Текст книги "Приходите за счастьем вчера (СИ)"

Автор книги: Darena

сообщить о нарушении

Текущая страница: 110 (всего у книги 118 страниц)

– Ты отлично могла бы мотивировать на такое же отношение, как и я.

– Но я не хочу быть как ты! – вдруг вспылила Катерина и осеклась, вспомнив о детях. Уже спокойнее пробормотала: – Просто Элайджа всегда был единственным, с кем я чувствую себя… Не знаю этого слова. Мне хорошо. Это моя самая большая ошибка. Я так привыкла ненавидеть человеческие слабости, что потеряла любой шанс на доверие. Без доверия не бывает любви, я бы не могла полюбить Элайджу так, если бы не чувствовала его, – медленно сев в кресло, она горько заключила: – но он меня не любит, а все перечисленные тобой привилегии – они привилегии для любовницы и матери его детей по совместительству. Он и вправду благородный человек, Елена.

– Ну да, если тебя послушать Элайджа – божество во плоти, – фыркнула старшая сестра. – Нет, всё проще. Он тебя любит. Но тебе всё мало.

– Этого всегда мало.

– Так что же тебе от него ещё нужно?

“Доверие...”

В мёртвой тишине решившая не переливать из пустого в порожнее Кетрин гоняла гренок по тарелке.

– Давай лучше про платье. Какое ты хочешь?

– В пол, – неуверенно пробормотала Елена, – с пышной кружевной юбкой.

Засунув руки в карманы, Майклсон стоял, облокотившись спиной о забор и уже несколько минут переваривая услышанное.

Он не дал Катерине сказать, потому что сам не знал, должен ли влиять на решение или нет. Решил, что это её обязанность. Но спустя сутки после встречи с братьями не выдержал и примчался в Виргинию, чтобы забрать с собой в Бразилию, а в итоге решил взглянуть на спящих дочек и, без слов пропущенный на территорию в разы усиленной охраной, услышал их разговор с Еленой. Наверное, стоило успокоить Катерину, но он не вошёл в дверь, вернулся к воротам, постоял и сел за руль.

Машина в сопровождении ещё двух бронированных внедорожников бесшумно отъехала от дома и помчалась к выезду из города, уверенно набирая скорость и Элайджа усилием воли расслабился. В этот раз Катерина должна решить и решиться сама, без него и его мнения. И тогда он сам поймёт, может ли утешить её и сказать то, чего она ждёт, или нет. Он знал, что не передумает, но почувствовал, как в нервном тике дёрнулась щека. Расслабленность – ложь, когда решается твоя судьба, и ты никак не можешь повлиять. А перед глазами, всё так же убаюкивая, несся асфальт.

«Катерина, будь сегодня смелой…»

Бразилия. Штат Рио-де-Жанейро.

Кетрин замерла перед воротами, судорожно сглатывая. Прошло уже два года, всё должно было если не забыться, то хотя бы остыть, но неожиданно ноющие задворки воспоминаний превратились в колющую боль в груди.

За ограждением, казалось, бушевало одно лишь море зелени, а дом не был виден, и женщина невольно несколько раз оглянулась, припоминая что и где. Она постучала, собираясь приступить к объяснениям, но стоило ей представиться, как охранник поздоровался и впустил её на территорию. Её ждали.

С сильно забившимся сердцем, брюнетка пошла по знакомой дорожке, а потом в ужасе сорвалась на бег. Здесь время словно умерло, и она поняла, что ничего, ничего не изменилось – та же бесконечная апельсиновая роща, луг, дорога из булыжников с пальмами по сторонам, уже отцветающие шоколадные деревья и белый резной козырек террасы. Только персонала на улице не было, хотя наверняка кто-то жил на самой вилле. Кет остановилась, оглядываясь по сторонам, и вздрогнула от того, что вялый цветок с шоколадницы упал перед ней. Она обошла его по кругу. Ей даже не пришло в голову зайти в дом: Катерина боялась прикасаться к любому предмету, траве и деревьям и, казалось, что воздух обжигал лёгкие. Не стоило сюда приезжать, в ней нет столько выдержки и сил. Но ноги Кет уже сами несли её в сторону опушки рощи, и стискивая в потных ладонях несчастные герберы, которые зачем-то купила в аэропорту, она пересекла луг, миновала деревянные качели и бассейн, и поспешила к зарослям апельсина.

