Текст книги "Убить волка (СИ)"

Автор книги: Priest P大

сообщить о нарушении

Текущая страница: 67 (всего у книги 112 страниц)

Глава 82 « Пустая болтовня»

____

Каким бы тяжелым и утомительным не выдался день, это приносило ему невероятное умиротворение. Ему хотелось, чтобы это не заканчивалось никогда.

____

Как бы то ни было, Шэнь И оставался генералом. Обычно никто кроме Гу Юня не рисковал вести себя с ним панибратски – с маршалом у них после пары искренних дружеских слов непременно следовала очередная перебранка. Остальные же не могли позволить себе подобную неучтивость и должны были приветливо принимать его как гостя. Поскольку Гу Юнь не собирался этим заниматься, Чан Гэн лично отправился отдать указания слугам.

Шэнь И напрягся сразу, как зашел в поместье. Некоторое время он внимательно разглядывал высокую и стройную фигуру Янь-вана, после чего спросил Гу Юня:

– Так ты действительно это сделал?

Гу Юнь долго не мог найти подходящего слова, так что, чуть помедлив, нерешительно промычал:

– Угу...

Наконец разобравшись, с чего вдруг Гу Юнь старательно увиливал от темы, Шэнь И почувствовал себя крайне неуютно. С одной стороны, он был шокирован, а с другой – что ему оставалось делать? Шэнь И постоянно повторял: «Ты, ты, ты...», но никак не мог описать словами это безобразие.

Гу Юню тоже было неудобно пускаться в подробные объяснения. Как мертвая свинья уже не боится, что ее сварят в кипятке [1], так и маршал присел, развернул промасленный сверток и достал соленую рыбу.

Хотя Шэнь И и раньше считал его крайне бессовестным человеком, но всему есть предел! Словно безутешная мать, генерал с болью в голосе заголосил:

– Ты... Да как ты мог... Ради сиюминутного удовольствия. Вот скажи, что нам потом делать в будущем, а? Вы что и дальше планируете продолжать эти отношения? Это совершенно недопустимо! В твоем положении никто и рта не откроет, но что насчет Янь-вана? Разве Император допустит подобное? А если потом один из вас передумает, то после долгого романа расставание будет болезненным! Ты... Даже не знаю, что тебе на это сказать, Гу Цзыси! Ты животное!

Гу Юнь утер испачканные солью и перцем губы. «Животным» его сейчас обозвали совершенно незаслуженно. Поскольку объясниться он не мог, оставалось сидеть с загадочным выражением.

Шэнь И нес полную чушь. Разумеется, Гу Юнь все тщательно обдумал.

Если речь шла исключительно о его чувствах, то он смог бы их сдержать. Вот только мир обычно гораздо сложнее: человек способен управлять лишь своими собственными порывами, но никак не может повлиять на других людей.

Если же любовная тоска вошла в плоть и кровь и от сокровенных чувств никак не избавиться, ничего не остается кроме, как разбить голову кирпичом. Ведь люди порой отказываются от своих родителей и предков, что уж говорить о любви?

Вот только...

Из-за того, что Чан Гэн с детства страдал от Кости Нечистоты, обратного пути для него не существовало. Похоже, вместо того чтобы умиротворить Чан Гэна, близость его проблему усугубило. Гу Юнь до сих пор сомневался, стоило ли ему переходить черту.

Ох, если бы он только мог подробно объяснить постороннему человеку эту сложную, опасную и печальную ситуацию.

– Когда мы вернем Цзяннань, я заберу его с собой, – спокойно пообещал Гу Юнь. – Плевать на чужие пересуды. Буду его защищать, пока жив.

Несмотря на то, что произнесено это было довольно небрежно, у Шэнь И перехватило дыхание и он закатил глаза. Гу Юнь взял ещё кусочек сушеной желтой рыбы, после чего разломил его и отдал половину своему другу:

– Перекуси по-быстрому и как доешь – проваливай. Ты разве не заметил, сколько у него дел сегодня было на Военном совете? Пора бы тебе научиться следить за обстановкой.

От ярости Шэнь И едва не задохнулся, подавившись рыбой, но лишь понизил голос и сердито произнес:

– Я приехал к тебе издалека, а ты при виде красавца сразу позабыл былую дружбу. И вправду говорят – друг познается в беде [2].

