Текст книги "Приходите за счастьем вчера (СИ)"

Автор книги: Darena

сообщить о нарушении

Текущая страница: 87 (всего у книги 118 страниц)

– Керолайн, быстро, кыш из ванной, иначе я решу, что ты вуайеристка.

– Ву… кто?

– Извращенка.

– Я?!

– Ну, не я вламываюсь к голым мужикам в душ. Кстати, по церковному это ещё и инцест, нет?

– Ну, и дурак, – фыркнула девушка и, по-прежнему крепко прижимая к закрытым векам ладошки, начала искать носом дверь. – Что за семейство… три дурака и капризная принцесска.

– Между прочим, я всё слышу.

– А я своего мнения никогда и не скрываю!

– Отсутствие такта – тоже мне, нашла чем гордиться.

Наконец, дверь за ней захлопнулась, и всё же Керолайн была бы довольна, если бы могла заглянуть в душевую – Кол, сам не зная почему, улыбался ей вслед.

США. Мистик Фоллз.

– Спасибо, Лиз. Да, я уже зашла, ключ застрял, а руки заняты, поэтому не брала, – в одной руке держа ключи, а в другой корзинку с пирогом от матери Керолайн Ребекка быстро прошла в гостиную. И тут же остановилась, краем глаза отметив присутствие постороннего. – Я уже дома, до завтра. Как вошёл?

Последняя фраза относилась к сидящему в кресле Деймону.

– Ключ в горшке, ты явно не ас шпионажа, куколка. – Он поднялся ей навстречу. – Почему не брала телефон?

– Не хотела, – с вызовом вскинула подбородок девушка.

– Объясни мне, что это значит? – Он положил бумажку на столик.

– По-моему я объяснила в записке! – Невольно возвышая голос, сказала Ребекка.

– Не надо бояться и нервничать, мы просто разговариваем, Ребекка. Садись. Ты написала, что подала на развод и ждёшь ребёнка. Если с ребёнком понятно, то ни о каком разводе речи быть не может.

– Что значит не может быть, моё мнение уже не учитывается?

– Я не вижу причин для развода.

– А шлюхи, с которыми ты спишь не причина? – семейная ярость ударила в голову, и все надежды остаться в цивилизованном русле рухнули с первой оплеухой в её исполнении. – Я сама видела. Или скажешь, что не было?!

– Было. – Удар от следующей пощёчины вновь ожёг его щёку, голос не привыкшего к таким поворотам Деймона дрогнул от злости, – но что ты хотела? Ты не знаешь реальности? Я женился на страстной девушке, а получил малахольную дурочку, которая только и ждёт, что её будут облизывать со всех сторон и слушать капризы о том, как ей плохо в обществе. Так на что ты рассчитывала, радость моя? Что я буду месяцами жить на сухом пайке без каких-либо адекватных причин? Нормальные люди не разводятся из-за таких мелочей, как интрижка. Тем более если есть ребёнок.

– Мелочей? – у неё на глазах навернулись слёзы, к горлу подкатила тошнота. – Чужая баба в твоей постели для тебя м-мелочь? – Руки опустились, а сама Ребекка сделав пару шагов спиной упала в кресло. – Уб-бирайся. Уб-бирайся от-тсюда.

– Бекка, – сообразив, что наговорил, Сальваторе охолонул, чувствуя неприятное ощущение собственной неправоты. – Тебе нужно успокоиться.

– Успокоиться? А что мне успокаиваться? – она дико расхохоталась, взгляд впился в лицо мужчины, и в её глазах заплясали безумные огоньки. – Даже если успокоимся. Ты всё равно считаешь себя правым, да? Да! Ведь все мужчины в твоём мире изменяют, а взрослые женщины закрывают на это глаза, ты же неудачник, который просчитался. Женился, а она не может понять всех вывертов светской жизни!

– Не говори ерунды! Дело не в этом, – рявкнул Сальваторе, не желая признавать, что так оно и есть, садясь рядом на корточки и беря её ладони в свои. Почему-то наличие колец на её пальцах, его успокоило. – Я говорил о том, что интрижки не имеют никакого отношения к тому, люблю я тебя или нет. Это временные трудности, поругались – с кем не бывает? Не конец света. Ребекка?

Сжав руки, она зарыдала ещё пуще.

– Так не должно быть. Уйди. Прошу тебя, мне же плохо.