Апельсин теперь разросся густо, и его гибкие зелёные ветки закрывали полянку, но фигуру Элайджи в чёрном костюме она увидела издалека. Он приказал впустить её, но хотел ли встретить у могилы? Этого Катерина не знала, но то же чувство, что заставило бежать сюда со всех ног, повело напрямую к месту, где Элайджа велел сделать холмик для Маргарит. Он скосил взгляд, ничего не сказал.

Но остановившись в десяти шагах, она сглотнула:

– Мне можно остаться, или я приду позже?

– Эти два дня я думал, приедешь ты к ней или нет.

Кет хотела сказать, что самолёт задержали, но ей стало всё равно, хочет её здесь видеть Элайджа или нет. Осторожно опустившись на колени, она положила герберы к небольшой плите, на которой не было написано ничего кроме имени и притронулась к букве «М». Плита с одного боку, где не было тени кустов нагрелась, и была горячая.

– Я к ней приехала. – Из глаз полились первые слёзы. – К вам.

Закрыв глаза ладонями, Катерина заплакала и осталась сидеть, пока не выплакала все слёзы. Потом неуклюже поднялась, и побрела в сторону шоколадных деревьев и дома. Всё время простоявший на своём месте Элайджа, не пошёл вслед за ней, сел на примятую ею траву, чувствуя, как закружилась голова и напряжение слишком быстро покинуло тело. Внезапно ему захотелось спать – вспомнил, что из-за смены часовых поясов не спал уже несколько суток. Он отошёл на несколько метров в тень кустов и, подложив под голову пиджак, лёг, глядя на проглядывающее через сплетение веток синее небо. Он никогда не представлял себе человеческой внешности Маргарит, её лица, или как представляют образы детей художники – круглолицыми кудрявыми ангелочками, но ему оказалась естественным сказать этой пустой и разливающейся синеве:

– Всё-таки она приехала.

И он заснул.

Проснулся Элайджа от того, что почувствовал запах еды, и во сне вспомнил, что давно не ел. Катерина вернулась и сидела, положив его голову себе на колени. Она уже не плакала, а смотрела вдаль. Увидев, что он проснулся, вопросительно тронула за воротничок рубашки. Элайджа перекатился в сторону и сел рядом.

– Почему ты не дал мне сказать тогда?

– Сначала не знал, хочу ли застать тебя здесь. Да и потом не хотел отвечать на твои вопросы.

– Я до последнего придумывала причины не приезжать, – призналась Катерина.

– Не придумала достаточно важной причины? – хрипловато поинтересовался Майклсон.

– Ничего уже изменить нельзя, только вычеркнуть из жизни. – Элайджа понял, о чём она – об этом дне, точнее дне два года назад. – Но это у меня не получается. Держи, мне сказали, что ты второй день здесь и ещё не был на кухне, – неожиданно переменившая тему Кет, так и не взглянув на него, подала бутерброд с котлетой и бутылку минералки. Он прожевал, отпил глоток и повисло молчание.

– Но почему? Я не понимаю.

– Потому что я оказалась уродом. Когда я забеременела, это было такое счастье… – Её ладонь непроизвольно легла на живот, глаза вновь затуманили слёзы, но женщина их поборола – бесполезные, – и быстро оперлась обеими ладонями о траву. – Знаешь, ведь почти не бывает, чтобы всё сразу… Можно сколько угодно изображать из себя королеву без королевства, но мы все знаем, что я ничего особенного из себя не представляла – девочка как девочка, разве что фантазии и целеустремлённости побольше. И когда у нас появилась Маргарит, она стала моей привилегией, гордостью, которой никогда не было бы у другой женщины. И мне не было больше стыдно за то, как я жила без тебя. – Катерина пожала плечами. – Но родить мне не удалось, а ты умер. – Её лицо исказилось нервной судорогой, став некрасивым. – Я ненавидела себя, и тебя ещё сильнее, потому что ты сначала не приехал, когда я была дурой, а потом, когда я уже поняла, что сама виновата во всём, продолжал меня любить. Мне хотелось, чтобы тебе было так же больно, чтобы жизнь кончилась не только для меня, чтобы ты стал слабым.

Последние предложения она пробормотала сквозь слёзы, и замолчала, испугавшись, что собьётся на рыдания.

– Ты мне была нужна в тот день. – Элайджа запнулся и, отбросив гордыню, признался: – Я впервые с детства плакал, и это было… Это было не стыдно, а как будто я раздавленный. Испугался, наверное.

– Нет, не испугался. – Ладонь Катерины скользнула по плечу и почувствовала, как оно вздрогнуло. – Тебе было больно.

