Текст книги "Приходите за счастьем вчера (СИ)"

Автор книги: Darena

сообщить о нарушении

Текущая страница: 117 (всего у книги 118 страниц)

Кол беспрепятственно отпустил и её, и Алека, и следующие полгода она жила тихо, приходя в себя, готовясь к дебюту и зализывая новые раны – Майклсон не афишировал, но и не скрывал, что не жил евнухом. Что до неё самой – рождение ребёнка навсегда обрубило пути к самостоятельной личной жизни, если Кол бы и принял факт наличия любовника у бывшей жены оставайся она одинока, то он никогда не допускал возможности появления у их сына отчима, способного хоть как–то повлиять на его отношения с Алеком.

Ребёнок и работа не давали раскиснуть, и, хотя она знала, что Кол присматривает за сыном – охрана дежурила день и ночь, сопровождая её и в поездках, – но Елена уже посчитала, что их пути окончательно разошлись, когда, выйдя на сцену на открытии сезона и обведя взором зал, встретилась с внимательным взглядом знакомых серых глаз. Женщину сильно затрясло, но потом она поняла, что не было ничего удивительного в присутствии бывшего мужа. Он и Лоренцо являлись спонсорами проекта, ещё до того как в театре появилась сама Елена, и вряд ли пропустили бы премьеру без крайней нужды. И после, сидя в своей ложе, она уже не могла противостоять искушению во время номеров скосить взгляд на бывшего мужа, чтобы понять, нравится ему или, нет, то, что он видит. Весь вечер брюнетка успокаивала себя тем, что в её пристальном внимании к критике Кола нет ничего особенного – в конце концов, относительно искусства, литературы, танцев, живописи и много чего ещё, не относящегося к их каждодневной реальности, у них были сходные вкусы, а как хореограф она не могла полностью не «замылить» взгляд, и её руководитель был тоже уже достаточно в возрасте. Что-то Колу откровенно нравилось, что-то не очень, и в последнем случае Елена придирчиво присматривалась, что именно могло для него быть не так. Но ничто не бесконечно, пришло время для финишной прямой – продемонстрировать не только искусство балетмейстера, но и танцовщицы в визитной карточке Италии – неаполитанской тарантелле и своём танце с саблей: танец, который она когда-то танцевала в клубе, видоизменённый под изысканный академический.

То ли ею овладел гнев, то ли желание показать, что она из себя представляет, но выход, которого брюнетка с подспудным ужасом ждала весь вечер, оставил её спокойной. Стоя на сцене, усыпанной обрывками алой материи, которую отсекала от большого полотна, подбрасываемого в воздух с каждым вращением, Елена впервые откровенно и уверенно встретилась взглядом с Колом. Он как всегда не смутился – сидел и смотрел на неё со спокойной одобрительной улыбкой. Улыбкой, не только оправдывавшей её адский труд в несколько лет над конкретно этим танцем, но и мгновенно разрушившей хрупкое душевное равновесие. У Елены на шее напряглись жилы, ей стало трудно дышать, и, растерявшись и пропустив выход на последние поклоны, она понеслась в гримёрную. Ледяная вода освежила, сняв дурноту, но перед глазами всё по-прежнему плыло, и женщина не сразу поняла, кто вошёл в её комнатку.

Произошедшее дальше почему-то не оставило в памяти физической близости, но эмоционально истощило до дна.

И Кол не помнил ни как ушёл из театра, ни как добрался до постели дома и заснул. Помнил только осознание, что полюбил Елену за эти годы так глубоко и мощно, что теперь не знал, как с этим быть.

