Текст книги "Крысиные гонки (СИ)"

Автор книги: Павел Дартс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 73 (всего у книги 132 страниц)

Увы, счастье было неполным – воды не было…

Но свет-то был!

А значит, дело пошло на поправку – сейчас приедет ремонтная бригада и наладит дело с водой; приедет Аббас; приедет Джамал – сволочь, сбежавший от своих подопечных; приедет вся администрация, вернутся уборщики и обслуга; и, может бортами МЧС, или там чартерами, «выхлебают» всех «выживающих на курорте» обратно на Родину… Всё пережитое останется как дикий сон, – и в гробу я видела в дальнейшем эту анимацию; домой, только домой, к маме и дочке! Ура!

На территории отельного комплекса, как и прежде, теперь негромко играла музыка.

Али на ресепшен, как и все они, несвежий, и в пропахшей потом прежде белой, а теперь серой и мятой рубашке, на вопросы только загадочно улыбался. Что-то он явно знал, что-то ему сказали по телефону, только он не спешил этим своим знанием делиться с гостями. В холле отеля вновь было прохладно и даже прибрано. Светился экран компьютера, уютно трещал принтер, выплёвывая листок за листком какие-то списки – Али, видимо, готовил какие-то отчёты к возвращению начальства.

Во всём отеле царило приподнятое настроение; выживающие поздравляли друг друга с грядущим избавлением от тягот этого опостылевшего египетского «плена», и даже на радостях делились друг с другом заначенной водой… Все ожидали, вот-вот, возвращения отельского начальства, непременных крикливых разборок с ним и с руководством тур. компании, и скорейшего возвращения домой…

Увы, действительность жёстко обломала ожидания.

Когда время подошло к двенадцати, и территория опустела – от полуденного зноя все поспешили укрыться, пусть в вонючих, но теперь кондиционированных номерах, – в центральные ворота въехали три микроавтобуса, на каких тут принято было таксовать у местных Джамшутов.

Но только это были микрики не МЧС, не Красного Креста – микроавтобусы были наполнены вооружёнными людьми, один-в-один теми «тапочниками», как их показывали по телевизору в репортажах из Ливии, Сирии, Ирака… откуда-то ещё… Какой-то стандарт: полувоенная или совсем чисто гражданская одежда: джинсы или вообще шорты; футболки; дополненные только лишь или разгрузкой, с торчащими из неё автоматными магазинами; или на ремне кобурой с пистолетом; или лихо, «по революционному», перекинутой через плечо пулемётной лентой с торчащими жёлтенькими носиками пуль. И тапочки, сланцы, шлёпанцы. Нац-обувь. Символ африканских революций – тапочки и автомат. И гортанный галдёж. Впрочем, было и двое явно бывших или настоящих полицейских – те были в чёрной, несмотря на жару, форме, в беретах и в ботинках. И тоже, как и все, с калашниковыми, и все, как один, с зелёными ленточками – у кого повязанными вокруг головы, у кого завязанной на руке, на плече.

Приехавшие мигом выгрузились из машин, остановившихся возле центрального административного здания, и стали действовать умело и привычно: разделившись на несколько групп, они разбежались по территории, по гостевым коттеджам, стуча в двери кулаками и прикладами, выкрикивая «– Э-эй, на сабраний! Выходьи! Фсе на собраний!»

И негромкая умиротворяющая музыка, лившаяся из репродукторов, сменилась на возгласы голосом Али:

– Дарагий атдыхающий! Фсем сийчас сабратса возли рисепшина! Вас пирисчитают и дадут вада! И абъиснят распарядак!

Несмотря на то, что в двери стучали прикладами, и стучали люди, мало походящие на спасителей, больше на пиратов; известие о неком «собраний», на котором «пирисчитают и дадут вада» было воспринято с радостью и с облегчением. Пусть в тапочках, пусть с ленточками и с автоматами – пусть! Раз уж у них тут исламская революция – пусть! Это ихние тут внутренние разборки, в которых нам не след участвовать; главное что они теперь власть, и, как власть, конечно же, наведут порядок – и с водой, и с пищей, и, главное, с отправкой на Родину! Мы-то тут при чём, правда же? Мы же с Египтом не воюем, и вообще!.. Вон, им раньше Асуанскую плотину построили, и это… как бы нас тут любят. Вот. Мы ж туристы! Мы ж им наполнение бюджета организуем, привозим валюту в страну!

