Текст книги "Крысиные гонки (СИ)"

Автор книги: Павел Дартс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 78 (всего у книги 132 страниц)

Чувствуется, что эта простая мысль только сейчас пришла ему в голову. Пройдут по адресам, возьмут родителей в заложники… Ну и что, что они «конспиративно» больше двух ночей в одном месте не ночуют, что есть ещё пять «лёжек» – подвалов, чердаков, даже брошенный склад на промзоне… Возьмут родителей – сам придёшь сдаваться… Он погрустнел.

Владимир агитировал, призвав на помощь всё своё красноречие и знание подростковой психологии. Он гарантировал жрачку и помощь семьям; через некоторое время, – возможность с ним перебраться в деревню.

– Нет, братва, там не «тепло и яблоки», как говорили беспризорные в прошлом веке; хотя яблоки там есть и у печки тепло; там просто сытно, и не так опасно, как в городе. Что делать там будете? Работать. Как все. Но там нормально с водой, там нет этих провонявших говном подъездов, – там есть нормальные деревенские печки. Вы же околеете тут, в подвале, зимой-то! И там есть жрачка. Не сникерсы с баунтями, и даже не это печенье, но нормальная жрачка – сыты будете. Это я вам обещаю… Думайте, пацаны. Решайте.

– Думайте, пацаны. Решайте. Будете со мной – будет всё нормально, я обещаю… А город – умрёт рано или поздно…

Владимир говорил на их языке, их оборотами, и видел, как задумчивыми становятся взгляды юных отморозков; как кто-то, глядя в низкий закопченный потолок, уже несмело улыбается, представляя… ну, как в кино: избы, луг, пасущихся коров… печку. Он чувствовал, что получится. Он давал им цель. Жизнь становилась осмысленной: вот сейчас… зато потом! Пацанам нужна была мечта.

– Бойцы вы, я верю, и так… – он толкнул кулаком потёртый мешок, перетянутый понизу несколькими слоями плотного скотча, – разговор шёл в спортзале, – По ходу дела я вас поднатаскаю в стрельбе, – хотя бы по минимуму и в холостую. Перемещению под огнём…

– А можешь???

– Немного. Учился как бы. Ну и… вообще.

– А что делать надо будет?.. – угрюмо спросил Шалый.

– Что скажу. Об этом позже. Но без меня, – никаких вылазок! Кто нарвётся, – тот сам себе злобный Буратина. Определяйтесь, братва. Так жить, как вы жили, больше нельзя. Зима скоро.

ИНФОРМАЦИЯ И ПСИХОЛОГИЯ

– Нет, Джонни, не так. Слитно, одним движением нужно!..

Владимир ещё раз проверил, заперта ли дверь в кабинет, и повернулся к пацану, державшему в руках пистолет. Женька сегодня по делу зашёл к нему «на работу», прямо в кабинет; с чёрного входа, конечно. Отчитался «по проделанной работе» и заодно решил взять урок по обращению с оружием. Приходить «толпой» в ресторан Владимир запретил, и вообще общался с новыми друзьями днём теперь в основном через Женьку и Алёну, чтобы не засветить криминальных малолеток; да и самому, чтобы не попасть под подозрение у Службы Безопасности Регионов.

– … просто не старайся всё сразу сделать быстро; делай медленно и плавно, медленно и плавно. А потом, когда оптимальная суть движений будет отработана, и не будет этих вот паразитных дёрганий, вот тогда постепенно и ускоряться будешь. А пока у тебя какие-то сплошные трепыхания.

Женька слушал насупившись; потом сунул пистолет за пояс; не пистолет, вернее, пластмассовый китайский макет-игрушку; прикрыл курткой; и вновь попытался резко его выхватить – пока получалось коряво.

Вообще-то Владимир пока задействовал ребят только на сопровождение грузов – посидеть рядом с водилой, доставляющим товар с базы или отвозящего покупателю. Вместо экспедиторов, что ли. Водители недоумевали, и, собственно, были недовольны, – при нагловатых мальчишках, от которых так и веяло опасностью, было невозможно левачить на хозяйском бензине, – собственно, на это Владимир и рассчитывал. Да ещё «охранять бабок», как они выражались, – он взял под контроль местный ближайший стихийный рыночек.