Приехав на следующий день, он нашёл Елену с высокой температурой у неё в квартире, и было естественно, что вернул падающую от слабости жену и сына к ним домой. И тем более казалось естественным, что, выкарабкавшись из долгой болезни, она никуда не уехала, а осталась жить с ним, по-прежнему занимаясь работой и сыном. Спали вместе. Но семьи у них больше не было, и всякая любовь с её стороны тоже сошла на нет – не считая постели, в которой Елена была к нему сладостно-чувственна, последующие годы она была холодна и равнодушна, и Кол вопреки своим принципам жизни не пытался урвать большего – в том одиночестве, в котором он увязал с годами всё больше, страшно было потерять и эти недоотношения. Ещё в глубине души он полагал, что не станет Елена жить и делить постель с тем, кто ей безразличен: тем более что из долга или по какой другой причине, но она продолжала каждодневно заботиться о его комфорте, доме, и мужчина неожиданно открыл в себе привязанность к некоторым ритуалам семейной жизни…

Опустив руки, Елена поправила замочек туфельки. На тыльных сторонах запястий тут же проступило несколько венок – отметина прошедших лет, а в остальном годы при помощи косметологии её пока щадили.

– Елена?

– Да, Клето, готова. Задумалась…

Выглянув из-за кулисы, женщина с привычным трепетом окинула взглядом зал и ложу справа. В ней что-то дёрнулось и замерло – ложа пустовала. Это было ненормально. Как бы холодны они ни были друг с другом, но раньше Кол никогда не пропускал её выступлений. Ни одного за все шесть лет, и она воспринимала преклонение Кола перед ней на сцене как должное с его стороны. Она отступила, но партнёр удержал за запястье.

– Что-то случилось?

– Клето… Я, наверное, не буду пока. Мне нехорошо. Нужно переставить номера.

Ругая себя на чём свет стоит, Елена бросилась обратно по переходам в свою гримёрную.

Наверняка, конечно, ничего не случилось, чтобы так всполошиться, Колу просто некогда, и он пришлёт ей букет после… Было обидно. И унизительно больно. Она расплакалась на весь коридор, прислонившись лбом к двери личной гримерной – предмет всеобщей зависти и показатель статуса супруги дона Майклсона.

– Ты ранена?

– Что? Где Кол?

– Привет. Мне сказали, ты выступаешь… – Начальник безопасности Кола, с которым они столкнулись лицом к лицу, стоило ей повернуть голову, с лёгким удивлением глядя на нервно подёргивавшееся лицо Елены, потянул за собой. – Кол дома. Не переодевайся, некогда. Он приказал тебя забрать отсюда.

– Почему? – Они уже сбегали по широким ступеням театра.

– Сейчас временное усиление.

Усиление чего? Елена не спросила, молча позволила усадить себя в машину, отметив взглядом, что авто бронированное по максимуму, и довезти до дома.

– Где он?

– В кабинете.

В кабинет она обычно не входила из какого-то внутреннего протеста перед тем, какие дела там обтяпывались, но сейчас было плевать на манеры.

– Привет. – Кол поднялся навстречу и привычно улыбнулся. – Прости, что пропустил твой выход.

– Я не успела его исполнить, – процедила женщина. Села на диван. – Может, объяснишь, что происходит?

– Думаю, вопрос риторический, – хмыкнул Майклсон. – Пока мы не найдем тех, кто стрелял, ты не выходишь за периметр участка.

– Когда стрелял? В кого? – Она окинула взглядом целого и невредимого мужа и вскочила: – В Алека?!

– То есть я могу спокойно рассуждать о твоих танцах, если с моим сыном не всё в порядке?

– Я… Прошу прощения. – Она покраснела от стыда. Как бы ни было, но Кол очень любил их ребёнка. – Испугалась. Так где стреляли? То есть в кого?

– Прощаю, – он отмахнулся, – это был всего лишь я, не бойся.

– Ты? Но… – и тут Елена увидела – перебинтованное плечо под рубашкой: бинты наложились на белую ткань и казались незаметными с расстояния. Сглотнув комок, она медленно подошла и расстегнула две верхние пуговки. Приложила кончик пальца к началу бинта – вот и всё расстояние, отделявшее её от похорон. Всё в ней заледенело.

– Елена, что ты так ревёшь? Всё же хорошо, все живы и здоровы.