Гу Юнь промолчал.

В армии служили мужчины в полном расцвете сил. Кто-то окончил академию Ханьлинь и мог спокойно предстать перед Императором, а кто-то до армии читать не умел и занимался исключительно боевыми искусствами. Вкусы у всех тоже были разные. В армии грубые шутки и подколки были самым обычным делом. Часто с виду это были вполне приличные выражения, но стоило поменять пару иероглифов местами, как они звучали крайне пошло.

Гу Юнь не удержался от ответной шпильки:

– Как тебе не стыдно?

Поначалу Шэнь И опешил. Тщательно обдумав свои слова, он пришел к выводу, что Гу Юню и правда нечего сказать в свое оправдание, поэтому воскликнул:

– Да это ты совсем стыд потерял!

Чан Гэн как раз разговаривал с дядей Ваном, когда услышал их крики. Приглядевшись, он заметил, что орет генерал Шэнь, после чего попросил слугу:

– А у нас не осталось того чая из мушмуллы [3], что присылали из дворца? Не забудь чуть позже подать его генералу Шэню. А то боюсь, если он продолжит в том же духе, то скоро осипнет.

Гу Юнь со скрещенными ногами сидел в сторонке, поедая рыбу из промасленной бумаги и ждал, пока рассерженный на него Шэнь И успокоится.

– Слушай, Цзипин, я понимаю, что ты расстроен. Родители договорились о браке и надавали обещаний от твоего лица, но если тебе не нравится эта девушка, то какая разница, чья она дочь? У членов твоей семьи довольно запутанные отношения. Но разве может твоя родня указывать генералу Черного Железного Лагеря?

Шэнь И ненадолго задумался, потрясенный его словами, но вскоре помрачнел.

– Не то чтобы я их боюсь, просто...

Гу Юнь кивнул. Оба они родились в благородных семействах, так что прекрасно друг друга понимали – Шэнь И не обязательно было озвучивать свои мысли вслух.

– В детстве я слышал, как моя бабушка и тетка за глаза зовут отца бесполезным бездарем, не преуспевшим ни в боевых искусствах, ни в литературе. Они корили его за то, что он целыми днями просиживает штаны в приказе по астрономии и календарю [4], да шляется с монахами, – вздохнул Шэнь И. – В поколении моего отца родилось всего трое мужчин. У моего первого дяди с детства больные ноги, поэтому он не смог многого добиться. Мой отец склонен к праздному образу жизни. Долгие годы ответственность за нашу семью лежала на плечах моего третьего дяди. Когда мой дед узнал о том, что я бросил академию Ханлинь, чтобы вступить в институт Линшу, то старика едва припадок не хватил. Он хотел вышвырнуть меня из дома. Отец и дядя защищали меня до последнего, в результате чего дед обвинил их в том, что в них нет ни капли почтения к родителям. Дошло до того, что вспомнили про законы нашего рода. Когда дед взялся за плеть, дядя бросился меня защищать и принял удар на себя. Поскольку он был ужасно измотан и далеко не в лучшей форме, то всего одного удара плети хватило, чтобы беднягу вырвало кровью. С тех пор его и без этого неважное здоровье резко ухудшилось – дядя скончался, не дожив до своего тридцать пятого дня рождения. После этого я принял решение вместе с тобой пойти служить в армию.

Из-за чувства вины, из-за того, что мне не хотелось возвращаться домой и... Чтобы заработать себе репутацию и показать семье, что они были не правы.

Когда речь заходила о знатных семьях, посторонние люди могли лишь с завистью и восхищением смотреть на закатываемыми ими роскошные пиры или их шикарную одежду, но немногие знали, насколько беспомощными порой чувствовали себя эти люди.

– Порой мне кажется, что тогда я повел себя глупо, – признался Шэнь И. – Ужасно глупо. Несколько раз я рисковал жизнью, чтобы завоевать себе репутацию, но стоило вернуться домой и узнать, что там да как, оказалось, их отношение ко мне совершенно не изменилось. Тут или оборвать все семейные узы и навсегда покинуть отчий дом, или же я так и буду всю жизнь связан этими запутанными отношениями с родней... Вообще, мне просто поныть немного захотелось, ты не принимай близко к сердцу. Да забудь. По сравнению с твоей семьей, в моей все не так уж плохо.