Вчерашняя же «работа» была не особенно сложной, но более интересной: напугать некого субъекта. Вздумавшему было наезжать конкуренту, владельцу «Оршанского Рассвета», выбили стекло половинкой кирпича, благо он жил невысоко; а когда он, осатанелый и вооружённый, вылетел на улицу на пару с охранником, у подъезда под ногами у него сработала растяжка, установленная на взрывпакет. Конкурент получил незабываемые ощущения, а попрятавшиеся пацаны – десять минут здорового ржача. Когда всё успокоилось, ушли, позвонив ему в дверь и оставив под его дверями старый брусок почти чёрного окаменевшего хозяйственного мыла, с торчащим из него дымящимся обрывком ботиночного шнурка, долженствующий изображать «дымящуюся тротиловую шашку», как это представляли себе мальчишки; и листком под ней, на котором коряво Шалый-Вампир написал «Палажи в пачтовый ящик триста талиров, ато смерть!» – и прерисовал череп и свечу.

Посмеялись, пока Женька рассказывал; но насчёт записки Владимир не одобрил:

– Джонни, не надо было устраивать клоунаду. А так он сразу поймёт, что какая-то пацанва балуется; бандиты, знаешь ли, так не наезжают!

– Да ладно!.. – Женька ещё всхлипывал от смеха, вспоминая, как от гулкого хлопка взрывпакета пузатый коммерс с охранником шарахнулись в стороны и попадали, закрывая руками головы, – А то ты знаешь, как бандиты-то наезжают…

– Представляю уж.

– … он теперь уж будет знать, что им тоже интересуются; а кто, да зачем – дело десятое. Пусть пока ходит и оглядывается. А ещё у тебя такие хлопушки есть?

– Петарды есть, «на рывок»; а взрывпакет ты и сам сделать, наверное, сможешь, дело нехитрое… но не надо пока. Шалый, да и вы все, надеюсь, не пойдёте проверять, положил ли он в ящик деньги??

– Нет, конечно. За кого ты нас принимаешь? Хотя – а вдруг положит?? Вот хохма была б!..

– Не рассчитывайте… Ещё, Джонни. Вот смотри – если ты пистолет выхватываешь, а противник почти вплотную – то первое что ты должен сделать – это левой рукой оттолкнуть его; вернее – толчком его отстранить, и самому отстраниться, – а правой достаёшь ствол. Иначе ствол достать не успеешь, а в табло выхватишь; и скорее всего будет свалка. Можно и на нож нарваться. Вот, пробуй. – он продемонстрировал, – Одной рукой отстраняешь как бы противника, одновременно поворачиваясь к нему боком; другой – достаёшь ствол.

Женька старательно повторил.

– Парням покажи вечером, поотрабатывайте в парах. Это полезно – то, что ствол с собой ещё никакая не гарантия, надо его ещё успеть достать, что вплотную с противником, да впопыхах, не так и просто… Кстати! Не щемят вас ещё?.. Ну, как я говорил – не спрашивают родителей, чем сыновья занимаются? Ну, всякие приходящие дяди в штатском?

– Нет… да мы дома редко… Хотя ты прав, да; Лёньки друган говорил, что его обшмонали менты; прям на улице, ни с того ни с сего. Ищут! Я братве запретил напостоянку стволы таскать пока что. Пока не уляжется.

– А ты думал. Правильно. Кстати, откуда у вас такие помпезные стволы-то? Это прямо не стволы, а загляденье! А?

– Хы! – теперь Женька уже покровительственно кивнул, бросил на стол пластмассовый пистолет, с которым упражнялся; обошёл письменный стол и брякнулся всем худеньким телом в кожаное «директорское» кресло Владимира, которое тот, в память о папином кресле, оставшемся в мувском коттедже, прикупил по случаю и за бесценок, – Да уж не твой Форт угрёбищный! Уметь надо, Американец!

Ага, это они меня между собой так называть стали, – понял Владимир, – Не очень-то… надо будет какую-нибудь другую идею им «на погоняло» подкинуть, а то «американец» не звучит.

– … холодно, мля! У тебя тут ещё ничего – топят што ль?

