Текст книги "Приходите за счастьем вчера (СИ)"

Автор книги: Darena

сообщить о нарушении

Текущая страница: 85 (всего у книги 118 страниц)

– Крайне симпатичной.

Очевидно, это определение всё же оказалось не самым приятным для священнослужителя, потому что на его лице промелькнуло странноватое выражение, но подоспевший Стефан спас положение, переведя внимание на себя.

– Прошу прощения, отец Бонифаций, что прерываю вашу беседу, но прав ли я, что у вас здесь храниться осколок чаши из рук самого святого Ремигия?

– Епископа Реймского, – автоматически дополнил священник, с явным удовольствием сообщив: – Да, сын мой, вы хотели бы посмотреть?

– Был бы счастлив.

И они отошли вглубь церкви, оставив Деймона в гордом одиночестве с тряпкой в руке. Вздохнув, он сунул тряпку в подсвечники и направился туда, откуда доносились, как ему казалось, гнусавые голоса его брата и отца Бонифация, упоённо толкующих о каких-то чашах, подвигах при Суссоне и последующего за ними культа посуды. Но он решил не мешаться.

– Святому Ремигию и посвящена эта церковь, я правильно понимаю?

– Ему и святому Сидонию.

– Сен-Сансскому…

– Апполинарию. Вы не слышали?

– К сожалению, нет. Вторая статуя его?

– Да, – демонстрируя не по возрасту резвость, а так же явную гордость за своё детище, в глазах Деймона не слишком сообразующуюся с христианским смирением и прочими добродетелями, о которых они рассуждали, старик прошёл к большой мраморной статуе.

– Великолепно, особенно замечательно получились одежды.

– Это копия и неплохая ещё прижизненной статуи.

– Кто бы мог подумать, что это было возможно во времена древних франков…

– Её делали не франки, Сидоний Апполинарий считался известным поэтом и политическим деятелем в Риме, прежде чем стал епископом Клермонтским.

Окружённый высокими стенами, негромкими голосами, ароматами ладана и погасших свечей, Деймон почувствовал, что впадает в прострацию.

– Не он ли состоял в переписке со святым Ремигием и оставил панегрики?

– Именно он. Оба жили в одно время, поэтому храм посвящён обоим святым. – Отец Бонифаций поправил букетик у подножия статуи и поднял голову и обратился к Деймону: – Вы, молодой человек, хотели спросить по поводу экспозиции?

– Да. – Деймон выразительно поднял брови. – Хотя мой брат объяснит вам лучше, так как вопрос касается его лично.

– Так это вы интересуетесь экспозицией, сын мой?

– Увы, нет. Как и все, мы обращаемся к Богу чаще не в радостные моменты.

– А в какой печали?

– Заболела моя невеста. Поэтому я и посетил город – основное место назначения монастырь, ведь именно там располагается знаменитое собрание статуэток всех святых, но сначала хотел бы узнать разрешено ли его посещение вне тех сроков, когда он открыт. Он женский, и не будет ли это воспринято как… inducas in tentationem********, в некотором роде.

– Об этом совершенно не стоит тревожиться. – Знание юношей латыни произвело на старикана неизгладимое впечатление, и лицо его залучилось благодушием ещё больше. – Но о каком собрании речь?

– Дева Мария в окружении святых. В драгоценном уборе из бриллиантов.

– Простите? Где именно?

– В алтаре основного храма. Мне рассказывали, что помимо собрания там же прекрасные миниатюры Джулио Кловио рядом с алтарём, и другие известные работы.

– Вас ввели в заблуждение, либо вы спутали. Единственная статуя находится в столовой, а из картин лишь небольшое изображение Пресвятой Девы у алтаря.

– То есть хотите сказать, что монастырь беден и остальное россказни?

– Монастырь может быть беден только слабостью веры, – вздохнул священник. – Но да, материально он не роскошен.

– Вы уверены в этом?

– Совершенно, я был там с визитом не так давно. Тем более там сейчас реконструкция, все памятники культуры вывезли ещё до её начала. Однако это место старое и там возносилось много молитв, поэтому даже если не найдёте, что собирались увидеть, то посетите его.

– Вы правы. Благословите, mоn реrе?

– Pax Domini sit sempre tecum, filius meus********.