– Да, – Элайджа попытался переварить определение и понял, что не испытывает стыда и теперь. По крайней мере не перед ней. – Это и было очень больно. А потом я ждал, когда ты настоящая вернёшься. Только ты даже не подпускала к себе. Я подумал, что раз я не получаю сочувствия, то хотя бы твоё тело... – Он помолчал. – И я был таким ласковым и предупредительным не только из-за заботы о тебе, а ещё потому что надеялся подкупить. Надеялся, что ты сама ляжешь в мою постель, а после – впустишь и к себе в голову. Иногда почти получалось. Потом, когда мне показалось, что я поймал синюю птицу за хвост, ты снова уехала. – Его рука непроизвольно сжалась в кулак. – Беременная моим ребёнком, но это не главное. Главное, что уехала. И до сих пор не понимаю почему.

– Я надеялась на скорый выкидыш, но всё тянулось и ничего не происходило. Боялась оказаться снова некондицией. Ну, и надеялась родить и вернуть свои представления о нас. Мне не хотелось быть обязанной тебе. Твоей жалости. Я никого не способна сделать счастливым, как бы высоко ни поднялась по карьерной лестнице и даже нарожав полк. Да ведь и не при чем тут моя неспособность родить – просто была идея фикс, как быстренько состряпать себе счастье, сделав вид что Кетрин Пирс за эти семь лет не появилось, а только Катерина Майклсон. Если ты будешь счастлив… Эл, Элайджа, – обхватив его лицо ладонями, она попыталась улыбнуться, но не получилось, и в голосе зазвучала печаль, – я не хочу мучить тебя. Если нужно, я отпущу тебя и отдам тебе детей, сразу обе будут с тобой. Я не заслужила Софии.

– То есть ты меня любишь? – сухо спросил Элайджа, глядя, как отстранившись она вытирает щёки. Катерина уставилась на него. После всего её монолога, забравшего все силы, он способен только на этот вопрос? Ответ, на который итак очевиден?

– Ты же никогда меня не предавал и не унижал. Да.

– А как же с теми документами по Толосу? Или, когда изнасиловал? Или, когда ударил?

Кет нахмурила брови, но каким-то чутьем выхватила нужное предложение.

– Сан-Франциско – теперь это неважно, и про пощёчину тоже.

Он все эти глупости уже слышал, стоя на дорожке к дому в Мистик Фоллз и подозревал, что малышка-Елена самолично выела бы ему печень, узнай о насилии над сестрой. И хотя Елена была права применительно к жизни, он достаточно разумен, чтобы осознавать это, а все умозаключения Катерины были глупостями, но в действительности они оказались заживляющим бальзамом.

Вряд ли Катерина понимала, что к Элайдже никогда не стремились так безоглядно, алчно и бесстыдно требуя его внимания и отдачи себя всего – она слишком давно оторвалась от внешнего, чтобы суметь оценить разницу очевидную чужим людям.

– Тогда объясни поточнее, ты хочешь меня в очередной раз бросить, или мне просто дано разрешение на промискуитет?

– Нет. Я не верю, что ты будешь спать с каждой встречной. Просто если ты найдёшь ту, с которой сможешь не думать о прошлом, то ты мне ничего не должен и можешь быть спокоен за свою жизнь и наших дочерей.

– Катерина… – повисла пауза, Элайджа сидел, привалившись спиной к сетке кустов. Голос звучал с откровенной иронией: – Ты серьёзно? Вправду считаешь, что я буду счастлив с любой другой, которая будет пару раз в год отпускать меня сюда с тобой и потом встречать с милой улыбкой и распростёртыми объятиями? Поверю в её благородство после тебя, которая хочет всего, сразу и с потрохами и если ей не дают этого, то провались оно вовсе? Или предлагается верить в моё собственно благородство, и что я не буду ей изменять с тобой при первом удобном случае? Которых будет предостаточно, учитывая общих дочерей.

– Об этом ты говорил в Болгарии. И потом в «Фиалковом приюте».

– Говорил. Может, в ярости даже так и вправду считал, только говорить можно что угодно, Катерина. А на деле, со мной рядом по-прежнему сидишь ты.

– Да. И не могу понять, почему рядом с тобой сижу я.

– Потому что я тоже не свят, – уже сухо ответил Элайджа. – Мы оба намеренно унижали друг друга и не могли остановиться. Я давно знаю, что ты мне простила Сан-Франциско, Катерина, что твое тело было совсем не против этого насилия, но...