– Нет, печка на жидком топливе и конвекторы, плюс кухня. Может, скоро свою пекарню откроем ещё, будем сами хлеб печь… Ты не тяни резину-то; колись давай – откуда такие пестики?

Он теперь стоял перед столом, а Женька нарочито нагловато развалился в кресле, перекинул ноги через подлокотник и делал вид что жуёт жвачку, – очевидно, по его представлению так должен бы себя вести «большой босс». Владимир вспомнил себя, – как и он в папином кресле изображал из себя, бывало, крутого; и ему стало смешно. Кроме того, стоя перед столом, он почувствовал себя как нашкодивший школьник в кабинете директора, – были и такие эпизоды в его биографии, и не такие уж редкие, надо признаться.

– Женька! Не ломайся давай! – где стволы взяли?

Женька, поизображав «делового», наконец ответил; впрочем, ему и самому, очевидно видно было, в кайф было вспомнить былое, когда вся его команда обзавелась стволами; да не какими-то, а самыми что ни на есть престижными; тем более что идея-то была его.

Собственно, идея была простой; и Владимир, выслушав его, сам удивился, как не додумался до такой простой вещи; и он ещё раз отдал должное наблюдательности и креативности своего нового юного друга.

Случилось это всё ещё в начале лета, когда «регионы» только ещё затевали отделение от «мувского олигархата»; «Верный Вектор» был ещё мало кому известной организацией, да и не организацией вообще, а так – сборищем идейных хулиганов; милиция ещё работала как полагается; и Областная Дума тоже: «– …видел, такое здание с колоннами на центральной площади? Там сейчас Региональная Администрация размещается; а раньше были эти – депутаты!»

Владимир кивнул, – конечно он знал; там и Виталий Леонидович раньше имел свой кабинет.

– Вот. И они, депутаты эти, собирались постоянно на эти, заседания всякие. А беспредел тогда уже начался, нарваться можно было влёгкую. А они ж депутаты! У них стволы были…

– Ну и?..

– А когда они на заседания приходили – их через металлодетектор пропускали. Ну, рамка такая. – с удовольствием рассказывал Женька, и даже ноги с подлокотника кресла снял, – Чтоб без оружия; боялись, эта, терактов со стороны Мувского начальства. У кого именной – те могли сдавать; но всякие наградные пестики редко у кого были, так… всякими правдами и неправдами доставали. Это потом уже им разрешили, всем. А сначала они незаконно таскали. У них, конечно, возможностей-то было!..

Да уж. Владимир вспомнил арсенал депутата, Виталия Леонидовича, – тот целый ЧОП «приватизировал». Но то Виталий Леонидович; впрочем, и другие депутаты уж по пистолету-то себе где-нибудь да смогли «организовать»; и уж конечно, в первую очередь импортные пистолеты. Для этой братии ведь оружие в первую очередь знак статуса…

– Ну? И что?

– Ну так! – наслаждаясь непонятливостью Владимира, продолжил Женька, – Чтобы не светить стволы, они их в машинах оставляли. На охраняемой стоянке у Думы. Кто-то у своего охранника-шофёра; но тогда ещё не было такой моды – кучу охраны с собой таскать; обычно просто шофёр в машине оставался; а то и – и часто! – сам за рулём приезжал. Ну, депутат. И пестик – в бардачок, чтоб не тащить в здание, и не объясняться с охраной там – чо, стоянка же, типа, «охраняемая»; да возле Думы, – кто будет трясти депутатскую тачку, правда же?? Вот. В чём и идея была…

Сработали они тогда на редкость ловко и чисто; что сразу поставило Женьку, как придумавшего эту акцию и её организовавшего, на ступеньку лидера. Зевающий охранник в будке поначалу не обращал внимания на стайку пацанвы, слоняющуюся по стоянке между дорогими машинами с вёдрами, откуда плескалась вода с пеной: – ну, ищут, кому из народных избранников машину помыть, дело понятное, хотя и неположено…