Ему было всегда неприятно, что она плачет – Кол повидал много слез и проклятий, но они давно его не трогали. Осторожно прижавшись губами к грудной клетке, Елена отрицательно замотала головой и заплакала ещё сильнее.

– Ты же был ранен… Ранен.

Он чуть быть не ответил в привычной манере чёрного юмора, но не стал и со вздохом усадил её всё на тот же диван. Но через пятнадцать минут потопа всё же не удержался:

– Подумываю периодически практиковать самострел, раз ты по случаю ран меня любишь, как и в прошлые времена.

Елена заморгала слипшимися ресницами, размазывая по щекам тушь.

– Я тебя всё время люблю. – Она сползла и уткнулась носом ему в колени.

– По принципу де Сада?

– Дурак.

– Потерпи немножко, и всё закончится. – Кол вдруг стиснул её плечи и поднял. Голос осип и казался ему чужим: – Кроме того первого раза, ты никогда не была в опасности эти годы, Елена, это перестраховка. Я знаю, что не могу тебя увезти от твоего театра, но, если ты здесь – потерпи. Хорошо?

– Да. – Она сглотнула, разглядывая тёмные пятна от своей туши на белоснежной ткани. – Хорошо, я буду терпеливой. Всегда. Я очень верная.

– Я знаю.

Она окончательно успокоилась и приводила себя в порядок, когда Кол, закинувший ноги на стол и в тиши рассматривавший деревья за окнами, невзначай обронил:

– Ты по-прежнему хотела бы родить мне ребёнка? – Елена обернулась. Глаза мужчины были предельно внимательными и утратили смешливость – вопрос романтично-глупый для почти всех пар, в их случае стоил любых пустых признаний. – Если бы знала, как всё будет?

– Да.

Минута осознания уверенности ответа, обнажившейся беспомощности, и, наконец, в серых глазах зажглось веселье. Елена справедливо понимая, что сейчас включится чувство юмора, поспешила изобразить сосредоточенность и печальную картину.

– Просто, да, и никаких доказательств?

– Как-то не очень хорошо делать детей ради доказательств.

– Но я юрист, а не воспитатель, и специфика профессии их требует.

– Скорее это требуют другие части организма.

– Экстремальщина повышает уровень гормонов в крови...

США.

– Вы одно время работали на сенатора, каковы теперь отношения после случившегося?

– Мы долгие годы не поддерживаем контакты, поэтому никаких. Это были лишь деловые связи.

– Но по ряду источников именно он ввёл вас в определённые круги.

– Каких конкретно источников? – под пронзительным взглядом Кетрин Алессандра, её интервьюер, стушевалась и передёрнула плечами, как бы говоря: все знают. Кет сама заполнила появившуюся паузу, сухо заметив: – Не думаю, что имеет смысл пересказывать все сплетни из газет. Мистер Рейнолдс и вправду представил меня ряду своих знакомых, но лишь по той причине, что я работала на его семью. – Уже дружелюбнее добавила: – Ко всему эти вопросы касаются бизнеса моего мужа, а не меня и моего занятия.

– Вы их не обсуждаете с ним?

– Зависит от вопроса, в определённых я не профессионал и не обладаю достаточной полнотой информации, чтобы судить объективно, и я придерживаюсь мнения Элайджи. А его мнение в том, что он делает.

– А Вы часто поступаете, как нравится вашему мужу? Последнее слово всегда за ним?

В глазах Кетрин сверкнула насмешка – уже третья попытка втянуть её в диалог о грязном белье.

– В неличных вопросах всегда.

– Неожиданно, – протянула ведущая, не скрывая ноток досады – такие пассажи вряд ли пришлись бы по вкусу целевой аудитории, да и саму ведущую мало интересовали, в отличие от подробностей романов миссис Майклсон и своеобразной ситуации между противостоянием Рейнолдса и Майклсона. Что там всё чисто, ознакомившаяся с биографией нынешней гостьи передачи Алессандра не верила, и не нюх журналиста – профи она не была, – а какой-то женский инстинкт требовал жареных нюансов. – Вы производите иное впечатление.

