Текст книги "Крысиные гонки (СИ)"

Автор книги: Павел Дартс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 91 (всего у книги 132 страниц)

СМЕРТЬ ГРОМОСЕЕВА

Григорий, весь очень «тактический», то есть в отличном зимнем натовском камуфляже, в чёрной полицейской импортной же разгрузке, в щегольском защитного цвета берете с блестящей какой-то эмблемой, направился было к выходу на улицу, очевидно что выполнять распоряжение Громосеева, но тут Борис Андреевич придержал его за рукав:

– Постой, постой, Гриша, не спеши… помнишь, о чём с тобой в прошлый раз-то говорили?

– Ну, помню… – притормозил тот, – И чо?

– Ну, как бы… «-Благословен влюбленный, но не ты – Ленивый ученик тебе сродни. Благословенны вздохи и мечты, И взгляды любящих, и месяцы, и дни…»

– Чего-чего?..

– Не спеши, говорю.

– Чего «не спеши»?.. – Григорий, судя по голосу, ухмыльнулся, – Попадалово нарисовалось, а, Андреич?.. Накосячил?

– О, как ты прав, судьбу мою браня… Не спеши, говорю.

– И чо?

– И то. Чо ты как собачка – Громосеев велел – ты и поскакал?.. Может, ты ещё сам побежишь к этому, к Иванычу, и народ созывать?

– Но. Ты это, не наезжай! – голос Гришки посуровел, – У тя залёт, – я-то тут при чём?? Я Громосееву не шестёрка, просто… просто одно дело делаем!

– Одно дело, одно дело… Одно да не одно! Пойдём-ка на два слова…

Дверь скрипнула, открываясь; Витька едва успел отпрыгнуть, как в коморку вошли староста и Гришка. Григорий в своём зимнем шикарном обмундировании, с висящим за спиной автоматом сразу заполнил собой почти всю каморку. Витька был сразу обнаружен, но, против ожиданий, не был не то что наказан или сразу же предъявлен уполномоченному, а, казалось, был просто принят к сведению, как деталь интерьера: Гришка просто мазнул по нему взглядом, а Борис Андреевич лишь заметил:

– Ховаешься? Это правильно. Смотайся-ка сейчас сам за этими, за юристом-журналистом! И сам, смотри, не вздумай сбежать – найду! – он погрозил пальцем с таким выражением на лице, что у Витьки сразу пропала охота тикать в лес, как он только что собирался.

– Дык эта… не выпускают! Его пацаны не выпускают!.. – Витька ткнул пальцем по направлению к Гришке.

Гришка только отмахнулся от него:

– Топай…

Нажал тангету небольшой радиостанции, закреплённой у него на левом плече, и бросил туда:

– Выпустите.

Витька, протиснувшись между обшарпанным столом и габаритным Гришкой, который, сука, даже не счёл нужным с ним поздороваться, направился к выходу на улицу, успев ещё услышать за спиной:

– Гриша, «попадалово», как ты говоришь, не у меня, а у нас! У тебя, в частности!

– У меня-то чо?

– Ты ж сам говорил – комиссар к вам из Оршанска… форму вот дали, оружие. Шевроны. Двинут вас, Гриша, на фронт, дырки затыкать! А я-то чо, я тут перекантуюсь… Ты вот что, ты это, бойцам своим скажи – пусть они не Петровича сюда везут, а побудут возле его дома, чтоб тот на улицу пока не выходил… и не пускают никого. Есть у меня тут мысли…

Змеиный какой-то взгляд БорисАндреича обладал, казалось, такой силой, что Витька, как наскипидаренный, махом домчал до бывшего дома покойной старухи, где жил теперь староста с семьёй и квартировал Мундель-Усадчий; потом, не обнаружив его там, промчался к бывшему дому Темиргареева, который теперь полностью занимал юрист. Попрыгайлы тоже не оказалось дома, и жена заявила, что не знает где он, – хотя куда можно было упереться в зимней-то деревне! В сущности, Витька не удивился этому совершенно – и тот и другой, суки, несомненно, где-то спрятались и ждут чем разрешится ситуация. Матеря про себя предусмотрительных подельников, «тактического Гришку», не в меру принципиального Громосеева и свою невезучесть, он уже просто быстрым шагом направился назад, к конторе. Хорошо ещё, что про их «досмотры на дорогах» ничего не знают. Пацаны, повязанные кровью, должны молчать… хотя… кто-то из них, кажется, всё же стучит Андреичу, есть такое ощущение; чо-то обычно он как-то в курсе… Но, главное, чтоб про «дорогу» Громосеев не узнал. Вот бля, надо было дома-то шоколад и сгущёнку заныкать, мало ли…