А шофер, увидев пацанов с вёдрами и губками, столпившихся у открытого по случаю жары окна, сначала или лениво отмазывался: «– Да не надо, гуляйте, робяты, чистая ещё, не запылилася…», или нагонял на себя строгость: «– А ну пшли отседа, сопляки!..» – но тут же менял и тон, и выражение лица, увидев перед собой совсем не просительное лицо Шалого, и ствол обреза, из рваной сумки глядящий ему прямо в лоб! Женька специально Сашку Меньшикова, «Вампира» – Шалого назначил тогда «психическим», – уж больно фактурно он выглядел, пугающе, когда оскалившись, так, что становились видны торчащие клыки между выбитыми передними зубами, и бешено вращая глазами в запавших глазницах с тёмными вокруг них кругами, зверским шёпотом шипел:

– А ну, сшшшшука, ррруки на руль и сидеть шшшмирна!! Адно движение – вышшшшибу нахххер мазги, падла!! Замер, пасшшшкуда!!

От него пёрло такой неприкрытой ненавистью и жаждой убить, что у бедного водилы отвисала челюсть и тело становилось ватным…

– …а один и в штаны наделал! Правда-правда! Хы! – живописал происходящее тогда Женька.

Видя, что водила «готов», Женька подавал сигнал, и из стайки пацанвы, которая вроде как уже начинала уже и мыть машину, развозя старательно летнюю пыль мыльной водой, но больше стремясь закрыть собой дверцу водителя от будки охранника, прямо в окно ужом проскальзывал Генка-Годзилла. Под зверским взглядом Шалого и «стволом обреза» (который, собственно, был просто обрезком водопроводной трубы с наскоро приделанной к нему деревяхой, изображавшей ложе и рукоятку), несчастный шофер мертвел, и Годзилла быстро шмонал водилу и бардачок, избавляя депутата от опрометчиво оставленного в машине оружия… От патронов, если были, тоже. Но патронов досталось мало…

– И в одной машине ничего не нашли – не было, или плохо искали. Хотя мы заранее машины высматривали, неделю с бинокля… сдалека, правда, но видно же, что… Зато в одной машине сразу два ствола взяли – видать водилы и его шефа, да!

– Четыре машины успели бомбануть, четыре!! – гордо повествовал Женька, – Пока охранник, гад, что-то не заподозрил и не разорался. В принципе, он уже на второй машине начал орать, типа «– Пошли отсюда, неположено!!», но мы особо не обращали внимания: он далеко был; а мы ж, типа того, ничего незаконного не делаем… ну, машины моем, попрошайничаем; пусть и в неположенном месте… Но потом Шалый в пустой, без водителя, машине, окно разбил… Там вот как раз эту Беретту и взяли. Тут уж он к нам побежал… Шалый грит «– Давай его тоже опустим, у него тоже должен быть пестик!», но я решил не рисковать.

– А водилы что? Ну, которых вы бомбанули? Так и сидели?

– Ясное дело! Годзилла из тачилы вывинчивался, Шалый водиле шипел: «– Башку между колен, и руками прикрыл затылок, жжживо! И сщитать до трёхсот, – раньше голову поднимишшь – сразу стреляю, я за машиной стоять буду; понял, сшшшука?!!» Хы. Ага, так и сидели они. Потом уже, как охранник побежал и закричал, – один, от страха, наверное, выскочил и дёрнул к дому… а штаны – мокрые, смехота!!

Женька вновь залился счастливым смехом.

– Ловко, да… Искали?

– Не-а. То есть не знаем. Может искали, может нет.

– Махнём твою Беретту на мой Форт? К Форту патронов в достатке… – закинул удочку Владимир.

– Не-а! Хитрый… То ж Беретта! А патроны… достанем уж как-нибудь. Со временем.

– Ну гляди…

Звякнул телефон внутренней связи. Знаком попросив Женьку слинять из-за стола, Владимир взял трубку и услышал голос Диего: тот из зала сообщил, что «пришла гоп-компания, Кокаревская, в полном составе», так что вечер опять обещал не быть томным.

– Ты их «за лучший», за угловой столик посади! – распорядился Владимир, – И девчонкам скажи, – сначала расчёт, – потом заказ! А то знаю я эту братию…

– … и я знаю. Само собой. За угловой? Понял тебя. Scientia potentia est! (Знание – сила (лат.)) – Диего повесил трубку.