Гу Юнь засмеялся и сказал:

– Да это всё пустая болтовня.

– Неужели? – посмеялся над своими бедами Шэнь И. – Ты уже видел донесение генерала Чжуна? Помимо состояния армии в своём докладе он подробно описывает, что беженцы в Цзянбэй терпят ужасное бедствие. Пока стоит лето, но что с ними станет осенью? Если им не удастся найти себе кров сейчас, то непонятно на что они будут жить и что есть завтра... С утра никто не знает, что будет вечером [5]. Это таким господам, как мы с тобой, что задарма проедают свой хлеб, можно целыми днями наблюдать за всем и болтать о пустяках.

Договорив, он тихонько вздохнул, и следом воцарилось молчание.

– Покажи мне завтра донесение генерала Чжуна, – вдруг попросил Гу Юнь. – Если выпадет подходящий момент, попробую представить его на аудиенции, а то достало слушать их разборки.

Шэнь И был ошарашен этим предложением. Аньдинхоу являлся голосом армии. На протяжении многих лет он предпочитал не лезть во внутренние дела и вдруг решил встать на сторону Военного совета... или Его Высочества Янь-вана?

В этот момент в комнату неожиданно зашел Чан Гэн и вмешался в их разговор:

– Ифу нет нужды приходить на аудиенцию. Это все мелкие неурядицы. Зачем тебе докладывать о них лично?

Еще издалека его завидев, Шэнь И оправил полы одежды и чинно уселся.

– Ваше Высочество в поте лица трудится на благо всех жителей страны. А мы в армии только и знаем, как транжирить деньги, ничего не зарабатывая. Тем не менее мы изо всех сил стараемся помочь, чем можем.

Чан Гэн засмеялся:

– Генерал Шэнь, да что вы такое говорите? Для того, чтобы мы могли спокойно вздохнуть и восстановить страну, нашим генералам пришлось пролить реки крови. Строительство новых предприятий вдоль Великого канала – довольно непростой вопрос. Если армия решит вмешаться, это может усугубить ситуацию. Я справлюсь с этой проблемой, можете не переживать. Беженцы будут устроены до наступления зимы.

Его Высочество Янь-ван больше не был тем невежественным ребенком из приграничного городка Яньхуэй. Когда страна находится на грани гибели, кто-то должен взять на себя груз ответственности и стать опорой государства. Несмотря на молодость принца, Военным советом он управлял крайне хладнокровно и с большим достоинством, что всем бросалось в глаза. А речи его, что в устах другого человека звучали бы пустой болтовней, казались вполне разумными.

До Шэнь И внезапно дошло, что с тех пор, как Янь-ван возглавил Военный совет, в чем бы не нуждалась армия – дополнительное финансирование или снабжение – они всегда это получали. Поставки оружия, техники и брони на фронт шли без перебоев. Императорский двор обычно с трудом находил и редко посылал припасы и оружие для армии. Поэтому не вернись маршал с генералом в столицу, им оставалось бы только недоумевать, с чего вдруг во время войны снабжение наладилось.

Шэнь И сложил руки на груди и отвесил благодарный поклон:

– От лица десятка тысяч солдат, воюющих на границах, я хотел бы выразить нашу признательность Вашему Высочеству.

Чан Гэн рассмеялся и ответил:

– Генерал Шэнь, не стоит благодарностей. К тому же, ифу уже от души меня отблагодарил, не правда ли?

Гу Юнь потерял дар речи.

Вот ведь мелкий паршивец!

Чан Гэн забрал у него из рук промасленный сверток с рыбой и нежно произнес:

– Съешь немного и хватит. Не перебивай аппетит. Скоро будем ужинать.

Закоренелый холостяк Шэнь И сидел теперь как на иголках. На этот раз Гу Юню не потребовалось его выгонять – Шэнь И самому страстно хотелось после еды как можно скорее отсюда убраться. Во время трапезы у него кусок не лез в горло.

Только вечером бедный генерал Шэнь, претерпевший невероятные физические и душевные страдания, наконец покинул поместье Аньдинхоу. Чан Гэн отобрал у Гу Юня чарку.

Гу Юнь беззаботно рассмеялся:

– Да она пустая. Не буду больше пить вина. Дай мне хоть запахом насладиться.

Чан Гэн бросил ему мешочек с успокоительными травами.

