Текст книги "Убить волка (СИ)"

Автор книги: Priest P大

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 112 страниц)

Глава 35 «Переживания»

***

Чан Гэн думал о том, что больше не сможет оставаться ни в поместье, ни рядом с Гу Юнем.

***

Гу Юнь неспешно пытался выровнять дыхание, но от каждого вздоха его тело продолжало лихорадочно дрожать. Он будто стоял на самом краю мачты, и никто не мог видеть, как ему плохо. Когда Чан Гэн сжимал своего ифу в руках, то чувствовал, как по его телу проходят волны сильнейшей боли.

Cквозь частые тяжелые вздохи Гу Юнь выдавил нежную улыбку. Трудно было не заметить морщинки между его бровями. И маршал в очередной раз солгал Чан Гэну:

– Ну, ну, это всего лишь какой-то дунъинец. Дай поглажу тебя по голове. Не бойся, не надо так крепко сжимать меня.

На это Чан Гэн ничего не ответил.

Ему было слишком больно, и в то же время он испытывал страстное желание прямо сейчас прибить этого человека.

Гу Юнь уперся ножнами от дунъинского клинка о палубу и с трудом встал на ноги. Синие нити вен выступили на тыльной стороне его рук и, казалось, будто они вот-вот порвут кожу.

В чаше, которую маршалу дала барышня Чэнь Цинсюй, было привычное ему лекарство. Он мгновенно узнал его, стоило ему поднести чашу к носу и сделать всего один вдох. В тот момент его разрывало между «слепой и глухой» и «с ужасной головной болью, но ясным взором», но выбрал он, конечно же, второй вариант.

По-хорошему, даже не прими он лекарство, это бы не стало проблемой. Кроме того, в тот момент Гу Юнь не знал, что «музыкантом» Линь Юань была внучка лекаря Чэнь. Но как только в его руках оказалась чаша с лекарством, он не смог преодолеть желание вернуть контроль над своим телом.

Гу Юнь был почти готов признать правоту Шэнь И. Он понимал и знал, что однажды ему придется научиться жить в мире с этим сломанным телом. Но Гу Юню до сих пор было не по силам понять это, принять, чтобы мирно существовать с этим недугом.

Даже при том условии, что он знал, что без зрения и слуха он сможет спокойно жить без особых помех. Если бы Гу Юнь в глубине души принял этот факт, то для него эта болезнь в конце концов станет простым пустяком.

Но это все – причины, по которым прежний Аньдинхоу лишил Гу Юня самых беззаботных дней в раннем детстве. И пусть прошло уже так много лет, и все давно изменилось, он до сих пор не мог избавиться от этой старой обиды.

Подобные трудности совершенно спокойно можно было бы решить постепенно, хотя для этого и требовалось немного терпения и времени. Ведь за последние несколько лет, когда Гу Юнь научился спокойно жить вместе с Чан Гэном, его обиды на старое поколение значительно приуменьшились. И хотя Гу Юнь решил для себя, что не будет так же жестоко обращаться с Чан Гэном, как старый Аньдинхоу с ним, сейчас он понимал, какие тогда его отец испытывал чувства.

– Нет, – сквозь зубы процедил Чан Гэн.

Юноша не только не отпустил Гу Юня, но еще крепче сжал руки, вкладывая в свои объятия все силы, какие у него были. Он практически всем телом прижался к маршалу, и они оба переступили порог каюты.

– Как ты умудрился изобрести новый вид избалованности? – ловко спросил Гу Юнь.

Чан Гэн усмехнулся, подчеркивая каждое слово:

– Меня до смерти напугали эти дунъинцы.

Гу Юнь ничего не ответил.

«Спокойно, держи себя в руках», – успокаивал себя Чан Гэн.

Он всеми силами старался успокоиться, одновременно помогая Гу Юню после стычки с главарем мятежников – то есть помогал ему как можно удобнее сесть на стул.

Юноша нахмурился, встретившись с Гу Юнем взглядом.

– Ифу, – поинтересовался он приглушенным голосом, – что тебя беспокоит?

Гу Юнь знал, что не сможет скрыть от Чан Гэна свой недуг. Он размышлял долгую минуту, что же ответить юноше, пока не придумал коварный план. Он поманил Чан Гэна пальцем.