Угловой, удобно расположенный столик, ещё когда с приглашённым электриком только разбирались с электрохозяйством бывшего кафе, Владимир попросил «модернизировать». Вернее, не сам столик, а настенную электророзетку – за дополнительную мзду электрик, не задавая лишних вопросов, поставил туда чувствительный микрофон и вывел провод в директорский кабинет. Диего, конечно, это знал; и на правах метрдотеля усаживал за него наиболее «важных», «почётных» гостей, – наподобии чиновников из Администрации или военных в чинах от капитана и выше; или, к примеру, компанию предпринимателей, производящих впечатление «деловых». Ибо мало ли что; и знание, действительно, сила. Как говорится, «Бог – он потому и всемогущ, что всё знает».

Эта рационализация сразу же стала приносить дивиденды: отсюда Владимир узнал и про тендер по бронежилетам, и про другие интересные детали из жизни деловой части Оршанска. Сама идея была не его; как ни странно, он вычленил её из старого-старого фильма «Семнадцать мгновений весны», где упоминалось про некое кафе в нацистском Берлине, в котором столики были оборудованы системой прослушки от Гестапо, и занимался этим незабвенный и обаятельный «папаша Мюллер» в исполнении Леонида Броневого. Владимир всегда смотрел фильмы внимательно, и брал на вооружение полезные идеи…

Разговоры можно было писать на комп, а потом слушать; или использовать дальше по своему усмотрению; можно было и параллельно слушать через динамик, что Владимир тут же и сделал, – и в кабинете негромко зашуршало, зазвякало, послышалось негромкое ругательство, и искажённые динамиком голоса:

– … чё брать будем?

– Кучеряво этот падла устроился!

– Меню, все дела. Диега сюда переметнулся.

– И Рамона. Она тут «мадам», хе-хе.

– Тут ментов полно. Училище полиции рядом…

– Центр, хули. Когда этот прыщь-то придёт?

– Щас должен. Бабки есть?.. – и прочее неинформативное пока жужжание. Владимир, оставив включённым звук, опять обратился к мальчишке:

– Джонни! Кушать хочешь?

– А то!

– Сейчас принесут…

– Не, западло. Я один, без своих, не буду. С собой дай чего. Как обычно.

– Ладно. Я чего спросить хотел: вот вы везде лазите… Все местные закоулки знаете. Напрягись – у вас на примете нет ли какого-нибудь места, достаточно удалённого от центра, и в то же время защищённого… – он пощёлкал пальцами, подбирая определения, – …защищённого в смысле и неприметности, и чтобы там надёжно затихариться можно было. А при необходимости – и отбиться от небольшой группы. А?

– А зачем? – Женька бы прямолинеен.

– Видишь ли, Джонни… – теперь уже Владимир развалился в своём директорском кресле, а Женька стоял перед ним как двоечник в кабинете завуча; единственно что нарушало образ – опять игрушечный пистолет в его руках.

– … в той ситуации, в которой мы все сейчас находимся, всё очень зыбко… Вот ты думаешь, – что дальше будет?..

– Мувск возьмут. По телеку, вроде бы, Лёнька говорил, передавали, что «достигнуты успехи». Ну или Мувские нашим всыпят, и Оршанск возьмут. Или – или.

– «Наши…» Эх! – Владимир вздохнул, – Дитя пропаганды… Ну, Мувск возьмут; или Оршанск сдадут – это дело десятое. Что дальше-то будет, зимой? Весной?

– Ну как чо…

– Да. Что будет. Не задумывался? А меня такими вопросами, навроде «почему это происходит» и «что будет следствием этого» сам профессор Лебедев приучил задаваться. Ничего сложного, в общем-то: привыкнуть задаваться вопросом «что будет дальше»…

– Ну?.. – поторопил нетерпеливо Женька.