Правда, несколько пугающим диссонансом в эти соображения втесалась фраза Али, которую он вслед за «– Дарагий атдыхающий! Фсем сийчас сабратса…» также стал постоянно, как заведённый, повторять по вещанию:

– … кто не сабратса – будит наказан!

Это напрягало, как и лица вооружённых арабов – на них была жёсткость, была деловитость, был бессовестно-циничный интерес к белым женщинам, теперь, когда у них в руках были автоматы, не скрываемый за привычным у египтян приторно-льстивым дружелюбием. Или это были не египтяне? Их ведь фиг поймёшь. Но они уж никак не походили на спасателей; теперь в них чувствовались хозяева; и вели они себя как хозяева – пиная двери, торопя; наверно так их предки сгоняли в кучу разбредающихся в пустыне верблюдов.

Рамона с подружками была в своём номере; прыгая по каналам ТВ, они пытались восполнить тот вакуум информации, который у них образовался в период «безвластия» в отеле. Радио – это всё же не то. Телевизор… впрочем, тоже получалось не очень:

«– …идут бои в Тихоокеанском бассейне. Эскадра…» щелк: «– …Новая Администрация заверяет, что тот вал проблем, что остался от прежнего коррумпированного, преступного режима, который…» щёлк: «– … стиль «сюрвайв» в одежде стал определяющим вектором в представленных моделях на выставке Высокой Моды, прошедшей в эти дни в…» О, чёрт, этого ещё не хватало, самое время, ага… щёлк: – «-…отделение Техаса и создание Техасской Республики фактически стало свершившимся фактом, несмотря на то, что пока ещё…» щёлк, – ага, вот! «– …Исламский Комитет заявил, что он является единственным законным представителем воли…»

Дослушать не дали – эти самые, «комитетчики», собственной персоной: пинок пяткой в незапертую дверь, ствол автомата, неприветливое лицо, мгновенно сменившееся скабрезной улыбкой при виде полуодетых девушек:

– Давай-давай! На сабраний! Натаща-Натаща…

– Это ты своей жене командуй «давай-давай!» – буркнула Рамона; впрочем, когда «спасатель» скрылся в коридоре, – Пошли, что ли? Чо там пацаны?

Отдыхающих-выживающих образовалась немаленькая толпа; хотя можно было ожидать и больше. С детьми никого не было, с детьми все правдами и неправдами просочились в аэропорт, который в Шарме был единственной возможностью вернуться на Родину; или драпанули в Каир, наверняка на погибель – там, говорят, бои между группировками. И что делать в Каире? Ну, посольство там. А у посольства что, портал на родину? Те же толпы желающих свалить с, вдруг ставшего негостеприимным, курорта, причём в собачьих условиях. То же ожидание борта МЧС или «пока всё уляжется». А армия, бля, «сохраняет нейтралитет», долбаные чурки!

Собрались перед адм. зданием. Все мятые, несвежие; порядком, признаться, воняющие – и пОтом, и последствиями питья некипяченой несвежей воды, а проще говоря, фекалиями. Жаждущие спасения, воды, кормёжки, отправки домой. Жаждущие информации.

Нате, получите: новой информации воспоследовало с избытком. И новых впечатлений.

Сначала их загнали – как овец, честное слово! – в большое помещение ресторана; второго, обеденного, с крышей из натянутой жёлтой пластикатовой ткани. Раньше Рамоне тут нравилось больше чем в малом, – тут, хотя из-за некапитальной, тканевой крыши всегда было жарче – кондиционеры не справлялись, но из-за того, что лучи яркого африканского солнца заставляли гореть оранжевым натянутую огромным шатром ткань, всё тут днём казалось ярким, оранжевым, праздничным.

Сейчас тут царил беспорядок: валялись перевёрнутые стулья, столы сдвинуты, скатерти сброшены на пол, на полу осколки битой посуды. Это точно молодняк развлекался метанием тарелок, уроды; кстати, где они? А, и они здесь. А как же.