– Так сложилось, что в этом мире голос Элайджи всё равно звучит громче, поэтому не я вижу смысла твердить в разнобой. – Кетрин улыбнулась: – Вот и вы снова интересуетесь больше им, чем моим центром.

– О’кей, тогда переходим к вам. Вы росли без матери. Это повлияло на ваш характер?

– Как и любое событие в жизни, – чуть прохладнее, чем требовалось, ответила женщина. Но журналистка не поняла очередного намёка.

– Вам сильно её не хватало?

– Конечно. Мать – жизненно необходимый человек для любого ребёнка, и нет ничего хорошего, что она так рано нас оставила. Но мне повезло с отцом и тётей. У меня было счастливое детство и хорошая семья, которая дала мне много из того, что у меня есть.

– Вы считаетесь крайне авторитарным руководителем, как сказал ваш бывший заместитель – диктатором на шпильках. Вы не думали, что, давая больший выбор, вы можете и добиться большего? Одно то, что у вас нет свободного графика у нас достаточная редкость. Почему выбор стал именно таким?

– С возрастом я пришла к выводу, что демократия и то лишь до определённой поры хороша, когда вы выпускаете новую модель туфель или, когда решение принимает тот, в чьих руках достаточно нитей управления. Но когда речь идёт о воспитании, старый и проверенный метод кнута и пряника – самый лучший.

– Но это касается не только работников, но детей. Инвалидов.

– Это касается только правил. Дети взаимодействуют с лошадьми, – очень спокойно пояснила Кетрин. – Я не подписываю приказ из-за того, что кто-то перемазал простыни вареньем или отвесил тумак другому.

– Любые правила могут нанести непоправимый вред несформированной психике, а если мы говорим о ребёнке отличающемся от других, то тем более.

– В жизни ему не придётся увидеть много мягкости, если он захочет добиться чего-то большего, чем подачки государства и реклама за его счет, а самодисциплина и график помогут в конкуренции за место под солнцем. – Кет выдержала паузу и отпила чаю. – Лучше, если ребёнок научится определять свои цели с детства, чем вырастет инфантильным, и его перемелют уже взрослым. При поступлении в школу мы проводим вводный курс, где подробно и понятно детям объясняется, чем обусловлены наши правила. Если дети им не хотят соответствовать, то да, они исключаются. Могут выбрать другое место, где требования мягче, школа в стиле open space, марихуана на пороге кампуса, обращение с животными менее сложное и так далее, всё что есть в государственных заведениях.

– Но школы не являются благотворительностью, в отличие от вашего центра.

– Ауч! – Рассмеялась Кетрин. – Благотворительность в ваших устах – унизительное слово… У меня не подачки нищим и беспомощным, просто дополнительная возможность проявить себя тем, у кого этой возможности нет в силу финансовых проблем. Если родители подарили малышу новый велосипед, а он его тут же испортил, например, поехав по битому стеклу – это только его проблема. Если его предупредили, конечно.

– Суровое понимание детства. Ваш личный опыт?

– Нет. – Кет покачала головой. – Я была наоборот – хулиганистой, в отличие от своей сестры и недополучила многих знаний, которые следовало бы иметь. Училась от случая к случаю, и теперь навёрстываю. До сих пор вечная студентка.

– Но вам это не помешало добиться успеха. Упорство и трудолюбие?

– И то, и другое, но у меня есть то, чего нет у многих – деньги. Не всем так везёт.

– Вашего супруга?

– Да.

– Вы с ним познакомились в ранней юности, и почти тут же вышли замуж ещё до совершеннолетия. Учитывая его имидж малоэмоционального человека, это удивительно. Не поделитесь секретом привлечения мужчин?

– Привлечения мужчин? Но вы же сами сказали, я замужем только за одним с очень ранних лет, и всё. – С губ Кет сорвался очередной короткий смешок, говорящий сам за себя о том, что она думает о структуре интервью. – Наверное, секрет в том, что я по уши влюбилась, но вряд ли он ещё кому-то может пригодиться.