– Ну. Ну-ну. Вот ты подумай: посевная, по сути, провалена. То есть топливо-то на сельхозработы выделялось; но большей частью, насколько знаю, разворовывалось. Ставку сделали на ручной труд горожан. Но ручной труд крайне непроизводителен. Это всё сказки – что себе напроизводят, да ещё на город; оставшихся в городе прокормят… ерунда это всё, – непривычным к сельхоз-труду горожанам хорошо бы хоть себя прокормить; даже под руководством опытных агрономов, даже в организованных коммунах. Вся городская власть сейчас кормится с хранилищ Госрезерва; да ещё – я тут слышал, – из-за границы подкидывают…

Помянув про «слышал», он и в самом деле на несколько секунд прислушался, – но из динамика пока раздавались только невнятные застольные звуки, – кокаревская компания кушала. Он продолжил:

– Непонятно, правда, почему и от кого гонят продовольствие; причём вроде как неслабо так, специально для самых крупных коммун, то есть скоплений населения… кто и зачем – я не знаю; в Европе ведь тоже с горючкой никак; только что с Северного моря остатками перебиваются! Может какие свои неликвиды сбагривают, просрочку; хотя тоже – зачем бы? Профессор Лебедев говорил, что в политике у любого действия есть своя экономическая причина…

– В Регионах же лучше с топливом! – поспешил показать свою осведомлённость Женька, – Нефтебаза получает, там у пацанов родаки работают!

– Ничего они не получают… а сосут остатки из трубы, из нефтепровода. То, что там осталось, с прежних, с жирных времён. А это аллес, Женька; это полный капут, – потому что показатель, что надежд на запуск поставок нефти, по всяком случае по трубе, больше нету! Потому как чтобы по трубе что-то качать, её нужно сначала заполнить, – а с неё остатки сливают. Это я точно знаю.

Женька увял.

– Вот. То есть реальной перспективы у нынешней экономической модели нет. А это значит…

– Вовк! – вклинился Женька, – Ты, конечно, вумный и всё такое, учился в Америке, ага; но если уж говоришь – говори понятней, а?

– А? Что ж тут непонятного?.. Впрочем, ладно. В общем, перспек… А, да. Короче, когда выхлебают остатки из трубы и продовольствие кончится, – а это, наверно, к весне, – начнётся второе действие марлезонского балета: дробление на регионы пойдёт дальше и глубже. Регионы ведь зачем от Мувска отделились? – чтобы «не кормить»; склады продовольствия-то и горючка в основном в регионах. Но когда здесь всё позаканчивается, – начнётся драчка за остатки. То есть если сейчас Оршанск – центр Регионов; то потом каждая деревня, каждый райцентр, и каждая продбаза, где ещё осталось продовольствие и топливо, объявят о своей независимости. Чтобы не делиться. Обыкновенная человеческая натура, которую давным-давно поняли и озвучили зэки, сформулировав грубо и прямо: «Умри ты сегодня, а я – завтра!» К тому же «на фронте» сейчас зреет озлобление на тылы – помощи нет, мобилизации срываются, поставки продовольствия, считай, никакие, – тут недавно драчка была между вояками, они это всё и озвучили. Как озвереют – «повернут штыки назад», как завещал большой практик революционной борьбы товарищ Ленин. Вернутся в Оршанск, власть в регионах снова менять… А она не разбежалась меняться, для чего в тылу эти сытые «патриотические» рожи, до зубов вооружённые, ну, «Верный Вектор», и обретаются.

– Ну и что? – спросил так ничего и непонявший Женька.

– То, что начнётся в полный рост махновщина и замес. То есть уже началась, – но пока на переферии, по отдалённым районам; но потом будет и здесь. Когда все против всех; и выживают только те, кто, во-первых, сплочён; во-вторых, имеет ресурс; в третьих, и это главное – не отсвечивает. Вот на этот период и нужна какая-то база в пригороде. Пока в городе беспредел будет твориться; а он обязательно случится, беспредел. Пока в деревню не переберёмся; но это нужно будет делать, когда уже совсем развал пойдёт, и не с пустыми руками. Потому что там, в деревне, свои заморочки… которые ещё порешать нужно будет.

– О! Вот – я тогда ещё подумал: если в деревне всё так шоколадно, чо ты тогда сюда оттуда прихилял?? И нас туда, как в рай, приглашал! – Женька обличающее наставил на Владимира ствол игрушечного пистолета.