– Ты пойдёшь со мной.

– Здесь мой дом. Мне нельзя плакать. Подумай хоть раз не о себе, а о нашем ребёнке.

Слабое место было найдено, Деймон заколебался.

– Хорошо, если пообещаешь, что снова не уедешь, не предупредив, и мы поговорим.

– Куда мне ехать, – тоскливо сказала Бекс. – Уйди только.

– Тогда до завтра.

– До завтра, – эхом откликнулась блондинка.

Великобритания. Лондон.

Журчание оказалось вовсе не журчанием ручья, снившегося бредущему по пустыне фантазий человеку, а водой окатившей его опухшую со сна физиономию.

– Вставай, – девушка пнула парня кулаком под рёбра. – Вставай, алкоголик несчастный. Я тебя не дотащу. Борова откормила, твою мать...

– Ч-что? – слова колоколами прогремели в голове и заставили застонать. Стон тоже повторился многоголосым эхом, и Кол замер, боясь пошевелиться, чтобы не спровоцировать нового приступа боли. Но куда там, мерзкий так за*бавший по жизни голосишко нарушил секундное умиротворение:

– Вставай, я сказала. Мне вовсе не улыбается рассматривать голые задницы твоих собутыльников и девок.

– Кер…

– Да, это снова Керолайн! – Зашипела девушка, на сей раз вместо стакана вылив на него всю бутыль. – Которую с утра пораньше выдернули из-под любимого мужа, помчавшегося разбираться с копами, потому что кто-то нажрался как свинья и утроил оргию.

– Оставь меня в покое, – очухавшийся парень смотрел на неё красными злыми глазами. – Выгоню.

– Жди… Одевайся и в автомобиль, Клаус разберётся с остальными, – в него полетели джинсы и футболка. – Живее.

– Ты с возрастом стала стерва, Керола… ох, бл* – виски заломило так, что он едва просунул голову в ворот.

– Будешь материться, я исполню «God save the queen» от начала до конца, специально для тебя, – мило улыбаясь пообещала блондинка, глядя на его безуспешные попытки справиться с ремнём. Злобно зыркнув в ответ, Кол решил – хрен с ними с носками, он не представлял как сможет нагнуться, – и, стараясь не думать ни о чём, пошёл к лифтам.

«God save the queen» – “Боже храни королеву” гимн UK

====== Глава XXII (Часть III). ======

Настоящее. Болгария.

– Вы всерьёз предлагаете мне это? – Мирчев поднял брови: – Мы взрослые люди, Майклсон.

– Именно поэтому и предлагаю.

– Это незаконно.

– На свете много незаконного, – согласился Элайджа. – Давайте не будем читать друг другу мораль. Вопрос в том, как лучше, а я предлагаю лучший способ.

– Подлог ребёнка.

– Кхм… – Майклсон слегка приподнял брови – сам он во время разговора по давней привычке избегал необтекаемых конструкций речи, но Никола явно нервничал, горячился и не владел собой. – Назовём благотворительностью.

– Это не благотворительность, а преступление.

– Вы хотите начистоту? Подумайте о количестве и что ещё точнее качестве жизней, которые вы сможете спасти с моими деньгами. И ещё о том, что ожидало бы Еву в данной ситуации, если она уже есть. Ребёнок шестимесячный, нужна будет куча операций, которые её мать залетевшая по малолетству не только не хочет, но и никогда не сможет оплатить.

– Вы рискуете.

– Не собой, не преувеличивайте.

– Откуда я могу знать, что подходящего ребёнка не отобрали насильно?

– Зачем? Поверьте в Болгарии и подобных вашей стране местах предостаточно женщин, жаждущих отказаться от своих детей, чтобы мне так подставляться, – чётко проговаривая слова, сказал Элайджа. Он вежливо помолчал, давая возможность Мирчеву высказаться, а когда реплики не последовало, продолжил с куда более сильным нажимом: – А если бы было так, то лучше я, чем кто-нибудь менее заинтересованный в выживании малышки, а гораздо более – в её органах. Не будем прикидываться романтиками, мы оба знаем куда идёт большая часть подобного материала, учитывая, что трансплантация органов новорождённых запрещена, но они нужны. Поступая по закону, вы не только не увеличиваете шансы Евы, а учитывая все сложности ухода за ней, обрубаете их на корню. Не говоря уже о спонсировании центра. Подумайте. Я предлагаю вам сделать хорошее дело, не врежу карьере, а прямо наоборот позволяю ей взлететь до небес, и на второй чаше весов закон, который к тому же не исполняется. Эти условия трудно назвать стандартной взяткой.