Как-то это мало походило на то, что их сейчас организованно препроводят в аэропорт и отправят домой; тем более что ни одного сотрудника посольства, консульства, или хотя бы «Пегаса» не было. Больше это походило на виденные по телевизору кадры фильмов про времёна фашистской оккупации: согнали деревенских на площадь, и сейчас комендант, или кто там, будет вещать. «-Курка, свинка, млеко, партизанен пиф-паф!»

И «тапочники» действовали сноворовисто, привычно – видимо, не первый отель шерстили. Окружили, держа автоматы не то что бы наизготовку, но вполне под рукой, и скалились, беззастенчиво разглядывая и между собой переговариваясь. Чувствовали себя тут хозяевами; да они и были хозяевами.

Рамона отыскала глазами толстенького юриста, как его? Владлен назвала его супруга – чо-то он притихший, а ведь самое время вроде как «высказать претензии» и «вчинить иск». Дошло до придурка, что эти тут любой «процесс» выиграют – вон их сколько, «адвокатов с автоматами».

О, и Али тут. «– Будим делать пирикличка и срафнить списки!»

– Али, слышь. А где Аббас? Где все? Эти вот… они вообще кто? – спросил негромко, стараясь не нарываться, Женька.

– Ето… Ето новый власть. Пиридставитили Исламский Камитет! Вот! – оторвавшись от бумаг, указал рукой Али, и все обернулись. В открывшуюся стеклянную дверь вошёл абрек, вернее, в точности как на фото и репортажах по ТВ выглядел какой-нибудь душман времён Афганистана, Чечни или Ливии с Сирией: непонятно-средних лет, ему можно было дать и 30, и сорок пять; с окладистой чёрной как смоль бородой по грудь, столь нехарактерной для египтян; смуглый, с быстрыми властными движениями и повелительным голосом. Одет он был «по военному» в отличии от сброда «тапочников» – в песочного цвета камуфляж, песочные же берцы с матерчатым верхом, такого же цвета бейсболка, перевязанная зелёненькой ленточкой с чёрной арабской вязью по ней. Автомата у него не было, зато был большой пистолет в пластмассовой серой кобуре на ремне, такой большой, что нижняя часть кобуры была пристегнута к бедру ремешком, чтобы не болталась. Также на ремне у него висел здоровенный нож…

Судя по всему, он был тут главный. На ходу он что-то, по своему, говорил поспешавшим за ним нескольким арабам, и выглядело это как авианосец, идущий во главе авианосной группы из эсминцев, крейсеров и всякой прочей мелочи. Или как лев во главе прайда.

Оп-па, а это кто? Этого я знаю, этот из обслуги отеля. Это ж бармен из холла, я его помню, хотя он недавно работал. Вообще, все из местных, кто не слинял с началом событий по домам, тоже были здесь: и улыбчивый Халид с тремя такими же молодыми сподвижниками, и ещё несколько парней, время от времени мелькавших на территории и бог знает чем живших всё это время; и несколько разновозрастных и по-разному одетых других египтян, которые на территории не мелькали, и, видимо, отсиживались в своих магазинчиках.

Они стояли отдельной группкой, не смешиваясь с «гостями», и с подчёркнутым вниманием смотрели на Али, который был для них сейчас определённо начальством; а при появлении бородатого с эскортом уставились на него. Прям ели его глазами; Рамоне пришло в голову такое определение как «верноподданно». Ишь ты, даже на Аббаса прежде так не смотрели, видать и правда всерьёз власть сменилась.

Замеченный ей знакомец, бывший бармен, теперь явно был «из этих» – молодой невысокий парень был в джинсах, в светлой футболке – и с автоматом на ремне. И он шёл рядом с бородатым, и со вниманием слушал его реплики.

Бородатый только скользнул взглядом по толпе «гостей» и подошёл к группе соотечественников, заговорил с ними жёстко, повелевающее. Его также как сопровождающие с почтением слушали.

Началось «собрание». Собственно, вёл его Али; он поначалу со всем возможным уважением выслушал обращённую к нему длинную тираду бородатого, поклонился, что-то ответил по-своему; и обратился к «гостям»:

– Ээээ… придставляю вам новый босс. Ето есть Джабар… аль-Мас… эээ… Джабар Несокрушимый. Он есть типерь тут главный, в…

Его беспардонно перебил длинной фразой парень с автоматом, тот, что был раньше барменом. Чёрные его глаза так и зыркали по толпе гостей.