– Больная невеста? – с иронией вскинул бровь Деймон, когда они вышли из церкви.

– Ввиду её отсутствия. А ты предпочитал сообщить о больном брате?

– Если на голову, то я бы даже не покривил душой. – Но продолжения реплики не поступило, и Стефан с лёгким удивлением скосил взгляд на Деймона. – Ничего нет, как я и говорил.

– Либо не показывают в дни визитов.

– Почему?

– Это уже вопрос сложнее… Что-то не так?

– Наоборот. – Деймон закрыл глаза, снова открыл и ещё раз перечитал сообщение, поступившее, пока они были в церкви: – Ребекка нашлась в Барселоне. И Мария тоже.

Испания.

– Ну наконец-то. Так, это просто суперподушки, – пропыхтела Керолайн и со стопкой вышеназванных предметов, такой пышной, что приходилось придерживать подбородком, не давая рассыпаться, спиной вошла в палату, где лежали обе девушки. – Вы будете с ними как суслики в спячку, сто процентов.

– Привет, – встав с постели Бекс забрала две подушки. – Ты как по расписанию приходишь.

– Это не я прихожу, а твои родственнички прыгают за дверью.

– Почему ты сразу не впустила?

– А вдруг ты или Мария не одеты?

– Кер!

– Ладно, они сказали, что курица не солёная и вообще отказались ужинать.

– Потому что ехали к тебе. – Клаус быстрым шагом вошёл в палату. – Привет, родная.

– Привет. Эл?

– Как ты?

– Всё в порядке.

Братья эти пару дней не отходили от неё дольше, чем на несколько часов – Клаус едва ли не кормил с ложечки, Элайджа такую бурную деятельность не развивал, но мог пялиться на неё в течение очень долгого времени, и только Кол с Керолайн приносили с собой веселье. Такое поведение родственников было не совсем удобно, но ни Бекка, ни Мария, чьи отец и мать не уступали Майклсонам, не думали возражать. Они не помнили. Будущий фармацевт, Бекка могла объяснить с научной точки зрения всё случившееся с памятью, но это оказалось совершенно неважно, когда коснулось её – от самого факта у обеих девушек заходилось сердце. Поэтому они с Марией и остались в одной палате на двоих – по ночам, когда посетителей не пускали, а страшные мысли одолевали с новой силой, компания гасила беспокойство, в одиночестве переходящее в ужас.

– Меня совершенно не желают замечать? Здравствуйте, дамы.

Бекс, очнувшись от мыслей, увидела вошедшего в палату Деймона.

– Ну, должны же и тебя где-то прокатывать, – распахнув объятия, она крепко обняла подошедшего мужчину. – Нам уже рассказали, как ты нас искал.

– Неужели превратили в героя без страха и упрека? – Потрепав девушку по щеке обернулся к Марии Сальваторе.

– Да нет, – фыркнула брюнетка. – Скорее уж в чистильщика отходов.

– Кто?

– Орланд в деталях рассказал о Вашей страсти к чистоте, Деймон.

– А он не рассказал о своей страсти к длительным полётам с лестницы?

Они препирались ещё долго, сев на любимого конька, а Ребекке было просто хорошо – после пережитого все неурядицы и сомнения насчёт сохранения их с Сальваторе дружбы казались такими глупыми и ничтожными, что в кругу своей семьи, к которой уже давно относился и Деймон, девушка о них вовсе не думала.

– Ей нужно забывать обо всём. – Элайджа сделал сильную затяжку. – Мы с Ником хотим разобраться с этой историей до конца, но Бекка…

– Будет мешаться под ногами, – резковато закончил Сальваторе.

– Да. Мы хотим, чтобы пока она не касалась этого, желательно, вообще не знала. У тебя скоро съёмки в Швеции, и хочу тебя попросить…

– Я возьму её с собой в Швецию. На восхождение.

– Спасибо, – с чувством сказал Элайджа, потушив сигарету. – Ты столько сделал, и снова оказываешь огромную услугу нашей семье.

«Я оказываю услугу себе…»

– Не стоит, Бекс и мне не чужая.

Будь Элайджа менее поглощён планами, его бы наверняка насторожила двусмысленность фразы Сальваторе, но он уже погрузился в размышления и довольно кивнув поспешил сообщить новости Николаусу.