– Этот запах получше будет.

Гу Юнь беспомощно покачал головой. Обычно он не отказывал себе в удовольствии выпить еще вина, но, если он планировал изменить свои привычки, следовало подойти к этому ответственно. Гу Юнь давно ни капли алкоголя не брал в рот. С Шэнь И они выпили совсем немного – две или три чарки – только чуть-чуть пригубили и смочили горло. Прекрасно зная желание Чан Гэна все контролировать, Гу Юнь нарочно не стал опускать чарку.

Тот действительно окружил Гу Юня чрезмерной заботой – как будто это приносило мир на душе – и всегда улаживал его дела. При этом сам Чан Гэн никогда не обращался к другим за помощью.

Это была сущая мелочь. Гу Юнь рад был пойти у него на поводу.

Они помылись и вернулись в спальню, но этим всё и ограничилось. Гу Юнь пригладил простыни и попросил Чан Гэна:

– Подай мне серебряные иглы.

Накануне Чан Гэн испытал невероятное потрясение и великую скорбь, из-за чего едва не провалился в собственные галлюцинации. Когда спустя много лет его сокровенное желание сбылось, сердце переполнила радость, а голова шла кругом – от невероятного восторга до помешательства. Тогда Гу Юнь сдержался и ничего ему не сказал. Правда два дня спустя, когда Шэнь И вместе с остальными прибыл в столицу, послал за Чэнь Цинсюй.

Барышня Чэнь пришла его осмотреть, а затем поставила Янь-вану с периодически появляющимися двойными зрачками иглы, снова превратив того в ежа.

– Есть такая старая пословица – чрезмерная радость влечёт за собой печаль [6]. Нередко и совершенно здоровый человек может обезуметь от счастья. Его Высочеству лучше поберечь себя.

После чего она крайне неодобрительно посмотрела на Гу Юня – слово «животное» явно вертелось у нее на языке.

Барышня Чэнь запретила Гу Юню давать Чан Гэну алкоголь, острую пищу, спорить с ним, а также велела сдерживать страсти. Помимо этого она наказала Гу Юню каждую ночь перед сном ставить Чан Гэну иглы. Поскольку существовали на теле мужчины места, которые не подобает видеть девушке, барышня Чэнь попросила Гу Юня произвести процедуру за нее. Под её руководством он на протяжении нескольких дней осваивал технику иглоукалывания. Благодаря тому, что с самого детства маршал занимался изучением боевых искусств, то легко находил все акупунктурные точки.

Чан Гэн спокойно лежал в кровати на животе. Он распустил Гу Юню волосы, накрутил выбившуюся прядь на палец и безбоязненно доверил лекарю-недоучке свою спину.

Каким бы тяжелым и утомительным не выдался день, это приносило Чан Гэну невероятное умиротворение. Ему хотелось, чтобы это не заканчивалось никогда.

Примечания:

1. 死猪不怕开水烫 – sǐzhū bùpà kāishuǐ tàng

1) букв. мёртвая свинья ошпариться не боится, обр. все равно, быть безразличным к чему-либо; ср. снявши голову по волосам не плачут

2) обр. наглый, бесстыжий

2. В оригинале устоявшаяся фраза "друг познается в беде" – "日久见人心了". Далее по тексту говорится, что в армии грубые шутки и подколки были самым обычным делом. Часто с виду это были вполне с виду приличные выражения, но стоило поменять пару иероглифов местами, как они звучали крайне пошло. Если поменять местами первые два иероглифа в этой фразе, мы получим выражение "долго трахался", что очень возмутило маршала.

3. 枇杷膏 – pípagāo – лекарство для горла (экстракт из листьев субтропической мушмулы)

4. 钦天监 – qīntiānjiàn – приказ по астрономии и календаря эквивалентно современной обсерватории. Они занимаются созданием календаря и различными подсчетами.

5. Метафора, обычно о тяжелом положении в странемиреу беженцев.

6. 乐极生悲 – lè jí shēng bēi – чрезмерная радость влечёт за собой печаль.

Глава 83 «Контратака»

____

Цзыси, прошу, не лишай меня того, что уже мне дал.