– Во что влюбились?

– В то, что привлекает любую женщину. Ум, манеру себя держать. Спокойствие.

– Спокойствие привлекает не всех, особенно в семнадцать.

– Тех, кто дружит с мозгами – да.

– Мистер Майклсон оказал большое влияние на вас?

– Он меня очень поддерживал во всех начинаниях. Не только финансово, но и морально, и в чём-то как профессионал я выросла именно из его рук.

– А как вы оцениваете свой вклад в успех вашего супруга? – С трудом сдержав ехидную улыбку, задала Алессандра вопрос, ответ на который был очевиден. – Считаете ли вы, что за каждым успешным мужчиной стоит женщина?

– Не считаю. Мой супруг достаточно умный человек, чтобы достичь всего самостоятельно. Вообще, каждый человек может получить, если это касается его профессионализма, просто без поддержки это дольше, с большим количеством проб и ошибок. Наш успех зависит только от нас самих.

– Тогда зачем нужна семья, если она не помогает успешной жизни, ради детей?

– По-моему, успешная карьера и счастье – разные вещи…

Надоедливое интервью. Чересчур манерная шатенка выглядела никак рядом с собеседницей, умевшей эту манерность преподносить в исключительно верной пропорции, и в итоге попытки Кетрин переключить внимание на проект, из раза в раз скатывались в базарное обсуждение мужской психологии, и она уже не пыталась делать вид, что ей не скучно. Но Рейнолдса не интересовало само интервью – только картинка.

Хотя злые языки и утверждали, что странно было бы немолодо при таких деньгах и уж тем более не сделать при желании успешной карьеры, но с каждым пролетавшим годом становилось очевиднее, что в отличие от стереотипа о южанках Кетрин не утратила свежести, а собственная рука миссис Майклсон уже давно самостоятельно пробивала нужные стены, практически, не задействовав власть супруга, а в определённых моментах своеобразная репутация лишь придавала интереса. Впрочем, сама возможность создать эту репутацию, говорить, что думает, и поступать, как ей хочется, в том числе и в этой студии, предполагала, что за спиной Кетрин изначально стояла сила очень больших денег и связей. И всё же небольшой проект с лошадьми, специально обученными для реабилитации детей, вполне годный для диванной болонки, занявшейся от нечего делать благотворительностью, давно вышел за рамки местечкового и был известен не только в Индонезии. Целый кластер для развития детей с самого юного возраста, больница и школа для реабилитации, сети танцевальных школ, большое число инвесторов по всему миру: Кетрин сумела применить свои недюжинные способности, которые Джеймс видел, когда она была ещё девчонкой – в умении постоянно выбивать новые инвестиции у частных и государственных организаций, не стесняясь в средствах и способах, ей не было равных, и красота и умение очаровывать давно играли не на легкомысленность образа, а за неё. Искать деньги и находить их, не примыкая ни к каким группировкам, красивая и умная женщина, не разменивающаяся на общепринятую ерунду – этот имидж Кетрин создавала тщательно и упорно, и он себя оправдывал.

Джеймс ей давно не восхищался.

В своё время получив от Мередит плёнки, отснятые ещё в пору шпионажа её отца за Майклсоном, он был искренне поражён – истеричная дурочка, падающая в нервные обмороки от измены мужа, никак не сочеталась с образом выдержанной и расчётливой молодой женщины, которым он очаровался. В дальнейшем недоумение превратилось в откровенное презрение – если судить по опросам слуг, Майклсон не церемонился с бывшей женой, пользуясь правом сильного везде, включая её сексуальные услуги, и, хотя Рейнолдс отлично понимал, что деваться Кетрин было особенно некуда, но она сама ошиблась в психологии бывшего мужа и отказалась от щедрого предложения Джеймса по переезду в Штаты. Со временем отношение Майклсона к Кетрин как к шлюхе, наложившееся на гнев Джеймса за её отказ, перевело её в этот разряд и для него. Раз не использовала данные ей судьбой шансы, наступила на старые грабли, вернувшись к тому же образу отношений абсолютной зависимости, что связывал её с Бернером, Рейнолдс посчитал это вполне логичным финалом и больше не думал о ней.