Полтора месяца спустя. Великобритания. Лондон.

– Привет.

– Привет, – они стояли на выходе из терминала и явно мешали остальным, но Сальваторе не обратил внимания – оно было сосредоточено на зарёванном лице и красных глазах Ребекки. – Всё так плохо?

– Меня посадили под домашний арест. Пришлось бежать.

– Через окно? – накинув на плечи девушки куртку, он улыбнулся. – Как? Мимо ваших церберов комар не пролетит.

– Не пролетит, – нервно хихикнула блондинка. – Немного снотворного, и вуаля.

– Ты напоила братьев?!

– Очень надо! Охрану.

– А Эл или Ник знают, где ты? – И ответил сам. – Нет.

Звонок в особняк Майклсонов отвлёк его на пару минут, и они пошли на выход к стеклянным дверям.

– И что сказали? Это же Элайджа, да? – боязливо поинтересовалась Бекка. Сальваторе вовсе не понравилась эта неуверенность нашкодившей девчонки, но он предпочёл отшутиться.

– Как бы поточнее, он активно претендует на мою задницу. Точнее не он сам, а некие его подчинённые. Поехали домой, милая, там всё расскажешь поподробнее, как было.

– Я просто рассказала им, что мы вместе, и ты сделал мне предложение. – Она снова стала спокойной и уверенной. Или надела маску таковой: – Надеюсь, ты не злишься?

– Нет, я же сказал, что отношения с братьями – твоё личное дело. Вот и такси.

Спустя час, Ребекка уже разливала по чашкам чай у него в квартире, пересказывая реакцию братьев на свои откровения и заодно выплёскивая обиду. И ещё заставляя внешне невозмутимого Сальваторе кипеть то ли от ярости, то ли от ревности, а скорее от всего сразу. Наконец, она присела на диванчик и сделала глоток напитка, большими серыми глазами глядя на мужчину.

– Знаешь, это всё не страшно, покричали и ладно, но я боюсь, что они меня не простят и через много времени. У нас в семье никто не прощал: ни мама нас, ни Ник Джорджа.

– Они тебя любят, ты их сестра, – привлекая девушку к себе за плечи, ответил Сальваторе. – Поэтому, я надеюсь, вскоре всё уляжется.

– Да?

– Сейчас уже поздно и тебе нужно спать, а завтра с утра первое что сделаю – встречусь с Элайджей.

– Всё у нас получится хорошо, – Бекка одним махом осушила чашку и ласково провела ладонью по его ещё влажным после душа волосам. – Я в ванную?

– Беги. – Сальваторе крепко поцеловал девушку в губы и прижал к себе. – Не к месту, но спасибо за чай и за всё здесь.

– Всё?

– Тут чисто и хорошо. Хотя, – он улыбнулся, обхватив запястья девушки двумя пальцами, – подозреваю, что это счастье от нервов и ненадолго.

– Ну… Если ты захочешь, я буду включать пылесос и заваривать чай не только в нервных обстоятельствах. За отдельную плату, конечно.

– И снова ты Майклсон до мозга и костей. А как же чувства?

– Тогда уже Говард, все Майклсоны – люди больших страстей. Но чувства непрактичны. Ты можешь составить мне компанию в ванной. Немножко позже.

– Тебе нужен мой якорь?

Пошлость сказанная вовремя бывает невероятно полезна – позабыв о собственном напряжении, Бекка звонко расхохоталась.

– Определённо, да! Мне нужно держаться за самый высококачественный якорь.

Она ушла плескаться, а Деймон отставил чашку с недопитым чаем. Добродушное выражение лица исчезло, стоило захлопнуться двери в ванную комнату. Как-то совсем не так он представлял начало совместной жизни с Бекс, куда более радостным, но дело было даже не в этом. Деймона злило, что Ребекка не понимала основного – она имела право решать сама с кем и как ей жить, и прощать её совсем не за что. То, что творят Майклсоны – несусветная глупость, а Бекс же явно испытывала чувство вины… Получается вины за то, что выбрала его, Деймона Сальваторе, в мужья.

