Текст книги "Убить волка (СИ)"

Автор книги: Priest P大

сообщить о нарушении

Текущая страница: 59 (всего у книги 112 страниц)

Глава 72 «Чудесный сон»

____

Нельзя сказать, что Гу Юню не доводилось раньше сыпать красивыми пустыми словами. Будучи сильно навеселе, он не раз нес разную чушь и щедро раздавал обещания. Он столько лет прожил на свете и только сегодня понял, что самое трудное – это искренние обещания.

____

Весь путь до гарнизона Гу Юнь преодолел бегом. Личная охрана, не разобравшись, что происходит, устремилась за ним следом, как во время строевой подготовки. Кавалеристы Черного Железного Лагеря не успели завершить смену караула и выстроиться в ряд – сразу побросали свои посты и ринулись в бой, словно встретились с могучим врагом. Им показалось, что вдалеке они видят небольшой отряд иностранцев. Один за другим кавалеристы поднесли к глазам цяньлияни.

Тем временем к крепости Цзяюй прибыл груз из столицы – с оружием для Черного Железного Лагеря. Экипажи вытянулись в длинную цепочку. Ответственный за груз солдат трудился в поте лица и никак не ожидал, что рядом с ним ни с того ни с сего появится сам маршал.

Солдаты из личной охраны Аньдинхоу столпились возле него и растерянно переглядывались.

Крайне удивленный их поведением Гу Юнь обернулся и спросил:

– А вы-то чего за мной бежали в такой панике?

Солдаты не нашлись, что ему ответить.

Гу Юнь сухо кашлянул и смахнул несуществующие пылинки со своей брони. Будучи образцовым командиром, он строго посмотрел на своих подчиненных – словно отец, недовольный нашкодившими детьми. После чего, ничуть не изменившись в лице, отвернулся, чтобы затем самоуверенно заложить руки за спину и неспешным прогулочным шагом направиться в маршальский шатер.

Патрульный отряд пока еще не вернулся в лагерь. Так что, если не считать охранников, внутри шатра находилось всего несколько генералов. Все они обступили гостя и вели с ним непринужденную беседу. Приковавший к себе всеобщее внимание человек носил расшитые атласные парадные одежды с широкими рукавами и подбитый белоснежным лисьим мехом плащ. Это был никто иной как новоиспечённый Его Высочество принц Янь-ван. Он обернулся на звук шагов и случайно встретился взглядом с замершим в проходе Гу Юнем.

Казалось, принц был удивлен – взгляд его посветлел, а усталость, что накопилась из-за забот в столице и после, в дороге, испарилась без следа. Непроизвольно он поднял руку и закашлялся. Кашель этот прозвучал несколько неестественно и привлек всеобщее внимание.

Все повернулись ко входу и поспешили поприветствовать своего командующего:

– Великий маршал.

Порой миг от расставания до новой встречи пролетает быстро, а порой тянется целую вечность.

После того, как они повздорили и молча разбежались, недовольные друг другом, время пролетело мгновенно.

Но если вспомнить о многочисленных тайнах и будоражащих душу неясных чувствах, то казалось, что их разлука продлилась целую вечность.

Как река Янцзы никак не могла достичь моря, так и чувства Гу Юня натыкались на неприступную стену.

... Но наконец впервые за долгие годы, точно небольшая струйка кипятка, они прорвались наружу и теперь обжигали; спрятанные за спину руки вспотели.

Как и подобает вожаку стаи он проявил сдержанность, жестом приказав подчиненным отставить церемонии, и неспешно вошел внутрь:

– На границе сейчас неспокойно. Зачем же ты лично приехал?

– Скоро новый год, я хотел передать подарки для моих братьев, – пояснил Чан Гэн.

Гу Юнь принял благочестивый вид, протянул «а» и, не моргнув глазом, ответил:

– Благодарю тебя. В последние полгода всем нам пришлось непросто. Императорскому двору нелегко было выделить нам дополнительное снабжение... Расскажи, какова воля Императора?

После его слов Чан Гэн вынужден был начать с высочайшей воли правителя. Готовясь к объявлению послания Императора, все генералы, кроме Гу Юня, тут же с грохотом рухнули на землю – Чан Гэн остановил его прежде, чем тот успел преклонить колено.