Тот склонился чуть ближе, и Гу Юнь прошептал:

– Нерегулярные лунные дни, живот разрывает от боли.

Чан Гэн не сразу среагировал, изумленно уставившись на маршала.

– Что?..

Ответ Гу Юня дошел до юноши только после того, как он задал вопрос. Лицо Чан Гэна мгновенно покраснело. Оставалось только разобраться, отчего – от смущения или гнева?

У Гу Юня так невыносимо болела голова, что он страстно желал удариться головой об стену. Но увидев робкое, такое милое и очаровательное выражение на лице Чан Гэна, Гу Юнь не мог сдержать звонкий смех. Это секундное развлечение разогнало скуку и помогло немного унять боль.

Чан Гэн сердито сверлил Гу Юня взглядом – от одного такого взора все вокруг было готово полыхнуть.

Как помнил Гу Юнь, если «сыграл злую шутку», то сразу же надо как-то загладить ситуацию и задобрить юношу. Он кашлянул:

– У меня не было времени на ужин, и после того как я выпил чашу холодного вина от барышни Чэнь, у меня немного разболелся живот. Ничего страшного.

Это хотя бы звучало более разумно и правдоподобно. Но как люди, долгие годы проводящие время на службе в армии, которые часто сталкиваются с проблемой нерегулярного питания, справляются с этим? Один день наедаются, а потом целый день голодают?

А этот толстокожий Великий Маршал Гу, как он вообще смеет так бесстыдно вести себя, словно он тут самый нежный и хрупкий?

Попытка Чан Гэна хоть как-то совладать с собой и сохранить крупицу спокойствия в один миг разлетелась на мелкие кусочки.

– Гу Шилю, ты!.. – взорвался Чан Гэн.

Короткое «ты» повисло в воздухе – юноша просто не нашел, что сказать после.

Гу Юнь неожиданно улыбнулся, поднял руку и похлопал Чан Гэна по голове.

– Что, уже подрос и у тебя начало сердце болеть за своего ифу? Не переживай понапрасну.

Его ладонь была подобна безграничному небесному своду, и яростное пламя в сердце Чан Гэна в мгновение ока взмыло до небес, оставив после себя лишь тонкую струйку дыма и рассеяв в воздухе его беспомощность и бессилие.

«Это у душ предков из-за тебя сердце болит», – подумал Чан Гэн. «С твоих губ не срывается ни единого правдивого слова. С чего это я должен взваливать на себя такую ответственность и беспокоится зазря? Только через мой труп».

И все же, болезненно побледневшее лицо Гу Юня вызывало боль в глазах юноши. Чан Гэн еще был в состоянии следить за своим языком и мыслями, но он не мог контролировать возникающие в его сердце тревогу.

Вздохнув, юноша обошел широкий стул и принялся делать Гу Юню массаж висков. Он делал это весьма умело своими натренированными руками.

Чан Гэн отметил, что плечи Гу Юня немного расслабились. Как правило, если человека не тревожат боли в груди или животе, он сможет как обычно активно работать руками и ногами. Также Чан Гэн отметил, что даже легкая травма его конечностей не приведет к такой боли, которую Гу Юнь испытывал сейчас. Как следует поразмыслив над тем, что же все-таки беспокоит его ифу, он остановился на единственном варианте – головной боли. Чан Гэн вспомнил, что Гу Юнь уже испытывал такую боль однажды, когда они покинули Яньхуэй и отправились в столицу.

Продолжая массировать виски, Чан Гэн не мог не отметить с усмешкой:

– Как-то раз ифу мне уже говорил, что у него мигрень. Неужели сегодня ифу забыл об этом?

Гу Юнь промолчал.

Он действительно уже и позабыл, как много лжи он сотворил на протяжении всей своей жизни. Если бы он помнил каждую ложь, что вырывалась из его рта, у него бы не осталось места для чего-то другого.

– Ну так что?.. – поинтересовался Чан Гэн.

– Голова у меня тоже болит. Не потому ли, что я не пощадил себя ради Великой Лян, м?

Подобные слова можно было столь бесстыдно произносить в чужой стране. Чан Гэн признал поражение, и гнев его полностью испарился.

Закончив разговор, Гу Юнь воспользовался излюбленным старым трюком «заснуть сразу, как голова коснется подушки», закрыв глаза от наслаждения от услужливого массажа Чан Гэна.