Поставив подбородок на скрещённые руки, Мирчев долго молчал. И смотрел в холодные карие глаза, неожиданно ловя себя на мысли – по крайней мере Майклсон не пытался казаться лучше или хуже, чем есть. И не торопил.

– Мне не нравится происходящее. Что с ней будет, если Ваш ребёнок выживет? – глухо спросил Мирчев. Самый болезненный вопрос. – Ведь Ева станет не нужна.

– Я возьму полную ответственность за обеих.

– Это предполагает…

– Да. Я не останусь отцом, откажусь от неё, но обещаю найти усыновителей пока она будет ещё в несознательном возрасте и до тех пор полностью оплачивать расходы на её содержание. И реабилитацию. Рассматривайте, как страховой взнос.

– Медицинский центр?

– Вы получите его при всех четырёх раскладах.

– Простите? – врач недоумевающе посмотрел на Элайджу.

– Возможны четыре варианта, – пояснил тот. – Самый благополучный – обе девочки остаются жить, два – одна из них умирает, и третий – умирают обе. Я рискую четвёртой частью исходов, но если вы согласны, то благотворительность будет в любом случае.

– Я согласен.

– Тогда заполните бумаги на Еву Софию Майклсон с пропуском на месте числа, и после того, как мой брат проверит их, ребёнок «родится», – встав с места, произнёс Элайджа. – Никола, поверьте, я не настолько подонок, чтобы отбирать желанного ребёнка у женщины или в последующем издеваться над ним. Вы можете с ней встретиться и обсудить ситуацию, если хотите, но не под своим именем. Я не хочу никаких проблем в дальнейшем или истерик новоявленной мамаши лет так через семь.

– Да. – Элайджа уже собирался покинуть помещение, когда Никола сказал: – А знаете, что именно мне не нравится – не Ваше предложение вовсе, а что Вы покупаете ребёнка как кулёк картошки на рынке.

– Я покупаю покой для Катерины и, поверьте, ценю его куда выше картошки. И жизнь этой девочки я тоже ценю, иначе бы не поступило этого предложения – всё можно сделать, но куда более дёшево и сердито, не вкладывая такие суммы в ваш центр, а к примеру, приобретя интерактивный фонтан во двор своего дома. До скорого.

– Ну и что? – Сидевшая рядом с сестрой Елена нахмурила брови.

– Ничего, – безэмоционально ответил Элайджа. – Нужно твоё согласие на операцию.

– Нет.

– Как хочешь. Пока терпит.

– Что значит «пока»?

– Значит, что ты рискуешь ребёнком, Елена, – со старческой непосредственностью в их диалог встряла миссис Юнгельд. – И Вы тоже, Майклсон.

– Пожалуйста, помолчите, – быстро посмотрев на Катерину, Элайджа бросил полный ледяной ярости взгляд на старушку: – Сколько можно повторять, что она всё слышит? Пойдём, Елена.

Выйдя в коридор, они прошли в зал отдыха и расселись по разным углам. Елена взялась за книжку, Элайджа погрузился в просмотр отчётности, изображая полностью поглощённых своими занятиями людей, хотя оба вряд ли могли сказать, что было в предыдущей строчке. Никакого контакта у них наладить не получалось. Казалось, общее горе должно сплачивать, но у Элайджи и Елены всё случилось прямо наоборот – никто не желал уступить, боясь доверить Кетрин другому, и когда оба выходили из палаты, то испытывали нездоровое облегчение от того, что этот другой не может воздействовать на заснувшую женщину или видеть её. Единственным, кто сглаживал конфликт была Амалия – она несказанно раздражала обоих и направляла их совокупную злость в свою сторону. Вот и сейчас старуха осталась дежурить у постели Кетрин и практически заснула, когда увидела, как по щеке лежащей в спячке девушки скатилась слезинка.