Чан Гэн осторожно поддержал его:

– Во время объявления воли государя дяде Императора достаточно внимать, не обязательно досконально соблюдать все церемонии.

Гу Юнь не знал нарочно или нет, но, говоря «дядя Императора», Чан Гэн будто нарочно понизил голос.

Ли Фэн часто величал его «дорогой дядя» или «глупый дядя», так что стоило Гу Юню вновь услышать подобное обращение, ему становилось ужасно тоскливо. Но из уст Чан Гэна это вызвало совершенно иные чувства. Внутри что-то дрогнуло, и Гу Юню не удалось вымолвить заготовленное «можно отставить церемонии».

Поздней зимой на северо-западе стоял жгучий мороз, но Гу Юнь едва не вспотел в холодной броне и в итоге слушал без интереса, выхватив лишь некоторые фразы из послания.

Хорошо, что обычно воля Ли Фэна соответствовала направленным ему военным сводкам, а все остальное – лишь возвышенное пустословие. Можно было слушать не очень внимательно.

Гу Юнь пришел в себя, когда генералы хором поблагодарили государя и поднялись на ноги.

Вообще говоря, в подобных случаях самый высокопоставленный офицер должен был сделать шаг вперед, взять слово и с гордостью подчеркнуть, как же он счастлив служить своей отчизне и народу. Только тогда воля императора считалась объявленной, и все остальные наконец могли разойтись по своим делам.

Поскольку Гу Юнь вдруг таинственным образом утратил дар речи, все, следуя протоколу, замерли на своих местах. Присутствующие генералы Черного Железного Лагеря обменивались растерянными взглядами, пытаясь понять, что же еще Аньдинхоу собирается добавить к столь пространному императорскому посланию.

Заметив повисшую вокруг него тишину, Гу Юнь наконец понял, что потерял лицо при посторонних. Проигнорировав косые взгляды, он с загадочным выражением лица расплывчато произнес:

– Ах, Его Величество так добр, ведь это наш долг. Старина Хэ, распорядись организовать небольшое пиршество в честь приезда Его Высочества принца Янь-вана... Пусть это будет что-нибудь простенькое. Тут все свои. Остальным стоит поторопиться и закончить инвентаризацию полученных припасов до наступления темноты. Почему это вы до сих пор здесь? Вам, что, заняться больше нечем?

Генералы благоговели перед своим невозмутимым маршалом – восхвалял ли он их или бранил, – так что один за другим покинули шатер. В Черном Железном Лагере у каждого были свои обязанности, и в целом тот славился высокой эффективностью – в мгновение ока все разошлись.

Наконец в маршальском шатре гул человеческих голосов, напоминающий клокотание кипящего котла [1], стих. Гу Юнь вздохнул с облегчением. Чан Гэн настолько пристально за ним следил, что под его внимательным взглядом трудно было даже голову повернуть.

Интересно,, Чан Гэн действительно исхудал или просто в плаще на лисьем меху казался тоньше?

Ему вспомнились признания Холуна и барышни Чэнь, сделанные по пути сюда. Впервые в жизни Гу Юнь не знал, с чего начать разговор. Пусть сердце его и переполняли чувства, выражение лица оставалось непроницаемым, и из-за этого противоречия он в целом казался спокойным и равнодушным.

– Подойди, дай мне на тебя посмотреть, – Гу Юнь сказал это таким тоном, будто они буквально недавно расстались.

Чан Гэн не понимал, что у него на уме, поэтому дал волю своему бурному воображению и занервничал.

За последние полгода Янь-ван наделал немало шума в столице. Пока он точно не знал, достигли ли слухи приграничных земель, и не мог даже предположить, как Гу Юнь отреагирует, если узнает про его деяния. Когда Гу Юнь уезжал из столицы, у них были натянутые отношения. Теперь же, после длительной разлуки, они напоминали пузатый сосуд, в спешке закопанный глубоко в землю до того, как вино успело созреть...

Всего за несколько коротких шагов сердце Чан Гэна уподобилось беспокойно крутящемуся калейдоскопу – бесполезно было даже пытаться описать, на что это могло походить.

Он никак не ожидал, что Гу Юнь вдруг протянет руку и заключит его в объятия.

