Текст книги "Приходите за счастьем вчера (СИ)"

Автор книги: Darena

сообщить о нарушении

Текущая страница: 111 (всего у книги 118 страниц)

– Нет. Только фармацевт.

– Любите варить зелья?

– Куда проще – не хватило духу на «личное кладбище».

– Ладно, простите, что прерываю светские беседы. Сестрёнка освободила комнату, пойдём, – буркнул Лоренцо, которого порядком напрягали эти необоснованные реверансы в его честь.

– Пойдём. До встречи, Ребекка.

На мгновение Бекс уловила в глазах Сантини непонятную ей нежность, моргнула, но вежливо согласилась.

– До встречи.

Встретились они позднее за ужином, где вскоре из диалогов Бекс выяснила, что их сегодняшний гость тоже имеет отношение к медицине, но совершенно в иной сфере – предприятие по программированию медицинского оборудования, а так же внедрение ERP-систем в сфере медицинских услуг. Невольно, но они оба как люди из одной сферы в среде чужаков испытали прилив симпатии друг к другу – Бекс перестала смущаться, и диалог пошёл живо и порой неприлично громко, когда речь заходила о спорных моментах.

Прошло ещё пару месяцев, у Ребекки появился животик, и она окончательно почти перебралась на улицу. Тёплый сумеречный вечер укутал дома в серо-золотое одеяло, и Бекс сидевшая на небольшом валуне, разглядывая барельефы мостика и вслушавшаяся в запахи ночных цветов – маттиолы, сладкого табака и каких-то ещё ей незнакомых – в изобилии растущих здесь, не сразу узнала в фигуре не спеша идущего вдоль улицы человека Александра. Но всё же узнала и окликнула.

Александр остановился.

– Здравствуйте, Ребекка. Прячетесь?

– Скорее отдыхаю, – она улыбнулась и неожиданно искренне, чем собиралась и потому улыбка получилась грустной. – Не привыкла к вашей жаре.

– А по-моему, Вы грустите здесь в одиночестве. Не хотите пройтись?

– Не против, хотя… – она пожала плечами, как бы объясняя, что они не пара. Губы итальянца раздвинулись в улыбке.

– Обещаю, что не имею привычки приставать к сильно беременным дамам.

Сначала ошарашенная этой откровенностью, она решительно встала с места. То ли жизнь на достаточно патриархальном островке, толи беременность так влияли, но она стала воспринимать отношения между людьми разных полов с бОльшим сексуальным подтекстом, поэтому то, что в Англии было товарищескими отношениями между мужчиной и женщиной, здесь приобретало какую-то иную направленность. Впрочем, в Англии никому бы и в голову не пришло пригласить её пройтись. Хотя, какая разница? Возможно, у Александра какие-то свои причины желать этой прогулки с кем-то, а ей давно пора вернуться домой. Они шли в молчании достаточно долго, когда блондинка спросила:

– Откуда вы?

– Из Римини. – Он пояснил, глядя в её вопросительно распахнутые глаза: – Я живу там, а здесь наездами.

– Но…

– Тут проще гулять. Тихо и уютно, а там всё же больше людей, поэтому прилетая издалека, я всегда отпускаю автомобиль за километр и иду домой так.

Кивнув, она пошла вдоль дороги уже с лёгким сердцем и всё так же в молчании. Здесь было так красиво, что Бекс казалось лишним нарушать эту красоту разговорами, да и вести светские беседы не хотелось. Так они спустились вниз по дороге, и уже прошли по саду, когда Ребекка из приличия всё же пробормотала:

– Боюсь, я была вам сегодня не очень хорошая собеседница.

– Боюсь, что я и позвал вас, потому что знал, что вы не очень хорошая собеседница, Бекс. Я тут вырос, но сегодня после перелёта очень устал – слишком большое количество знакомых обычно не даёт насладиться тихой прогулкой. Прогулка с девушкой останавливает их от немедленного выражения приязни. Каюсь, что использую вас.

И Бекс рассмеялась этому простому объяснению его мотивов.

– Тогда я тоже использовала вас. В качестве сопровождающего.

– Обещаю, что доведу до дома.

