликнул Гу Юнь, схватив его за руку.

От этого окрика разум Чан Гэна немного прояснился, но просветление не продлилось долго.

Погасшая паровая лампа в изголовье кровати качнулась – цепь, на которой она висела, заскрипела – медленно повернулась и постепенно начала вновь разгораться. В мерцающем призрачном свете глаза Чан Гэна имели кроваво-красный оттенок. А губы у него были страшно бледные – в них не осталось ни кровинки. Кроме того в его глазах, обычно ничем не примечательных, будто появились смутные очертания ещё одной пары зрачков.

Теперь этот молодой человек действительно напоминал злое божество из легенд.

«Уэргу» как называла его барышня Чэнь. Когда Гу Юнь впервые слушал эту историю, сердце сжалось от тревоги. Тогда ему было трудно поверить до конца в ее слова, а уж вообразить, что он увидит это воочию, Гу Юнь точно не мог – до сегодняшней ночи. По спине прошел холодок. Одной пары яростных глаз оказалось достаточно, чтобы до смерти перепугать закаленного в боях полководца.

Они пристально смотрели друг на друга. Это напоминало встречу с диким зверем в безлюдном месте: боясь хоть на мгновение отвести взгляд, Гу Юнь медленно протянул к Чан Гэну руку. Тот не стал ее отталкивать. Когда теплая ладонь коснулась лица, Чан Гэн чуть наклонил голову и с бесстрастным видом потерся о нее.

– Ты узнаешь меня? – тихо и испуганно спросил Гу Юнь.

Чан Гэн опустил густые ресницы – гуще, чем у жителей центральной равнины, – и прошептал:

– ... Цзыси.

Хорошо, что пока тот его узнавал. Гу Юнь испытал облегчение и не обратил внимания на странную интонацию. Ещё было рано радоваться. Не дав ему перевести дыхание, Чан Гэн вдруг накинулся на него и попытался сжать руку на горле.

– Ни за что не отпущу!

Гу Юнь оторопел.

Горло – очень уязвимое место, Гу Юнь рефлекторно ушел от атаки и выставил вперед руку. Чан Гэн воспользовался этим и грубо схватил его за запястье. Гу Юню ничего не оставалось, кроме как в ответ сжать пальцы на его локте. В узком пространстве спальни они успели обменяться несколькими ударами. Наделенный безграничной силой злого божества и великолепно владевший боевыми искусствами Чан Гэн впал в буйство и неудержимо бросался на Гу Юня. Тот боялся случайно ему навредить и от натуги покрылся потом.

– Твою мать! – сердито выругался Гу Юнь. – Я только домой вернулся, куда мне теперь податься?

Чан Гэн внезапно замер. Гу Юнь ласково погладил его шею и подбородок.

– Очнись!

Похоже, этого было мало. Чан Гэн неожиданно прищурился, напомнив Гу Юню молодого леопарда, а затем повернулся и зубами впился в его руку.

Гу Юнь потерял дар речи.

Ух, знай он, как Чан Гэн себя поведет – сразу отвесил бы ему пощечину!

Гу Юнь зашипел, уголки его глаз гневно опустились. В жизни бывало всякое – его избивали, он чуть не погиб во взрыве, но прежде никто настолько не ненавидел его, чтобы кусаться и пытаться буквально сожрать живьем. От возмущения ему захотелось выбить этому сумасшедшему передние зубы!

Укушенная рука онемела. Но Гу Юнь так и не решился навредить Чан Гэну и постепенно расслабился. Вместо этого он погладил его затылок свободной рукой и прошептал:

– До того ненавидишь, что решил содрать с меня шкуру и сожрать живьем? Неужели ты настолько сильно меня презираешь?

Казалось, ему удалось достучаться до Чан Гэна – тот моргнул, и из его глаз потекли слезы.

Молодой человек не издал больше не звука – лишь покусывал руку Гу Юня и беззвучно плакал. Рыдания немного смягчили его жуткий кровожадный взгляд. Постепенно он разжал зубы. Гу Юнь высвободил окровавленную руку и, осмотрев ее, выругался:

– Вот ублюдок.

Тем не менее, Гу Юнь все равно обнял Чан Гэна, протянул другую руку, чтобы утереть ему слезы, и мягко похлопал его по спине.