Руки маршала от плеч до костяшек скрывала легкая броня, поэтому объятия его были ужасно крепкими. Кончики его пальцев были холоднее выстывшего на ледяном ветру металла. Несмотря на меховой плащ, казалось, что мороз пробрал Янь-вана до костей. От неожиданного проявления заботы он растерялся и задрожал.

Гу Юнь расслабленно прикрыл глаза и двумя руками обнял его еще крепче, уткнувшись лицом в меховой ворот. В нос ударил запах успокоительного, уже неотделимый от Чан Гэна. Кажется, за время их разлуки этот запах стал еще сильнее.

На протяжении двадцати лет Кость Нечистоты подобно пиле терзала плоть и врезалась в кости этого человека. Сердце Гу Юня сжималось от боли, но он никак не решался заговорить о том, что узнал от Чэнь Цинсюй, вслух. С самого детства Чан Гэн отличался невероятным упрямством и ни с кем ничем не делился, полагая, что легче до рассвета пролежать без сна, чем открыть правду.

Если человек предпочитал скрывать рану, чтобы никто ее не заметил, то вынудить его отнять руки было не заботой, а сродни удару ножом.

– Цзыси, – голос Чан Гэна звучал неестественно, словно сам не понимал, что несет. – Если ты продолжишь так крепко меня обнимать, я...

Гу Юнь с трудом сумел совладать со своими чувствами, судорожно сглотнул и рассеянно приподнял бровь:

– Хм?

Чан Гэн промолчал, не решаясь заговорить.

Его Высочество Янь-ван, известный своим даром красноречия, крайне редко не находил слов. Гу Юнь рассмеялся и протянул руку, чтобы погладить лисий мех.

– Пошли немного прогуляемся.

Так плечом к плечу они вышли из маршальского шатра. Зимние ветра за пределами крепости разили точно нож. Знамя развевалось и напоминало птицу Пэн [2], расправившую крылья. Безоблачное небо было бездонным, а земля – бескрайней. Длинной веренице повозок с припасами не было конца. Из-за того, что война велась на всех четырех концах страны, ресурсы истощились до предела. Никто уже и не помнил, когда последний раз поступала такая большая партия.

Гу Юнь остановился, чтобы полюбоваться, и вздохнул:

– Повсюду полная неразбериха, сложно было наладить поставки в таких условиях?

– Пока это все, что мне удалось достать, потом еще что-нибудь придумаю, – ответил Чан Гэн. – Теперь ведь указ «Чжан» отменили. Так что уже в этом месяце к институту Линшу присоединятся еще несколько производителей брони. По всей стране призывают на службу достойных людей: любой человек, имеющий значительные успехи в области изготовления брони и механизмов, вне зависимости от происхождения, может вступить в институт Линшу. Господин Фэнхань клятвенно заверяет, что в этом западном морском чудище нет ничего пугающего. Дайте ему немного времени, и он сумеет изготовить такое же.

– У господина Фэнханя никогда не закончатся идеи. Едва он успевает осуществить одну, как на её место приходят другие, – Гу Юнь засмеялся. – Да, это морское чудище выглядит пугающе и потребляет много ресурсов, но на деле совершенно бесполезно. Раз у нас нет лишних средств, то и содержать его будет не на что. Мне вполне достаточно одной легкой кавалерии, чтобы надрать зад этим хвастунам, покусившимся на чужую территорию в надежде испугать врага своим могуществом...

Гу Юнь имел в виду «тебе не обязательно так перетруждаться», но, поворачиваясь к Чан Гэну, своей наполовину закованной в стальную броню рукой умудрился легко коснуться его ладони. Чан Гэн поймал его холодную ладонь и накрыл широким рукавом парадных одежд, делясь теплом.

Разумеется, Чан Гэн прекрасно умел себя контролировать, но неожиданные объятия разожгли пламя в его сердце и зародили несбыточные надежды.

Он пристально посмотрел прямо на Гу Юня и спросил:

– Что?

Второй раз за день Гу Юнь лишился дара речи.

В том, как они смотрели друг на друга, было что-то болезненное. Гу Юнь замер и долго ничего больше не предпринимал. Чан Гэн же быстро помрачнел и высмеял свои несбыточные надежды: «Как и следовало ожидать, мне просто показалось».