Они уже прошли почти две трети пути до особняка Синеджа, когда внезапно словно по мановению волшебной палочки удушающая жара спала.

– Вот и тепло, – пробормотала Бекс, вздрогнув от холодной большой капли, упавшей ей на руку. – Дождь.

Александр бросил быстрый взгляд на небо.

– Скорее уж град и гроза. Держите куртку и пойдёмте побыстрее – мой дом ближе вашего, переждём там.

– Спасибо.

Непогода и вправду набирала обороты со стремительностью ужастика – резкие порывы ветра поднимали столбы пыли, пока ещё не прибитой к земле редкими крупными каплями, небо стало не лондонским нежно-серым, предвещающим сетку мелкого дождика, а свинцово-синим, и Бекс совсем не радовалась возможности простудиться в своём положении. Поэтому она не испытала ни малейшего смущения, когда они оказались во дворе дома Александра, и со всех ног побежала к козырьку террасы.

– Фух… Хотя, я привычная, но это просто страшно.

– Так вы ещё ни разу не видели здесь гроз?

– Да и сегодня не собиралась.

– Она быстро пройдёт, – отпирая дверь, заметил Александр и направился вглубь дома, – проходите. Сейчас заварим чай, чтобы вы после ветра не простыли. А когда попьём, уверен, что град уже закончится. Какой вы любите?

– Зелёный, – устроившись на стуле на кухне, выбрала Бекс. – С жасмином. Вам нравится готовить?

– Нет, но, – он изобразил страдание, – попытки использовать девушку всегда заканчиваются приготовлением еды.

Она хлопнула ресницами и потом засмеялась, откинув голову. Очень приятный смех – женственный, высокий голос, мягкий и искренний. В голову пришла мысль – Ребекка, похоже, вообще искренняя до наивности, и глядя на то, как она держится за чуть круглый живот, Александр неожиданно понял, что получает удовольствие от её присутствия.

– Алекс, а вы… Извините, Александр…

– Меня устраивает Алекс. И, если разрешите, на ты.

– Разрешаю. Значит твое предприятие в Римини? – Она заложила прядь за ухо, наблюдая, как быстро мужчина управляется с чайником, в отличие от Эла или Ника… Грусть в воспоминаниях о братьях, заставила её включиться в диалог. – А почему вы… ты выбрал такое специфическое направление? Обычно все занимаются финансами или комплексным… Не знаю, видел ли ты Кола, но Элайджа, самый старший в нашей семье – всем этим.

– По той же причине что и ты стала фармацевтом. Мне всегда нравилась медицина, и я даже не против крови, но личное кладбище... Хм… В семнадцать лет я был не готов находиться в контакте со смертью, вылавливая куски тел из формалина, а симбиоз медицины и техники для романтически настроенного юноши всегда привлекателен. А ты как увлеклась своей профессией?

– Решающую роль сыграли куриные яйца.

– Прости? – Он остановился с чайником в руке: – Почему куриные?

– Экстраординарная реакция, – хмыкнула Бекс. – Пасхальные. Мне нравилось разрисовывать яйца, – она немного сконфузилась, – ну знаете, все эти получения цветов, или когда чёрный превращается в золотой от тепла, всплывающий перламутр, окрашивание крахмалом... Рисовать у меня не очень получалось, поэтому я была подмастерье для старшего брата и подготавливала краски. Заинтересовалась химией и латынью, потому что у моего дяди была шикарная библиотека по древним грекам и римлянам, какие они использовали красители, брат тоже… Он архитектор, но замечательно рисует, и я тоже.

– Рисуешь? Тогда неудивительно, что ты подобрала такой удачный букет.

– Нет, что вы... ты, я не рисую. Но я стояла с палитрой, он мне первой показывал, и интересно смешивать всякое… – Она пошевелила пальцами.

Каждый раз, когда она сбивалась в разговоры о своих родных, голос Бекс теплел и сама она словно лучилась изнутри этим теплом, добротой и гордостью. Александр вдруг увидел перед собой почти ребёнка, ну, хорошо, сильно беременного ребёнка, которого по непонятной причине забрали из его дома и привезли сюда.

– А почему же он не стал художником?