Ополоснув чашки и поставив их на мойку, он улыбнулся раздававшемуся негромкому девичьему пению из ванной, с удовольствием оглядел небрежно сброшенную Беккой на стул одежду – ещё одна странность, обычно присутствие женщины в квартире, точнее такое хозяйское присутствие женщины, его почему-то злило, – и собирался уже открыть туда дверь, когда раздался звонок в дверь. Вздохнул – Деймон уже догадывался, кого принесла нелёгкая на ночь глядя, – и открыл дверь.

– Дать бы тебе по роже, но меня больше интересует, где Бекка?

– И тебе добрый вечер. – Через порог хмыкнул Сальваторе. – Она здесь, вполне в безопасности.

– Я забираю свою сестру домой, Сальваторе, – нетерпеливо бросил Николаус. – Позови её.

– Она тебе не вещь, чтобы её забирать, да и теперь это сделать проблематично. Бекка купается. Оставь её в покое до завтрашнего утра, а завтра всё обсудим.

– Я сам разберусь, а ты… – с уст Клауса сорвалось непечатное выражение.

– Не думаю. – Голубые глаза Сальваторе приобрели льдистую холодность. – Убежала она от вас и вашего хамства, а что убежала ко мне – дело второе. Между прочим, – Деймон оскалился в улыбке, – ты вот-вот переступишь порог частной собственности, и у меня появится эксклюзивное право тебя пристрелить. Или, на худой конец, врезать как следует.

– Деймон, – раздался из ванной мелодичный голос, заставивший Майклсона подобраться. – Кто не успел, тот опоздал, теперь никакого совместного душа минимум до утра…

Клаус мгновение смотрел на появившуюся в коридоре довольно улыбающуюся сестру, закутанную в слишком большой для неё мужской халат, босую и рассыпавшимися по плечам мокрыми волосами. Потом на Сальваторе. Потом снова на замершую в оцепенении Ребекку. И вдруг до Майклсона дошло с очевидностью, что этот ублюдок её трахал. Имел как хотел и, вероятно, уже не раз. И сделает это, когда он уйдёт, потому что Ребекка предпочла ослушаться, и интересы семьи…

Быстрым шагом подойдя к ней и схватив блондинку в охапку, он попытался выставить её из квартиры и тут же получил мощнейший удар в челюсть. С трудом удержавшись на ногах и в ужасе закрыв лицо ладонями, Бекс опустилась на пуфик: рядом кипела животная ярость – упавший Клаус сумел схватить Деймона за ноги и рвануть на себя, теперь они катались по полу прихожей. Оба были в одной весовой категории, ловкие и тренированные – вопрос, кто одержит верх оставался открытым. Она медленно развела пальцы и взглянула через просветы.

– Не нужно. Ник, пожалуйста! Так ведь нельзя… Деймон! Дей!!

Глупый лепет – Бекс никогда не видела до этого настоящих драк, их мерзости, далёкой от киношных схваток в фильмах с Джеки Чаном, которые любила с детства, не слышала какое бывает оглушительное, хриплое дыхание и грязная речь. Жившая в тщательно оберегаемом мирке, она в оцепенении смотрела на то, как искажаются животной яростью замазанные кровью из чьей-то разбитой скулы или носа лица обоих мужчин. Пусть Бекка и не могла понять всей силы скрытых ударов по почкам и печени, захватов за шею, но сквозь слёзы ясно видела обезображенные ненавистью, совершенно чужие лица любимых ею людей и этого было достаточно.

– Прекратите, иначе я вызову полицию! Прекратите! – Конечно, никто не слушал плачущую девушку. – Пожалуйста, прекратите…

Завизжав, желая только одного – стереть эту злобу, она рванулась вперёд и влезла между мужчинами. И снова тонко, но уже не слышно для себя самой, закричала – сильный удар распалённого, не ожидавшего этого её броска вперёд брата, увидевшего пространство для замаха, пришёлся ей в скулу. Перед глазами поплыло. Боли не было, только оглушило, и Ребекка, потеряв ориентацию в пространстве, сделала пару шагов и рухнула как подкошенная. Оба мужчины бросились поднимать, но Сальваторе успел первым подхватить прежде, чем она ударилась головой о паркет.