А пацан наблюдателен, и умеет делать выводы! – запоздало отдал должное сообразительности Женьки Владимир. Надо выкручиваться…

– Ствол не наставляй, – я говорил тебе уже двадцать раз! Хоть и игрушечный – не надо привыкать. И указательный палец убери со спускового крючка, если стрелять не собираешься, это азы обращения с оружием! – выиграл таким образом секунды на то, чтобы придумать как объяснить почему в деревне «не шоколадно», когда он так красочно расписывал прелести жизни на природе.

– Там, понимаешь, Джонни, какая ерунда… Деревня, из которой я приехал, далеко. На краю района – захолустье, короче. И вот там то, про что я тебе тут, относительно будущего Оршанска и всех Регионов толкую, мало-помалу уже началось. Ибо… ибо там, как говорится, «закон – тайга, медведь – прокурор!» Might goes before right – «сила опережает правду», как говорится. Кто силён, тот и наглеет. От центра, от центральной же власти далеко! И вот завёлся там один козёл… вернее, несколько козлов… и держит там шишку.

Женька молча внимал, недоверчиво; но игрушечный пистолет опустил, и палец со спускового крючка убрал.

– И произошёл у меня там, с этой братией, конфликт. Ты не подумай – там этих козлов не большинство, совсем нет! Но… как и везде, в основном население, люди – это такооое болото! Пока его не тронут – он не качнётся! И держать над таким стадом шишку, имея оружие и кое-какую поддержку от местной власти, – совсем не трудно.

Тут Женька кивнул, соглашаясь. Что вокруг в основном равнодушные бараны, он знал не по рассказам.

Ободрённый его согласием, Владимир продолжил, несколько перевирая произошедшее в Озерье, – чисто для простоты понимания ситуации пацаном:

– Собрал он группу отморозков, и стал тиранить местное население. А местный уполномоченный – здоровенный такой дуб по фамилии Громосеев, – не разбежался разбираться в ситуации, и вообще смотреть наперёд не обучен, – он на его сторону встал… А сейчас ведь разговор короткий… Власть – она такая «власть»… Да?

Женька опять кивнул – что из себя представляет «власть» он тоже знал непонаслышке.

– Вот. А я же вижу, к чему дело идёт. Что у руля местной самообороны гад стоит. А это ведь не дело, правда же? Когда гад стоит над людьми?

Женька опять кивнул, – действительно, ничего хорошего нет в том, что гад стоит над людьми. Что ж в этом хорошего? Ничего в этом хорошего нет, правда.

– И вышел у меня с ним, с гадом, конфликт. А он ведь, получается, при власти. Power is everything – сила всё решает. Ну и вот. Потому я и вынужден был сюда слинять. Временно, только временно! И обязательно в деревню вернусь, у меня там друзья, – с вами вернусь! Ну и вместе мы там порядок наведём! Что ж мы, такие крутые и вооружённые, не разберёмся с несколькими засранцами? Обязательно разберёмся, правда же!

Женька опять кивнул, уже без прежней убеждённости. Но кивнул, соглашаясь; и даже чуть улыбнулся.

Владимир почувствовал себя нехорошо. Он вдруг поймал себя на мысли, что уже совершенно автоматически применил давно известную продавцам, вернее, «продажникам» психологическую технику «три «да»: это когда вытягиваешь человека на то, чтобы он три раза подряд с тобой согласился, – а потом подводишь его к главному. И тут уже, по законам психологии, если предложенному резкого внутреннего противодействия нет, – человек тоже согласится.

Типа:

– Человек в современном мире без телевизора чувствует себя некомфортно, правда же? У вас нет телевизора или телевизор старый, вас не устраивающий, – так? Вы ведь хотели бы приобрести телевизор новый, хороший, современный, и при этом не дорогой, я прав? Вот, смотрите, этот аппарат как раз то, что вам нужно, вы согласны??..

Техника старая, ей сто лет в обед; а вот поди ж ты – вполне себе работает! Да большинство про эти психо-заходы и не подозревает; а неопытный человек в диалоге с опытным всё равно что начинающий картёжник в игре с шулером – никаких шансов не имеет. Немного психологии, чуть-чуть лести, – и пацан уже не задумывается, а надо ли ему туда, в деревню, из одной каши в другую? Вот и я… «продал» пацану деревню; и, считай, «подписал» его на войну под моим началом и за мои интересы…

Владимир почувствовал укол совести. Но ведь… Продолжая о чём-то болтать с Женькой; показывая ему на этот раз, как надо уходить с линии огня, одновременно выхватывая пистолет и направляя его на противника – вправо, влево; с падением на колено; он лихорадочно взвешивал: что, я действительно использую мальчишку и его друзей? Чисто использую, и собираюсь дальше использовать, – в своих интересах??