– Потому что ему всегда нравилось просчитывать и проектировать. Спасибо. – Она сделала глоток из чашки – между делом Александр подал на стол и чай, и печенье. – Ник говорит, что художник живёт иллюзиями, а архитектор имеет власть не только над восприятием наших фантазий и разума, но и его творения ставят задачу с точки зрения физики, как совместить и это сложнее. Как у тебя медицина и техника.

– Подожди, так твой брат разработчик архитектуры предприятий или архитектор…

– Ой, нет. – Отставив чашку, Бекс улыбнулась и с охотой, которая бывает только у молчавших годами на поднятую тему людей, бросилась объяснять: – Я тебя запутала. У меня их все три старших. То есть они все старше меня, но Кол из трёх младший. Ник – настоящий архитектор, то есть здания, а Элайджа – совсем другой. Он прагматик до мозга и костей, все эти бизнес-процессы, схемы и всё прочее. Это мне вообще не доступно для понимания, но тебе-то, наверное, да…

Она выпила три чашки, и вывалила всё о своём детстве, семейной иерархии, невестках – и настоящей, и фиктивной, племяннике, словом обо всём, что не касалось Деймона, подталкиваемая нужными вопросами собеседника. И лишь когда чайничек опустел, и Александр поднялся, чтобы поставить вновь, Ребекка осознала, что натворила.

– Я, извините… – Уши девушки стали свекольного цвета, она выглянула за окно: – Засиделась. И дождь прошёл, да?

– Его почти не было. Ветер и дождь, но града не случилось.

– Тогда тем более надо бежать. Спасибо за чай и гостеприимство.

– Я провожу.

– Нет, не стоит.

– Хорошо.

Лопатками чуя взгляд Александра, Ребекка выскользнула за дверь и… заблудилась.

– Выход направо, – раздался позади мягкий голос. Она резко обернулась.

– Зачем вы это слушали, Алекс? Вам ведь не интересно про мою семью.

– Не интересно, но мне стало тебя жаль.

В первую минуту Бекс направилась к двери, во вторую у неё возникло желание нагрубить и заявить, что она не нуждается ни в чьей жалости, а в итоге тоже стало жаль. Честности. Очень мало искренности было вокруг неё теперь, отказываться говорить – кажется вроде и честным, лжи нет, но чувства лёгкости и спокойствия тоже.

– Наверное, я должна сказать «спасибо», – без малейшей агрессии, понурив голову, сказала девушка.

– Не должна.

– Почему же?

– Потому что ты её не просила.

– У меня великолепная интуиция. – Задумчиво: – Она обычно не подводит, значит, ты очень хороший человек, Алекс.

– Возможно, хотя подозреваю, что быть добрым просто так в удовольствие многим и примешивается доля превосходства. – Он неожиданно улыбнулся. – Вряд ли ты захочешь встретиться вновь, поэтому прощай.

– Почему же, хочу, но… – махнула ладонью она, словно показывая на живот. На глаза набежали слёзы, но Бекс пересилила и подошла. – До свидания.

Невесомый поцелуй в щёку с её стороны, нашёл инициативу с его и превратился в крепкий поцелуй в губы. Бекс не испытала прилива страсти – была потрясена и изумлена, но противно ей не было. Александр приятно пах, её интуиция и вправду говорила, что он ей не опасен, он пожалел её… Никто кроме Кола так давно не жалел, а Кол уехал и бросил здесь, сказав, что у него какие-то дела с прокуратурой, а ещё было маленькое желание отомстить Деймону и попробовать разрушить тишину своей жизни. Ничего плохого в том, что их губы соприкоснулись не было. Но когда поцелуй начал становиться глубже, то он стал каким-то не таким, и Бекс инстинктивно уперлась в плечи мужчины и отстранилась.

– Кажется, я не сдержал обещания, – глядя на её растерянное лицо, сказал Александр.

– После этого вы точно не захотите меня видеть, – со вздохом отступив на пару шагов заключила Бекс.

– Наверное, хотеть не стоит. Но жить ведь должно быть интересно.

Он неожиданно остро взглянул на неё тёмными глазами и то, что Бекс увидела в них ей не понравилось. По крайней мере, она предпочла бы, чтобы это ей не понравилось. Александр улыбнулся:

– Когда из разговора недавно знакомых уходит лёгкость, нужно давать дёру.