Когда Чан Гэн уже собирался было отстраниться, его зрачки сузились от удивления: под прикрытием длинного рукава Гу Юнь в ответ сжал его руку. Хватка его холодных, сухих и шершавых пальцев, усиленная броней, была уверенной и решительной.

Гу Юнь вздохнул. В глубине души он прекрасно понимал, что, поддавшись порыву, перешел черту и обратной дороги не будет. Чан Гэн и так много лет страдал от Кости Нечистоты и не переживет, если Гу Юнь снова пойдет на попятную. Да и непорядочно сегодня говорить одно, а завтра – другое. Нельзя сказать, что Гу Юню не доводилось раньше сыпать красивыми пустыми словами. Будучи сильно навеселе, он не раз нес разную чушь и щедро раздавал обещания. Он столько лет прожил на свете и только сегодня понял, что самое трудное – это искренние обещания.

Когда Гу Юнь решился произнести ее вслух, от этой клятвы осталось всего ничего:

– Я хочу, чтобы ты берег себя. Были бы горы Циншань, а хворост найдётся [3]. Не беспокойся из-за пустяков. Я буду рядом.

Чан Гэн опешил. Слова Гу Юня вошли в одно ухо и вылетели из другого. Он так растерялся, что не мог вымолвить ни слова.

Под его пристальным взглядом Гу Юнь почувствовал себя неуютно:

– Пойдем. Эти деревенщины все еще жаждут увидеть нашего красавца Цзы-ду [4] и изысканные манеры Янь-вана. Да и одним северо-западным ветром сыт не будешь? [5]

В Черный Железный Лагерь нельзя было пригласить танцующих и поющих красоток или попробовать там отличное вино. Во-первых, во время войны алкоголь был под строгим запретом. Любого, кто дерзнул взять хоть каплю в рот, беспощадно наказывали согласно армейскому закону. Во-вторых, барышня Чэнь – единственная «красотка» в гарнизоне – после того, как Гу Юнь перестал носить корсет, заняла должность армейского лекаря. Поскольку она, не покладая рук, боролась за жизни раненных солдат в крепости Цзяюй, её уже больше десяти дней никто не видел. Так что оставался один «северо-западный цветочек». Танцевать он не танцевал, но любоваться им можно было совершенно бесплатно.

Поэтому так называемое пиршество в честь Его Высочества принца Янь-вана заключалось в том, что повара приготовили на несколько блюд больше, чем обычно, а генералы, не занятые в обороне гарнизона, составили принцу компанию. Из-за необходимости смены караула они не могли задерживаться надолго, но на войне любая передышка бесценна. Впрочем, долго рассиживаться никто не рискнул и все разошлись, едва зашло солнце.

Остался один лишь Гу Юнь, который пошел провожать немного растерянного Янь-вана к месту его ночлега.

– У нас тут тоска смертная, не находишь? Ни тебе вкусной еды, ни напитков, а единственное развлечение с утра до вечера – кулачные бои, где нет разницы победил ты или проиграл, – Гу Юнь повернул к нему голову и добавил: – И ты ещё злился на меня, будучи ребенком, что я отказываюсь брать тебя с собой? Ну как, понравилось?

Хотя Чан Гэн ни капли алкоголя не взял в рот, он все равно витал в облаках, шагая, точно пьяный. Словно в тумане, думая, что всё это – чудесный сон, он спросил:

– Разве это может мне наскучить?

Гу Юнь ненадолго задумался, а потом достал из-за пазухи белую нефритовую флейту.

– Давай отойдем подальше от лагеря, и я сыграю тебе последнюю разученную мной мелодию?

Чан Гэн бросил пристальный взгляд на нефритовую флейту. От этого чудесного сна не хотелось просыпаться.

Шэнь И приводил в порядок оборонительные укрепления гарнизона и, когда ему доложили о прибытии принца, он как раз возвращался обратно. Несмотря на довольно противоречивые эмоции по этому поводу, Шэнь И всё равно планировал с ним повидаться и перемолвиться словом. Вот только, когда его от Чан Гэна отделяло уже около ста ми [6], острым совиным зрением генерал заметил, как Гу Юнь достает свою любимую флейту! Шэнь И тотчас же повернул в другую сторону и сбежал, словно встретившись со своим злейшим врагом.