А через сутки случилось именно то, чего боялся Элайджа – Кетрин проснулась от схваток, вызванных нервным потрясением, и крошечная девочка появилась на свет. Разглядывая её в кувезе, Кет вдруг поняла, что полюбила ребёнка, стоило ему впервые пошевелиться, так же страстно, как злилась, пока он был в животе. И что если он не выживет, виновата в смерти будет только она одна. Пока оперировали спустя несколько дней – у девочки оказался порок сердца и, конечно, не раскрывались лёгкие – Элайджа всё понял по тому, как сильно стискивала бывшая жена его руку горячечными пальцами, и какими свирепыми были исходящие от неё, посещавшей церковь лишь по большим праздникам в Мистик-Фоллз и то, если Елена выпинывала из дома, едва слышные молитвы. Но на этот раз им повезло – малышка мало похожая на человека в глазах всех кроме Катерины и медперсонала очень медленно, но выкарабкивался из тяжёлого положения.

Проводившая сутки напролёт рядом с дочерью Кетрин не интересовалась ни Элайджей, ни сестрой, ни вообще прилетевшими к ней родными, только иногда Майклсон видел её задумчивые взгляды направленные на себя, но в них не было нежности или тепла, скорее настороженность и опаска. А так как с тех пор, как ей позволили держать ребёнка на руках, Кетрин почти не выпускала дочери из них, то её нервозность передавалась малышке, и Элайджа старался уже не подходить к ним лишний раз вовсе, чтобы не тревожить. Говорить было и физически невозможно – беседовала Катерина только по необходимости с врачами, а всё остальное время посвящала разговорам с дочерью. Прошло почти два месяца, прежде, чем он с Катериной смог выяснить всё откровенно.

Утром Элайджа пришёл к Мирчеву – через неделю была назначена выписка женщины, – но узнав, что Катерина свободна, прежде зашёл к ней и нашёл жену, медленно жующей кусок курицы на завтрак с книгой в руках.

– Здравствуй. Ну и как всё здесь? Готовишься к Англии?

– Да. Хотя мне особенно нечего собирать.

– Что читаешь?

– По теме. Массаж.

На большее их обычно не хватало, но сегодня то ли Кетрин не выспалась, то ли наоборот чувствовала прилив сил, поэтому сама решилась на откровенность, когда он подошёл посмотреть.

– Тебе не обязательно приходить каждый день, я не обижусь. Всё о’кей.

– Она моя дочь.

– Тебе она не нравится, Элайджа, – натянуто улыбнулась Кет.

– С чего ты так решила?

– Ну, я же вижу, как воспринимают таких маленьких все вокруг, и что ты стараешься меня избегать.

В чём-то она была права – вид дочери его поначалу шокировал, даже вызвал лёгкую форму отвращения, и особого прилива родительских чувств он тоже не испытал за всё это время ни разу, держали здесь только жалость к измученной Катерине и страх, что с ней может опять что-то случиться, но избегать… Нет. Ему хотелось видеть бывшую жену активной и деятельной почти постоянно, и довесок в виде младенца тут роли не играл, хотя и казался теперь чем-то не самым необходимым: где-то в глубине сознания Элайдже не давала покоя мысль – не будь ребёнка вовсе, не было бы и этого всего ужаса, они бы жили в Йоркшире, а Катерина...

– Я тебя не избегаю, это ты меня боишься.

– Я не…

– Боишься, Катерина. – Натянутые струны лопнули, и Майклсон невольно выплеснул досаду: – Чего именно не знаю. Я не съем нашу дочь вместе с тобой.

– Ты серьёзно так видишь? – она растерянно приоткрыла рот, таращась на него карими глазами. – Но я…

– Что ты?

– Я вовсе тебя не боюсь. Просто я подумала, что тебе неприятно видеть нашу дочь. Многие мужчины не очень воспринимают.

– Я не многие мужчины, – процедил Элайджа, подходя к кроватке. – Наша дочь вполне симпатичная и не хуже других детей. Что тут может быть неприятного?

И вдруг Элайджа понял – и вправду, их малышка очень даже симпатичная. Почему-то для него время остановилось на том моменте, когда дочка была красным старчески-сморщенным существом с просвечивающимися сосудами, и всё это время он совершенно не замечал изменений в своём ребёнке. Теперь же девочка выглядела вполне по-человечески, была очень маленькая, но губки, нос, ротик, щёчки… И главное – она не была его кнутом над головой в руке Катерины, а была его ребёнком. Даже больше – она была их ребёнком. Он скосил взгляд на бывшую жену, – его и Катерины, и сам этот факт, что у них всё-таки получился ребёнок…

– Она очень милая. – с неожиданным чувством трепета и нежности сказал Майклсон.