____

Поскольку Гу Юнь ничего не смыслил в иглоукалывании, то мог только в точности следовать указаниям барышни Чэнь. До него раньше доходили несколько преувеличенные слухи, что якобы одна неправильно поставленная игла может парализовать человека, поэтому он действовал крайне осторожно и взвешенно, вымеряя каждую мелочь – вплоть до глубины втыкания игл. С его плохим зрением это было нелегкой задачей.

Вздохнул с облегчением Гу Юнь лишь тогда, когда последняя игла встала на место. В процессе от волнения он вспотел и вытер руки лежавшим рядом поясом-полотенцем [1]. Когда он снова повернулся к своему пациенту, то заметил, что Чан Гэн наклонил голову на бок и, не моргая, его разглядывал. Двойные зрачки и алые проблески исчезли, взгляд его сделался спокойным и отстраненным. Слабый свет от паровой лампы отражался в глазах Чан Гэна, словно язычки пламени в масляном светильнике, зажженном перед статуей Будды.

– Куда ты смотришь? – спросил Гу Юнь.

Чан Гэн приподнял уголки губ в подобии улыбки: из-за того, что тело его было истыкано серебряными иглами, лицевые мышцы парализовало, и он не мог даже рассмеяться.

Гу Юнь невольно залюбовался плавными изгибами его красивой спины. Как бы не хотелось ему сейчас «отыграться», он не смел нарушить указания лекаря и распускать руки. Наконец он откашлялся и произнес:

– Все. Хватит уже улыбаться. Лучше ложись поскорее спать. Тебе завтра разве не надо рано вставать?

– Цзыси, – из-за того, что Чан Гэн не мог пошевелить лицевыми мускулами, говорил он исключительно тихим нежным шепотом, и от этого его слова звучали еще более капризно. – Ты меня поцелуешь?

Гу Юнь строго на него посмотрел:

– Ты, что, нарываешься? Похож на ежика, а все равно пытаешься меня соблазнить.

Чан Гэн успел прекрасно его изучить – одного обращения «ифу» было бы достаточно, чтобы тот сдался без боя. Каким бы бесстыдным не казался Гу Юнь, глубоко внутри он оставался человеком благородным и, пока в тело принца были воткнуты иглы, пальцем бы его не тронул. Поэтому с едва заметной улыбкой Чан Гэн уставился на Гу Юня. В глазах у него играли озорные искры.

Гу Юнь про себя подумал: «Свалился же ты на мою голову».

Впрочем, Гу Юнь не был не знавшим плотских желаний старым монахом. Плечи сидевшего перед ним прекрасного юноши были такие широкими, а талия – тонкой. Волосы черным атласом рассыпались по белым плечам. Разве можно остаться равнодушным? Гу Юню ничего не оставалось, кроме как выпрямиться и прикрыть глаза, чтобы немного отвлечься... Вскоре рядом раздался шорох. Открыв глаза, Гу Юнь увидел Чан Гэна, подобно трупу поднявшегося с кровати. Тот легонько поцеловал его, а затем мягко поймал его верхнюю губу своими, оттягивая и посасывая. Густые его ресницы едва заметно дрожали, что никак не вязалось с напряженным из-за игл выражением лица.

Больше всего Гу Юню хотелось оттолкнуть этого наглеца куда подальше, но тело его было утыкано иголками – непонятно за что ухватиться-то. В итоге он не успел ничего предпринять, потому что Чан Гэн повалил его на кровать.

Его полуобнаженный возлюбленный прижался к нему. У Гу Юня дернулся кадык. Ему казалось, что его непоколебимое терпение вот-вот станет стальным. Вне себя от гнева он шлепнул Его Высочество Янь-вана по заднице и заорал:

– Ты, что, сдурел?! Мы же не вытащили иглы!

Чан Гэн уткнулся подбородком в изгиб его шеи и пробормотал:

– Ничего страшного. Когда в тот день ты лежал в моих объятиях, мне все казалось, что это сон. Уже много лет не снилось ничего приятного. Если сон хорошо начинался, то вскоре оборачивался кошмаром. Я сам себя тогда перепугал и это спровоцировало ужасные видения.

Гу Юнь поднял взгляд к пологу над кроватью и спросил:

– Что ты обычно видишь в этих кошмарах?

Непонятно было, услышал ли его Чан Гэн или нет. Тот не спешил с ответом – только пристально глядел и периодически целовал его щеку.

Гу Юнь протянул руку, чтобы помешать ему.