После того, как Гу Юнь сменил бамбуковую флейту на нефритовую, он целых полгода тренировался в суровых и холодных приграничных землях, но на удивление играть лучше так и не научился. Скорее, теперь всем при звуках флейты еще сильнее хотелось обмочиться. Посторонний человек, услышав всего пару нот этой народной мелодии, мог упасть замертво. Своей игрой Гу Юнь вспугнул даже лошадь, ждавшую подковки неподалеку. Бедняга забилась и заржала от невыносимой боли, словно ее окружила стая волков. Тем временем, недавно приземлившийся патрульный Черный Орел, заслышав игру своего маршала, споткнулся на нетвердых ногах и рухнул на землю, как будто прося о новогоднем подарке в красном конверте.

Чан Гэн опешил.

По крайней мере теперь он точно убедился, что это не сон: даже его бурное воображение не могло породить настолько чудовищный звук.

Доиграв мелодию до конца, считавший свой поступок крайне романтичным Гу Юнь с надеждой спросил:

– Тебе понравилось?

Повисла тишина. Чан Гэн долго не мог собраться, чтобы наконец искренне сказать:

– Помогает очистить сердце и взбодриться... Будь здесь враг, он бы в ужасе сбежал.

Гу Юнь поднял руку и почесал макушку флейтой, ничуть не смущенный нелестной оценкой своих талантов:

– Я и собирался немного тебя взбодрить. Хочешь спать со мной или попросить кого-нибудь поставить для Вашего Высочества отдельную палатку?

Чан Гэн только пришел в себя, но всего одна игривая фраза снова выбила его из колеи. Он замер, не способный сдвинуться с места.

Гу Юнь невозмутимо наблюдал, как он краснеет – сначала стали пунцовыми уши, а потом краска залила все лицо. Невольно ему вспомнилось, каким смущенным выглядел Чан Гэн, когда помогал ему сменить одежду во время лихорадки. Тогда Гу Юнь чувствовал себя беспомощным, но сейчас-то совсем другое дело. «Когда я переломал себе все кости и мог только лежать подобно трупу, ты распускал руки, – подумал он. – Что, думал час расплаты никогда не настанет?»

– Чего молчишь? – спросил Гу Юнь.

– Это ни к чему... – стиснув зубы, выдавил Чан Гэн. Наконец он решился: – Я... Я хотел осмотреть твои раны.

Гу Юнь продолжил его дразнить:

– Неужели только раны?

Чан Гэн промолчал.

Примечания:

1. 人声鼎沸 – rénshēngdǐngfèi – гул человеческих голосов напоминает клокотание кипящего котла (обр. в знач.: шумящие толпы, гул голосов)

2. 大鹏 – dàpéng – птица Рух.

Китайский её аналог – птица Пэн.

Отсылка на птицу также встречалась в другой новелле Прист – в "Лю Яо".

3. 留得青山在，不怕没柴烧 – liúdé qīngshān zài, bùpà méi chái shāo – был бы лес, дрова найдутся; еще не все потеряно; пока жив человек, жива и надежда; были бы кости, а мясо нарастет

4. 子都 – zǐdū – [красавец] Цзы-ду – имя легендарного красавца, ставшее нарицательным.

5. 喝西北风 – hē xīběifēng – питаться северо-западным ветром; обр. голодать, жить впроголодь, жить в нужде; положить зубы на полку, сосать лапу, святым духом питаться

6. 米 – mǐ – Ми – метр

Глава 73 «Первый бой»

______

«Мой Аньдинхоу, – подумал он, сердце его переполняли и медовая сладость, и печаль: – Скольким прославленным генералам минувших династий удалось уйти на покой? Думаешь, твои слова не ранят мое сердце?»

______

Для того, чтобы понять, что у Гу Юня зажат шейный и поясничный отдел, не обязательно было проводить тщательный осмотр – стоило ему снять броню, как Чан Гэн сразу заметил это сквозь одежду.

Отбросив в сторону все посторонние мысли, он нахмурился и спросил:

– Цзыси, когда ты последний раз снимал легкую броню?