– Бекка? Бекка? Возьми её, лёд в холодильнике…

Тело было невесомым, голоса раздавались откуда-то со стороны, а перед глазами кружил звездопад, но прикосновение чего-то холодного заставило вздрогнуть и капавшие слёзы из глаз усилились. Заскулив от внезапно охватившей всю правую сторону лица сильной боли, девушка открыла глаза. Перед ней было склонённое лицо Деймона, со следами крови на губах, и она снова зажмурилась.

– Прости, – скорее почувствовав, что не так, чем поняв это, он быстро вытерся рукавом. – Открой глаза. Попробуй пошевелить челюстью и открой, потом закрой рот.

Бекс послушалась – всё удалось.

– Со мной всё в порядке, дорогой, не сломано, – она села и, почувствовав короткое пожатие руки Деймоном, взглянула на стоявшего в нескольких шагах брата. – Ты всем доволен, Ник?

– Мне жаль, что я случайно ударил тебя, – взгляд его серых глаз смягчился, но лишь на мгновение, а в следующую минуту подбородок упрямо выпятился, – но не о том, что хотел сделать. Ты должна вернуться домой.

Она долго молчала, наконец, отложила салфетку со льдом. Странно, и в первую очередь, это было странно для самой Бекки, но её голос не дрожал:

– Нет. Я не оспариваю долга перед семьёй, но решать, где мне жить и с кем, в этом, я вам ничего не должна, брат. Ни-че-го. Ты не спрашивал никого, когда привёл Керолайн. И да, на всякий случай, – Ребекка холодно улыбнулась, с неожиданной ясностью и ужасом понимая, что нет никакого равноправия в их желаниях, и Ник всегда будет сильнее в его «хочу», и если она хочет, чтобы было по прежнему, она может только уступать, что сейчас рушит отношения с ним, но какой-то бес подталкивал выговориться, – я не желаю видеть тебя на своей свадьбе, братец. Мне восемнадцать, а наследство после двадцати одного нахрен не нужно. Пусть будет платой за мои долги за семейные ценности.

Николаус подошёл погрузил заляпанные кровью пальцы в светлые пряди сестры и поцеловал в макушку. Голос его изменился от чистой, словно медицинский спирт ярости:

– Сейчас считай, как хочешь, но поверь, ещё придёт день, когда ты пожалеешь об этом и приползёшь к нам, как побитая шавка. Просто поверь мне, однажды он наступит.

– Убирайся из этого дома, сукин сын, – как ни не хотел Деймон не вмешиваться в семейный разговор, но всё равно не выдержал, вскинувшись.

Клаус сделал шаг назад, скривил губы в ледяной улыбке и вышел из комнаты, а потом и вовсе из квартиры, даже не закрыв двери в прихожую.

Ребекка лежала ни жива, ни мертва, забыв о ноющей болью скуле и только, когда Сальваторе сел рядом, а после посадив или точнее положив её себе на колени, обнял, прижалась к его плечу и надсадно зарыдала.

Настоящее. Болгария.

– Где она?

– Господин, кто Вы и о ком речь? – Врач из-под очков взглянул на вошедшего в палату мужчину, не сподобившегося не то, что представиться – надеть бахилы или халат, как того требовали правила учреждения. И говорившего по-английски. – Что вас интересует и если можно говорите внятнее?

– Прошу прощения, здравствуйте. – Опомнившись, Элайджа замер на мгновение, но вернул себе привычную сдержанность. – Я мистер Майклсон, и меня интересует состояние Катерины Майклсон, моей бывшей жены, её должны были доставить несколько часов назад. Она беременна и, – он запнулся, – в коме.

– Никола Мирчев, курирующий врач. Присаживайтесь. Она не в коме, она спит. Истерическая летаргия.

– Если не против, я постою. Есть разница?

– Конечно. Кома предполагает нарушения, травмы, изменения в мозгу. Летаргия – это в определённой мере сон, когда организм работает стандартно, но замедленно. Не проявляется пролежней, энцефалограмма и кардиограмма фиксируют активность мозга и сердца, просто они слабее, к примеру, пульс два или три удара в минуту. Пища вводится через назогастральную трубку. Медицински это только выглядит, как сон, человек осознаёт всё, однако развития в том числе информационного не получает, во время летаргии есть периоды сна…

– Отчего это, и насколько? И что тогда с ребёнком?