– Но тебе мало этого, – она поцеловала его в лоб тем же поцелуем, которым обычно ободрял он. Элайджа колебался, привычная холодность боролась с желанием поддаться нежности губ и глаз Кетрин. Проскрипел:

– Да. Я поддался на провокацию. Мне трудно это забыть, но возможно, а простить тебе то, что ты меня толкнула на эту грань, ещё труднее. Я всегда буду помнить, что унизился. И оттого ты мне иногда очень... неприятна. В эти минуты, чем ты краше, тем хуже.

Кетрин сглотнула. Наконец, она сообразила, о каком выборе идет речь. Либо с ней, либо одиночество. Второе, конечно, тоже при её присутствии в доме и его постели, но они всегда мало, что решают. А первое Элайджа не выберет, пока не почувствует, что им вместе можно жить достойно. И враньё тоже не примет.

– Но ты... ты же всё-таки человек. Со слабостями.

– И поэтому я должен смириться с тем, с чем не хочу? Знать, что моя женщина подтирает мои сопли, и делать вид, что всё в порядке, раз об этом знают только она и я? Неужели твои глаза настолько очарованы мной, или ты просто притерпелась к насилию?

– Нет. – Кетрин закрыла глаза, признавая поражение. – Я не знаю выхода для тебя.

– А для тебя? – Он поджал губы, настаивая: – Жить с тем, кто насилует твою волю, нормально? Я не понимаю.

– Нет, не нормально. Но я ведь всё ещё чувствую любовь к тебе. Мне хочется думать, что я бы не полюбила слабака. – Стоило ей смириться, как слова нашлись, хотя Кет как и всегда не поняла, что это нужные: – Чёрта с два я притерпелась к насилию! Значит, для меня это была твоя ошибка, которая никогда не повторится. Ошибиться однажды можно и сильному, всегда есть второй шанс. По крайней мере, мне хочется в это верить.

– Однажды?

– Да. Для тебя это было однажды? То, что ты не можешь простить сам себе и мне? – Немилосердный тон, требовательный взгляд – и Элайджа понял, что Катерина уже спрашивала для себя. И из него как из проколотого шарика воздух, со следующим выдохом ушёл гнев.

– Да. Только однажды.

– Глупо говорить, но я этому рада, – пробормотала Кет. Ей хотелось бы большего, но теперь она по крайней мере знала, что не обманулась и ничего не разменяла на чепуху. Однако, пока была недосказанность, её мучила, грызла надежда. И Кетрин решилась расставить точки над i: – Ты прав, что я хочу всего и сразу. И ты прав, что ты останешься отцом моих детей и моим любовником при любых раскладах. Но скажи, получу я настоящую семью или нет?

– Да.

Мгновение помедлив, Элайджа устроил голову на её коленях, физически дополняя ответ на её вопрос, и тут же почувствовал прикосновение тонких пальцев к волосам. И ответил на ещё один, невысказанный:

– Я вспомню поговорку про чашку и кувшин. – Хмыкнул: – По-моему, нам как никому подойдёт.

Пальцы замерли, он почувствовал каким тяжелым стало её дыхание.

– Спасибо.

– Не нужно. Просто пусть это будет та самая единственная ошибка.

– Нет. За то, что мне есть куда прийти, чтобы вспомнить о Маргарит. И с кем.

Они долго молчали, глядя на шевелящиеся на ветру листики на кроне дерева, прежде чем Элайджа сдавленно ответил:

– Поблагодари Елену. Если бы она не подумала, то мне некого было бы хоронить. – Неожиданно перевернувшись, Элайджа уткнулся носом в её живот. И по дрожи в его пальцах и силе, с которой он прижимался щекой к её телу, Кет вдруг поняла, что для него ничего не пережито. – Катерина…

– Я здесь.

Когда ему было переживать? С кем? Почему она была настолько чёрствая и бессердечная, что не поняла этого до сих пор? Она родила ему дочь, они нашли дочь, жили вместе, но ни разу не поговорили об их потере. Почему в ней хватило смелости на авантюры с Колом, но не хватило, чтобы просто посметь поговорить о Маргарит и разделить его горе? И он ей это простил? Катерина не понимала. Элайджа внезапно вскинул голову. Глаза у него были совсем сухие, но лихорадочно блестели и на одном лопнул сосуд. И тело его застыло в нерешительности и неловкости. Преодолевая спазмы в горле, Кет погладила мужчину по лицу баюкая всей нежностью, которая в ней была.