Внутрь его на этот раз пустили беспрепятственно, и он, войдя в помещение, сразу обнаружил, что у двери, из-за которой доносился львиный рык Громосеева, стоит как на часах вооружённый автоматом боец.

Громосеев явно с кем-то переговаривался по рации, доносились обрывки:

– …заранее не могу сказать. Надо произвести учёт. Списки… ситуация не располагает. Да, выдвинемся согласно графика. Бензин…

Витька, конечно же, не сунулся к Громосееву, прошелестел к коморке, где оставил до этого старосту и Гришку.

Разговор там, судя по всему, за время его отсутствия произошёл очень содержательный, напряжённый – потому что Гришка уже не стоял, а сидел на письменном старом столе, на котором во время дежурств спал ещё Витька; автомат лежал рядом. Гришка был вспотевши, и даже свой нарядный берет с блестящей эмблемой снял и положил на автомат рядом. Он со всем вниманием слушал БорисАндреича, который расхаживал по крошечной конурке – два шажка к окну, два к двери, – и втолковывал что-то Гришке. На шаги Витьки и скрип двери оба насторожились, но, увидев Витьку, расслабились.

– Ну?.. Не нашёл, говоришь? О дебри, вы убежище подонков… Ладно, потом разберёмся.

Гришка же спросил не вставая:

– Боец где стоит?

– У двери… там, где Громосеев – пролепетал Гришка, ожидавший нагоняя за то, что не нашёл юриста-журналиста. Но нагоняя не последовало, Гришка лишь сказал старосте:

– Это мой пацан. Если что – отсигналит… – и Борис Андреевич, он же «Хозяин», не удостоив более Витьку внимания, продолжил:

– Вот, Гриша! Теперь или никогда! Я тебе ситуацию обрисовал, – ты дальше сам думай: или тебе остаток жизни под Громосеевым кантоваться, быть собачкой на побегушках и сгинуть где-нибудь в поле под мувским «Градом», или стать во главе района реально главным!.. Получить настоящую власть, как ты заслуживаешь! И – никакого фронта, – сам себе хозяин! Сам – вершишь свою судьбу! О заговор, ужасный, дерзкий, грозный!..

Гришка каким-то неожиданно плаксивым голосом возражал:

– Дык ведь с Оршанска-то… я ж говорю – комиссар какой-то едет! И Администрации этой – как объясним, куда Антон?.. А ну как они своего на замену пришлют, ну, к примеру, того же вот присланного комиссарстовать и назначат… а? Они ж меня… не знают! Они ж…

– Гриша!.. – уже не столько убеждающе, а больше покровительственно, как ребёнку, стал объяснять Хозяин, – В Районной Администрации сейчас не до кадровых перестановок «на местах». Да и никогда им до провинции дела не было – ты думаешь кандидатуру Громосеева кто-то всерьёз рассматривал, проверял, когда власть от Мувска к Регионам перешла?? Что ты! Им это надо?.. Власть сменилась – на местах новой власти присягнуть готовы – ну и славно! Флаг поменяли, герб переставили – в остальном всё по-прежнему. Кто шило на мыло менять будет, что ты! Сельхоз-район – это ведь не эНПэЗэ какой, чтобы руководство перетряхивать! Комиссар этот приезжий?.. Да он же оршанский, реалий здешних не знает, для людей он никто! А ты – тебя знают! Ты ж!.. все же знают, что Антон только приказы раздаёт – а выполняешь-то ты! Ты – реальная сила, тебя твои люди слушаются, ты и должен во главе встать – с этим никто спорить не станет!..