Чан Гэн лежал у него на груди.

Спустя час к юноше вернулся рассудок. Казалось, Чан Гэн только-только очнулся от долгого сна. Поначалу он не понимал, что происходит, а потом на него накатили спутанные воспоминания.

Когда до него дошло, что же он натворил, волосы встали дыбом. Если до этого Чан Гэн напоминал мягкую глину, то сейчас будто превратился в камень. Так Гу Юнь понял, что ему стало лучше.

– Очнулся? – с невозмутимым видом Гу Юнь размял занемевшее плечо и спросил, протянув руку: – Ну так что?

Пребывавший в полном смятении Чан Гэн боялся смотреть ему в глаза. Взглянув на покалеченную руку Гу Юня, он еще сильнее помрачнел. Его губы дрожали, а слова застряли в горле.

– М? Да так, собака покусала, – беспечно бросил Гу Юнь, мельком посмотрев на Чан Гэна, и тут же добавил: – Правда зубы у пса ужасно острые.

Чан Гэн с трудом поднялся, нашел рядом лоскут шёлка и воду, опустил голову и стал обрабатывать раны. Он выглядел совершенно опустошенным и отстраненным, и, казалось, испытывал невероятные муки.

Гу Юнь всегда стремился оберегать других людей: чужая беззащитность трогала его сердце гораздо сильнее милой внешности. Взгляд его смягчился. Гу Юнь нежно коснулся длинных волос Чан Гэна, запутавшихся во время драки, и принялся осторожно их расчёсывать пальцами.

– Прошлой осенью мы с Цзипином отправились на центральную равнину. По пути нам встретилась шайка разбойников. Они притворялись повстанцами и нападали на людей, – голос Гу Юня был еще нежнее, чем движения его рук. – Вместе со стариной Цаем нам удалось справиться с этой напастью и изловить разбойников. Их главарь звался Холун, и все его тело покрывали шрамы. Во время допроса при нем нашли короткий меч, принадлежавший варварке... Ху Гээр.

Рука Чан Гэна мелко задрожала, и он выронил шелковый лоскут. Чан Гэн, сраженный этими словами, потянулся было поднять его, но Гу Юнь ловко перехватил юношу за запястье.

– Ты был совсем малышом, но все прекрасно помнишь?

Рука Чан Гэна была холодной, как у покойника.

– Честно говоря, барышня Чэнь уже рассказала мне о... – вздохнул Гу Юнь.

– Ни слова больше, – перебил его Чан Гэн.

Гу Юнь послушно замолк и лишь внимательно на него смотрел.

Чан Гэн замер, а затем вдруг с легкостью обработал рану от укуса, поднялся на ноги и, повернувшись спиной к Гу Юню, произнес:

– Строительство поместья Янь-вана завершилось несколько лет назад, но дом простаивает. Нехорошо это. Я... с рассветом вернусь в Военный совет, а когда горячая пора спадет, то перееду в...

Гу Юнь побледнел.

Бессвязная речь Чан Гэна оборвалась на середине фразы. Вдруг в памяти всплыло то, с какой нежностью обращался с ним Гу Юнь перед новым годом, когда Чан Гэн прибыл на северо-западную границу, чтобы передать подарки для армии. Так дело было лишь в том, что Гу Юнь узнал правду о Кости Нечистоты? И на самом деле не питал к нему ничего, кроме жалости?

Некоторые вещи трудно объяснить. Чан Гэн спокойно обнажил перед Ли Фэном свои старые шрамы, но ужасно боялся, что их увидит Гу Юнь. Рано или поздно правда выплывет на поверхность, как бы тщательно ты ее ни скрывал. Чан Гэн крепче сжал зубы – после приступа во рту остался солоноватый вкус крови.

С тех пор как Гу Юнь сообщил ему в письме о том, что скоро вернется для доклада в столицу, Чан Гэн буквально считал часы до его возвращения. Но стоило желанию сбыться, как больше всего на свете Чан Гэну хотелось никогда не показываться ему на глаза.

Разум его бился в агонии, страстно хотелось сбежать. Он отвернулся и быстрым шагом пошел прочь.

– Погоди, куда это ты собрался? – спросил Гу Юнь.