Он сосредоточился на борьбе, но почти проиграл, если бы не Дюран, вовремя подсуетившийся с Керолайн и запугавший Мередит тем, что Майклсоны полностью владеют ситуацией, и она потеряет всё, если не станет действовать методами отца. Труп Мередит за эти восемь лет давно сгнил в каком-то экваториальном лесу, Дюран тоже сгинул в одной из тюрем Азии – он рассчитывал на полученное от Рейнолдса обещание стать доверенным подставным лицом во главе компании, которую создал, однако проблема заключалась в том, что сенатор вовсе не желал видеть своим доверенным лицом человека с небезупречный прошлым и столь шатким положением.

Пешки ушли с доски, нужные подразделения потрёпанной корпорации легко влились в проект «Cleanrine», упрочив её положение на рынке, а Майклсон уехал вместе с женой и детьми, всплывая время от времени то в Африке, то в Азии, пока, наконец, не обосновался в Гонконге и Индонезии. Его младшие братья успешно занялись своими личными делами – Николаус архитектурой, а младший сначала окончательно ушёл в нелегальный бизнес поставок оружия, а потом подмял под себя тендеры на мусороперерабатывающие сооружения. И кроме последнего, к которому он относился с опаской в силу репутации садиста, семейство перестало интересовать Джеймса. Азиатский рынок был хотя и бурно развивающимся, но это был рынок подделок и копий, и, хотя периодически Китай демонстрировал потуги создать что-то своё по части архитектуры предприятий, но не мог рассчитывать на большее, чем сотрудничество с основными европейскими игроками при огромной доли исключительно американского капитала. Убедившись, что никто не собирается претендовать на его голову, Рейнолдс выпустил, по его мнению, распотрошённого врага из виду, ещё и потому, что подспудно не хотел ничего о нём знать из-за женщины – всё же Джеймс не мог спокойно принять, что пусть Кетрин и оказалась дура, но предпочла ему своего никчемного муженька.

Каково же было изумление сенатора, когда, спустя несколько лет, он узнал, что Элайджа сумел как-то договориться с чиновниками и получить зелёный свет на разработки проектов в области архитектуры предприятий – аналогов основных сознанных на Западе, но опирающихся на отраслевую и геополитическую специфику азиатского региона с частично командной экономикой и вместе с тем более глубоко проработанных, и инвестиционно-привлекательных для западных компаний, чем местечковые. Из-за засекреченности разработок, это оказалась полной неожиданностью для остальных игроков, и когда компания Элайджи вышла на открытый рынок спустя шесть лет, это было уже не дитя, которое можно было легко уничтожить, а игрок с достаточной историей внедрения, быстро захватывающий свою нишу. И хотя рынки были разные, рано или поздно «Cleanrine» и «Dalet» должны были схлестнуться, но время шло, и Джеймс не чувствовал агрессии с этой части рынка, пока три месяца назад не узнал о том, что прошла презентация, и новый продукт «Dalet» включал абсолютно все разработки «Cleanrine», которые готовились представить спустя пару недель и вместе с ними свои личные. Когда-то он перевел целые отделы сотрудников «InterStructure», и как оказалось, вместе с лично преданными Майклсону крысами. Теперь «Cleanrine» было практически нечего предложить, и если на «Dalet» играло не только время, но и ажиотаж интереса к продукту, на который поставили наиболее быстро развивающиеся экономики мира, то «Cleanrine» нужно было выдержать схватку с остальными игроками за место под солнцем. Всё вместе уже делало успех невозможным.