– «Что это они…» – не врубившись сразу в тему, подумал в замешательстве Витька, прислонившись возле двери к косяку, – «Какая «замена»?.. Громосеев же вон – видать, с Оршанском же и разговаривает…»

– …Гриша-а! Ты пойми… – продолжал втолковывать староста, – Сейчас такие времена!.. что каждый может встать на самый верх – на столько, на сколько его амбиций… то есть сил и воли хватит! Вот Антон – кем он был?.. Он же работяга какой-то в Мувске был, бригадир или прораб, не помню. А стал – Уполномоченным по району! И новая власть его полномочия подтвердила! Вот ты… ты был… кто?..

– Автослесарь… – буркнул Гришка.

– Вот. Автослесарь. А сейчас за тобой сотня бойцов; ты – командир! За тобой идут люди! Ты властелин! Тобой гордится небо!..

Гришка с подозрением глянул на старосту, – не издевается ли; но тот был серьёзен:

– Нужно делать следующий шаг! Нужно встать во главе района, нужно обрести всю полноту власти! Вот ты, Гриша… тебе не надоело разве все эти «поручения» Громосеева выполнять? Все эти его придирки?..

– Ну… он реально за. бал вааще-то… – сдаваясь, согласился Гришка.

– Вот! Тебя твои люди слушаются? – слушаются! Силу в себе знаешь? – знаешь! Значит…

Он выжидательно уставился на Григория, который сидел, понурив голову.

– Ну, и как?.. Чисто технически? – наконец выдавил тот из себя.

– Щитом прикрыться, да пронзить мечом. Я есть твой щит, с ним грозы нипочем. Их натиск сдержит нрав моих креплений, И меч мой…

– Бл. дь, перестань!.. – вызверился вдруг Гришка и даже привстал, – Чо ты, бл. дь, как псих?? Каким мечом, какого хера «пронзить», чо ты несёшь? Ты чо, в театре??

Казалось, он сейчас ударит Андреича. Витька весь сжался, радуясь, что про него как бы забыли. Взглянул на старосту – и обомлел: тот победно улыбался.

Улыбался, и, совсем не обижаясь, уже не торжественным тоном, а вновь убеждающе, мягко, обратился к Гришке:

– «Пронзить» – это, Гриша, иносказание… Главное-то не это… Главное – это что, я вижу, ты осознал!.. И гнев твой от этого – что сила твоя новая рождается в тебе!.. А рождение – оно всегда через боль, любое!.. Ты ведь уже решил для себя? Решил?? Я знаю, что решил!

Из Гришки как будто выпустили воздух, он сразу обмяк и опять покорно слушал.

– Иди, реши и ЕГО! – вдруг коротко заключил староста.

– Как??..

– Из пистолета. – староста кивнул на рукоятку, торчащую у Гришки из набедренной платформы-кобуры, пристёгнутой добавочно к бедру ремешком; и буднично добавил:

– Раньше с этим сложнее было: заговорщики, прячущие под туниками кинжалы… «– И ты, Брут!..» – и брызжущая на руки алая… да чё ты?? Иди – да прострели ему его бритую башку, пока он из дома не вышел!

Витька похолодел. Вот они о чём! Ему захотелось стать маленьким-маленьким и незаметным, как валяющийся на полу никому не нужный растоптанный коробок из-под спичек. В такого рода «операциях» ему ещё не приходилось участвовать: Громосеев был власть; Громосеев был авторитет; Витька прекрасно помнил, как он тогда, на поле, один пошёл на двоих вооружённых автоматом дембелей… Громосеев был воплощением силы и власти; и вот так вот, пойти и «простелить ему голову»… Витьке представить это было положительно невозможно, хотя убить кого-то «из простых» стало для него уже обыденностью.

Сразу почувствовалось, что примерно те же чувства, если не сильнее, испытывает и Гришка: при таких будничных словах Бориса Андреича «Иди и пристрели его!» он аж, кажется, подвинулся от него. Пролепетал, что так не вязалось с его образом волевого командира:

– Ты чё… ты чо??.. Не… Громосеева – я не могу! Ты чё! Мы столько время вместе, эта… воюем, жрём из одного котла… неее…

– Гриша-а-а… – со змеиной ласковостью продолжил староста, остановившись от своих хождений от окна до двери напротив Гришки, – Это в тебе не разум говорит, это душа твой тонкая, ранимая трепещет! Но… Смахни слезу, она мешает. И разрушает разговор. Гляжу в твои глаза и знаю. Уже свершился приговор. И не простишь уже и даже. Не буду этого…

– А?