– Ты правда так думаешь? – Кет слезла с кровати и подошла. Сначала заглянула в люльку, потом в лицо мужчине и сама себе ответила: – Правда.

Элайджа увидел, как краска удовольствия заливает её щёки, улыбка озарила глаза и исчезла складочка между бровей. И, так же как изменения в дочери, он только сейчас заметил эту новую морщинку и понял, что из-за неё лицо Катерины казалось ему каким-то странным. И тут громко чихнув, девочка открыла глаза и сняла очарование момента требовательным писком. Очарование бывшей жены она сняла, а гордость за такую крохотную себя породила.

– Вот она, наверное, снова есть хочет, – отдёрнув руку, сообщила Кетрин. – Ты останешься или в гостиницу?

– Мне нужно переговорить с Мирчевым, юрист ждёт, – растерянно сказал Элайджа.

– Тогда удачи.

– Катерина, твой со… твоё состояние.

– Я знаю, о чём ты. Давай не будем говорить об этом сейчас, всё уже закончилось. Ты не виноват – просто всё сразу как-то навалилось. И для тебя ведь выбор не изменился, я это тоже вижу.

– Не будем.

– Ну вот, – говорила Стефану сидящая на диванчике Елена, аккуратно подпиливая задравшийся ноготь. – Скоро Кет выпишут, осталось три дня. Ты мог бы и не прилетать, если честно.

– Ты моя будущая жена, – он походя чмокнул девушку в губы и поставил чашку с кофе на стол.

– Да, – улыбнувшись, брюнетка вздохнула: – но ты столько всего сделал для меня, что даже для будущей жены это много.

– А для любимой девушки? – Сальваторе заглянул ей в глаза.

– А для любимой в самый раз! – отбросив пилочку, Елена подошла к стулу и залезла ему на колени, положила голову на грудь. – На самом деле я рада тебе, очень рада, Стефан. Я знаю, это странно, но сейчас мне сложнее, чем когда Кет… была такой. В общем, если вправду – мы поругались, и я сама не знаю, что делаю здесь эти две недели. Ни разу у неё не была.

– Почему странно? Отлично понимаю.

– Да? – Елена встрепенулась и улыбнулась.

– Да. Тогда она спала и тебе не было дела до её поступка, а сейчас ты ведь злишься.

– Но я не должна, – сцепила пальцы в замок Елена: – Но Кетрин, Кет… Она…

– Она бросила тебя в Лондоне, ни разу не дала сообщить о себе и не утешила, когда это требовалось.

– Но она и сейчас так себя ведёт! Я чувствую себя назойливой дурой, Кет видит только свою дочь и ничего больше, – в сердцах выпалила брюнетка. Вскочила, уперев руки в бока. – Как будто я пустое место! А знаешь, мне надоело, уезжаю из этого проклятого города, и ты не пропустишь всё…

– Нет, никуда ты не поедешь. Сама же сказала про три дня.

– Да какая разница?!

– Ей – не знаю, я не знаю твою сестру. Но, Елена, это не ты. – Стефан, подойдя, обнял девушку со спины. – Ты самый добрый и благородный человек, которого я видел в своей жизни. Сейчас твоя сестра уязвима и по большому счёту одинока, Елена. Кетрин едва не потеряла ребёнка, конечно, она будет вся сосредоточена на дочке. Чего ты хотела?

– Ты не можешь понять, я её близняшка. Она знает, что обижает меня, и всё равно… Могла бы и позвонить, попросить прощения… – жалобно начала Елена, но Сальваторе пресёк её нюни на корню:

– Ты уверена, что твоя сестра адекватна? Елена, когда люди теряют, они озлобляются и хотят разрушить. Или боятся показать слабость. Только в добрых сказках все сплачиваются и вместе что-то преодолевают.

– Знаешь, семейство моего зятя то ещё, но я всегда видела, что они держатся вместе. А если Кетрин я не нужна, то насильно мил не будешь, я ей не тряпка для полов.

– Ты о Майклсонах? – усмехнулся Стефан. – Ты о них очень мало знаешь, чтобы судить.

– А ты – да?