Вот только, к великому сожалению, за стенами каюты все еще было неспокойно, ситуация не была урегулирована. Гу Юнь был вынужден постоянно держать ухо востро и не смел впасть в полноценный сон.

Все внимание Чан Гэна было сосредоточено на акупунктурных точках на голове Гу Юня, но через несколько секунд он не мог не опустить взгляд на лицо своего ифу.

Для тех, кто привык постоянно видеть перед собой красивых людей, все равно наступал момент, когда даже в подобной красоте находились незначительные изъяны. Например, вот этот красивый, очаровательный буддийский монах. Проведя рядом с ним столько времени, Чан Гэн мог отметить, что он ничем не отличается от дяди Ван – старого слуги в поместье Аньдинхоу. Но, кстати, дядя Ван гораздо больше внимания уделял личной гигиене – в отличие от монаха.

Гу Юнь же был исключением.

Дунъинский убийца испортил ленту, которой Гу Юнь перевязывал волосы, и у него не было времени, чтобы снова убрать их в хвост. Его локоны лежали на плечах, стекая подобно проточной воде. Чан Гэн долго смотрел на своего ифу, старательно подавляя яркие образы из давних снов. Они внезапно вырвались из крепких оков и воспарили в сознании юноши, напоминая о себе. Если Чан Гэн не сможет сдержать себя, подобные воспоминания, получив цунь, продвинутся на чи [1], и будут снова и снова будут напоминать о себе, создавая бесконечную цепь удушающих иллюзий.

Каждый раз, когда образы вновь всплывали в его голове, он силой прерывал бесконечный поток мыслей. Так же он поступал и с Костью Нечистоты. Он начинал вспоминать эти бессмысленные стихи из буддийского священного писания, которым его научил Ляо Жань. Он столько раз повторял их, что они отпечатались на дне его души. Они точили его сердце подобно точильному камню.

Отчего-то сейчас этот трюк не сработал. Похоже, что все самообладание Чан Гэна ушло на сдерживание гнева. Его мысли вырвались из-под контроля, подобно сбросившей поводья лошади.

Кость Нечистоты соткала в глубине его сознания совершенно невыразимые, абсурдные иллюзии.

Он видел, как склоняется над Гу Юнем и касается легким поцелуем его лба. Бровей. Переносицы... Губ. Губы Гу Юня не должны быть очень мягкими и сладкими. Возможно, у них легкий горький вкус, похожий на аромат лекарственных трав, который всегда окутывал его тело. А может они на вкус как вино? Чан Гэн поймал себя на мысли, что хотел бы даже слегка прикусить его губы.

Стоило Чан Гэну только подумать об этом, как во рту появился сладкий ржавый привкус крови. Он задрожал от страха.

Вернувшись в реальность, Чан Гэн обнаружил, что все еще стоит позади сидящего на стуле Гу Юня, прикусив кончик языка.

В ту же секунду Чан Гэн понял, что его пальцы были все еще на голове Гу Юня, и он в миг отдернул руки, будто обжегся.

Некоторое время он растерянно стоял на месте, прежде чем спросить дрожащим от беспокойства голосом:

– Ифу?..

Гу Юнь крепко спал. Его глаза были закрыты. Он не видел кроваво-красный блеск в глазах Чан Гэна.

Тот еще несколько секунд смотрел на него, затем взял свой меч и выбежал из каюты.

Палубу яростно обдували порывы морского бриза. Солдаты Черных Орлов, охранявшие главное судно мятежников, бдительно кружили над ним. Подчиненные цзяннаньского флота под командованием Яо Чжэня занимались зачисткой. Люди Дунъина разбежались на все четыре стороны. Кто-то прыгал прямо в море, кто-то умудрялся уплыть на небольших шлюпках, а кто-то – вплавь. Но для таких беглецов морские драконы уже опустили в воду черные сети, и им удалось быстро поймать «уплывающих рыбок» в ловушку.

Хуан Цяо лично предстал перед Яо Чжэнем. Последний пребывал в глубоких размышлениях. Он склонился, чтобы что-то сказать командиру Хуан.

Множество событий быстро пронеслось перед глазами Чан Гэна, но совершенно не тронули его сознание. Жар с его лица постепенно сдували порывы морского бриза.