– Я говорю, что если решение принято, то всё остальное лишь детали. Несущественные. «Из одного котла, вместе…» Он враг твой сейчас! Иди – и убей его! Возвысся!

– Нет! Громосеева – не могу! – упёрся Гришка, – Нет! И у пацанов он авторитет имеет, и в районе! Нет – нельзя! Ты что?? Как это – я… сам… неееет…

– А! Ты просто сам не хочешь?.. Но чтобы встать на место ферзя, пешка должна свалить его сама, а не передоверять это…

У Гришки на плече зафырчала негромко рация, и неожиданно послышался голос Громосеева, так неожиданно, что все вздрогнули:

– Григорий! Почему до сих пор не доставлены Темиргареев и Пётр Иванович?? Чем ты там, чёрт побери, занимаешься?..

Гришка, явно оробев, аж прикрыл ладонью коробочку радиостанции, как бы ожидая, что Громосеев каким-либо образом через неё услышал их со старостой разговор; но вскоре справился с собой, и, нажав тангету, произнёс:

– Уже на подходе, Антон Пантелеевич…

– Давай. Сразу ко мне, сюда. Да! За Владимиром Хорем машину послал? Пусть возьмут также Отца Андрея с собой, полезно будет и с ним побеседовать, выслушать его трактовку событий. Понял?

– Да…

– Не слышу! – уже рявкнул Громосеев.

– Так точно! – тут же как бы подтянувшись, прямо сидя на столе, по-возможности браво ответил Гришка, – Будет исполнено! – и отпустил тангету, прекращая разговор.

– Распустились там! – послышалось ещё раздражённое Громосеевское, – Как обозники какие-то, а не подразделение! Приедет Комиссар – он на подъезде уже, сейчас звонил, – первое чем займётся это укреплением исполнительской дисциплины! Всё!

Рация хрипнула и замолкла.

– Ннну?! – после паузы надавил опять староста, – Так и будешь сидеть? Ты воин, командир или тряпка?? Слышал – ещё одного над тобой начальника поставят – «дисциплину подтягивать»! – это уже издевательски, – Или, – чего проще, – переходи, и правда, в обозники! Там никаких крутых решений ни принимать, ни исполнять не надо! Есть у вас обоз?

Гришка молчал, опустив голову.

На плече его хрипнула вновь рация, все вздрогнули, ожидая вновь голоса Громосеева; но голос был чужой:

– Командир! Наблюдаю на прямой видимости джип, направляется к нам! Какие будут распоряжения?

– Вот! – староста встал напротив Гришки, уставив в него указательный палец с длинным ногтём, – Вот! Едет уже!

Гришка молчал.

– Через пять минут будет поздно!! – глаза старосты, «Хозяина», метали молнии, – Тварь ты дрожащая, или право имеешь??!

Гришка поднял голову, он был бледен как стена:

– Пошли…

Спрыгнул неуклюже со стола.

– Хорошо, Гриша, хорошо, – мужчина! – сразу подобрел и засуетился Борис Андреевич, – Пошли! Ты не бойся – я рядом буду! Отвлеку! Пошли! Только быстро!

Гришка схватился за рацию, потыкал в кнопки пальцем и хрипло распорядился:

– Джип задержать, для проверки документов. Проверять на месте, тщательно! Личный досмотр. Что потом делать – сообщу!

Мимо остолбенелого Витьки вышли в комнату – прихожую.

– Савельев! – послышалось Гришкино, – На выход. Передай – всех собрать – и выдвинуться к остановленной машине; старший – Макс. Здесь остаёшься ты и Костян. Внутрь не входить, контролировать подступы. Не пускать никого!.. Местных – в особенности.

Витька так и стоял столбом, понимая, что сейчас, при нём, вершится история – происходит передел власти, – пусть в микроскопическом, сельском масштабе, – но именно передел, революция своего рода. И что-то участвовать ему никак не хотелось; он был рад, что про него совсем, казалось, забыли.