– Мы ведь не сможем её забыть, поэтому мы не станем её забывать.

– Я ждал её.

Катерина скользнула в его объятия, не ощущая, что Элайджа до боли сильно стискивает её рёбра и заплакала.

– Мы так её хотели…

Впервые в жизни Элайдже стало легче от её слёз: ему больше не хотелось двигаться и плакать – но ему нужно было, чтобы Катерина его гладила, прижималась мокрыми щеками и плакала. Слава Богу, она это делала. Мышцы во всём его теле вдруг отяжелели и расслабились, словно растеклись по земле, на которой они лежали.

Тишина бывает не только до бури. После та же она, но не грозная и давящая, цветущая и полная обновлённой жизни. Ломается лишь слабое и легко разрастающееся вновь, сильное и пустившее крепкие корни остаётся, пусть даже потрёпанным, но над обломками всегда кружит свежий ветер и надежда на новый цикл.

Они пробыли здесь почти до вечера, не разговаривая, и лишь когда солнце начало катиться вниз обменялись редкими междометиями и полуфразами. Не потому, что нечего было сказать, а потому, что было не нужно. Боль этого дня по-прежнему текла по венам, она никуда не делась, но теперь она была не непосильной ношей, а тихим воспоминанием. Когда солнце почти село, они не сговариваясь встали и молча пошли по дорожке к воротам. Элайджа оглянулся напоследок. Добротный дом, созданный Джорджем, чтобы прятаться от жизненных бурь стоял по-прежнему тихий и безлюдный, потому что в Англии у них был настоящий дом, где их ждали и нужно быть там. Он точно это знал, как и то, что в этот же день вернутся сюда вместе на следующий год и, возможно, парадные двери виллы всё же отопрут.

Великобритания. Лондон.

Ребекка молча сидела рядом с дочкой, лепившей из пластилина, и смотрела в окно. К счастью, вегетативное состояние Деймона, на одиннадцатые сутки перешло в акинетический мутизм, и теперь он находился в бодрствующей коме – лёжа с открытыми глазами, мог фиксировать взгляд на движениях предметов. Не много, но после полутора лет комы, это было настоящим прорывом, и она не могла подавить волнение даже при Даниэлле, поэтому к просьбе братьев хотя и отнеслась с раздражением, но в итоге отмахнулась и дала «добро». Гораздо больше её теперь волновало будущее – Бекс понимала, что бежит впереди паровоза, но она тоже очнулась от своей спячки. Ей хотелось жить, дышать полной грудью и несмотря на молодость ей казалось, что её время уходит. Уже почти ушло. Когда Деймон лежал и не было никаких предпосылок и надежд, она не задумывалась о времени, оно текло рядом с ней, и хотя иногда блондинка плакала в подушку из-за Александра и ревности, но в её сердце не было ни малейшего сомнения в правильности своих действий. Гордость и чувство собственного достоинства сплавляли тот стержень, который не позволял сломаться и давал уверенно глядеть в новый день. Сомнений не было и теперь, но вопросы как дальше жить, будет ли ей дан новый шанс и станет ли она счастливой… Бекс не могла бросить Деймона, но одновременно ей хотелось в свой итальянский домик, в котором жил её Александр. Что он до сих пор примет её Ребекка верила, возможно, потому что не испытывала чувства вины. Разве плохо хотеть быть счастливой?

Интерлюдия.

США. Мистик Фоллз.

Снова стук. Поморщившись, она встала с места и пересекла гостиную и холл.

– Мы же договорились, что ты дашь мне успо… коиться. – Девушка замерла в дверном проёме – за порогом стоял совсем не Деймон, а младший из братьев. – Привет.

С Колом в отличие от Ника и Эла они не разругались, он никогда не лез в её личную жизнь, но, возможно, потому что они не были так уж близки, поэтому, как он здесь оказался, было не понятно. Приехал к ней или только в Мистик-Фоллз? Хотя, что ему делать в Мистик-Фоллз… А может, – её сердечко ёкнуло, – попросил кто-то из старших братьев?

– Привет, сестрёнка. Впустишь?

– Конечно, – отступив, Бекс робко улыбнулась и тут же очутилась в крепких объятиях. Из глаз заструились слёзы – слишком много событий для одного дня.

Много позже, они устроились в гостиной за чаем, и Кол сразу взял быка за рога. Он видел, что Бекка подавлена, скованна и чего-то боится, но разбираться здесь не видел ни малейшего смысла.