– Да я все время ее ношу с тех пор, как мне больше не нужен корсет. – Это прозвучало как-то не так, поэтому Гу Юнь поспешил добавить: – Разумеется, я снимаю ее, чтобы помыться. Я ведь не грязнуля вроде этого плешивого осла Ляо Жаня.

Чан Гэн уложил его на живот.

– Не шевелись! Не двигайся! И как у тебя язык поворачивается насмехаться над другими?

В Черном Железном Лагере крайне строго следили за строевой выправкой молодых бойцов, заставляя их держать спину. По этой причине если какому-нибудь генералу и посчастливилось дожить до старости, то здоровье его к тому времени портилось. Зажимы в пояснице и смещение шейных позвонков были в армии в порядке вещей. Удобная легкая броня весила совсем ничего, но в отличие от тяжёлой брони здесь весь вес приходился на тело. Такой бдительный человек как Гу Юнь не снимал ее даже когда ложился спать. Из-за этого мышцы постоянно напрягались. Чан Гэн надавил-то совсем чуть-чуть, но этого хватило, чтобы громко захрустели кости.

– Сейчас у тебя ничего не болит, потому что мышцы спины пока справляются с нагрузкой. А в старости что ты делать будешь?

Руки Чан Гэна с силой давили на лопатки и разминали затекшие плечи.

Когда Шэнь И начинал нудеть на эту тему, Гу Юнь всегда поднимал его на смех, но в устах Чан Гэна знакомые слова совершенно не раздражали. Он лениво прикрыл глаза. Армейский быт был очень простым, Аньдинхоу не являлся исключением из правил. В его палатке имелась всего одна походная койка с паровой лампой в изголовье, и сейчас её тусклый свет окутывал их обоих.

– Тебе больно? – спросил Чан Гэн.

Гу Юнь покачал головой и тихо пробормотал:

– Слухи о том, что мы получили крупную поставку оружия и припасов, явно быстро разлетелись. Союзные армии западных стран тоже не дураки. У каждой страны есть планы на этой случай... Сейчас Запад не может безвозмездно поставлять им оружие и броню. Не пройдет и пары дней, как среди них непременно найдутся предатели, которые захотят перейти на нашу сторону, сложить оружие и сдаться... Ох, полегче.

Когда Чан Гэн разминал ему плечи, Гу Юнь никак не отреагировал, но стоило Чан Гэну пальцами скользнуть по спине к ребрам, как с губ его сорвался смешок:

– Щекотно.

Чан Гэн надавил сильнее, прощупывая кости. Продолжи он и дальше в том же духе, остались бы синяки. Любопытство оказалось сильнее, поэтому Чан Гэн спросил:

– Разве ты не чувствуешь разницу между болью и щекоткой? Как так вышло, что ты настолько боишься щекотки?

– Это ты массаж делать не умеешь, – ответил Гу Юнь. – Но вряд ли их капитуляции стоить верить до конца. Эти ублюдки слишком часто вели себя двулично. Если сейчас мы не подчиним их, в будущем опять возникнут конфликты. Я собирался провести наступление в канун нового года, чтобы хорошенько их поколотить в честь праздника, а потом уже вести переговоры.

Одной рукой Чан Гэн с силой надавил ему на плечо, а локтем другой проминал спину.

– А у Черного Железного Лагеря достаточно войска в крепости Цзяюй?

– Если этого будет недостаточно, то... – Гу Юнь выгнул спину. – Ха-ха-ха, прекрати.

Чан Гэн не стал его слушать, локтем дважды прошелся по позвоночнику от шеи до копчика и лишь затем чуть ослабил давление.

От смеха у Гу Юня заболел живот и едва не выступили слезы. Чтобы продолжить, ему понадобился глубокий вдох.

– Хорошо. Давай сделаем так: если кто-то захочет сдаться, мы заранее назначим с ними встречу и условимся, что пока они держатся подальше от наших гарнизонов, то ничего им не грозит. Когда придет время, мы неожиданно на них нападем – задавим тяжелой броней и учиним беспорядки, чтобы хорошенько напугать. Часть явно обратиться в бегство, остальных мы добьем по одному.

Пальцы Чан Гэна немного сместились, он засмеялся:

– Не боишься, что о тебе пойдет молва, что ты вероломен и не держишь свое слово?