Холодный морской воздух был подобен язве, врезающейся в кости, пробивающейся все глубже подобно земляному буру, дабы оставить свой след на костях на века [2]. Стоя лицом к морю, под порывами ледяного ветра, Чан Гэн корил себя: «Ты – ничтожное животное».

Он думал о том, что больше не сможет оставаться ни в поместье Аньдинхоу, ни рядом с Гу Юнем.

Двумя днями позже. Поместье господина Яо.

Во дворе поместья господина Яо зацвели персиковые деревья. Пар обогревателей смешивался с витавшими в воздухе ароматами. Сидя у окна, Гу Юнь щелкал тыквенные семечки и ждал, когда Яо Чжэнь закончит докладную записку Императору [3]. Опасаясь возможной смуты в столице, туда отправили срочный доклад.

В столице новости невозможно было так просто распространить, но даже там есть свои глаза и уши. И кое-что из секретной информации все же просочилось – поговаривали, что Император был в такой ярости, что приказал императорской гвардии схватить принца Вэй. Поздней ночью Вэй-ван намеревался сбежать из столицы, но его поймали у Дэшэнмэнь [4]. Что же с ним произошло после – никому не известно.

Пыль в Цзяннане осела, и нужно было составить еще один доклад, в котором до Императора доводились бы вся история и обстоятельства данного дела.

Лицо Яо Чжэнь выглядело так, будто он не спал несколько дней подряд. Опустив перо, он обратился к Гу Юню:

– Аньдинхоу, господин, что вы думаете об этом деле?

– Просто скажите, что старшему инспектору были известны события на море, – вскользь ответил Гу Юнь. – Что он тайно послал людей, дабы тщательно расследовать планы мятежников, прежде чем те воплотят свой заговор, и арестовать их.

– Нет, нет, нет! – вспылил Яо Чжэнь. – Я простой ученый. Меня укачивало на гигантском змее. Меня тошнило на драконе. На протяжении всего пути меня выворачивало наизнанку! У меня нет ни талантов, ни подходящих навыков. Только Аньдинхоу способен выйти навстречу врагу и предотвратить беду.

– Аньдинхоу? Тот самый Аньдинхоу, который служит на северо-западной границе? Как он смог так быстро переместиться в Восточное море? И все же, я наслышан о том, что господин Яо остроумно приказал своим людям облачиться в Черную Броню, напугав мятежников до такой степени, что они начали сражаться друг с другом. Это действительно достойно восхищения.

– Я не могу, – пробубнил господин Яо. – Пожалуйста, не расстраивайте меня.

В этом году господину Яо исполнилось тридцать шесть лет – самый благоприятный возраст в жизни мужчины. Господин Яо был полон жизни и энергии. У него были выразительные усы, умное, красивое лицо и золотые руки. Этот человек полжизни строил служебную карьеру в чиновных кругах. Он претерпел множество взлетов и падений. С самых первых дней службы он посвятил себя этим богатым, плодородным землям с изобилием рыбы и риса. Пусть он и не сделал какого-то особенного вклада, но и эти земли не особо стремились к развитию и прогрессу. К тому же, господин Яо обладал величайшим мастерством – он мог спать всю ночь напролет до полудня.

Наверное поэтому многие жители вообще забыли о его существовании. На двенадцатом году правления Императора Юань Хэ, учитель Гу Юня, Линь Мосэнь, который в те годы еще был жив, оказался главным экзаменатором господина Яо на императорском экзамене. Увидев письменный труд Яо Чжэня, господин Линь не мог сдержать восторг – он начал стучать по столу и ахать от восторга [5]. Он подал тот доклад Императору Юань Хэ, а Его Величество пожаловал господину Яо титул Хуанъ Юаньлан [6].

– Подавили восстание в Дунхай, одержали победу в великой битве, которая могла поставить под угрозу границы первостепенной важности. Разве вы не достойны этих подвигов? В будущем господин сможет ступить в императорский двор сановником, искусным и в военных, и в гражданских делах, – сказал Гу Юнь более серьезно.

Яо Чжэнь горько улыбнулся и сказал:

– Какие у меня таланты за такое жалование? Подчиненный бездарен и недобродетелен. Слуга, лишь желающий найти спокойное место, чтобы в старости достойно уйти на покой. Откуда у него способности найти выход из подобной ситуации? Аньдинхоу, прошу, пожалейте нижайшего подчиненного.