– Ты надолго уехала из Лондона?

– Пока не рожу точно. – Ребекка пожала плечами, не зная, как объяснить, что кроме Мистик Фоллз ей особенно-то и негде жить – она всегда жила сначала с братьями, потом с мужем, а родительский дом давно уже пустовал. – Я взяла академический отпуск. Потом подумаю, но, наверное, обоснуюсь тут.

– Здесь за тобой некому присматривать.

– Я уже взрослая, зачем за мной присматривать? – Это было неправдой, точнее правдой лишь наполовину – она была взрослой и порой девушки в её возрасте имели за плечами и семью, и работу, но Бекс-то не умела жить сама по себе, и боялась не справиться. И знала, что если ей страшно не справиться, то она непременно уступит Деймону. Этого боялась ещё больше. И Кол знал, поэтому Бекка предпочла добавить: – Да и родители Керолайн помогут, если что-то будет необходимо.

– Родители Керолайн три четверти года мотаются по миру, это раз, а во-вторых, мне будет спокойно, если ты поедешь со мной.

– Нет. – Она покраснела. – Я теперь в разводе и пока не хочу в Англию. Там не только Деймон, но и Ник с Элом. Мне не хочется лишних воспоминаний, нельзя волноваться, поэтому лучше я останусь здесь.

– Я и не вёл речь об Англии.

– А о чём?

– Италия. Я сниму тебе квартирку. Там живёт семья моего хорошего друга, за тобой будут и вправду присматривать, и никакой Деймон не узнает, где ты находишься. Идёт?

Всё было так просто… Совесть внезапно уколола своей острой иглой, она ведь обещала остаться, но Бекс очень хотелось сбежать. Её обидели, её унизили, ей нужен отдых... Она ведь не собирается лишать Деймона дочери, она скажет ему об Италии завтра, просто нужно побыть одной. О ней есть кому позаботиться. Ребекка боялась, что уступит доводам Деймона, когда тот будет объяснять, что она Бекс не умеет позаботиться о себе, и потому предпочла уступить брату.

– Идёт. Тогда завтра мы уезжаем.

– Какого чёрта? – Разъярённый Сальваторе стоял посреди гостиной, уперев руки в бока и с неприкрытым раздражением разглядывая шурина. Бывшего шурина, если быть точным. – Она никуда не поедет.

– Она совершеннолетняя и прекрасно может решать сама. Радуйся, что тебя вообще уведомили об отъезде. – Кол издевательски вскинул брови. – Я бы и этого делать не стал.

Бекс не участвовала в диалоге, она просто смотрела в панике на ссору, и только хватала ртом воздух. Да никто на неё и внимания не обращал – и брат, и муж делили её как игрушку… Набрав кислорода в лёгкие, она твёрдо сказала:

– Мне нужен отдых.

– Ты просто безответственный идиот, которому ничего нельзя доверить. – Майклсон-младший неожиданно вошёл в раж. – Ни женщину, ни ребёнка.

– Чья бы корова мычала, ты вообще с пелёнок этой ответственности не имел.

– Научусь, пока буду растить, которого родит Бекс.

– Самому кто бы сопли подтёр!

Повод к нападению. Кол замахнулся, Деймон приготовился парировать, когда девушка вдруг, с грохотом стукнув кулаками по столешнице, истерически выкрикнула:

– Мне нужен отдых! Выметайтесь отсюда оба!! – Перед глазами поплыло от слёз. – Я одна жить хочу! Одна!!

И она зарыдала, размазывая слёзы по щекам.

– Бекс…

– Куколка…

– Вот как?! Тогда уйду я! – оттолкнув протянутую ладонь Деймона, Бекс обогнула брата и, цепляясь за перила, стала подыматься наверх по лестнице. – Я сама проживу… Само-стоя-тель-но…

Но жалобные всхлипы убили всю значимость громких слов.

– Оставь! – гаркнул Кол, отдёрнув рванувшего за блондинкой мужчину за плечо. Сжав ладонь, Деймон смотрел как по лицу Кола проходит судорога боли, но держать плечо шурин не переставал. Ещё чуть… Придурок был ранен и справиться с ним труда бы не составило. Сальваторе перевёл взгляд на согбенную фигуру Бекс, тяжело поднимавшуюся по лестнице и неохотно разжал пальцы. Нападение на раненного Кола ему точно не простят. Чёртова семейка! Он напоследок с наслаждением, вымещая обуревавшую ненависть, сжал пальцы, а после отпустил руку Кола.