Али выслушал его, поклонился (– «Ого!» – отметила для себя Рамона) и поправился:

– Главный тут, в атели… – он с трудом подбирал слова, – И в близких ателях вот он – Гамаль. Он… он типерь тут главный от Исламский Камитет. Джабар Несокрушимый – подобострастный поклон в сторону стоящего к нему поодаль боком бородатому, продолжавшему что-то внушать почтительно его слушавшим соотечественникам, – есть старший над всем восток Шарм-аль-Шейх! Он отвичать за парядок и законность ваапще! И за соблюдение норм шариат. Джабар есть амир восток Шарм-аль-Шейх – панятна? Гамаль – амир наш атель. И есчо три атель он амир.

Он помолчал, погрустнев; видимо переживая, что вовремя не ушёл и не стал тоже «амир трёх атель», и продолжил:

– Сийчас мы сделаем перекличка по номерам атель и фамилий!

Он стал называть номера и фамилии, а гости отзывались; Али что-то помечал в списках. Если кто-то не отзывался – он возвращался, выкликая жильцов соседних номеров, и вдавался с ними в длинные и путаные выяснения, куда делись жильцы из номеров пустующих. Это оказалось долго и нудно; гости сначала исподтишка, потом открыто стали поднимать валяющиеся тут и там стулья, рассаживаться на них, а то и на пол. Двое настойчиво запросились в туалет; Али беспомощно обернулся на расхаживающего среди гостей и что-то высматривающего Гамаля; а тот сначала злорадно запретил, а потом, когда просящихся стало уже четверо; и одна несчастная, ставшая чуть ли не зелёной от невозможности терпеть, тётка, даже, кажется, обделалась, позвал одного из тапочников, и тот куда-то их сводил.

– …куда уехать?.. Это точно? Вы сам видеть? В аэропорт уехать? Вместе с ребёнка? Кагда? – продолжал дотошно докапываться Али, как будто не всё равно ему было, кто и куда из бывших гостей драпанул из отеля с началом событий. С другой стороны хотелось верить, что порядок восстанавливается, и новая власть не пускает дела на самотёк…

Уже и бородатый Джабар закончил с египтянами, и те ушли; а Джабар в сопровождении пары «солдат» отправился к бару, откуда, вернее, из глубины помещения, кто-то из бывшей обслуги тащил уже бутылки с водой, картонные коробки с соком, горячий чай… А Гамаль всё расхаживал среди гостей, и, как заметила Рамона, несколько раз, что-то или кого-то высмотрев, довольно и злорадно улыбнулся.

Наконец перекличка закончилась, и Али отдал списки с пометками Гамалю. Тот рысью подбежал к бородатому, рассевшемуся в кресле у стойки и пившему чай в торжественном одиночестве; о чём-то с ним перетёр, и, вернувшись к гостям и Али, распорядился:

– Щенщин атдельна, мущщин атдельна! Вот суда щенщин, суда – мущин! – он показал рукой.

– Зачем это?? – возмутился кто-то, но Гамаль не удостоил его ответом. Оробевшие гости стали перетасовываться по полам.

«– Наверно так у них по шариату положено?..» – робко вполголоса предположила некая тётка.

– Какое мы-то отношение имеем к шариату? – хмуро заметил мужчина, и та замолчала растерянно.

Рассортировались; в том числе и анимация. Сволочь Али и мерзавец Гамаль знали ведь, что они-то не из «гостей», они относились к обслуге отеля; но когда Аганазар попытался по-свойски подойти к новому тут «начальнику», Гамалю, и поговорить в тему, тот только отрицательно покачал головой, перехватил поудобнее автомат и скомандовал:

– Нэт! Как фсе!