– Сильный стресс, общее ослабление организма. Обычно женщины более склонны. – Мирчев устало потёр лоб. – Сколько – Вам никто не скажет, люди засыпают и на пару часов, и на десятилетие. Самый известный случай и зарегистрированный долгий сон продолжался двадцать лет у женщины после конфликта с мужем.

– То есть вы хотите сказать это исключительно нервное, а не болезнь? – у Элайджи начала дёргаться щека. – Мы поспорили, но она не плакала и не выглядела плохо.

– Вы поспорили? О чём?

– Она подписала бумаги о разводе. – Упрямо повторил: – Катерина вовсе не склонна к закатыванию истерик.

– Если миссис Майклсон не могла примириться с этим, всё возможно, – вздохнул мужчина. – Бурная истерика тут не обязательна, чаще всего прямо наоборот – человек кажется совершенно спокойным. Но там были проблемы и до развода, больная не просто уснула. Как мы поняли, она непривычно сытно поела перед сном, заедая стресс… – Врач скосил взгляд на мужчину всё же севшего на стул, не зная, как понять отчаяние на мгновение исказившее его черты. Из-за девушки или ребёнка? – Видимо, организму этого было недостаточно. Сейчас официальная наука считает, что летаргия вызывается тяжёлой психологической травмой. Больной испытывает сильный психический шок и организм включает самозащиту. Либо долгая череда событий, требующих нервного напряжения. Амнезия, летаргия – одного поля яго… Вам плохо?

– Нет, – Элайджа вытащил зажигалку и сжал, направив острым концом в ладонь. Боль ожога отрезвила, разгоняя мутную мазню перед глазами. Он до последнего надеялся, что Катерина заснула хотя бы не из-за него, а теперь. В горле образовался комок, который нужно было прожечь сигаретами. – Продолжайте. Что с ребёнком?

– Ребёнок… Я так понимаю, что вы отец? Он получает питание, но системы организма замедленны. Тут сложно… Вы знаете о патологиях своей бывшей жены?

– Да.

– Тут сложно, – как-то растерянно повторил Мирчев, он явно не готовился к визиту. – Вариантов не много – либо ребёнок поможет ей очнуться, либо будет питаться через зонд, есть вариант, что погибнет. Но мы делаем всё возможное, и центр хороший.

– А что вероятнее?

– Вероятность смерти маленькая. У неё двадцать шесть полных недель. Было бы хоть чуть, на пару недель вообще никаких вопросов бы не было и кесарево. Его и сейчас можно, но это стресс для ребёнка, а на двадцать седьмой неделе...

«Его заело на этих неделях?!» Но сжимавшей горло ярости Майклсон не выказал, коротко попросил:

– Говорите прямо.

– Я не могу дать гарантии на благополучный исход, даже если начнутся преждевременные роды. Из хорошего – у вас девочка, а статистически они почти всегда легче выкарабкиваются. Почему точно пока никто не знает, а развивать перед Вами теории глупо. Но тут всё индивидуально.

Мирчев какое-то время смотрел на мужчину, без спроса закурившего и уставившегося в пространство, но требовать убрать сигареты не стал. Опомнился Майклсон только, когда они подошли к концу.

– Понятно лишь, что Вы ничего не гарантируете.

– Мы сделаем всё возможное, в таком возрасте малышей выхаживают, но велики шансы патологий. В том числе не совместимых с жизнью. Всё в руках Господа.

«Господу я тоже не могу доверять…».

Повисла долгая тишина, Никола наблюдал как тускнеют, становясь стеклянными, глаза мужчины напротив.

– Значит, поступим так, – отложив пачку, Элайджа стряхнул пепел, попавший на рукав, и Мирчева неприятно покоробил деловой тон: Теперь он понял – на заснувшую девушку мистеру Майклсону наплевать. – Ждём неделю, я выписываю новых врачей. Остальное решим после.

– Решают родственники. А вы, как я понял, в разводе.

– У неё есть сестра-близнец, она прилетит через полчаса. У кого мне узнать, как пройти в её палату?

– Вас проводят.

– Она же не умрёт от этого?

– Нет. Но нельзя сказать, когда проснётся.