– На краю земли её достану, и никакое отродье мне не помешает.

Дверь завибрировав с силой хлопнула о косяк. Грязно выматерившись вслед бывшему зятю Кол принялся растирать сочащееся кровью плечо, а Бекс залезла под одеяло в спальне.

«Заберите меня обратно… Заберите…»

Но те, к кому она обращалась были слишком далеко, чтобы это услышать, а она – слишком горда, чтобы попросить, и потому на следующее утро они с Колом улетели в Италию.

Италия.

– Я не думаю, что Каллиста позволяет себе что-то лишнее, – тщательно выверяя тон, пробормотал Александр.

У них с матерью были не просто неплохие отношения, Александр любил и уважал её, но не стремился посвящать в личные дела – слишком уж категорична и традиционна стала Летиция Сантини с возрастом. Да и любила поговорить обо всём и ни о чём, и как всякому сыну, стремившемуся отстоять своё право на частную жизнь, при этом не доведя до конфликта, Александру приходилось лавировать между страстной материнской любовью к своему первенцу и столь же страстной придирчивостью к его возможной избраннице, коей предполагалась любая девушка на расстоянии десяти метров и к которой сводился последние годы почти любой разговор. Поэтому он избегал близкого продолжительного общения, а сейчас разговор шёл и вовсе не о нём, а о его сестре, как обычно на грани фола флиртующей на празднике с молодыми людьми и приходилось потерпеть.

– Ты не думаешь, а потом случается вот что! – Донна Сантини расстроенно кивнула в сторону.

– Что?! А что не так с… – Александр на мгновение споткнулся на полуслове, прищурившись и разглядывая женщину, сидевшую под небольшим навесом. Если он и ожидал где-то встретить свою золотоволосую незнакомку, то никак не на общественном празднике по случаю сбора урожая винограда. Здесь каждый мнил себя лучшим из виноградарей и неудивительно, в их районе ещё поддерживалась эта традиция, но девушка точно не был местной – как он её ни искал, не нашёл. – Ребеккой?

– Ты её знаешь? – спросила донна Сантини. – Видел у Лоренцо?

– Нет. Она мне помогла с букетом на день рождения Каллисты. А что не так, мама? – Улыбнулся Алекс. – По-моему, в отличие от твоей дочери эта Ребекка тихо дремлет в сторонке, и не ищет мужского внимания.

Что-то в нотках голоса сына насторожило Летицию.

– Она беременной ушла от мужа.

Лёгкий укол разочарования, но в целом ничего удивительного.

В очередной раз Бекс почувствовала на себе чьи-то взгляды, и изначально получив совет от донны Синеджа не тушеваться, изобразила лучезарную доброжелательную улыбку и обернулась.

– Думаю мы нарушили субординацию, мама.

Александр направился под навес.

– Здравствуйте, всё же мы встретились, Ребекка. Не побеспокоил?

– Нет. – Бекс улыбнулась ещё шире и встала с места. – Вы запомнили моё имя, Александр? И как ваша сестра, ей понравился букет?

– Она была в восторге.

– Я рада.

– А вы здесь мм… отдыхаете?

– Да. – Просто ответила Бекс, и без экивоков продолжила: – Я беременна, а климат Италии в самом деле благословенный. Но вас кто-то зовёт?

– Та самая сестра. Прошу прощения.

– Прощаю.

У них не могло быть тем для диалога или точнее общих интересов, и не было смысла их уточнять, и на том они расстались. Но Александр всё же с восхищённым сожалением подумал, какая же красивая женщина, а Бекс по непонятной для себя причине улучшила на несколько пунктов мнение об итальянцах.

– Привет, не знал, что ты здесь? Вы знакомы? Александр…

– Привет. Познакомились на том празднике, – ответила Бекс, поднимаясь с места. – Здравствуйте, Александр.

– Рад вас видеть, Ребекка.

В жаркую пору дня, когда домашние, свято соблюдавшие «шестой час» или сиесту, разбрелись по комнатам, она тоже слонялась по дому и обнаружив, что библиотека пуста, засела за учебник. И сразу же, на «введении» неожиданно поняла, что соскучилась по учёбе. Жара уже спала и наступил вечер – несколько раз заходила синьора Альда с оханьями, что как было бы хорошо, если бы её «непутёвая коза» хоть чуточку интересовалась учёбой так же сильно, после прислала поднос полный еды с помощницей, потом прибежала «непутёвая коза» она же Кончита с предложением пойти гулять к валунам, орава детей, играющих в прятки, а Бекс всё сидела в своём кресле жадно прочитывая одну страницу за другой, когда увидела новых посетителей. Сообразив, что в отличие от вездесущей Кончиты или детей, Лоренцо и Александр могли захотеть поговорить о делах, а она мешает, Бекс начала быстро собирать книги.