Все еще пребывавший в смятении Чан Гэн не удостоил его ответом.

Тогда Гу Юнь резко закричал:

– Ли Минь!

Гу Юнь обычно не ругался и не злился на него – ни когда Чан Гэн был совсем ребенком, ни когда он вырос. В армии маршалу не приходилось повторять дважды. Поскольку авторитет его среди подчиненных был крайне высок, стоило Гу Юню чуть повысить голос, и это сразу превращалось в неоспоримый приказ. Чан Гэн насторожился и остановился.

Мрачный Гу Юнь все еще сидел у кровати.

– Вернись ко мне.

– Я... – растерялся Чан Гэн.

– Если ты сейчас выйдешь за порог, – холодно произнес Гу Юнь, – то я переломаю тебе ноги. Тут даже Император тебя на спасет. Возвращайся, не заставляй меня повторять трижды!

Чан Гэн растерялся.

Впервые кто-то дерзнул угрожать переломать ноги возглавлявшему Военный совет Янь-вану. Сбитый с толку поведением Гу Юня Чан Гэн не посмел переступить порог. Ему потребовалось собрать всю свою смелость, чтобы посмотреть на Гу Юня. Невозможно было выразить словами боль и сожаления, терзавшие его сердце.

... В глазах все еще стояли слезы. Наконец Чан Гэн полностью очнулся ото сна, но у него не осталось сил плакать.

Гу Юнь не мог больше на это смотреть, поэтому поднялся и обнял Чан Гэна со спины, а затем решительно толкнул его на кровать, чтобы закутать в холодное покрывало.

– Почему ты столько лет молчал об этом?

Чан Гэн глубоко вдохнул и прошептал:

– Я боялся, что...

Боялся?

Потрясенный этим признанием Гу Юнь поднял его лицо за подбородок и спросил:

– Кого боялся? Меня?

Чан Гэн посмотрел ему прямо в глаза. Гу Юнь сразу понял, что выражал этот взгляд: любовь, печаль и страх.

Гу Юню хотелось спросить: «Так чего ты боялся? Что я тебя возненавижу? Начну относиться к тебе с недоверием?», но он прикусил язык. В растерянности он предпочел словам действия – притянул к себе за ворот и страстно поцеловал. Дыхание Чан Гэна участилось.

Удерживая Чан Гэна за затылок, Гу Юнь приподнял бровь и спросил:

– Все еще страшно?

Чан Гэн промолчал.

Глядя на него сверху вниз, Гу Юнь почувствовал, как внутри разгорается желание. Он облизал губы, решив, если уж переходить черту дозволенного, то на этот раз стоит идти до конца. Его рука потянулась к помятой одежде Чан Гэна.

Раздался неожиданный стук в дверь. Весь романтических настрой тут же пропал. Их побеспокоил обиженный судьбой слуга по фамилии Хо. Бедняга совершенно ни о чем не подозревал и лишь зашел, чтобы спросить:

– Ваше Высочество, скоро аудиенция во дворце. Не желаете ли сменить одежду?

Что ж, утро нового дня наконец наступило.

Хо Дань стучался, но никто ему не отвечал. Поэтому он решил, что Чан Гэн утомился и его не услышал. Он как раз собирался еще раз постучать, как дверь неожиданно распахнулась изнутри. Заметив, кто вышел из спальни, командующий Хо задрожал от страха:

– Ань... Аньдинхоу!

Что за странная семейка, и Гу Юнь – самый большой чудак из них всех! Когда маршал успел вернуться? Как ему удалось незамеченным пробраться в поместье?

Неужели он через стену перепрыгнул?!

Чан Гэн выглядел немного смущенным. Стараясь привести себя в порядок, он ответил:

– Да я...

– Пойди и доложи Императору, что Его Высочеству нездоровится, – нагло перебил его Гу Юнь. – Сегодня он никуда не пойдет.

– Так может... позвать лекаря? – растерянно предложил Хо Дань.

– Лекаря? Все лекари – никчемные дармоеды, – сердито выдал Гу Юнь, после чего вернулся в спальню и напоследок приказал слуге: – Если у тебя на этом все, то не докучай нам сегодня больше. Поскорее беги во дворец.

Хо Дань промолчал.