– Главное, что она жива. – Елена приникла губами ко лбу близняшки. – Я обязательно тебя дождусь, моя хорошая. Я ведь так тебя люблю, Кит…

– Но пока Катерину нужно транспортировать в Англию, – он тронул девушку за плечо. – Ты ближайшая родственница, и только ты можешь подписать бумаги. – В палате повисла мёртвая тишина. – Елена?

– Почему я должна что-то подписывать? – Наконец, Елена вскинула голову, и Элайджа увидел, как изменилось от горя её лицо. – Я рассказала тебе о ребёнке, а ты в итоге довёл её до этого, потом бросил здесь. Я больше не верю тебе. Она хотела оказаться в Болгарии, значит, она останется здесь, пока не очнётся.

– Елена, – этого противодействия своим планам он не ожидал. – Ты не понимаешь, о чём говоришь. Вам нужно домой, там лучшие специалисты.

– У меня и Кет нет дома после того, как умер папа, – Елена поднялась со стульчика. – В Англии твой дом, а не наш, Элайджа. Кет уехала из твоей страны, значит, не хотела больше там жить, а если ты беспокоишься о хороших специалистах, так привези их сюда.

– Оборудование…

– Я не вижу, чтобы пока требовалось особое оборудования.

– Прекратите спорить, вероятно, она всё слышит.

– А я и не спорю. Господин Мирчев, скажите этот центр достаточно оснащён, чтобы поддерживать мою сестру в её боле… её состоянии?

– Да, – проигнорировав взгляд Майклсона, врач вскинул брови. Слишком циник в бизнесе, привыкший иметь дело с такими же людьми по работе Элайджа вряд ли догадывался, что невольно сумел настроить против себя ещё и врача, что для такого специалиста как Мирчев заявления о «лучших» оскорбительны, поэтому смотрел, ожидая поддержки: – Здесь есть всё необходимое, чтобы помочь вашей сестре и ребёнку, мисс Пирс.

– Значит, Кет останется здесь.

Круто развернувшись на каблуках, девушка вышла из палаты.

– Ты в себе? – примчавшийся в Болгарию младший брат понизил голос.

– Вполне. Всё реально, Кол. Это Болгария, она только по недоразумению считается Европой.

– Но и не Африка.

– В Африке мне бы не потребовалась твоя помощь, – холодно скривился Элайджа. – Я не могу позволить ей пережить это снова. Точно нет.

– Кетрин – сильный человек. Многие женщины имеют не один выкидыш.

– Мне наплевать на этих «многих женщин». Я не знаю, что у них там становится с мозгами, никто не поручится, что после с Катериной, и её головой будет всё в порядке. – После секундного молчания он подвёл итог: – Катерина принадлежит мне и, значит, не должна так страдать.

Кол щёлкнул пальцами по подоконнику. Он уже сдался, но не мог соотнести с братом его просьбу. Не мог и всё. До какого края можно дойти?

– Если получится так, тебе придётся поднимать чужого ребёнка.

Элайджа пожал плечами.

– Может, и не получится, это просто страховка.

– Ты с ней развёлся, – растерянно напомнил Кол. Как-то ему не нравилось, как брат относится к ребёнку в животе Катерины. Слишком равнодушно. И это не было показным равнодушием.

– И что с того?

– А в чём логика, так трястись над ней?

– Всегда можно расстаться. Думаю, для тебя это не новость.

– Ты увезёшь её в Британию?

– Постараюсь, Елена сейчас не в себе, и творит, чёрт знает что. Надавить на неё не получится – Стефан пасёт её с ретивостью дуэньи при викторианской леди. Поэтому поторопись – у тебя две недели. В Королевстве это практически невозможно, а здесь можно попробовать.

– А что главный врач больницы? Оформление документов и…

– С каких пор ты думаешь, что деньги уже не решают всё?

– Я спросил, потому что Мирчев мне показался несколько, эм… фанатичным человеком. Я узнавал – центр хорош, а создать такое в дыре мира, где торговля людьми…

Не стал продолжать, передёрнул плечами.

– Именно, он первоклассный специалист и неплохой человек, значит, наступит на горло собственной песне, щедрое пожертвование на оборудования для реабилитации детей снизит градус фанатичности. Или взвинтит до небес. Так что?

– Я сделаю всё, что смогу, – угрюмо кивнул Кол.

– Тогда я останусь у тебя в долгу на всю жизнь, – сухо ответил Элайджа.