Ясно стало, что деление сейчас идёт на «наши-чужие» отнюдь не по принадлежности к отелю, даже не по принадлежности к «Пегасу», которому отель и принадлежал и который до последнего времени тут и рулил всем, назначал начальников, тасовал персонал; – теперь разделение шло по другим критериям. Вот даже Али был для них сейчас, видно, не вполне «свой»; а лишь «помогальник». И не «свои» были ушедшие уже египтяне; и уж точно не свои были они, европейцы; неважно, что, к примеру, тот же Аганазар совсем даже и не русский, а азербайджанец.

Разделились, растерянно ожидая продолжения. Хоть бы воды сначала дали, или покушать! – а с кухни начинали доноситься аппетитные запахи…

Подошёл напившийся чаю бородач. Нехорошо осмотрел женщин, останавливая взгляд маслянисто блестящих чёрных глаз на молоденьких, что-то по своему сказал Гамалю; тот угодливо захихикал. Подошёл к мужчинам. Лицо его сделалось жёстким, а взгляд цепким, ощупывающим. Спросил о чём-то Гамаля – тот ответил. Потом обратился к «гостям», которые при его приближении непроизвольно, хотя он и не требовал, повставали кто сидел, – Гамаль перевёл:

– Кто работаль большой фирма? Кто есть владелец большой своя фирма?

Все молчали. Как-то у всех мужчин одновременно возникла мысль, что бородач с пистолетом не собирается становиться партнёром какой-бы то ни было фирмы, не для того спрашивает.

– Не понимать?.. Кто есть босс свой фирма, тот ехать домой первый! Ну?

Из женщин это обращение услышали. Раздалось:

– Лёша, Лёш, что ж ты??

– Михаил, да назовись ты! Уважаемый, вот, мой муж; он в большой фирме работает, в ИнтерПродукт; он начальник отдела маркетинга, его все уважают! Мы вместе. Отпустите нас, пожалуйста, поскорее, у нас дома двое детей маленьких!

– Владлен, скажи же ты им! Мужчина, мой муж юрист в крупном холдинге!..

Бородач удовлетворённо улыбнулся; Гамаль же принялся уточнять:

– Ваш муж какая? Лёша – это вы? Юрыст – ето что? Какая фирма?.. Вы чем занимаетесь? – обратился он, наконец, к солидному мужчине в очках с золотой оправой.

– Столяр я! – буркнул тот.

– …? Какая?

– Столяр-краснодеревщик. С деревом работаю.

Гамаль с недоверием посмотрел на его очки, потом на руки; потом переключился на остальных:

– Дамой хотите? Говорить кто работает! И какой комната!

Понеслось вразнобой:

– …менеджер на хладокомбинате… учусь я, студент… …геодезист я… я в крупной фирме работаю, в «Махеев», зам. начальника по сбыту, а причём тут это?.. … у меня фирма своя, только маленькая, канцтовары, а что?.. …работаю я тут, в анимации, Гамаль, ты что, ослеп??.. …начальник цеха я…

Тот только успевал отмечать что-то в листках, переданных ему Али. Женщин же не спрашивали; очевидно, по их понятиям женщина никакой более-менее серьёзный пост занимать не могла.

Наконец опрос закончился, и четверых из мужчин отделили от остальных и оттеснили в сторону. Бородач что-то сказал – и Гамаль перевёл:

– Вы сейчас уходить вот с ними! – он показал на двоих с автоматами, – Вы жить отдельно…

– А моя семья?? – запротестовал тут же один из отобранных, – Моя жена, дочка! Что значит «отдельно»?? Нет, я так не согласен!

Остальные тоже стали возмущаться и не выражали желания куда-то уходить «от коллектива», загалдели и их жёны; и тогда бородач ударил одного из отобранных в лицо…

Ударил не очень сильно, и, как сказала бы Рамона, неправильно, как-то по-женски, от плеча – сразу видно, что бородач никогда не занимался боксом и даже, пожалуй, не стучал никогда по боксёрскому мешку, «ставя удар»; но всё равно разбил в кровь нос не ожидавшему такого мужчине. И всем всё тогда сразу стало ясно…

Собственно, и раньше всё было ясно; но разум отталкивался от жуткого понимания реалий: «террористы» и «заложники». В конце концов, все кроме бородача и двоих явно полицейских в чёрной форме не производили впечатления каких-то бандитов или хотя бы серьёзной угрозы, несмотря на оружие – просто арабы, каких полно на рынках, приставучих «– Натящья, Натящья, заходы в магазын, харощий цена, только для тибя!..» – да, теперь у них лица были полны сознания собственной важности, но это всё равно, видно, были всё те же недавно заискивающе улыбающиеся на рынках египтяне, те же самые, и одетые так же; только что по какому-то недоразумению теперь в их руках оказались автоматы; привычные такие и даже родные «калашниковы». Впрочем, нет – не совсем привычные – с деревянной ручкой перед магазином, какой на отечественных АК никогда не было. А оно вон как.