Нет! – одёрнул он себя. Совсем даже нет. И вытащил я Женьку тогда из-под ментовских автоматов не думая о выгоде; и сейчас держу его, и его друзей, около себя не из-за личного удобства, а потому что жаль их, таких дерзких и в то же время беззащитных, – перестреляют их, перестреляют рано или поздно, оставь их без присмотра. А с ним у них появляется шанс. А то, что использует он их… ну так уж жизнь устроена, – каждый использует окружающих, в той или иной мере, с той или иной эффективностью. Каждый! Вот и он, им же на пользу! Я – их, они – меня; это нормально. А то что психотехники… Да что говорить – все их в той или иной мере применяют; кто намеренно, кто неосознанно, чисто по своему личному опыту общения. Вообще любое общение, как говорил профессор, – это взаимодействие психотехник субъектов; и ничего с этим не поделаешь. Просто одни умеют их применять и применяют сознательно; а кто-то в этом смысле нулёвый или применяет неосознанно. Ну и, – дело не в психологии, как в инструменте, а в том, на пользу или во вред она применяется. Я ребятам же чисто добра хочу…

Успокоив таким образом свою было взбунтовавшуюся совесть, он уже полностью переключил внимание на технику совсем другую:

– …нет, Джонни. Когда влево уходишь от направленного на тебя ствола, то корпус поворачиваешь влево же, направляя свой ствол на противника; и вставая на правое колено. При этом левой рукой можно опереться на левое своё выставленное колено. А когда вправо, – встаёшь на левое колено, и корпус держишь фронтально к противнику; левая же рука тогда не задействуется или поддерживает оружие… если ты правша, конечно.

– Я правша. У нас Шалый только левша.

Женька старательно повторял движения.

– Не торопись, медленно пока. Шалому, значит, всё надо зеркально исполнять… И глаз не прижмуривай; привыкай обоими глазами смотреть когда целишься.

Некоторое время Женька старательно повторял движения; потом вспомнил и спросил:

– Да, это. Можно мы у тебя на хате сегодня переночуем. Лёшка что-то постирать хотела, у тебя же горячая вода будет?

– Не на хате, а в квартире. Всей толпой, что ли?

– Ну да. Как тогда. Заодно и на дверях подежурим. И морду соседу набьем, хы!

Несколько дней назад они действительно, все вместе ночевали у него, – он был дежурный на дверях подъезда, никак не удалось увильнуть на этот раз. И вообще долгов по дежурству накопилось… А тут дел по горло, – а ты дежурь! Тогда он втихаря впустил всю «банду»; они тихо, как мыши, прошмыгнули в квартиру. На дверях его, правда, подменяли по очереди; старшему по подъезду сказал потом, что племянники. Тот не возражал, лишь бы двери были под наблюдением.

Тогда же произошёл конфликт с соседом, сильнопьющим ветераном военных действий, инвалидом, недавно вернувшимся «с фронта». Ковылял он прихрамывая, и вместо левой руки была у него была культя, – руку отсекло чем-то артиллерийским, когда он «сражался против Мувской п…братии», как он выражался. Ему полагалась какая-то пенсия и продуктовые наборы; и у него и раньше-то, скорее всего, был скверный характер, а теперь ещё болела ампутированная рука, кололо в боку; и, заливая свою злость на весь свет и тоску по «поломатой жизни», он пил как не в себя, и, пьяный, сквернословя на «проклятых тыловых крыс», ломился по соседям. Ни уважения, ни сочувствия этот 23-х летний «ветеран» не вызывал – пошёл воевать добровольцем, «по идее»; в процессе военных будней все идеи порастерял, зато пристрастился пить всё, что имело хоть какой-то градус; и виноватить всех окружающих в своей горькой судьбе. От «ветерана» стонал уже весь подъезд… Звали его «Славка», и жил он в запущенной однокомнатке.