Заключенный под домашний арест Чан Гэн беспомощно уставился на Гу Юня, который столь бесцеремонно принял решение за него, и возмутился:

– Я не болен.

– Раз ты не болен, может, это я приболел? – Гу Юнь взял щепотку успокоительного, положил его в курильницу и поджег. Раз уж об этом зашла речь, он честно признался: – Барышня Чэнь попросила меня передать это тебе.

После того, как Гу Юнь зажег благовония, Чан Гэн мягко вдохнул их, наслаждаясь запахом свежести, и спросил:

– Барышня Чэнь поменяла рецепт?

Гу Юнь потер след от укуса и ответил:

– Да, специально для любящих кусаться юных безумцев.

Вскоре успокоительное наполнило легкие и наконец подействовало, следом накатила слабость. Былую ярость как рукой сняло, Чан Гэн почувствовал себя изнурённым и его затуманенный взгляд остановился на Гу Юне.

Лицо юноши выглядело измученным, волосы растрепались. Чан Гэн не сводил с него глаз и выглядел довольно болезненно. Ничто не выдавало в нем безумца с железной хваткой, что отказывается признать поражение.

– Цзыси, можно мне тебя обнять?

Гу Юнь про себя подумал: «Вот липучка, а!»

Тем не менее, Гу Юнь подошел и покорно сел рядом, позволив на себя облокотиться, и обнял Чан Гэна за талию.

– Скажи, что болен, и попроси об отставке.

Вдруг после долгого молчания Гу Юнь добавил:

– На что нам тогда Военный совет? Цзян Ханьши – достойный человек, раньше у него просто не было возможности проявить себя. Получив неожиданное повышение, он сделает все, что в его силах, чтобы оправдать ожидания. Цзылюцзиневая дань из западных стран скоро поступит в столицу. У нас с тобой будут один или два мирных года. Варвары еще какое-то время нас не побеспокоят, зато вот Цзялай Инхо не будет ждать. Ситуация на северном фронте вскоре изменится, остается только Цзяннань... Иностранцы, конечно, проплыли по морю тысячи ли и вложили в это путешествие огромные средства, но могучим вражеским драконам не одолеть юрких местных змеек. Разве у нас нет над ними преимущества?

Лежавший в его объятиях Чан Гэн прикрыл глаза. Мозолистые пальцы Гу Юня машинально поглаживали его голову и шею, отчего мурашки шли по коже.

– Реформа системы государственного управления только началась, – прошептал Гу Юнь. – Хотя это была твоя инициатива, я не думаю, что министрам она так поперек горла – скорее, они безоговорочно ее примут. Даже если ты не будешь дальше участвовать в проведении этой реформы, то ее успех, возможные ошибки и их предотвращение – все зависит от других людей. Если мы будем стремиться к лучшему и не будем совершать ошибок... Да чем бы все в итоге не закончилось, просто возвращайся домой и передохни пару лет, хорошо?

В их последний разговор Шэнь И довольно долго и подробно рассуждал на эту тему, но запомнилась и сейчас всплыла в голове одна единственная фраза: «Чем это все закончится?»

На протяжении нескольких поколений род Гу занимал высокое положение и с государем их связывало кровное родство. Он пережил множество взлётов и падений дворян и чиновников. Кроме того, он прекрасно понимал, какая участь обычно уготована могущественным полководцам. Даже если они происходили из благородных родов и вошли в историю, то разве удавалось хоть кому-то из них избежать осуждения со стороны последующих поколений?

– Тут я не могу отступиться, – чуть погодя, прошептал Чан Гэн. – Первый удар в лице реформы государственного управления нанесен. Это все равно что скрести по кости, чтобы извлечь яд [1]. Плоть уже рассекли... Что лучше – зашить края или же отойти в сторону, оставив после себя открытую рану?

Реформа системы государственного управления являлась лишь первым шагом. Если бы Чан Гэн устроил ее только ради внедрения ассигнаций Фэнхо, затея была обречена на провал. Рано или поздно все неизбежно начали бы бороться за право обладать этими ассигнациями, и страну захлестнула коррупция. Не стой во главе этой реформы порядочный руководитель, возможно, ассигнации Фэнхо вскоре стали бы бесполезными бумажками, а Великую Лян ожидал крах.