– Стоп, – Лоренцо отобрал у Бекс книги и вернул их на место. – Не переживай, мы пойдём ко мне в кабинет. Учись.

– Но я…

– Всё о’кей.

И он нажал на кнопку айпеда, собираясь включить в комнате кондиционер, и узнать не убирают ли там – сегодня был день генеральной чистки. Комната вправду была занята, но не персоналом.

– Ой, Андре… – Темноволосая девочка поморщилась от внезапно задувшего в спину ветра и прикрыв ладошкой телефонную трубку с голосом какого-то Андре, тоже уставилась в айпад. – Лори. Я хочу поговорить здесь, у меня убирают.

– У меня дела.

– А я пожалуюсь папе, что ты меня обижаешь. – Кончита надула губы. Лоренцо закатил глаза – «пожалуюсь папе» был аргумент: хотя сеньор Синеджа был умным человеком и никогда не вмешивался в споры детей, однако в душе молчаливо поддерживал дочь, как младшую и слабую, и был перманентно недоволен сыном, но после недавних событий с нападением был до сих пор под впечатлением от возможности потерять сына, и сестрёнке приходилось туго.

– Так иди жаловаться. – Упорная пауза. – Я сказал, брысь из кабинета.

Девчонка отключила свою телефонную трубку и картинно тяжело вздохнула в экран.

– Между прочим, мы говорили о десерте, – хихикнула Кончита, и сделала чао брату.

Бекс скосила глаза и невольно встретилась взглядом с Александром, тоже отведшим его и уставившимся на стол с книгами.

– О, вы врач, Ребекка? – вырвалось у него.

Виноцци – была фамилия одного из крупнейших политиков острова и по совместительству его дочери Оливии, фамилия их матери была Дольче, и кличка «десерт» с годами приклеилась к обходительной и активной девушке. Почти все знали, что Лоренцо неровно дышит к этой, по мнению окружающих, довольно невзрачной сеньорите, не проявлявшей к нему никакого интереса. Впрочем, не проявлявшей только на публику – сами Лоренцо и Оливия прекрасно знали чутьём влюблённых, что она увлечена им со школьной скамьи, когда он в ней ещё и не видел женщины, но девушка не позволяла себе откровенностей, и однако все знали об этой неодобренной их кругами, но совершенно далёкой от страстей Ромео и Джульетты любви. «Джульетта» Лоренцо была слишком послушна отцу – помимо политики в прошлом мафиози, рано пережившему гибель любимой жены от шальной пули, и не желавшему дочери схожей судьбы и мужа, хоть как-то связанного с мафией. И уж тем более единственного сына и наследника главы мощнейшего синдиката по транспортировке и продаже оружия. К тому же, Синеджа был одним из непримиримых конкурентов семейного бизнеса Виноцци, и поэтому девушка никогда даже не заикалась отцу о таком брачном союзе и всячески избегала внимания к своей персоне. Возможно, это и выделило её в глазах Лоренцо в отличие от его страстных, но часто склочных и требовательных подруг. Он сам не знал, когда увяз, но после того, как это случилось уже совершенно игнорировал и обстоятельства их семейных конфликтов, и очевидный всем факт – девушка не росла в красавицу, была низкого роста, худая и пусть не лишена приятности, но если не считать огромных чёрных глаз матери, звёздами сиявших на её маленьком лице, оставалась совершенно обычной и не будила в мужчинах никаких сильных страстей. Вереницы поклонников у дверей её дома не виднелось, и поэтому дон Виноцци спал так мирно и спокойно на своей вилле, насколько это вообще возможно было при его роде занятий. Это продолжалось не первый год, даже несмотря на отъезд младшего Синеджа на учёбу, и упоминаний о девушке избегали всё, в том числе прямолинейная Альда, чувствуя неловкость за себя и мужа перед сыном, что всё у него так несчастливо сложилось с первой любовью… Ребекке по секрету кто-то рассказал из домашних Синеджа, когда она сама того не зная, сказала «dolce» в двусмысленном контексте, поэтому она активно поддержала диалог с Александром.