– Тогда пока.

Только Бекс поцелуй показался всего лишь приятным. Для Александра он перевернул многое, превратил просто красивую ему женщину в страсть. Он прикоснулся к ней, почувствовал её вкус и захотел обладать со всей силой своего южного темперамента, а страсти нет препятствий.

– Бекс? – Кончита нахмурила лоб, стоя у порога и шевелила губами. – Здесь по почте что-то английское для каких-то Сальваторе. У нас нет таких соседей. Может, это тебе или Колу?

– Да, давай.

Она тут же узнала руку, писавшую адрес, да и он говорил сам за себя. Звонок от охраны в очередной раз заставил девушек вздрогнуть. Орхидеи для Ребекки Майклсон.

– Что это? – Тут же сунула нос не в своё дело Кончита. – У тебя новый поклонник или это бывший муж просит прощения?

Бекс холодно посмотрела на нахальную девчонку.

– Думаю, это я узнаю в одиночестве.

И подхватив букет, она направилась наверх.

В спальне нетерпеливо разорвав конверт, блондинка выхватила из него ворох документов и небольшой листок, в котором было совсеам немного строк.

«Здравствуй, моя куколка. Посылаю тебе документы на развод со своим отказом. Я не собираюсь тебя беспокоить визитами или терроризировать по почте, пока ты находишься в положении, со всем мы разберёмся после того как родишь и придёшь в себя, но было бы неплохо, если бы ты сообщала мне о своём здоровье и здоровье ребёнка в паре строчек хотя бы пару раз в месяц через Ларселя. Деймон».

Она гневно сжала бумажку в кулаке. Тон письма был таким высокомерным, снисходительным и безапелляционным, вполне в духе того Деймона, который привык смотреть на неё с высоты своего опыта жизни. Словно она не жена, а школьница перед преподавателем. Цветы же казались ещё большей насмешкой. В сердцах она швырнула их на кровать и из букета на одеяло выпала карточка. Но там была по-итальянски написана вовсе не фамилия Сальваторе.

«Надеюсь эти удовлетворят вашему вкусу больше, Ребекка»

Сожалея о своей грубости, Бекс подняла букет и осторожно расправила листья.

Александр? Извинение или желание чего-то большего с его стороны? Это невозможно. В любом случае, было в нём что-то очень приятное для неё, не было ощущения вечного давления или опеки. Встав, она прошла к ванной за небольшой плоской ванночкой-подносом и водой.

А потом Бекс расправила бумажку, снова перечитала коротенькое письмо. Она чувствовала их соль на губах. Эти бури, слишком сильные для её сердца, что-то надломили, и блондинка вдруг поняла, что их продолжения она не перенесёт. Бумажка отправилась в мусорное ведро, а Ребекка легла на постель, медленно вдыхая через нос, успокаиваясь и глядя на постепенно отходящие в воде соцветия орхидеи.

Великобритания. Лондон.

– Это моветон, не находишь? Пока я была Катериной Майклсон, все звали Кетрин Пирс, а как стала ею, то должна думать о Катерине Майклсон? – усевшаяся за столик брюнетка сердито фыркнула, оглядев серьёзного мужчину.

– Это не моветон, а то что называется логикой. Я всегда думаю одинаково, в отличие от некоторых. Здравствуй.

– Здравствуй. – Она подхватила меню. – Поскольку у вас ничего не получилось, то я от волнения, пожалуй, пообедаю.

– У нас не получилось? – вскинул бровь Элайджа, когда официант с заказом их покинул.

– Если бы получилось, ты бы не прислал мне приглашение на ланч. – Кет откинулась на спинку стула. – Больше похожее на приказ и через личного секретаря. Или я не права?

– Права. Не получилось, – не стал скрывать Элайджа. – Но через секретаря не поэтому.

– А почему?

– Потому что я под колпаком и лишён возможности самостоятельно использовать средства связи, которые могут глушить радиосигнал.

– То есть?

– То есть меня слушают и пишут в данный момент.

Она хмыкнула.