– Не приставай. Ты только и можешь, что разжечь во мне огонь, а остальное – уже не твоя забота.

Чан Гэн вздохнул. Впервые в жизни ему захотелось нарушить строгий наказ лекаря. Не удержавшись, он понизил голос и произнес:

– Тебе к лицу парадные одежды.

Гу Юнь нашел на его теле место, куда не были воткнуты иглы, и осторожно обнял.

– Разве все, что я ни надену, мне не к лицу?

Его немного клонило в сон. Из-за того, что Чан Гэн маялся бессонницей, в комнате постоянно курились успокоительные травы. Непонятно, действовали ли они вообще на принца, зато Гу Юнь, как рыбка, случайно заплывшая в чужой пруд, засыпал все раньше и раньше.

После того покушения западных стран его старые раны напомнили о себе. Прошло целых полгода, и Гу Юню заметно полегчало, но он чувствовал, что здоровье его уже никогда не будет таким, как прежде. На поле боя Аньдинхоу был точно натянутая тетива. Но стоило ему вернуться во дворец, где не нужно спать с боевым топором под подушкой [2], и тетива эта ослабла. Все чаще на него накатывала непроходящая слабость. Они перекинулись всего парой слов, но глаза уже закрывались.

Чан Гэна всегда восхищало его бесстыдство, поэтому со смешком ответил:

– Вот бы ты наряжался лишь для меня – чтобы никто больше не видел тебя в парадных одеждах, броне или повседневном платье и не бросал жадные взгляды...

Не понять было, сказано в шутку или всерьез. Лежавший с закрытыми глазами Гу Юнь счел, что это были лишь нежные игривые слова, что приятно нашептывать в постели. Он недобро ухмыльнулся:

– Боюсь, что это невозможно. Но ты единственный можешь любоваться мною без одежды.

Взгляд Чан Гэна мгновенно изменился. Торчащие по всему телу серебряные иглы не помешали ему медленно поднять руки и начать беспорядочно гладить тело любимого, окончательно его разбудив.

Гу Юнь уклонился от поставленных им самим игл, после чего похлопал Чан Гэна по спине и сонно пробормотал:

– Не шали. Мало я в тебя иголок воткнул?

Снаружи кто-то тихонько постучал в окно.

Глаза у Гу Юня по-прежнему слипались.

– Хм? Я открою.

С этими словами он осторожно оттолкнул Чан Гэна в сторону и распахнул маленькое ажурное окно. Грязная деревянная птица влетела в комнату и упала прямо ему в ладонь. Выглядела это изделие довольно старым. Гу Юнь с его собачьим нюхом сразу учуял исходивший от нее сильный запах сандала.

Он вернулся в постель и передал птицу Чан Гэну.

– Письмо от плешивого осла Ляо Жаня? Куда это он, интересно, на этот раз сбежал?

После того, как Ли Фэн провел зачистку в храме Хуго, его настоятелем собирались назначить Ляо Жаня за успешное спасение правителя. Вот только Ляо Жань категорически отказался от этого поста, предпочтя бездельничать в храме, а вскоре отправился странствовать по свету как бродячий монах.

– Он помогает беженцам обустроиться в Цзянбэй. – Чан Гэн не очень ловко поднялся. – Иногда простой люд охотнее верит словам монаха, чем чиновников.

Чан Гэн вскрыл брюшко деревянной птицы, достал письмо и быстро проглядел его. Улыбка на его лице тут же угасла. Спустя некоторое время он тяжело вздохнул и отложил письмо в сторону.

Гу Юнь взял послание в руки и сам прочел, после чего спросил:

– Если в Цзянбэй эпидемия, то почему об этом ничего не слышно?

– Климат у них жаркий и влажный. Умерло много людей. Если вовремя не позаботиться о трупах, то неудивительно, что начнется эпидемия... В прошлом году Великий канал восстанавливали. Я поручил чиновникам устроить беженцев, а эти лживые ублюдки скрыли от меня правду, – прошептал Чан Гэн, сев в постели. Вид у него был до того изможденный и усталый, что казалось, душа его держится в бренном теле лишь при помощи нескольких серебряных иголок. Он посмотрел на угол кровати. Из-за длинной тени от лампы в изголовье кровати казалось, что лицо его еще сильнее осунулось. – Я надеялся на то, что принятых мер хватит хотя бы года на два, а потом я что-нибудь придумаю. Кто знал, что все так обернется...