А Кетрин… Оказывается, Кетрин не пропала и не сломалась. Ему либо соврали на её счёт, либо она сама сумела в корне переломить ситуацию, но, столкнувшись с ними спустя шесть лет после поражения Майклсона на каком-то благотворительном обеде, он нашёл её излучающей то, чего не даёт женщине даже богатство и карьерный успех – удовлетворённость. Как и раньше одетая более затейливо, чем принято для людей высокого положения, она выглядела вкусной. Чувствуя выделение слюны при виде её здорового румянца и исходящей от её фигуры энергии, сенатор понял, что, даже если он только придумал свою любовь к ней, притягательной для него она оставалась всегда. Майклсон возился с бархоткой на шее жены и из-за по-прежнему длинной гривы её черных локонов, переброшенных вперед, не заметил старого знакомого, Кетрин, разумеется, узнала, но придала фигуре то же значение, что и пустому месту.

После той встречи Рейнолдс пробил информацию – хотя сама идея не принадлежала Катерине, а её сестре и невестке, именно Кетрин была движущей силой, оказалась достаточна известна в тихоокеанском регионе, а в Индонезии, где они с Майклсоном имели дом, и вовсе считалась местной достопримечательностью несмотря на специфичность и жёсткость натуры, несоответствующую ленивому и размеренному укладу жизни этой страны. А может, наоборот, благодаря ей. И снова он постарался забыть, раз всё к тому времени перегорело.

Но после своего проигрыша Джеймс постоянно смотрел – не столько на неё, а на олицетворение успеха своего противника. Сухие колонки цифр и данных, перечень инвесторов и контрактов, даже скупка части активов «InterStructure», не производили на Джеймса такого эффекта как Кетрин, несмотря на уже округлившийся живот из-за очевидной беременности и тридцати шестилетний возраст остававшаяся красивой и уверенной, и её круглые чуть раскосые глаза даже сейчас, когда она устала и ей надоело интервью, глядели на мир хитрым взглядом капризной заласканной кошки. Джеймс знал, что не сумел бы создать ей такую жизнь, Майклсон – смог, и ясно было, что она щедро платит муженьку обожанием за все преференции, а что значит обожание такой чуднОй женщины давно уже относившийся со скукой к жизни американец догадывался. Теперь Кетрин Пирс казалась Рейнолдсу той чертой, под которой пишется итоговая цифра всех его проигрышей самодовольному выродку. Поэтому он с раздражением и непонятным для себя упорством тратил драгоценное время на эти рассказы про выведение породы небольших лошадей с острова Скирос для детского центра, про то, какие ценные кадры готовит для будущих работодателей её центр, как он поднимает культуру Индонезии и многое другое, направленное на одну цель – привлечение симпатий, популярности населения и, значит, денег. И ей это совершенно дьявольски удавалось – не знай он этой женщины, и ему самому бы захотелось кинуть пару десяток в её фонд, если не из желания получить прибыль, то хотя бы из уважения к искусству зарабатывать и азарту.

Нажав на появившуюся на дисплее пульта кнопку и выключив экран, мужчина выдохнул и сделал глоток виски – не вовремя, учитывая, что на носу свадьба дочери и его ждут для репетиции церемонии. И виски был лишним. Кристина то, что у него точно получилось удачно – умница, красавица, обладавшая великолепной памятью и эрудицией, она выбрала избранника себе под стать. Рейнолдс дочерью откровенно гордился, через пять месяцев ждал рождения внука, и не желал портить общение с ней воспоминаниями о бывшей любовнице. Отставив стакан, он с легкой грустью улыбнулся и отправился выбирать галстук. Кристина хотела свадьбу в синих тонах, поэтому вопросов с цветом не возникло. Наскоро затянув слабый узел, вернулся в комнату и с недоумением увидел, что выключенный им экран вновь работает.

Взглянув, он от неожиданности резко выпрямился и бросился к телефону. Первая пуля прошила плечо, вторая и третья ноги, и он рухнул на пол. Прошло десять секунд, когда Джеймс услышал грохот и крики где-то внизу и вдруг осознал, что написанное на экране сообщение правда – Крис уже убита, так же как сейчас будет он сам, а эти лишние секунды жизни ему даны только, чтобы это понять. С утробным рыком инстинктивно перекатившись в сторону, он замер, но не успел дотянуться до кнопки вызова охраны – французские окна до пола позволили четвёртой пуле размозжить ему голову.