– То есть официант…

– Да, он тоже свой. Ближайшее время я могу жить только определённым образом с перманентной проверкой и окружением. И ты тоже должна будешь согласиться на это.

Одну бесконечную минуту она сидела с каменным лицом. Наконец, проскрипела:

– То есть по желанию твоих родственников, посторонние теперь смогут узнать с каким звуком я меняю трусики в ванной? Уволь. Наверное, Керолайн и Елена лишены таких «привилегий»?

– Кет… – он скрестил руки на груди и откинулся на спинку: – Елена и Керолайн вне подозрений. А ты сама в это влезла, начав игрища с Колом, ты одна из тех, кто знает мои пароли, что и зачем происходит, поэтому придётся перетерпеть. Кстати, это была и моя идея, и если не будет помех, означающих радиосигнал, то никому не нужно тебя так уж слушать, пока ты одна. Ты же всё равно не сможешь никому ничего передать и окажешься отрезанной от внешнего мира.

– Да к чёрту трусы! – Она взорвалась. – Но девочки, как ты себе это представляешь?! Их нужно кормить, с ними нужно гулять, плавать и вообще… Они итак пять дней были без меня, и это наверняка психологическая травма, а ты хочешь поменять им нянь или вообще лишить матери?

– Дети будут с тобой, справишься без нянь, а остальное… – он смущённо пробормотал: – Некоторые бытовые вещи я не продумал.

– Ну да. Так же как… – она облизала губки, послав выразительный взгляд.

– Придётся потерпеть. – С прохладцей повторил Майклсон, словно речь шла о невкусном супе. Мысленно ужаснувшись тому, как много он не продумал.

– И долго?

– Думаю, месяц.

– Великолепно, – ехидно заключила Кет, пересев к нему на колени. – Мы хотя бы будем видеться?

– По минимуму.

– Тоже условие?

Элайджа лишь заправил прядь волос женщине за ухо. Он прекрасно понимал её скрытое раздражение. Они так много разговаривали, смеялись и поддразнивали друг друга, откровенно упивались совместной жизнью теперь, когда между ними не было недомолвок, замалчиваемых тем и скрытых переживаний, что сообщение о раздельном проживании стало холодным душем. Нехотя ответил:

– Скорее справедливость, учитывая, что Ник и Кол будут проводить дни тоже исключительно в компании проверенных людей, а не наслаждаться жизнью в чьих-то объятиях. Как и мы с тобой. Ты будешь жить в нашем старом доме в пригороде Лондона, а я в квартире, и девочкам будет удобно.

Он обхватил её шею ладонью, заставляя пригнуть голову ближе к его, и поцеловал, давая ей почувствовать всю жадную тягу к эйфории, которой они себя лишили. И когда отпустил, увидел улыбку Катерины. С губ мужчины слетел смешок. Скомандовал в телефонное устройство: – Слушай, она всё равно уже под наблюдением и даже если я передам ей указания, не сможет их исполнить, дай нам поговорить без прослушки.

Но Катерина не стала ждать, и под покрывавшими его лицо щекочущими поцелуями Элайджа не услышал, когда через пару минут сообщение возвестило о том, что они могут быть свободны.

В доме прибрались перед её приездом: не было никакого запаха застарелой пыли, уборщики явно выстирали шторы и выбили прикроватные коврики, сантехника сияла матовым блеском, но ремонта здесь не сделали, и интерьеры и меблировка остались прежними, разве что ткани обивки да обои на стенах за девять лет немного растеряли свою яркость.

Кет помнила те дни, когда здесь ещё лежал умирающий Джордж, но как ни странно не испытывала отвращения перед его смертью. Наверное, потому что он до самого конца был энергичным и разумным человеком, и покойником она видела его лишь в гробу, а не на этой постели. После если бы кто-то и останавливался по какой-то непонятной причине в доме, то здесь не бывал – наплыва гостей дом не видел: Элайджа и Кол переехали в Йоркшир, в поместье, а Бекс окончила школу в тёплом Мистик Фоллз, а после она жила с братьями до самого замужества. Но всё же, осматривая дом, когда девочки заснули, Катерина оглядела комнату Джорджа последней и с лёгким трепетом.