Если бы система не прогнила до основания, то благородные местные чиновники не напоминали бы разбойников...

Гу Юнь заметил, что Янь-ван совсем не удивлен таким поворотом событий, поэтому спросил:

– Так ты обо всем этом знал?

Чан Гэн замер.

– Цзыси, помоги вытащить иглы. Мне полегчало.

Императорский двор продолжал свои распри несмотря на то, что жители страны были истощены войной, и многие погибли.

Гу Юнь аккуратно вытащил иглы, после чего достал тонкие одежды и накинул их на Чан Гэна. Затем он крепко обнял его за талию и сказал:

– Не думай сейчас об этом. Лучше хорошенько выспись. Поделись со мной своими проблемами. Тебе не обязательно нести это бремя в одиночку.

Чан Гэна взволновали его слова – он повернулся к Гу Юню и резко спросил:

– Неужели ты готов помочь мне с чем угодно?

Подумав, Гу Юнь дал ему следующий ответ:

– Кроме вещей незаконных и бесчестных. Если ты попросишь меня о звездах с небес, я не смогу подарить тебе луну. Но в любую непогоду я готов подставить к небу лестницу, чтобы помочь тебе их достать. Так пойдет?

Последнее предложение он сказал с веселым выражением лица, и оттого это походило на шутку, но на этот раз Чан Гэн не засмеялся. Может быть, после игл его занемевшее тело еще не расслабилось, а может, он уловил в словах Гу Юня скрытый подтекст.

Гу Юнь нежно поцеловал его в ухо.

– Иди сюда, ложись.

Вместо того, чтобы последовать его просьбе, Чан Гэн схватил Гу Юня за подбородок. Еще недавно принц был совершенно спокоен, словно море звездной пыли, но вдруг небесная синева пошла рябью, и от привычной мягкости не осталось и следа. Его щеки побледнели, а глаза – потемнели; на руках вздулись вены, пробуждая силу мифического древнего злого божества.

Когда Гу Юнь недовольно нахмурился, мертвая хватка Чан Гэна чуть ослабла. Долгое время юноша смотрел на него с непередаваемым выражением лица.

– Цзыси, прошу, не лишай меня того, что уже мне дал.

– Хорошо, – спокойно ответил ему Гу Юнь. – Все доходы от поместья теперь твои, но можешь хотя бы раз в месяц давать мне немного серебра на карманные расходы?

Выслушав его отговорку, Чан Гэн помрачнел, а Гу Юнь лишь рассмеялся, обнял его и повалил на кровать.

– Да не брошу я тебя, клянусь Небесам. Что ж ты такой недоверчивый? Лучше засыпай поскорее. Я вот ужасно устал.

Чан Гэн не хотел менять тему:

– А если я и правда...

– Я тебя не оставлю, даже если ты сойдешь с ума, – Гу Юнь удобно устроился на его согнутой руке, используя её вместо подушки. Пару раз он легонько шлепнул Чан Гэна, а затем закрыл глаза. – Если ты сбежишь и кого-нибудь покалечишь, то я переломаю тебе ноги и запру в поместье. Будешь круглые сутки сидеть под моим неусыпным надзором. Теперь доволен? Вот зачем ты среди ночи напрашиваешься на взбучку...

Хотя ему не сказали ни одного ласкового слова, дыхание Чан Гэна резко участилось, а глаза загорелись от голодного желания. И тут он наконец вспомнил наказ барышни Чэнь. Помня ее совет, он решил не провоцировать Кость Нечистоты, поэтому лишь одарил Гу Юня внимательным взглядом и покорно прилег рядом.

С закрытыми глазами Чан Гэн мысленно представлял описанную им сцену. Все его тело напряглось. В его фантазиях Гу Юнь действительно сломал ему ноги и запер в поместье – сойдет и маленькая темная комната, он бы ни слова против не сказал.

Страдая от бессонницы, Чан Гэн долго ворочался – пока наконец не протянул руку и не схватил Гу Юня за запястье.

– Говоришь, что если я сойду с ума, то ты запрешь меня в поместье. Так вот, если потом ты пожелаешь от меня избавиться, дай мне бутылочку "Хэдинхун" [3]. После того, как ты уедешь, я покончу с собой... Ай!