– Поверь мне, да. Они не святые и всегда поступают особенным образом – в кризис находят врага и все вместе начинают его терзать до последнего. Это, конечно, здорово сплачивает, но не могу сказать, что самое лучшее, что есть на свете.

– Ты имеешь ввиду их мать?

– И её, и Деймона и ещё много чего было в этой жизни.

– Она их бросила.

В глазах Елены полыхнула безжалостность, нежные черты исказились животной злобой, которая бы немало удивила Стефана, если бы он мог сейчас увидеть лицо будущей жены.

– Да, и это не снимает с неё ответственности, но поверь – они тоже, в том числе маленькая Ребекка не попытались даже утешить её.

– Откуда ты-то это знаешь, от брата?

– Я и сам археолог. Но я о другом: всё это не поменяет того, что Клаус и Керолайн – мои друзья, просто я не воспринимаю их как идеал. И я знаю, что было у нас дома – сейчас, когда Деймон в коме я бы полжизни отдал, чтобы всё исправить. Мы тоже с ним после смерти матери расплевались, как могли. Не нужно устраивать битву с Кетрин – если так хочется, отложи на потом, а если ты устроишь священную войну сейчас, она тебе этого не простит до конца жизни. И будет права.

– Мне не нравится, что ты её так защищаешь, – раздражённо буркнула Елена, направляясь к выходу из дома. – Она этого совершенно не заслужила.

– Мне просто её жаль. Куда ты?

– Прогуляться. Погода хорошая.

– Всё в силе?

– Абсолютно, как я и говорил, – Элайджа быстро проставлял подписи на чеках и документах о выписке. – У меня не будет времени бывать здесь далее, и квалификация не позволяет, поэтому всем будет заниматься мистер Грин, с которым я вас познакомил. Я, разумеется, буду просматривать финансовую отчётность, на крайний случай мой телефон у Вас есть.

– Я не о центре, а о Еве.

– А что не так с Евой?

– Когда вы её заберёте?

– Через пару дней. Ребёнок будет расти в Англии, учитывая, что я отвечаю за него. Это логично.

– Логично. Но как Вы объясните Вашей бывшей жене, что по документам у неё двое детей, рождённых в один день?

– Я не собираюсь этого делать. Она просто подпишет бумаги…

– Я уже давно не ребёнок и не подписываю не глядя, Элайджа. – Кетрин вошла в кабинет. – Извините, что побеспокоила. Ты забыл свой телефон.

– Спасибо, – Майклсон ей кивнул, наблюдая, как тонкий гаджет прокатывается к нему по глади стола. – Что-то ещё?

– Нет, не буду мешать вашему разговору. Просто хотела сказать, что надеюсь увидеть тебя сегодня у себя, Элайджа, – Кет бросила цепкий насмешливый взгляд сначала на прямо глядевшего на неё бывшего мужа, потом на Мирчева: – Вот так оно: рожать от мужчин родившихся с серебряной ложкой во рту, доктор.

И вышла за дверь.

– У Вас, кажется, проблемы, – сухо заметил Никола, с трудом удерживая улыбку.

– Проблемы бывают только с дурочками, – медленно проговорил Майклсон. – Поверьте, моя бывшая супруга не такова.

И вновь погрузился в бумаги.

«Кто такая Ева? Почему она зарегистрирована как моя дочь? Почему её нужно везти в Англию?»

– Что это? – он повертел в руках листок.

– Мои вопросы, – ответила лежавшая среди подушек брюнетка. – Не уверена, что не смогу не наорать на тебя, а мне меньше всего требуется дополнительный стресс. Так что же?

– Катерина, всё сложно.

– Догадываюсь, что всё незаконно. Ты знаешь, что тебя твои арендодатели называют кровососом?

– И?

– Ты умеешь ценить деньги. Сложно – обычно значит, что нужно много денег.

– Много знаешь, плохо спишь, – резюмировал Элайджа. – Хорошо, это касается и тебя. Ева – это дублёр нашей дочери, на случай если бы она не выжила. Купленный Колом у её несовершеннолетней матери.

– Ты… – она сцепила застучавшие зубы и замолчала, подавляя вопль. – Ты всерьёз собирался отобрать у меня дочь?

– Нет. Поменять в крайнем случае. – Элайджа вздрогнул от ярости исказившей лицо Катерины, но самообладания не потерял, оставаясь подчёркнуто спокоен. – Тебя же не допускали к ней в течение двух недель.