Женщина завопили, но с места никто не сдвинулся. Взахлёб рыдала девушка-подросток, очевидно дочка стукнутого в нос мужчины. Их увели; а бородач под перевод Гамаля пояснил ситуацию:

– Они первый уедут. С семья. Как только за них заплатят фирма. Вы тоже уехать. Должны сдать все наличный деньга и все золотой украшений. Мине. Кто ни сдаст будит наказан. Сильна наказан!

– А домой когда??!! – выкрикнул кто-то из рыдающих женщин, до которых «дошло».

– Домой… потом. Да. Все сдавать наличный деньга и золото. Пластиковый карточка тожи сдавать. Кто больше сдать деньги – тот ехать домой первый! Кто не сдаст – тот наказывать!

Боже, какой бред! – думала, сидя на полу, и раскачиваясь, обхватив колени руками, Рамона, – Какой бред, какой бред! Какого чёрта я сюда вообще приехала, в эту долбаную Африку, в этот сраный Египет! Какого чёрта я такая дура-то? Ну почему я не уехала сразу же, с Халиком. В первый же день, когда он предлагал? Убеждал даже, уговаривал, умный азер! Сейчас он, небось, уже дома, в Баку. И она бы могла бы быть в Мувске; а дома, что бы ни случись, и стены помогают!.. Денег пожалела, дура…

Она теперь была уверена, что будь она дома, возле мамы и дочки, что бы ни происходило в мире, было бы такой ерундой!.. Теперь она была твёрдо уверена, что высшее счастье – это быть среди своих. Там, наверняка порядок; родная полиция, армия, нет этих чёрных курчавых морд с автоматами; там все свои; там нет жары; там можно вволю пить прохладной прекрасной чистой воды, и совершенно бесплатно; там не воняет от окружающих потом и фекалиями.

Да, она смотрела по ТВ, что в Мувске произошёл некий «переворот», была стрельба, и неслабая; и даже по комплексу правительственных зданий врезали чем-то тяжёлым: CNN и Евроньюс показывали огромные клубы дыма над крышами родного Мувска. Они тогда ещё не определились – то ли это «пришла к власти подлинно народная и демократическая Администрация», то ли «власть захватила антинародная тоталитарная Хунта», и в комментариях несли что-то уклончивое; но это и неважно было – теперь она была уверена, что чтобы там, в Мувске, не происходило – это всё свои, местные разборки; там неминуемо всё наладится; там любой полицейский или солдат разговаривает на одном с тобой языке, читал те же книжки и те же странички «В Контакте»; и потому не будет с тобой вот так вот, по-скотски: «Кто не сдать – тот наказывать». Душманы чёртовы. Трус и подлец Али. Поганец Гамаль… Хотелось вернуться в комнату, напиться воды и вытянуться на кровати.

Вот только ещё всё совсем даже не закончилось.

Бородач подошёл в сопровождении Гамаля к женщинам – от него отшатывались, отворачивались. Но его, видно, это не заботило – он показывал пальцем на ту или другую, Гамаль понимающе кивал, спрашивал:

– Фамилий ваш? Какой номер? – сверялся по списку, что-то там помечал. Видно было, что бородач тыкал пальцем в молодых и симпатичных. Гарем себе подбирает, что ли? – подумала Рамона.

И в неё, и в Наташку, и в Марину тыкнул пальцем бородатый бандит, – Гамаль ему сказал что-то по-арабски, Рамона поняла только одно слово – «анимация»; но бородач лишь презрительно дёрнул плечами, и Гамаль, не спрашивая их, тоже что-то пометил в списках. А Лиза его не заинтересовала, Лиза была несимпатичная, и она это знала; и всё равно её, как казалось, это обидело – хотя это и было ну совсем уж глупо. Ясно, что не для участия в новом шоу выбирал явный бандит с зелёной ленточкой симпатичных молодых девок; или для «шоу», но не для того, в котором было бы в кайф участвовать…

Закончили с женщинами – бородач перешёл к мужчинам.