Гу Юнь беспечно бросил:

– Да эта шайка обернулась против своего же союзника, точно сыновья, поднявшие руку на отца. Вижу я, насколько они ценят дружбу... Ай! Ле... Лекарь ты босоногий [1]!

Когда Чан Гэн нажал на акупунктурную точку на пояснице, Гу Юнь заорал и забился точно выброшенная на берег рыба, ударившись о изголовье кровати.

Тут ничего не оставалось, кроме как убрать руку.

– Потерпи. Неужели армейский лекарь в гарнизоне ни разу не делал тебе массаж?

Гу Юнь протянул:

– Дай вспомнить...

– Можешь не вспоминать. Тебя же никто не удержит, – Чан Гэн встал на одно колено, примостившись сбоку, и вместо пальцев решил использовать для массажа ладони. – Попробую быть немного нежнее.

Начал он с того, что потихоньку – на этот раз ладонью, а не пальцами – массировал его тело и по мере приближения к акупунктурной точке постепенно усиливал нажим. Гу Юнь мешал процессу: чем сильнее руки Чан Гэна давили во время массажа, тем больше в ответ напрягались его поясница и живот, отчего одежда там натянулась и стала четче видна тонкая талия. Когда Чан Гэн понял, что двумя руками может обхватить его за пояс, это немного вскружило голову. Поначалу у него не возникало никаких неподобающих мыслей, но тут выдержка отказала, а сердце бешено застучало в груди. Прикосновения Чан Гэна невольно стали еще мягче, вызвав у его пациента непреодолимое желание почесаться.

На этот раз Гу Юнь не стал вскакивать, а повернулся к нему с крайне смущенным лицом – Чан Гэн почувствовал, как тело под ладонями пробрала дрожь – и резко схватил его за руку.

– Достаточно.

Чан Гэн был ошеломлен. Сердцебиение участилось, а шею залила краска.

Гу Юнь закашлялся и спросил:

– А какие у тебя планы? Когда ты планируешь вернуться в столицу?

Чан Гэн раздосадованно на него взглянул.

– ... Я думал уехать после шестнадцатого числа. – В его голосе ясно звучало крайнее огорчение.

– Да, тебе лучше не задерживаться тут надолго, – немного удивленный таким решением прошептал Гу Юнь.

Чан Гэн открыл глаза и смущенно ответил:

– Ну, я так навскидку. Ассигнации Фэнхо, конечно, помогли нам немного пополнить казну, но при дворе осталось множество нерешенных проблем, и я...

– Если задержишься подольше, боюсь, от решимости не останется и следа, – перебил его Гу Юнь и строго добавил: – От моей решимости вести бой.

Чан Гэн промолчал.

Гу Юнь протянул руку и привлек его к себе. До этого, опираясь на одно колено, Чан Гэн стоял у его постели. Поскольку юноша не ожидал подвоха, то потерял равновесие и едва не упал ему на грудь.

Гу Юнь запустил пальцы ему в волосы и неожиданно признался:

– До меня доходили слухи о твоих ассигнациях Фэнхо.

Зрачки Чан Гэна сузились, но Гу Юнь так и не упомянул о том масштабном расследовании, которое принцу пришлось провернуть, чтобы избавиться от противников своей затеи, а лишь наказал ему:

– Как вернешься домой, поищи между створками двери и под кроватью, может, там завалялось немного серебра, чтобы купить ассигнации. Твой брат-император может не возвращать эти деньги, достаточно будет пожаловать мне домик в деревне, чтобы спокойно встретить старость.

Взволнованный его словами Чан Гэн выпалил:

– А домик в деревне-то тебе зачем?

– После того, как мы прогоним иностранцев с наших земель и воцарится мир, то и я сложу оружие, – с нежностью прошептал Гу Юнь, намотав прядь его волос на палец. – Я давно все спланировал. Когда придет время, я разделю Черный Железный Лагерь на три части. Орлы, броня и кавалерия – каждое подразделение будет владеть одной третью маршальской печати. Так они смогут помогать друг другу и одновременно сдерживать друг друга в будущем... Жетон Черного Тигра пусть вернется в военное министерство. После окончания войны не только Великой Лян, но и иностранным державам придется сменить кожу и вести свои дела по-другому. Несложно будет поддерживать мир еще на протяжении десяти, а то и тридцати лет. Все равно я мозолю твоему брату глаза, так что не стану больше ему служить. Что касается дальнейшего будущего, то его судьбу пусть решают следующие поколения. А мы с тобой найдем домик в живописном месте, пусть это будет... приданое [2].