Комната ей не очень нравилась – в ней всё дышало массивностью средневековой спальной, даже на кровати было подобие полога, что Катерина видела в лучшем случае в музеях, но вполне отвечало вкусам Джорджа Говарда, а до того – четы Майклсон. Себе Кет выбрала «свою» старую комнату, зелёную – она была без изысков, но достаточно удобная и главное просторная, чтобы разместиться с двумя детьми. Хрипло кашлянув – воспоминания о юности всё же накрыли и захотелось звуком их прогнать, – женщина распахнула окна, шкафы, проветривая. В комоде и ларе было пусто, как и везде, за исключением мужской сумки-кейса. Кожа мягкая, явно дорогой выделки от старости или отсутствия должного ухода покоробилась. Кет заглянула внутрь, и поняла, что кейс не пуст. Внутри было битком фотографий: старые чёрно-белые и цветные, но явно не из компьютера. Она вытащила пачку и оглядела, сразу узнав в детях мужа и Кола. Бекс или Клаус были тоже в виде маленького ребёнка, но зачастую до старшего возраста кто из них – не понять. Почему Майклсоны бросили тут фактически раритет своей семьи?

Решив посмотреть их позже, и прихватив сумку с собой, девушка спустилась в свою спальню и принялась обустраиваться.

О находке она вспомнила только к ночи и решила, пока есть время, посмотреть. Было что-то забавное и любопытное в том, чтобы увидеть какими были малышами Майклсоны, и особенно Элайджа – с удивлением, Кет поняла, что никогда не видела его ребёнком на фото, ближайшее, которое она могло вспомнить – старшие классы школы.

Но и здесь Элайджи почти не было: всё больше попадалась Бекс, незнакомые ей женщина и мужчина, которые были сходны с детьми – особенно женщина с Беккой и Клаусом, Джордж, ещё один мальчик явно постарше Эла. Но всё же Элайджа тут иногда встречался на общих снимках – лохматый как все мальчишки, но уже серьёзный взгляд и в костюме. Уши у него не торчали в растопырку как это бывает у детей, но вид был незадачливый до крайности. Катерина тихонько рассмеялась, поняв, что он с детства любил эту официозную одежду, и неожиданно чмокнула изображение в нос. Николаус же был полной противоположностью брату – вечно растянутые футболки, джинсы со множеством карманов, и капризно надутые губы. Бекс – тот ещё бурундучонок в оборках. Кто бы мог подумать, что она так сильно любила платья с рюшами и воланами. Кол… А вот Кола не было – наверное, не любил фотографироваться. Женщина и мужчина были не просто красивы, но атмосферно породисты – не чертами, а скорее умением держаться, и Кет поняла, почему все их дети, хотя и такие разные, автоматически выделялись из любой толпы.

Она пристально уставилась на последнее в стопке и первое по хронологии свадебное фото, и всё её существо вдруг насторожилось и напряглось. Эстер и Майкл. В фотографии не было ничего от чего могли бы задрожать руки – красивая пара, роскошное платье Эстер дышало стариной, костюм Майкла строгостью... Наверное. Нет, было, просто светлый цвет глаз её подвёл, а если изменить... На неё смотрели глаза повторяющие глаза её собственного мужчины, только более холодные из-за светлого цвета, но этот взгляд: непроницаемый, чуть снисходительный сам по себе, без игры бровями и прочих ухищрений, и даже в такой день без единой смешливой морщинки в уголках глаз, она узнала бы в любой толпе. Очнувшись от ступора, Кетрин быстро побежала вниз, схватила свою сумку и, вернувшись в комнату, вытащила свою свадебную фотографию. Элайджа и вправду взял многое от отца, не только взгляд, который у него не был таким жестоким, скорее задумчивым, но и рост, манеру держаться, а вместо золотоволосой красавицы стояла она, и Катерина не могла сказать, что она там в пару – блондинка на старом фото была роскошна, безупречный стиль, строгое выражение лица чем-то сходное с изображениями на болгарских иконах Елены, и её взгляд был не менее горделивым, чем у жениха, – а рядом с Элайджей стояла пусть пышно разодетая, но не претендующая на изысканность, круглолицая девочка. И – Катерина заглянула в зеркало, – особо ничего не изменилось. Расстроенная и раздражённая по непонятной ей самой причине этой ревностью к более элитарному экземпляру женщины с фотографии, она быстро собрала все фото и начала их укладывать в сумку, но плотная стенка сумки покоробилась и мешала. Ещё один карман. Дёрнув за застёжку, она просто перевернула кейс и вытряхнула остатки бумаг на постель. Но это уже были не фото, а письма. Безумно большое количество писем.