Гу Юнь крепче его обнял.

Когда Чан Гэн снова открыл глаза, из них ушла краснота, а двойные зрачки пропали. Неожиданно он повернулся к человеку, по которому тосковал днями и ночами, и прижался к нему сквозь тонкий мягкий плед.

– Цзыси, знаешь ли ты, что такое Кость Нечистоты?

Гу Юнь был удивлен его откровенностью.

– Кость Нечистоты или Уэргу – это злое божество и своего рода древнейшее проклятие варваров. Когда весь остальной клан истреблен, берут двух малышей и сливают их воедино, получая Кость Нечистоты. С измененным при помощи этого ритуала человеком никто в целом свете не сможет сравниться по силе, он устроит кровавую резню и отнимет жизни всех их заклятых врагов, какими бы могущественными они ни были, – Чан Гэн лежал сверху и при разговоре его грудь чуть подрагивала, но голос оставался нежным, пусть и немного хриплым. – Перед смертью Ху Гээр предрекла, что до конца дней в моем сердце будут жить лишь ненависть и недоверие. Жестокость и желание разрушать все на своем пути. Бедствия обрушатся на меня, куда бы я не отправился. А всех, кого, я встречу по пути, ждет ужасный конец. Никто не полюбит меня. Никто не будет со мной искренен [2]...

Гу Юнь вдохнул холодный воздух. Когда Чан Гэн был подростком, то казался чересчур погруженным в свои думы. Часто его непредсказуемое поведение ставило в тупик. Но Гу Юню не могло в голову тогда прийти, что за этой непредсказуемостью и чрезвычайной задумчивостью спрятана столь жуткая тайна.

– Но нашелся на свете человек, который искренне меня полюбил... Верно? Ты ведь попросил меня вернуться, – прошептал Чан Гэн. – А она ни дня в своей жизни меня не любила. Поэтому я никогда не стану тем, кем она мечтала. Ты веришь мне? Цзыси, одно твоё слово, и я пройду через горы мечей и море огня [3].

Примечания:

刮骨疗毒 – guāgǔ liáodú – скрести по кости, чтобы извлечь яд; обр. проявлять крайнее усердие, очень стараться.

"Никто не полюбит меня. Никто не будет со мной искренен" и выше – Чан Гэн отсылается к проклятию Сю Нян из 6 главы.

刀山火海 – dāoshān huǒhǎi – гора мечей и море огня, подниматься по ножам и прыгать в огонь (цирковой трюк) (обр. в знач.: [готовый идти] в огонь и в воду, готов на все; рисковать жизнью, играть со смертью)

Глава 79 «От сердца к сердцу »

____

... дела земные и небесные больше не волновали его.

____

Благородный Янь-ван возглавлял Военный совет, но каждый раз, когда он приходил в себя после кошмара, из-за Сю Нян вошедшего в его кровь и плоть, единственным, кому он доверял и чьего общества жаждал, оставался Гу Юнь.

Груз обуревавших его чувств был до того тяжел, что порой казался совершенно невыносимым.

Как-то раз Ляо Жань сказал Чан Гэну, что часто причиной страданий человека является неспособность отпускать. Чем больше ты на себя берешь, тем сложнее нести эту ношу и тем тяжелее будет каждый твой шаг. Сейчас Чан Гэн ощутил на себе всю глубину этого мудрого высказывания и признал, что монах был прав. Впрочем, для Чан Гэна чувства к Гу Юню были настолько важны, что даже если они тяжким грузом лежали на сердце, он не мог от них отказаться. Отпустить значило остаться с пустыми руками.

Если человек будет жить с легким сердцем, то не станет ли он в итоге подобен фальшивому знамени, что в любой момент может унести ветром?

Гу Юнь положил руку Чан Гэну на плечо и ласково погладил его шею. Несмотря на то, что сердце наполняла тревога, Чан Гэн не сводил с него внимательного взгляда.

– Думаешь, я позволю тебе пройти через горы мечей и море огня? – спросил Гу Юнь.

– Я мечтаю о том дне, когда страна наша будет процветать и для каждого ее жителя найдется работа. Везде воцарится мир и моему Аньдинхоу больше не нужно будет рисковать жизнью, обороняя границы. Как и господин Фэнхань, я хочу разрушить оковы, что сковали императорскую власть и цзылюцзинь. Надеюсь, в будущем военная техника будет помогать обрабатывать поля, а сев на «длинного змея» [1], обычные путешественники смогут собраться за столом на судне со всеми домочадцами, чтобы вернуться в родные края и навестить родственников... Каждый сможет жить достойно.

Чан Гэн сжал его руку, переплетя пальцы.

Гу Юнь был порядком озадачен. Впервые Чан Гэн настолько откровенно поделился с ним своими мечтами, что неизбежно разожгло огонь в его сердце.

Жаль, что после тщательных размышлений, мечты эти все равно казались невыполнимыми.

– Я справлюсь. Цзыси, позволь мне попытаться, – прошептал Чан Гэн.

Раз уж Чан Гэн обладал силой злого божества, не значило ли это, что пусть и ценой кровопролития, но тот мог совершить то, что еще не удавалось ни одному смертному?

Когда они жили в Яньхуэй и ему было тринадцать, может, четырнадцать лет, Чан Гэн поделился с Аньдинхоу своими планами на будущее. Молодой и легкомысленный Гу Юнь резко остудил его пыл, с безразличным видом заявив, что героев обычно не ждет счастливый конец.

С тех пор Аньдиньхоу пережил сражения в золотых песках, побывал в императорской тюрьме и снова вернулся во дворец – он на своей шкуре испытал, что значит поговорка «героев обычно не ждет счастливый конец». Вот только почему-то не находил в себе смелости вновь напомнить о ней Чан Гэну.

Гу Юнь привык судить людей по себе. Если бы кто-нибудь пришел к нему и, указав пальцем на нос, заявил: «Гу Юнь, возвращайся-ка в поместье да выходи поскорее на пенсию. Ты каким-то чудом до своих лет дожил. Не отступишься, так рано или поздно помрешь, и у тебя даже могилы не будет».

Что бы он на подобное ответил?

В нынешние времена, если одной ногой человек стоит в холодной воде, а другой – в грязи, то ему тяжело будет идти вровень с обычными людьми и потребуется больше времени, чтобы сделать решительный шаг. По природе своей он останется немного холоден, но в груди его все равно будет биться горячее сердце. Непросто придерживаться выбранного пути, зная, что желание твое несбыточно. А уж если кто-то... особенно близкий человек, раскритикует твои мечты, разве это не усугубит ситуацию?

Долгое время Гу Юнь хранил молчание. Заметив, что через какое-то время Чан Гэн напрягся, он произнес:

– Я уже и обнял тебя, и поцеловал. Что еще ты желаешь от меня услышать? Когда мужчина слишком много болтает, у него не остается времени для других вещей. Понимаешь, да?

Чан Гэн остолбенел. Гу Юнь потянулся к еле тлеющей лампе в изголовье кровати и потушил ее. На горизонте еще не забрезжил рассвет, и в комнате царила кромешная тьма. Обычно балдахин был высоко приподнят, но сейчас был опущен, словно готовый затмить собой небеса и землю, и едва заметно колыхался на сквозняке от открытого окна. Не успел Чан Гэн ничего ответить, как с него стянули поясной шарф вместе с ремнем. Он еще не пришел в себя после данного обещания «идти по морю огня и горе мечей», так что щеки залил густой румянец.

– Цзы... Цзыси...

Гу Юнь что-то машинально бросил в ответ и нетерпеливо отбросил шелковый лоскут, приложенный к его пораненной руке, в сторону. После чего он облокотился поудобнее на мягкое покрывало и кончиками пальцев провел по полам одежд Чан Гэна.

– В тот день на горячих источниках ты рассказывал, что хотел что-то со мной сделать...? О чем ты тогда думал? [2]

Чан Гэн опешил.

– Куда подевалось твое знаменитое красноречие? – со смешком спросил его Гу Юнь. – Ну же, мне интересно.

Прежде Чан Гэн не сталкивался с такими откровенными заигрываниями. Он аж заикаться начал:

– Я... Я...

– В этом деле одних лишь мыслей недостаточно.

Гу Юнь ласково погладил его талию сквозь одежду, задев низ живота. Легко, но в то же время ощутимо. У Чан Гэна сбилось дыхание, он едва не подпрыгнул на месте и схватил бесстыжую руку Гу Юня, от наглых прикосновений которой все тело охватил жар. Еще немного – и пламя обратило бы его в прах.

Гу Юнь распахнул его одежды.

Чан Гэн встрепенулся, почувствовав холодное прикосновение к груди. Он попытался оттолкнуть Гу Юня, но не успел. Множество шрамов больших и маленьких, покрывавших его шею и грудь, вдруг перестали быть тайной. Мозолистые пальцы Гу Юня поглаживали его шрамы, и это внезапно оказалось очень приятно. Чан Гэн хотел было отстраниться в панике, но от нежных прикосновений во рту пересохло, а в ушах звенело. Он не мог определиться, чего хочет – чтобы это продолжалось или прекратилось.

Несколько дней Гу Юнь провел в пути, а потом целую ночь он просидел у его постели. К несчастью, действие лекарства к тому времени прошло, и мир расплывался перед глазами. Все так удачно складывалось, что надевать на нос люлицзин казалось неуместным. В нем Гу Юнь походил бы на лишенного эмоций механика, готовящегося разобрать железную броню.

Оставалось полагаться лишь на осязание. Ладонью Гу Юнь провел по неровным шрамам на теле Чан Гэна, и это оказалось мучительнее, чем видеть их собственными глазами.

– Больно?

Чан Гэн опустил голову, внимательно на него посмотрел и ответил невпопад:

– Это старые шрамы.

Сердце Гу Юня переполняло множество эмоций, даже жгучее желание чуть ослабло. Он прищурился и осторожно погладил шрамы. Чан Гэн больше не мог этого выносить и с тихим всхлипом схватил Гу Юня за запястье.

– Не бойся, – мягко попросил его Гу Юнь. – Позволь мне любить тебя.

Если бы этот слепец мог видеть выражение лица Чан Гэна, то скорее всего, воздержался бы от своего «не бойся».

Чан Гэн потянулся за новым поцелуем. Они целовались до тех пор, пока пламя внутри не разгорелось до того, что Гу Юню захотелось перехватить инициативу и немедленно им овладеть. Вдруг на Чан Гэна что-то непонятное нашло, и он выпалил:

– Ифу...

Гу Юнь опешил. Стоило Чан Гэну так его назвать, как это сбило весь романтический настрой. Неважно, как сильно Гу Юнь его хотел, он совладал со своими страстями и желаниями и заточил их в железную клетку.

За несколько вдохов он восстановил дыхание. Ему хотелось наорать на Чан Гэна: «Как ты решил назвать меня в постели?» С другой стороны ничего дурного тот ведь не имел в виду.

Говорят, некоторые мужчины любят привкус запретных чувств и охотно позволяют своим любовникам по-всякому называть их в постели. Вот только, к сожалению, Гу Юнь сам подобным не страдал и не понимал, что люди в этом находят. За полтора года он постепенно привык к тому, что Чан Гэн называет его вторым именем, и перестал смотреть на него как на своего названного сына. Откуда Гу Юнь мог знать, что в самый ответственный момент одного слова «ифу» будет достаточно, чтобы привести его в замешательство

Похоже, Чан Гэн не заметил, как это его смущает, и, не в силах удержаться, он назвал его так еще несколько раз, лихорадочно целуя. При всей интимности поцелуи эти оставались крайне почтительными, отчего старый развратник теперь сидел как на иголках. В сочетании с обращением «ифу» эффект был сногсшибательный.

Гу Юню казалось, что по всему телу ползают муравьи. Наконец терпение его иссякло, и он наклонил голову набок, попросив:

– Не называй меня так.

Чан Гэн остановился и окинул его внимательным взглядом. После чего склонился к его уху и сказал:

– Ифу, если зрение тебя подводит, закрой глаза, хорошо?

Во-первых, Гу Юнь пока не оглох окончательно, а во-вторых, разобрал бы эти слова, и будь у него совсем беда со слухом.

– ... И откуда у тебя силы берутся?

Глаза Чан Гэна ярко сверкали во тьме. Он еще нарочно понизил голос и капризно прошептал ему на ухо:

– Помнится, ифу пообещал мне, что будет оберегать меня после возвращения в столицу? Ифу не забыл?

Гу Юнь несколько раз переменился в лице. Он пока не знал, что противопоставить новоприобретенной привычке Чан Гэна над ним подтрунивать. Оставалось лишь предпринять стратегическое отступление и оттолкнуть его в сторону.

– Так, веди себя прилично. Поступай как должн... Ох!

– И как же мне полагается себя вести? – Чан Гэн ловко вернул его на место, положив руку ему на спину. Когда он делал ему массаж в крепости Цзяюй, то успел перебрать каждую косточку. Теперь он снова действовал с уверенностью доктора. Гу Юня пробрала дрожь. Ему хотелось свернуться в клубок, но Чан Гэн зажал несколько акупунктурных точек. Он дождался, пока половина его тела онемеет, и лишь тогда решился договорить: – Разве ифу не выпросил для меня выходной, сославшись на мое плохое самочувствие, чтобы заботиться обо мне и страстно любить?

– ... паршивец! – выпалил Гу Юнь.

Чан Гэн проигнорировал его слова, наклонился ниже и, пользуясь своим преимуществом, коленом развел ноги Гу Юня в стороны. От этого мурашки пошли по телу, и он надавил ладонью на плечо Чан Гэн, отталкивая его. Второй рукой Гу Юнь сжал руку, которой Чан Гэн его касался, и заломил её за спину.

Чан Гэн не сопротивлялся, мягкий будто цветы хлопка, и позволял Гу Юню делать, что вздумается. Он лишь чуть приподнял голову, обнажая уязвимую шею, и спросил, точно избалованный ребёнок:

– Ифу, ты меня хочешь?

Гу Юнь по-прежнему колебался, не в силах совладать со своими чувствами. Его хватка ослабла, и Чан Гэн выскользнул на свободу, словно юркая рыбка. Вновь приблизившись, он сжал Гу Юня в объятиях и, нежно поглаживая спину вдоль позвоночника, прошептал на ухо:

– Тогда позволь позаботиться о моем ифу?

Гу Юнь промолчал. Этот год выдался для него каким-то неудачным – будто Юпитер несколько раз перевернулся вокруг своей оси [3].

Не успели они и глазом моргнуть, как небо посветлело и взошло солнце.

Яркий рассветный луч тонкими нитями пробивался сквозь балдахин, но глаза Чан Гэна сияли ярче. Наконец он в полной мере ощутил, что значит «после того, как на протяжении долгих лет тешил себя несбыточными надеждами, на мгновение впал в безумство» [4]. Кошмары его не сбылись, но Чан Гэн никак ожидал, что реальность превзойдет самые дикие весенние сны.

Впрочем, после этого безумия он не чувствовал себя опустошенным. Наоборот, испытывал невероятное умиротворение. Впервые в жизни на душе было настолько спокойно. Руки Чан Гэна беспрестанно поглаживали тело Гу Юня, а губы нашептывали ласковые слова ему на ухо. Чан Гэн прекрасно понимал, что подобное может раздражать, но никак не мог удержаться.

Он называл его то ифу, то Цзыси, отчего слух этого красавца, плохо слышащего без лекарства, постоянно напрягался. Горячее дыхание обжигало ухо. В решающий момент Гу Юнь совершил роковую ошибку – этот юнец обвел его вокруг пальца! К тому времени оба они утомились и хотели спать, но Чан Гэн не давал ему нормально заснуть. Честно говоря, постель – это не место для разговоров о том, что правильно, а что нет, поэтому он лишь раздраженно бросил:

– Успокойся!

Заметив его усталость, Чан Гэн покорно замолк и нежно обнял его за талию. Гу Юнь невероятно боялся щекотки, но это прикосновение это было крайне приятным – не щекотным, а успокаивающим.

Гу Юнь осекся.

То есть он всегда нарочно это делал!

Чему его только барышня Чэнь учила – медицине или каким-то запретным искусствам?!

Гу Юнь уже собирался разразиться возмущенной тирадой, когда Чан Гэн нахмурился, осторожно ладонью коснулся его груди и низа живота, после чего проверил пульс на запястье.

– Что, еще не насмотрелся? – сердито выпалил Гу Юнь.