Выслушав его до конца, Чан Гэн долго не находил слов. В свете лампы казалось, что он плачет.

– В прошлый раз ты совсем о другом мне говорил.

– Хм?

– Просил меня не бояться, обещал, что если я последую за тобой, ты будешь хорошо со мной обращаться... Это считается?

– Когда это я нес такую чушь?! – возмущенно отказался от своих слов Гу Юнь.

– Когда мы были в твоих покоях, в поместье, в первый месяц прошлого года. Ты еще снимал с меня одежду, – без всякого снисхождения припомнил ему старый должок Чан Гэн [3].

От стыда Гу Юню хотелось провалиться сквозь землю:

– В тот раз я... Я...

Не в силах больше сдерживаться, Чан Гэн наклонил голову и припал к его губам.

«Мой Аньдинхоу, – подумал он, сердце его переполняли и медовая сладость, и печаль: – Скольким прославленным генералам минувших династий удалось уйти на покой? Думаешь, твои слова не ранят мое сердце?»

Из-за сильного волнения поцелуй вышел немного неловким – Чан Гэн одновременно и жаждал большего, и не решался действовать смелее. Гу Юнь быстро пришел в себя и перехватил инициативу.

Он повернулся и крепко обнял Чан Гэна. Не зря раньше говорили, что нежность – погибель для героя. Если в твоих руках лежит близкий человек, то даже в самые лютые морозы совершенно неважно находитесь ли вы в поместье Аньдинхоу, во дворце или где-то еще. Достаточно маленькой спаленки с жаровней, где можно погреть вина, в самой обычной деревушке. Какие тут сражения, Гу Юню и при дворе больше появляться не хотелось.

Этот поцелуй отличался от их последнего поцелуя, когда, будучи на волосок от смерти, они прощались на городской стене. Не было в нем того отчаяния, безнадежности или напора. Сердце Гу Юня дрогнуло и смягчилось, и он подумал: «Теперь этот мужчина принадлежит мне».

Когда от поцелуев у обоих закончилось дыхание, Гу Юнь протянул руку и погасил паровую лампу. После чего, погладив Чан Гэна по лицу, сказал:

– Дорога сюда ужасно тебя вымотала, так что не дразни меня больше. Будь умницей и хорошенько выспись, ладно?

Чан Гэн поймал его руку.

Гу Юнь чмокнул его в щеку и пошутил:

– В будущем мне еще не раз выпадет возможность задать тебе жару. Давай спать.

Чан Гэн промолчал.

Все обернулось совсем не так, как мечталось, но он правда сильно устал. В последние дни из-за постоянно переполнявших его эмоций, Чан Гэн до того вымотался морально и физически, что мгновенно отключился.

Гу Юнь же позволил себе немного вздремнуть, но после четвертой ночной стражи [4] встал с постели и накинул одежду. Если бы не приезд Чан Гэна, он так бы и проработал всю ночь, не сомкнув глаз.

У командира в лагере было множество обязанностей: необходимо проверить поставки цзылюцзиня в городе, проследить за тем, сколько топлива осталось в запасе, позаботиться о жаловании солдат, правильно расположить войска и дать им указания, как вести бой... не говоря уж о том, что необходимо было придумать, как рассорить между собой западные страны, чтобы развалить их союз. Звучало довольно просто, но тут важна была каждая мелочь. Ведь в бою более тщательная подготовка порой увеличивает шансы на победу. Игра маршала Гу на флейте, конечно, разила наповал, но нельзя же взять город, за стенами которого прячутся тысячи вражеских солдат, полагаясь только на красоту северо-западного цветка и его умение подобно злому духу извлекать из музыкального инструмента жуткие звуки, обращающие противника в бегство. Это было бы слишком просто.

Взглянув на крепко спавшего Чан Гэна, Гу Юнь еще раз убедился в том, что барышня Чэнь права – сон принца не был безмятежен.