Как ни странно, письма здесь были одновременно и от Джорджа, и от Эстер, хотя Джорджу адресовались в поместье в Йоркшире. Но потом Кет догадалась – кейс принадлежал Джорджу, и старший Говард привёз их с собой, когда приехал умирать в этот дом – оба и брат и сестра, судя по количеству и размеру переписки, были большие педанты.

Разложив в хронологическом порядке, Кет читала и читала строчки на мягких от времени листах, постепенно вникая в жизнь, описанную Эстер. Там было много о Финне, которого она не знала и остальных детях, но они её не интересовали и Кетрин предпочитала оставить на потом и читала лишь те письма, в которых упоминался Элайджа и иногда испытывала неловкость, узнавая подробности. Но её любопытство к делам минувших дней пересиливало.

В три из-за забившей тревогу матери ему поставили подозрение на синдром Аспергера, а через два года его сняли за неимением подтверждений кроме того, что мальчик был, как и прежде малоэмоционален и крайне дотошен в любимых занятиях и почти безразличен к остальным, любил слушать лишь литературу по технике, очень рано просыпался и в целом не демонстрировал особенной внешней привязанности к окружавшим его людям, включая отца и мать. Сильной и явной привязанность была лишь к Николаусу, которому из-за всё той же деятельной Эстер в свою очередь прочили гиперактивность и неврастению. Джордж не раз пенял сестре, чтобы она была просто мягче со вторым сыном и строжила третьего, а не выдумывала диагнозы детям, если только они переставали отвечать её картине мира. Такие письма и ответы на них были написаны в раздражённо-холодном тоне, до Эстер их посыл явно не доходил и это были пустые, из раза в раз повторявшиеся монологи, но именно они больше всего рассказывали об Элайдже и его жизни практически с пелёнок, и дальше Кетрин понимала, что в отличие от её детства с отцом-одиночкой и перманентно меняющими у него на работе любовницами, именно их дом в Мистик-Фоллз был настоящим и любящим, а в этой большой семье, с виду такой удачной и респектабельной, не было нежности. Страсть, ответственность, гордость за успехи детей, избалованность, но не нежность. Точнее разделение: старший сын, Финн – отрада Эстер и явная гордость и, кстати, вполне заслуженно; Элайджа – он не тяготил мать в силу характера, но и не вызывал у неё особо тёплых чувств, не раз и не два в строчках и между ними она читала, что Эстер воспринимала его уже с начальной школы скорее как удобного партнёра по жизни в доме, и вполне взрослое и самостоятельное в ответственности за свои поступки существо, чем как ребёнка требующего ласки и заботы; Клаус – неизменный источник раздражения своими странными выходками и желаниями; Кол рос просто как сорная трава, его желания выполнялись и затыкались игрушками и деньгами, лишь бы не надоедал родителями, и только последняя, Бекс была как и первый сын любимицей родителей, но скорее так как любят домашнего питомца – балуя и исполняя его капризы, нежели думая и заботясь о его истинных желаниях… Отец, её свёкр был не менее странным человеком, и судя по жалобам на ссоры и вместе с тем спустя некоторое время прекрасное настроение писем, у четы Майклсонов порывы сильной страсти сменялись почти полным безразличием часто и бессистемно.

Впоследствии ни Элайджа, ни братья ни о каких диагнозах не помнили и не могли помнить, и хотя Элайджа развивался быстро и в математике опережал в учёбе среднестатистических детей, но никогда не был заводилой в компаниях или лидером как Николаус. Он по-прежнему говорил меньше остальных, однако ни у кого никогда не возникало удивления, что именно он оказывался судьёй в дворовых матчах, ответственным в классе или в лагере – за ним сохранялся абсолютный авторитет разводящего.