Гу Юнь замахнулся и шлепнул его по заднице. Вот только на этот раз бил он в полную силу, а не просто заигрывал. Тело Чан Гэна заныло от боли.

– Покончит он тут с собой. Заткнись, – резко осадил его Гу Юнь. – Если не собираешься спать, тогда выметайся.

Стоило маршалу вытащить иглы, как язык Янь-вана стал плести полную чушь. Понадобился шлепок, чтобы тот наконец заткнулся. Уже засыпая, Гу Юнь все равно за него тревожился. Он боялся, что Чан Гэн не шутил по поводу принятия яда и действительно готов сдержать слово и покончить с собой. Было непонятно – тяга к самоубийству у него в крови или его подтолкнула к этому Кость Нечистоты? Как бы Чан Гэн не пытался сдерживать свой нрав, Гу Юнь прекрасно знал, каким упрямым и резким принц может быть.

Сколько это ещё будет продолжаться?

Обычно Император устраивал утреннюю аудиенцию раз в десять дней. Поскольку в последнее время в стране накопилось множество нерешенных проблем, императорская аудиенция стала ежедневной обязанностью. Гражданские и военные чиновникам вставали в пятую ночную стражу [4] и трудились до полуночи. Членам Военного совета этим утром пришлось приехать во дворец на час раньше остальных.

Когда Гу Юня с утра разбудил Хо Дань, выяснилось, что Чан Гэн уже тихонько уехал, не потревожив его сон. Или принц крайне осторожно собирался, или маршал крепко дрых.

– Потуши, – попросил Гу Юнь, потирая виски, и указал пальцем на курильницу для благовоний. – Если я еще раз вдохну этот дым, боюсь, никогда уже не проснусь.

Повинуясь его приказу, Хо Дань потушил курильницу.

– Маршал, это довольно безобидные успокоительные травы. Обычно они никому не мешают. Почему же вас так сильно клонит от них в сон? Дело явно не в курильнице. Вы слишком сильно устаете. У вас явно недостаток ци и малокровие. Вы ведь еще так молоды. Не лучше ли поберечь себя?

– Тсс, – понизив голос, сказал Гу Юнь и подмигнул ему. – Попрошу барышню Чэнь выписать мне какое-нибудь лекарство. Ты главное не распускай сплетни о моем слабом здоровье. Понял?

Командир Хо всегда беспрекословно исполнял воинские приказы, поэтому тут же отозвался:

– Слушаюсь!

Тем временем, про себя он подумал: «Аньдинхоу запретил мне сплетничать, однако не запретил в принципе кому-то рассказывать. Надо тщательно все обдумать и изыскать способ, чтобы объективно и тайно обо всем этом доложить».

С самого начала императорской аудиенции там царила напряженная атмосфера. Как и следовало ожидать, знатные семьи объединились, чтобы представить Императору донесение министра Фана, которое благодаря Цзян Чуну Чан Гэн успел прочесть минувшей ночью. Люй Чан, шилан министра финансов, обрушился на министра труда с резкой критикой, утверждая, что тот выказал свои истинные намерения, когда собрался передать цзылюцзинь в руки тринадцати торговцев. Распаленные спорщики едва не разорвали друг друга на кусочки. Императору пришлось сердито на них прикрикнуть, чтобы они успокоились.

Стоявший в сторонке Фан Цинь с интересом наблюдал за недовольным выражением лица своего правителя. Чувствуя, что ударил по-больному, министр подмигнул членам своей партии.

Вскоре Ли Фэн перевел дыхание, потер виски и произнес:

– Если смотреть в долгосрочной перспективе, то частный оборот цзылюцзиня...

Не успел Император договорить, как неожиданно вперед вышел Цзян Чун и доложил:

– Ваше Величество, члены Военного совета собрались рано утром до начала аудиенции, чтобы обсудить тоже этот вопрос. Мы разделяем обеспокоенность шилана Люя. Нам кажется, что нельзя продавать цзылюцзинь частным образом гражданским лицам.

Его слова прозвучали как гром среди ясного неба. В растерянности Фан Цинь перевел взгляд на Янь-вана. Вдруг до него дошло, что он точно не знает, ни на чьей стороне их загадочный циньван, ни что тот замышляет.