Только он успел порадоваться этому обстоятельству, как в комнату вновь просунулся Борис Андреевич. Витька стоял ни жив ни мёртв; а Дьявол деловито скинул на стол, на Гришкин лежащий автомат свою старенькую зимнюю куртку-пуховик, оставшись в плотном просторном свитере; из рукава куртки извлёк небольшой нож с серо-зеленоватой рукояткой в пластмассовых ножнах, типа того, что продают в магазинах «Охотник-Рыболов». Обнажил клинок, деловито попробовал его на ногте большого пальца – и, вложив вновь в ножны, спрятал под свитер. Наклонился, пошарил под столом, и откуда-то извлёк молоток… Также критически оглядев его, сунул сзади за пояс, прикрыл свитером. И только тогда обратил внимание на Витьку.

Распоряжения его были сухи и лаконичны:

– Будь у выхода, внутри. Ружьё возьми. Если выскочит – вали его.

Витька кивнул; староста скрылся за дверью, Витька двинулся за ним.

Около двери в комнату, где был Громосеев, топтался Гришка. Он то доставал из набедренной кобуры ПМ, прятал его в боковой карман куртки; то вновь заталкивал его в кобуру… покосился на одетого теперь по-лёгкому Бориса Андреича; тот кивнул ему ободряюще, произнёс зачем-то:

– Как тот актер, который, оробев, Теряет нить давно знакомой роли, Как тот безумец, что, впадая в гнев, В избытке сил теряет силу воли… занавес!

Сам, первый, прошёл к двери; открыл.

– Можно, Антон Пантелеевич?

И, не дожидаясь разрешения, шагнул внутрь. За ним с обречённым видом, но пытаясь держаться прямо и уверенно, шагнул и Гришка…

Из-за двери послышалось раздражённое:

– Можно Машку за ляжку и козу на возу! В армии говорят «Разрешите».

Витька порхнул к двери на улицу – теперь кроме него в помещении никого не было. У двери стояла прислонённой к стене его винтовка, он схватил её. Выглянул на улицу – никого около двери. Прикрыл дверь, замер.

– …куда попёрлись все твои люди? – слышался разгневанный голос Громосеева из-за двери, – Что за бардак сегодня творится?? Каждый делает что хочет! Вы…

Наступила пауза, Витька, оцепенело прислушиваясь, поудобнее перехватил оружие, направил ствол на дверь, из-за которой раздавались голоса.

– … Это что?? Ты… Какого?..

За дверью что-то стукнуло, шарахнулось в стену так, что дрогнуло и возле входной двери. Кто-то быстро-быстро, мешая слова, переходя на крик, заговорил, – и вновь раскатистое Громосеевское:

– Да я вас, блядей!.. – оборвавшееся глухим ударом.

Возня. Ещё и ещё удары. Витька оцепенело ждал выстрелов. Вон оно как власть-то меняется!

Выстрелов не было, а возня продолжалась; послышались какие-то сдавленные не то выдохи, ни то выкрики – и вновь глухие, как в дерево, с хэканьем, удары.

– У-ииии… Ыыыы… Су… ка…

– Хычь! Хух! Аааа… придержи! Голову, голову держи!! – голос совсем незнакомый. Вернее – отдалённо знакомый: этот голос слышал Витька, когда староста, вернее, Хозяин, говорил с ним, держа нож у его горла, тогда, на полу в сарае. Выстрелов всё не было.

На мгновение всё замолкло; потом что-то тяжёлое с силой ударило в дверь, и та распахнулась. В неё вывалился спиной вперёд Гришка – и Витька рефлекторно, держа винтовку направленной на дверь, на его спину, дважды судорожно нажал на спусковой крючок, – но выстрелов не последовало: оружие было на предохранителе.

Гришка упал на пол и, перевернувшись на живот, вдруг быстро пополз на локтях в сторону; а в дверном проёме показался шатающийся Громосеев. Выглядел он ужасно: всё лицо залито кровью, кровью же была пропитана щетина на его черепе. Кровью была залиты вся грудь камуфляжной куртки; причём возле шеи кровь ритмично-быстро прыскала небольшим фонтанчиком. Кисти рук, которыми Громосеев вцепился в косяк двери, тоже все были красные от крови.

За его спиной возник Дьявол; мгновенно взлетел и опустился на затылок Уполномоченного красный молоток.

– Ххых!

Голова дёрнулась. Громосеев пошатнулся и прикрыл, как бы в изнеможении, глаза, продолжая цепляться за дверной косяк, стал сползать. Гришка уже отполз и, сидя на заднице на полу, шарил правой рукой в кобуре – но пистолета там не было.