– Выйди отсюда.

Не прикоснувшись к ней, он кивнул и вышел за дверь.

– Привет. – Стоявшая в дверях Елена улыбнулась. – Всё в порядке?

– Я… да, а что? – Кет показала глазами на стул.

– Просто Элайджа в коридоре обычно не рассиживается, – старшая близняшка вгляделась в лицо сестры – покрасневшие глаза, припухшие веки. – Ты плакала? Почему?

– Просто от усталости, гормоны бесятся, – легко отмахнулась Кетрин. – Кормящие частенько порёвывают. Так Элайджа ещё здесь?

– Да, а что у вас с ним?

– Я просила его зайти за списком вещей, побудь пока с малышкой, если что – сразу зови.

– Хорошо.

Когда она вернулась, старшая сестра стояла посреди комнаты со знакомым листом бумаги в руке.

– Кет, скажи, кто такая Ева? – Елена протянула записку, которую нашла на кровати. – Это ведь твой почерк.

– Мой.

– Давай мы сделаем вид, что ничего не было. По крайней мере я ничего не слышала, Элайджа.

– Тебя это устроит, Катерина?

– Мне больше ничего не остаётся. Только что упрятать тебя за решётку.

– Или отобрать ребёнка.

Она подняла на него глаза.

– Я не хочу ни того, ни другого. Только скажи – почему?

– Я не хотел, чтобы ты снова пережила смерть. В третий раз.

Кивнув, Кет закрыла глаза и прислонилась лбом к его плечу. Постояла, чувствуя поглаживание по спине.

– Меня ждёт Елена.

– Доброй ночи, кошечка.

– Тогда поцелуй меня. На удачу.

– Дай руку...

Но Катерина вдруг прищурилась, неожиданно сильно напомнив ему себя прежнюю до потери дочки, и притянула его голову к своей.

– Гормональный взрыв? – в первую очередь для себя самого неожиданно привычно усмехнулся Элайджа, когда поцелуй прекратился.

– А ты и вправду отвык от семейных нравов. – Она закусила губу. – Взрывы у нас помасштабнее. Небольшой всплеск.

– Рябь на озере...

И она ушла.

– Елена… – Кетрин посмотрела на сестру с неожиданной какой-то смертной усталостью. Даже в шёпоте слышалось это бессилие. – А давай представим, что ты никогда не видела этого листика? По крайней мере на ближайший год. Пожалуйста.

– Тебе этого так хочется?

– Да. Мне этого очень хочется, Елена.

– Тогда пусть так и будет.

Смятый листок полетел в урну.

– Держи.

Аккуратно передав мужчине крошечный конверт с ребёнком, Катерина тихо спросила:

– О чём ты думаешь, когда видишь её?

– Она очень маленькая. – Он помолчал. – И что это всё странно.

– Да. – Тишина в палате стояла мертвая, Кет поправила одеяльце. Наконец, она повторила, соглашаясь: – Это странно. Знаешь, говорят, женщина должна любить малыша, когда он растёт в ней, но я полюбила только увидев её, а так... – брюнетка замолчала, не договорив.

– Ревность – тёмная штука, Катерина.

Она вздрогнула, уставившись на Элайджу во все глаза.

– Да. – Сердце ёкнуло, и всё же спросила: – Ты тоже?

– Думал о том, что она заняла место Маргарит? – Он криво улыбнулся, увидев, что она напряглась. – Да, думал.

– Злился?

– Нет, но немного раздражало. Мозгами понимаешь – чем может быть виновата нерожденная малышка, а побороть в душе не можешь. Противно. Ещё от понимания того, что твой единственный ребёнок вызывает всё это, хотя должен любовь, ещё большая… – он сжал губы, пытаясь подобрать нужное слово, наконец, нашёл, едва не выплюнув: – Брезгливость.

– А когда это прошло? Когда она родилась?

– Нет. Когда родилась – только жалость. Возможно, интерес, потом разочарование.

– Теперь всё изменилось?

– Да. И нет. Всё получилось не так, как я думал.

– По-прежнему, но не без смысла, – глуховато обронила женщина, склонила голову и не заметила скользнувшего восхищения во внимательном взгляде на неё. – А я злилась. Пока я её носила, мне всё казалось, что она заняла чужое место и что это должна быть… – всё-таки произнесла имя: – Маргарит. Но только пока не увидела её, или не потеряла.