Читая письма Джорджа, Катерина видела совсем иное отношение. Этот эксцентричный человек любил детей сестры, как своих собственных и по отсылкам вёл переписку с каждым лично. Решение, кому передать свою фирму Джордж принял, ещё когда Элайджа только перешёл в старшие классы, закрывал глаза на все недостатки и промахи, на которые откровенно указывала Эстер, да и в целом лишь раз Кет прочла о недовольстве и причиной была не учёба или какие-то поступки, а «девчонка, по которой Эл так сходит с ума». Возможно, это была его первая сильная любовь, и ревность всё же запустила длинный коготь Катерине в сердце, но слишком сильны были другие чувства от прочтения переписки, чтобы Кет её заметила на фоне.

Но с определённого момента стало ясно, что отношения с одним из племянников прерваны, выбор Николауса вызывал в его дядьке раздражение и гнев, и постепенно внимание в переписке с Эстер окончательно перешло только на его персону, поэтому Кетрин вскоре потеряла интерес. Подождёт до завтрашнего дня.

Кетрин аккуратно раскладывала письма по конвертам, чувствуя соль на языке. Привычка с ранних лет быть застёгнутым на все пуговицы, любовь к распорядку дня, замкнутость и чёткое делению людей на тех, кто вне его круга, и кто в нём – теперь много стало яснее. Элайджа очень трудно принимал в свой круг, но тот, кто оказывался в нём, всегда имел слишком много прав и мог почти безнаказанно рушить его жизнь и не получать достойного отпора. Неудивительно, что он так сопротивлялся тому, чтобы она стала его женой. И слова в Болгарии о том, что он не хочет жить на вулкане тоже – его пугала любая неконтролируемая страсть. И то, что он простил ей потопленный корабль счастья, и решил отстроить новый… Аккуратно сложив письма на место, в сумку, Кет встала из-за стола и обхватив себя за плечи, подошла к окну. Темно. После писем ушла её ревность к свекрови. Может, она и не такая как Эстер, но никогда у них не будет этой холодной надменности. Кет до зуда в теле захотелось вернуться в объятия Элайджи, из которых её так бесцеремонно забрали и доставили сюда. Маясь, она огляделась. Ощущение уже случившегося, но непонятного несчастья витало над всем, но она надеялась, что в этот раз оно пройдёт мимо Майклсонов. А если не пройдёт, то как сильно коснётся Элайджи?

Заложив руки за спину, Элайджа разглядывал потолок. Для него, привыкшего к работе нон-стоп, время тянулось отвратительно медленно, и даже чтение не спасало.

– Мистер Майклсон, вы позволите? – За дверью послышался голос его охраны.

– Заходите Райан. Есть хорошие новости?

– По делу – нет. Но для Вас опять почта.

– Спасибо. Оставьте на столе.

Выполнив требуемое, охранник снова оставил Элайджу в одиночестве.

Поскольку безопасной была почта только от участников их эксперимента, таких же беспомощных как и он сам, то братья решили перейти на старый способ обмена информацией и писем была много. Быстро распределив по соответствующим стопкам в зависимости от отправителя Элайджа принялся за чтение. Первое, второе, третье – кажется, его товарищи по несчастью точно так же сходили с ума от скуки, хотя и пытались оставаться в деловом русле. Последней была стопка Кола, самая короткая и самая оптимистичная, когда вскрыв один из конвертов, Майклсон понял, что писал ему не брат и его ввели в заблуждение инициалы “К.М.”. В недоумении Элайджа трижды перечитал первую строчку, собираясь с мыслями и готовясь узнать о неприятностях: Катерина никогда ему не писала, не звонила, не выходила на видеосвязь первая просто так, без жестко сформулированной цели. Но, чем больше он вчитывался в плавное повествование, вопросы – Катерина в очередной раз решила взяться за отчетность по фирме Алека, и ей требовалась помощь, – то тем больше понимал, что подобной цели у этого письма не было. Это было обычное письмо, сумбурное, ни о чём и обо всем сразу – то слишком эмоциональное, то скатывающееся в речевые обороты делового тона – частый признак человека, ведущего переписку только по работе, – но и только. И так до конца.