Молоток взлетел и опустился вновь и вновь, разбрасывая мелкие брызги. Ноги Антона Пантелеевича подкосились, и он рухнул на колени.

– Оооо… что ж вы, суки, де…

Брякнул брошенный на пол молоток; у стоящего за спиной Громосеева Дьявола в руках теперь был окровавленный же нож. Им он быстро-быстро ткнул – с оттяжкой резанул Громосееву и так окровавленную шею сбоку, – и пульсирующий фонтанчик превратился в струю. Громосеев повалился лицом вниз.

Хищно наклонившийся над ним староста красной рукой схватил его за волосы и вновь сунул лезвие ножа ему в шею; резанул и раз, и два. Вокруг стала быстро расползаться тёмная лужа.

* * *

– Почему не стрелял, муд. к?

Тут только Витька понял, что обращаются к нему.

Видимо, всё было кончено: Уполномоченный лежал ничком в тёмно-красной луже и не двигался. Староста деловито вытирал руки и нож тряпкой.

– Эта… заело! Винтовку тово, заклинило! А, то есть… – соображал Витька, – То есть не стал я стрелять – чтоб не нашуметь! Вы эта… и сами же справились! Я – страховал!

– Молодец! – кивнул староста и бросил тряпку в лужу рядом с головой Громосеева.

– Соображаешь. Да, это удачно вышло, что без шума. Почти. Неудачно что напачкали, конечно… но это уж такое дело: не разбив яйца, не приготовишь яичницу. Витенька…

Витьку передёрнуло. Его всегда почему-то морозило, когда Дьявол называл его ласково «Витенька».

– Витенька, сейчас беги к… эээ?.. Да. К Валерьевне беги и к Никишиной – у ней дом рядом. Пусть сама Валерьевна, и невестка Никишиной сюда идут. С вёдрами, горячей водой и тряпками. Воды пусть нагреют, да. Минут через двадцать. Эти болтать не станут… ну и сам ты, Витенька, надеюсь понимаешь?..

Витька усиленно закивал, сигнализируя, что он, конечно, прекрасно всё понимает; и со вздохом облегчения вывалился на морозный воздух, отправился исполнять поручение.

– Вот… – деловой Дьявол, вкусив крови и смерти, опять уступал место будничному Борису Андреевичу, – Вот… Сплоховал ты, Гриша. Сплоховал.

Он скрылся на секунды в комнате. И когда вновь появился в дверях, в его руках были два пистолета – Гришкин ПМ и большой, в кожаной кобуре, громосеевский АПС, Стечкин.

ПМ он, проверив предохранитель, кинул Гришке – и тот, стоя уже на коленях, поймал его, как ловит брошенную кость домашняя собака.

– Помни всегда, Гриша, что я, именно я решил этот твой вопрос… Я! А сам ты… сплоховал. Ну ладно… бывает. Мы убили комара. Не в бою, не на охоте. А в домашней обстановке…

Гришка с угнетённым видом, но уже успокаиваясь, покивал; встал, стал засовывать пистолет в кобуру.

– Держись меня, Гриша; никого не слушай, меня только – атаманом станешь… Парней своих позови, верных, пару человек – Антона перекантуем… Вот ведь суки – и где этот Мундель, когда он нужен! Версию нужно придумать – для твоих парней и для «центра». С «комиссаром» порешать надо… посмотреть, чо он из себя.

– Да. Как с ним?

– Поговорить надо, посмотреть на него – что за человек… – Борис Андреевич засунул за пояс, не вынимая из кобуры, Стечкина, прикрыл его полой свитера, – Себе возьму. Достойная вещь. По наследству, так сказать, хе-хе. Потом научишь, как обращаться. Посмо-о-отрим что за человек… может и в ямку рядом с господином бывшим Уполномоченным покладём, а может – сотрудничать будем… Человек «из центра» существо не незаменимое, но может быть полезным…

Помолчал, похлопывая себя по выпирающему под свитером пистолету.

– Ну как тебе, Гриша?.. Принимай власть над районом, хы! Вот так вот, она, власть, БЕРЁТСЯ, испокон веков – а они, идиёты, всё «выборы – выборы…»