– Но ты её не потеряла.

– Потеряла. Отпустить её от себя так тяжело, – нежно, одной подушечкой пальца Катерина коснулась кожи дочки, – всё равно что потерять. Я ведь жила с ней всё время, хотя не понимала. Порой я думаю, почему я оказалась настолько хуже других, а вот ты говоришь, что тоже ждал большего. Может, мы не такие плохие, Эл?

– Держи, – увидев её желание и передав ей конверт, Элайджа аккуратно обнял женщину за плечи, прижав спиной к себе. – Не знаю, да и не важно. Главное, что сейчас мы её любим. Почему-то кажется, что была бы экзальтированность, которой я ждал, то это лишнее.

– Почему?

– Потому нельзя полюбить быстро по-настоящему.

– У неё всё будет хорошо, – где-то на краю сознания, Кет чувствовала, что сейчас он уязвим, это признание не только к дочке, и если она надавит, то Элайджа сдастся – вернёт её к себе домой. – Мы будем растить, она нам станет улыбаться, потом говорить и ходить. Не станет на место Маргарит и хорошо, она у нас ведь такая прелесть, Эл. Правда, моё золотко?

– Она… – “Моё чудо”. Он не сказал, что думал, подавил мощный эмоциональный всплеск, прошивший тело желанием стиснуть держащую на руках малышку женщину в объятиях, но почувствовал приятную дрожь на кончиках пальцев, вдруг расслабившись от курлыкающего тона Катерины к дочери. – Ты придумала имя, когда узнала, что девочка?

– Да. Я хочу назвать её Злателиной, ты ведь не против?

– Как? – Всё ещё поддающийся волне нежности к образу перед ним, Элайджа не сразу понял.

– Злателина, или сокращённо Златка. Это значит «золотая» по-болгарски, как Голдэ в Англии. Мне сказали, что у неё будут рыжие волосы. Вряд ли, конечно, – в кого это ей быть рыжиком? – но разве она не золото? – Кет счастливо улыбнулась ему, сморщив нос. – У меня бабку звали Златка, и она была очень везуча.

– Прямо-таки очень? – с сомнением спросил Элайджа, пытаясь всё же отстоять спокойное будущее дочки.

– Хм, – Кет обернулась, приподняв бровь. – Не похитряй мою бабушку. Не имея даже второго размера груди, она окрутила американского миллиардера, заодно вылезла из глубин болгарской провинции, всю жизнь была единственной ненаглядной, и в итоге они по её желанию жили в дыре мира, как ты именуешь Болгарию, вместо того, чтобы прохлаждаться на побережье Штатов в районе для силиконовых девочек.

– Уровень удачливости неплох, но ты учти – тогда ещё не было столько силиконовых девочек, поэтому конкуренция и не столь шикарна.

– Но нашей дочери не придётся вылезать из провинции и охмурять американских миллиардеров.

– Не поспоришь. О’кей, я согласен. Да и внесу Злате… кхм… этот длинный вариант из свидетельства в тестирование устных способностей работников корпорации, а короткий оставлю себе.

– По рукам.

Губы мужчины скользнули по виску, прижались к бьющейся жилке, и Кет тихонько выдохнула, наслаждаясь этой покровительственной лаской, не обещающей ничего большего кроме помощи. Не было ничего уместнее и нужнее, чем этот поцелуй. И ещё – не могло быть ничего более мужского, что бы могло оставить свой след в романтичной и нежной Катерине, всё ещё жившей в дальнем уголке сердца. И одновременно эта же Катерина в очередной раз осознала, что она рядом с этим мужчиной сильнее всех остальных образов-масок, и поэтому больше никогда не попросит вернуть её в поместье, если Элайджа не захочет этого сам.

– Кстати, насчёт в кого. У нас в семействе полно рыжих.

– А у нас никого. Я думаю, Злателина потемнеет и пойдёт в нашу породу.

– Почему это?

– Потому что родилась маленькая. У вас все больше трёх килограмм, а мы с Еленой были совсем крохотные, как все Пирсы.

– Вообще-то она родилась достаточно крупной, если учитывать сроки. Она будет настоящий Майклсон.

– Ты не хочешь, чтобы она была похожа на меня?

– После того, как ты обрезала свои локоны и больше похожа на обрастающего после тифа оборванца, цвет её волос…