Только через десять минут, когда тело его уже остывало, в помещение вбежала целая и невредимая Кристина, желавшая сообщить, что роскошная венецианская люстра в их гостиной вдруг рухнула на пол и в доме поэтому дикий гвалт, а репетицию придётся отложить на пару часов.

Индонезия.

Купе цвета мокрого асфальта Майклсон узнал сразу – в Индонезии не так уж гонялись за дорогими автомобилями, тем более на ручном управлении, когда население двадцать первого века тщательно минимизировало свои умения управлять, всему предпочитая электронику. Руки Элайджи на мгновение расслабились на руле. Приехала ли она его встретить или просто возвращалась по той же дороге, но его это порадовало – они не виделись уже две недели. Посигналив, он не спеша поехал к дому в общем потоке. И не прошло пары минут, как он вновь потерял «Ягуар» из виду. Но проехав пару светофоров, наконец понял, что с ним играются и подождав, пока вновь увидит хвост, аккуратно прижал авто к обочине. Как только они добрались до очередного светофора, окно опустилось, и Майклсон, увидев хохочущую жену, улыбнулся:

– Не очень порядочно для встречающей…

– А я здесь случайно.

– Зараза…

Воспользовавшись секундным замешательством, она его подрезала и уже вырвалась на другую полосу. Впрочем, ненадолго – чрез минут десять не выдержав прессинга, сделав пару вынужденных и крайне непредусмотрительных поворотов – она почти всегда проигрывала ему в длинные шахматы, – Катерина оказалась запертой в тупике одной из улочек, а развернувшись – перед чёрным автомобилем, преградившим ей путь. Элайджа даже не стал опускать окно, просто посигналил фарами и поехал домой. Тёмно-серый «Ягуар» пристроился в хвосте.

– Привет.

– Здравствуй.

Кетрин обхватила Элайджу за талию, оказываясь в распахнутых объятиях и замерла.

– Так ты, правда, случайно в городе или меня встречала?

– Нет, – она состроила гримаску, потерлась щекой о плечо мужчины. – Вернулась с очередного интервью и решила встретить.

– Ну, и как прошло? Или сопли для домохозяек?

Вопросы сейчас были ни к чему, но Кет давно знала: в эти минуты он был далек от сексуальной страсти, Элайджей овладевала горячка другая – после разлуки по их присутствию физическому и внутреннему рядом друг с другом. Ему требовалось время смирить себя, отложить не предназначенное для третьих глаз на потом, поэтому вопросы были всегда: бытовые, никчемные, которые можно слушать в пол уха. Она всегда отвечала, одновременно снимая напряжение легкими прикосновениями к плечам и шее.

– Последнее. Ужасно докучливая дама, но без них не было бы денег. Кстати, девочки вчера залезли на дерево и метали дротики.

– В кого метали? В соседей?

– Ага, в жареную курицу.

– Ты слишком сурова к Клариссе и её автозагару.

– Не в Клариссу, а в настоящую. Вот, ты смеёшься, а миссис Лейн её три часа до этого готовила...

– Дадим ей премию за вредность. А как он? – голос Элайджи стал бархатным, рука легла на круглый живот женщины и погладила. – И ты?

– Отлично.

У них получилась семья, которую не назвать классически домашней, порождавшая немало сплетен со стороны чужих и недоумение у родных и друзей – занятия, требовавшие огромного личного пространства и отлаженных графиков, сделали так, что практически вся их жизнь на работе проходила автономно друг от друга, вечерние разговоры за обедом посвящались дочерям и их интересам, и наедине они оставались только в постели. Но обязательно раз в неделю был день, который он выкраивал специально для жены в любой ситуации – тогда они уезжали туда, где их нельзя было побеспокоить, отключали все средства связи и разговаривали обо всём на свете.