– Я все еще думаю о том, чтобы доложить Его Величеству, что собираюсь отправить вас на северо-западную границу в должности инспектора армии.

Не опуская головы, Яо Чжэнь парировал:

– У вашего подчиненного до сих пор жива матушка, ей уже больше восьмидесяти лет. У нижайшего есть голодающие маленькие дети. Нижайший просит героя оказать снисхождение и позволить слуге прожить свою собачью жизнь со своей семьей. Если господин пожелает, он может вынести все из дома слуги.

Гу Юнь промолчал.

– Аньдинхоу, господин, поскольку все события, которые коснулись Цзяннань, затронули наместника Лянцзян [7] – губернатора Чжоу – господин не сможет избежать участия. Я должен все обсудить с ним.

Увидев помрачневшее лица Гу Юня, Яо Чжэнь извинился и быстро добавил:

– О! Кстати! Есть еще молодой принц. Во время путешествия Его Высочество отправился в Цзяннань и случайно столкнулся с мятежниками, захватившими в плен механиков. Увидев несправедливости в пути [8], он в одиночку проник на их судно. Выручив механиков, он с их помощью смог лично поймать главу мятежников. Как вы смотрите на такой вариант развития событий?

Гу Юнь не проронил ни слова.

Что касается происхождения Чан Гэна, хотя ныне правящий Император не выражал открыто своего мнения, было очевидно, что у него есть сомнения по этому поводу. Сейчас, когда в заговоре оказался замешан Вэй-ван, Его Величество должен быть сильно разочарован. И если после этого он обратит внимание не неугодного младшего брата, который очевидно на его стороне, то возможно он оставит прошлые обиды на деяния прошлого поколения.

Чан Гэн приближался к возрасту наследования данного ему почившим Императором имени. Если бы ему удалось заручиться благосклонностью Его Величества, возможно, в будущем это бы ему пригодилось.

Гу Юнь обдумал этот вариант, а после разочарованно посмотрел на Яо Чжэня. Господин Яо действительно был очень талантлив. В противном случае у него не было бы столь долгосрочных отношений с Аньдинхоу. Они встречались лишь однажды, и сейчас Гу Юнь начал понимать, почему господин Яо не стремился к дальнейшему карьерному росту и желал только есть и ждать смерти [9]. В будущем господин Яо отпустит свой ум и интеллект в небо, а сам господин останется на земле, продолжая низкопоклонничать, есть и спать.

– Аньдинхоу, господин, – улыбнулся Яо Чжэнь и снова спросил: – Что скажете?

Гу Юнь не потрудился ответить на это. Он поднял глаза к потолку [10], набросил на плечи верхние одежды и ушел прочь.

Он собирался спокойно покинуть Цзяннань. В этом вопросе были замешаны и Линь Юань, и Черный Железный Лагерь, но обеим сторонам не следовало бы принимать участие в этом деле. Им оставалось полагаться только на перо господина Яо.

Когда Гу Юнь толкнул дверь, то он увидел во внутреннем дворе Чан Гэна. Юноша делал бамбуковую флейту. Вокруг него сидели Гэ Пансяо, Цао Нянцзы и две маленькое дочери господина Яо. Чан Гэн очень старательно и терпеливо делал флейту для каждого из них. Его работа выглядела очень даже неплохо. Две маленькие девочки, которым еще и десяти лет не исполнилось, веселились и прыгали вокруг юноши.

Увидев Чан Гэна, Гу Юнь почувствовал себя значительно лучше. Пусть маршал никогда не говорил об этом вслух, он всегда надеялся, что Чан Гэн вырастет сообразительным, остроумным молодым человеком, который не будет выпячивать свой ум наружу. Что он станет праведным и доброжелательным, но и не лишенным решимости. Что Чан Гэн будет не таким нерешительным, как его отец, но и не таким вспыльчивым, как его мать.

Человек, в которого вырос Чан Гэн сейчас, был как раз тем, кого Гу Юнь хотел видеть перед собой.

И даже в его внешнем облике проскальзывали лучшие черты обоих родителей.