Рамона ещё раньше заметила, что несколько парней тасуются позади всех, стараясь не попадаться Гамалю на глаза; но это было тщетно: злорадно осклабясь, он показал на них пальцем, что-то сказал своему боссу – и тот поманил парней пальцем. Те, как загипнотизированные, вышли вперёд.

Гамаль всё что-то говорил бородачу, показывая то на парней – их было двое, – то на себя, то махая рукой в сторону административного здания с ресепшн, где он раньше заведовал баром. И где ему перепало, когда в первую же ночь после отключения электричества бар разграбили. Или во вторую? Неважно, – очевидно, что он узнал обидчиков:

– Есчо где адин?

– Нету… Уехал он. Это… слушай! Я прощения попрошу, эта, заплачу, а? За ущерб. А?..

Не обращая на него внимания, Гамаль всё что-то говорил и говорил бородачу, тот понимающе кивал.

Походил ещё среди мужчин, – те расступались, глядя на него, кто со страхом, кто со скрытой неприязнью. Отошёл – сказал что-то Гамалю. Тот перевёл:

– Рука вытянуть вперёд себя. Оба рука!

Непонимающе переглядываясь, мужчины вытянули вперёд руки. Бородач опять прошёлся – и цоп! – ухватил одного за плечо, толкнул к тем двоим парням.

– Выходы, выходы! – подтвердил Гамаль, – Стой здесь!

– А что я?? Я-то что? Я вообще не при делах!! – запротестовал было тот, но Гамаль не церемонясь выволок его из толпы. Тем временем бородач высмотрел по каким-то своим критериям ещё одного молодого мужчину, выволок и его.

А потом бородач разродился речью – Гамаль, как мог, переводил.

Переводил он сумбурно, но понять было можно – что вы, русские скоты, достойны только жрать помои вместе со своими свиньями; что теперь тут, на священной земле Египта, будет халифат; и гяурам, поганым иноверцам, нечего тут делать, и потому они все будут отсюда высланы. Со временем. Что поганые русские недостойны лизать ноги правоверных мусульман; и что они своим поведением показали, что совершенно не способны к порядку и дисциплине. Воровать – нельзя; драться – нельзя! – но вы, отродья свиней, этого не знаете, потому что вы есть отродья свиней! Несколько дней – и вы превратились в то, чем на самом деле и являетесь – в стадо свиней, вонючих, хрюкающих, пьяных, не знающих закона и порядка. И что сейчас несколько из вас, свиней, будут показательно наказаны, чтобы остальные свиньи знали, что тут, на древней земле, хозяева – правоверные мусульмане, а не поганые позорные европейцы! И это будет вам всем, свиньям, хорошим уроком!

Наверное, это было уже по заведённому сценарию, потому что тут же двое подручных, те, что были в полицейской чёрной форме, забросив автоматы за спину, подбежали к растерянно стоявшему парню, одному из двоих, на которых указал Гамаль, и, схватив за руки, поволокли его в сторону дверей. Парень был здоров, и стал вырываться… Впрочем, несмотря на то, что по габаритам парень, пожалуй, мог бы без труда расшвырять обоих египтян, сопротивлялся он в четверть силы, не дрался, а лишь упирался, не давая его тащить непонятно куда… Впрочем было понятно, что ничего хорошего ему не светит.

В толпе женщин начался вновь истеричный вой и плач, мужчины, кто сидел, повскакивали, сжимая кулаки – отступив на несколько шагов, на них направили автоматы несколько «тапочников», защёлкали снимаемыми предохранителями.

Парня тащили к дверям – а он упирался, и следом шёл бородач. Гамаль злобно и торжествующе улыбался, глядя на это; в руках теперь он держал не списки, а автомат, тоже со снятым предохранителем.

До дверей парня не дотащили – он упёрся, стал всерьёз сопротивляться, и даже толкнул одного из конвоиров так, что тот упал.