Кивнув на прощание, старший Майклсон прошёл в палату.

Лунный свет серебрил окошки, но не падал на постель, и Кет лежала тихая и овеянная темнотой, грудь не вздымалась от слабого дыхания, её лицо приобрело печать таинственного величия, которого он не помнил раньше. Элайджа часто подтрунивал над тем что и во сне Катерина крутится как юла, её действительно нельзя было назвать одухотворённой при всём желании, и теперь в этих покое и самодостаточности ему почудился не привычный сон, а смерть. И это сделал он? Охваченный внезапным одиночеством, Элайджа сдернул простыню. Катерина не пошевелилась, и ничего не изменилось – только явственнее проступила выпуклость живота. Жизнь, всегда буйствовавшая в ней, теперь скрылась от взгляда, как могут исчезать написанные химическими составами буквы на бумаге когда просыхают. Взяв в пальцы прохладную, но вовсе не окостеневшую ладонь Майклсон положил голову рядом с её подушкой, борясь с желанием прижаться всем телом и нарушить порядок трубочек-зондов.

– Катерина, с тобой всё будет хорошо. – Врач сказал, что она всё слышит и понимает, но Майклсон этого не чувствовал и говорить было трудно. Он закрыл глаза. Представил, что сейчас утро, он, «жаворонок», проснулся раньше и говорит просто спящей Кет. – И с нашей девочкой. Ты же знаешь, что уже двадцать шесть недель, это больше требуемого, УЗИ не показывает никаких проблем. Ты сейчас в очень хорошем центре, Мирчев отличный врач, и он даёт гарантии, что наша дочка выживет. Ты будешь отличной мамой, хотя, подозреваю, что нам придётся пристроить десяток гардеробных…

Элайджа вдруг замолчал, испугавшись звуков своего голоса. Слова были придуманными, но ему хотелось верить, что они настоящие, и это и будет с ними, но она спала так спокойно – совсем не облегчала ему путь. И ещё Катерина была безумно красива, иначе чем он привык, без сексапильности, без слишком ярких природных красок – ей шла мертвенная бледность, но она только сильнее подчёркивала – эта женщина убежала от него на этот раз слишком далеко.

Элайджа почувствовал, как из горла рвётся крик, на деле превратившийся в тихое утробное рычание, слишком слабое, чтобы распространиться за пределы палаты.

– Почему ты снова играешь без правил?

Не в силах больше смотреть в её лицо, Элайджа стиснул тонкую ладошку в руке и уставился в окно на пьяно кривящийся диск месяца.

Приоткрыв жалюзи Кол смотрел, как Эл гладит пальцы спящей брюнетки и что-то говорит ей. Элайджа её любит. Не то чтобы Кол не верил в любовь, верил, но не верил, что можно всерьёз, навсегда полюбить Кетрин. Этот типаж ему казался слишком эгоистичным, а любовь в одну сторону не может жить годами, истачивается.

Эта девчонка злила одним фактом своего существования – постоянная угроза перемолоть души брата и дорогой ему женщины с силой жернова перед зёрнышками, и потому за неё же молился впервые в жизни. Елена. Они не виделись в больнице, и он не стремился. Кол прикрыл глаза, наконец, теперь на своём опыте поняв, как-то подсознательно наконец догадавшись, что видел брат в Кетрин помимо мозгов и красивого тела. Непонятно как и когда случился этот сдвиг в сознании, и тем более почему, но стервозина не просто сводила Элайджу с ума, но и была в его глазах ранимой, нежной и возбуждала постоянное желание заботиться. Дёргала за те же струнки, что задевала в нём самом Елена. А что было бы, если бы Елена носила его ребёнка? Вот и брат… Что брат. Сначала заботился, потом добавилось остальное и полюбил. Или наоборот – сначала изучил её натуру, а потом в какой-то момент включился инстинкт покровителя, завертелось и полюбил всё сразу. Последнее ближе к истине? Насколько в Элайдже силён инстинкт к защите своих, и одновременно беззащитность перед этими своими, Кол великолепно знал и да, все они пользовались этими слабостями друг друга, научились играть на них. Неважно вместе они с Кетрин или нет, но в ответе Эл будет всегда и пойдёт ради её душевного покоя на что угодно.