Гу Юнь подошел к детям и забрал из рук Чан Гэна флейту, которую юноша только начал делать.

– А для меня есть одна? – улыбнулся он.

Мягкая улыбка исчезла с лица Чан Гэна. Он забрал флейту назад и отдал ее маленькой девочке, которая с нетерпением сидела у юноши под боком и ждала, когда он закончит для нее игрушку.

– Это всего лишь детская игрушка, она слишком груба и проста. Ифу, пожалуйста, не делай из меня посмешище.

Гу Юнь промолчал.

Маршал молча смотрел на флейту в руках маленькой девочки и заявил:

– Я хочу ее.

Девочка, которая едва доставала до талии Гу Юня, спрятала руки за спину и пристально посмотрела на маршала.

Чан Гэн отложил инструменты, жестом показал Гэ Пансяо, чтобы тот забрал девочек и они пошли куда-нибудь поиграть, а сам поднялся на ноги и последовал за Гу Юнем.

– Ифу возвращается на западные земли?

– Да. Ммм... Возвращайся в столицу и получи аудиенцию у Его Величества, – сказал Гу Юнь. – Не волнуйся, Чжун Цзэ научит тебя всему, что тебе нужно будет сказать.

Чан Гэн молча кивнул.

– Ты совершил настоящий подвиг. Возможно, Император даже пожалует для тебя награду, – сказал Гу Юнь. – Он может вызвать тебя на суд, чтобы обсудить политические вопросы. Кто знает, может он даже позволит тебе отправиться на северо-западную границу и найти меня.

Встретив Чан Гэна через год разлуки, Гу Юнь отметил, что юноша уже подрос, став зрелым молодым человеком, который не терялся перед лицом смертельной опасности. Детство прошло, и Гу Юнь стал более терпимо относиться к идее позволить Чан Гэну отправиться на северо-запад.

С этого дня можно считать, что между ними снова мир. Он думал, что сможет взять Чан Гэна с собой и научить его чему-то новому. Но даже если Гу Юнь не сделает этого, после возвращения в столицу Чан Гэн все равно будет считать это разрешение заслуженной наградой.

В тот год, когда Гу Юнь покинул поместье, Чан Гэн пожелал поехать вместе с ним на северо-западную границу. Гу Юнь думал, что если Чан Гэн теперь получит то, что хотел, он будет счастлив.

Чан Гэн неожиданно остановился, промолчал несколько секунд и затем сказал:

– Ифу, я больше не хочу на западные земли...

Примечания:

得寸进尺

dé cùn jìn chǐ

получив цунь, продвинуться на чи (обр. в знач.: ненасытный, алчный, руки загребущие; сколько ни дай, ему все мало; жадничать, зарываться ср. дай ему палец – всю руку отхватит)

2. 刻骨铭心

kègǔ míngxīn

выгравировать на костях и запечатлеть в сердце, обр. запечатлеть глубоко в душе; навечно запомнить; незабываемый, век не забыть

3. 奏折

zòuzhé

стар. докладная записка (сложенная в виде гармоники); доклад императору

4. 德胜门

déshèngmén

Дэшэнмэнь, досл. «врата победы добродетельностью»(название крепостных ворот в северной части бывшей пекинской крепостной стены)

5. 拍案叫绝

pāiàn jiàojué

стучать по столу и ахать от восторга (обр. в знач.: быть в восхищении, бурно выражать восторг, ахать от восторга)

6. 状元

zhuàngyuan

1) стар. чжуанъюань, первый из сильнейших (победитель на столичных экзаменах, первый кандидат на высокую должность)

Хуанъ Юаньлан – высший титул, присуждаемый Императором лучшему на высшем императорском экзамене.

7. 两江

liǎngjiāng

оба Поречья (низовье Янцзы, пров.: Цзянсу, Аньхой и Цзянси)

8. 路见不平

lùjiàn bùpíng

увидеть несправедливость в пути (обр. в знач.: заметить несправедливость, быть поборником справедливости)

9. 混吃等死

hùn chī děng sǐ

[только] есть и ждать смерти (обр. в знач.: духовная бедность, потеря смысла жизни, потеря идеала, отсутствие стимула к чему-либо)

10. 白眼

báiyǎn

1) выкатить глаза, поднять глаза к потолку (в знак возмущения, презрения)

2) презрительный взгляд