И тогда шедший следом главный бандит что-то каркнул – и второй отскочил в сторону; а он быстро достал большой чёрный пистолет и выстрелил парню в голову…

В просторном зале выстрел хлопнул совсем негромко, не громче чем хлопок лопнувшего, предварительно надутого полиэтиленового пакета – и на секунды, пока парень валился на пол, и когда уже упал, в зале наступила пронзительная тишина, даже слышно было как звякнула по полу гильза.

А потом все заорали. Дико, пронзительно.

Отступивший в сторону один из тапочников дал очередь из автомата поверх голов – и автомат протрещал, громко, внушительно, несмотря на крики – и крики сразу оборвались, и бывшие «гости» стали падать на пол, закрывая головы руками – кажется, ни у кого не было сомнений, что сейчас их всех тут и убьют…

Рамона тоже упала на пол, вернее, на кого-то; перекатилась в сторону, мельком увидев в пологе шатровой крыши неровную цепочку отверстий от пуль, через которые теперь тонкими лучиками било африканское злое солнце; замерла. В десятке метров перед ней на полу были видны грязные подошвы босых ног только что убитого парня. Рядом с ним стоял с пистолетом в опущенной руке бородач и что-то говорил Гамалю.

Говорил он ему:

– … так всегда бывает, запомни. Всегда чтобы остальные начали слушаться, чтобы поняли, что с ними не шутят, надо одного выбрать и при них убить. Тогда остальные будут себя вести как полагается. Понял?

– Понял, Джабар-амир. Только это же русские. Они бешеные.

– Аааа, уаляд, ты чего говоришь. Все неверные одинаковы. Немцы, итальянцы. Ты же видел.

– Да, амир. Но русские, они…

– Ты что, боишься русских? Этих грязных трусливых свиней?.. Ты видел, как они сразу испугались??

– Нет, конечно, амир, я не боюсь. Только они бешеные. Бывают.

– Аааа, сын кролика, бешеных животных уничтожают. Пойдём, я покажу тебе. Ты тут останешься главным, тебе следить за всеми, пока не сможем их обменять на что-нибудь стоящее у их правительства – на деньги, или на оружие, – и тебе следить за порядком. И потому надо чтобы тебя боялись. Скажи-ка им…

Он стал говорить громче, и Гамаль теперь переводил:

– Фсе вы жить в своих номер. Сами следить за порядок! После пять часов из номер не выходить! Кто выходить – мы сразу стрелять! Сегодня мы обойти номер и собрать все деньги из номер! Кто будет прятать – мы стрелять! Двер номер не закрывать!

Подумал и добавил от себя:

– Вада севодня дадут… В номер телевизер не включать! Кушать в ресторан в абед, адин раз. Если кто убежать – мы поймать и стрелять! И стрелять все из соседний номер!

Ещё помолчал и громко добавил:

– Я тут главный!

Бородач стоял рядом и благожелательно улыбался, слушая незнакомую речь. Он был уверен теперь, что этот, новый сподвижник, расшибётся в лепёшку лишь бы заслужить благоволение «амира», давшего ему власть, деньги, оружие. Главное, конечно, власть. Это как наркотик – кто хоть раз попробовал настоящую власть, – вплоть до жизни и смерти – тот с этого уже не соскочит. Надо только ещё кое-что сделать, чтобы у мальчишки обратного пути не было…

Он распорядился – и двое в полицейской форме как собаки кинулись на второго парня из выбранных Гамалем. Он стоял, был в прострации, не сопротивлялся – его повалили, надели и затянули за спиной пластиковые наручники. Потом набросились на следующего, того, одного из двух, что выволок из толпы сам Джабар.

– Яяяя…. Я не при чём!! – заорал тот. Но его тоже повалили навзничь и надели наручники. И ещё одного. Из кучи лежащих на полу и друг на друге женщин, девушек раздавался плач и подвывания; из кучи мужчин – тупая бессвязная и бессильная матершина. Подниматься и оказывать сопротивление и правда никто больше не рисковал.

– Вот.

Бородач подвёл за плечо Гамаля к одному из лежащих, наклонился над ним и снял с его руки часы: