Текст книги "Крысиные гонки (СИ)"

Автор книги: Павел Дартс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 117 (всего у книги 132 страниц)

ИСТОРИЯ С УЛЬТИМАТУМОМ

Община первый раз встречала Новый Год; да ещё в таких условиях и в таком составе.

Потому, для наибольшего сплочения; и для подавления, так сказать, возможного уныния – всё же люди в основном городские, и, несмотря на постоянную трудовую занятость, трудно им без тележвачки и городского-то быта с тёплым сортиром и холодным пивом; опять же первый такой Новый Год в общине, и что-то там будет дальше, – в общем на Совете было решено праздник сделать с размахом.

Новый Год решили встретить по всем правилам: после обеда устроить праздничный молебен на начало нового года, со свечами и песнопениями; Отец Андрей подался на уговоры служить, несмотря на свой «жуткий смертный грех», ибо обстоятельства особые; можно сказать – экстремальные обстоятельства; прямо как у первых христиан; – и тут уж не до скрупулёзного соблюдения заповедей и канонов, на кое-что можно и закрыть глаза; а вернее – оставить «на потом».

Потом, всё потом, – можно будет и каяться, и епитимью от епископа оршанской епархии принять, – если жив ещё епископ будет. А сейчас нужно луч солнца пастве организовать в их трудовом бытие.

Сам же Новый Год же решили отметить более по-мирскому: с ёлкой и праздником; с общим собранием; со стихами и песнями – на что особо напирала «ответственная за воспитание подрастающего поколения» Леонида Ивановна.

Детям праздник нужен, кто ж спорит; хоть какой утренник; да и взрослым развеяться. Опять же – отметить отличившихся; наметить «новые рубежи», – всё, как положено в большом, серьёзном коллективе; в корпорации, так сказать.

Вовчик с некоторых пор поневоле стал плотно въезжать в азы сферы управления. Правильно, в принципе, Вовка говорил: «Можешь управлять тремя – сможешь управлять и тридцатью»; но есть, есть и свои нюансы…

Как бы то ни было – а кому праздник, кому тройная рабочая предпраздничная нагрузка: расписать усиленные посты на несколько дней по особому, «праздничному» распорядку, чтобы и отпраздновать все успели, и на самые ответственные участки в самые, на его взгляд, ответственные же моменты поставить ответственейших же людей; дрова по праздничной норме; баню для всех, кто «на пригорке», а не в домах; питание, опять же, концерт… Не в сам Новый Год, а после; в праздничную неделю, конечно.

Впрочем, здорово помогала Катька, и все девчонки; да и батюшкины прихожане не чурались предложить свою помощь. Вот, оказалось, что старики не чужды музыкальных инструментов: Геннадий Максимович играл на баяне, а Степан Фёдорович прекрасно – на русской гитаре-шестиструнке.

Девчонки «с шоу», при деятельном участии молодняка общины, готовили танцевальное представление, сценки – в меру красивое и зажигательное, но и вполне благопристойное, – ибо как самое большое помещение общины для праздника Отец Андрей разрешил использовать церковь; а храм, разумеется, не место для эротизма-то. Хотя какой там эротизм-то – в неотапливаемой церкви?

Обсуждали – эпизод из «Аве Мария» поставить, – было и такое в Мувском Шоу-балете, – или что-то другое, из чисто православного? Батюшка выступал главным консультантом; а детвора наперебой «записывалась в херувимы» – на подтанцовку.

Оно как бы храм и не для лицедейства так же, – но уж очень обстоятельства особые; и потому Отец Андрей разрешил – под своим жёстким контролем!

Более того – и на танцы, на разрешение танцев раскрутили коварные девки священника – но благопристойно чтоб, под баян и гитару; и поближе к выходу, подальше от Царских Врат, от аналоя; а то и вне церкви, на улице. Знал батюшка, что заноза эта неприятная, Леонида Ивановна, непременно и это потом вспомнит: танцы в церкви; но что ж делать, назвался сапёром – держи детонатор!..

Была мысль пригласить деревенских детей на праздник, – но тут уж Вадим встал стеной и Вовчик его всецело поддержал: где дети, – там и взрослые «на сопроводить», а это – чужие глаза и уши. Нет уж. Пусть думают про нас что хотят…

Напряг создавали ещё несколько моментов: хотя ни Гришкиной банды, ни каких-нибудь других вооружённых чужаков в деревне, судя по докладам наблюдателей с колокольни, не прибыло; но резко свернулась торговля с деревенскими. Если раньше в день к столикам на импровизированный торжок возле нового кладбища в день приходило человек 10–15, и зачастую не только поторговать-сменяться, но и просто посудачить по-соседски; то теперь приходило 2–3, и то таясь, и почти что исключительно за самогоном.

Смотрели при этом волком; об обычных в деревне делах разговоры не заводили, только всё по торговле-мене, зачем пришли. Впечатление от таких торговых встреч оставалось неприятное. «На пригорке» терялись в догадках о произошедшем…

Но вот, несколько дней назад, на «торжок» пришла, можно сказать, целая делегация: семь человек; все женщины; и все, как определили их, «базарные» – не в смысле поторговать, а в смысле «побазарить»: поскандалить, посклочничать, посплетничать – обязательно; выставить себя пострадавшей в самой что ни на есть честной сделке.

Вели себя нагло; сразу заявили, что хотят разговаривать только «попом». Вот так вот нахально – не с «отцом Андреем», не с «главой общины», или хотя бы «со священником» – «с попом»! Что «есть у них до него дело», которое «не ваше, кошёлки мувские, пресмыкающиеся перед жуликом и вором, дело!» – как они «пояснили» бывшим «на обмене» Лике-Мишон, Наташе и Тоньке-жене-ИванИваныча.

Тогда в первый раз эту подачу – про «пресмыкающихся» и про «жулика-вора» от них и услышали… Сразу стало ясно – не их это терминология; явно – как определил потом Вовчик и с ним на Совете согласились, – кто-то целенаправленно говно на нас льёт; и не кто-то, а, конечно же, старосты прихвостень, «политтехнолог» Мундель!

Подивившись такой метаморфозе и такой наглости; но помня строгий Вовчиков наказ «в дебаты не вступать, на провокации не поддаваться!» и батюшкино увещевание за скромность и терпение, каковые положены хорошим богобоязненным девушкам; препираться с ними не стали, а Мишон тут же связалась по рации с Вовчиком, благо от базарчика было недалеко, дальности радиосвязи маленьких раций вполне хватало, а Вовчик без вопросов и даже в обязательном порядке последнее время одну из раций идущим «торговать» давал. Ибо мало ли что.

Вовчик видно что посовещался с кем надо; и через минут пять сам вышел на связь, сказал: семерым на пригорке делать нечего, а двое пусть пройдут, проводите их, посмотрим-поговорим, что там опять, какую каверзу нам придумали…

Всё это время, пока Вовчик совещался, тётки стояли особняком; посматривали презрительно-нагло, и вполголоса обсуждали между собой, но так, чтобы и «общинским» было слышно:

– Ишь, вырядились, поблядушки: курточки у них адинаковые, флисовые!.. Краденые, конечно же!

– Это им бог их посылает, ага! Хи.

– Твари.

– И эти, как их. Гамаши.

– Ага. Насосали. У кровавого фашисского выродка Хоря.

– Ну дык. Эти, как их?.. Биомасса!

– Ничо, ничо-о-о…

Но когда вот Вовчик перезвонил и дал добро на встречу, они вдруг резко передумали на пригорок идти; пошушукались в кружке своём; а потом самая наглая – Галка Никишина, невестка той Никишиной, у которой корову выкупили, достала из-за пазухи мятый большой конверт с крупными надписями «Ультиматум» (перечёркнуто) и «Условия» (подчёркнуто):

– Не пойдём, нет! Чево мы у вас там не видели?? Ещё опоите чем, ведьмы проклятые, знаем вас! Вот – передайте. Попу.

– Ты, Галя, язык бы придержала насчёт «ведьм»; можно ведь и ответить!.. – не выдержала Наташа.

– Ой, это кто это, кто это тут «за ответить» чирикнул??! Кто ето тут голос подал, мокрощелка ты продажная, тварь паскудная, мувская ты прошмандень, лижущая блядища кровавова упыря Хоря, дрянь ты эдакая!! – уперев «по-базарному» руки в боки мгновенно «включилась в диалог» Никишина.

И не одна она. Как будто дали сигнал «можно», наперебой зашипели-завопили остальные, выхаркивая из себя такое, что только могут выхаркнуть озлобленные городские бабы, полгода без телевизоров и мыльных опер, без косметики и парикмахерских; и без необходимости в отсутствии рядом мужчин себя сдерживать, прикидываясь «приличными»:

– Дряни, сосалки, сучки дешёвые!!

– Твари!

– Лижите там у своего поганого недофюрера, очко и попу подставляете!!! Попу – попУ!

– Распутницы, развратницы!! Ещё в церковь ходят, тьфу!! Да после вас в церкви свинарник нельзя будет сделать – настолько вы своим присутствием загадили святые стены-то!!

– Убийцы! Убийцы!!

– Мало вам нашей крови?? Хотите чтобы мы все с голоду перемёрли?? С дитями вместе?? А вот вам – шишь!..

– Проклятые проститутки, отвечайте: чем вам платит ваш хозяин – ботоксом или губной помадою??

– Твари!..

От такого согласованного наезда девушки не то что оробели – в деревне и «на пригорке» давно уже не осталось робких; во всяком случае их не посылали «на переговоры» и на торжок; но впали в некоторый ступор. Особенно была поражена Тонька, Антонина Михайловна, «жена-Иван-Иваныча», как её звали, чтоб не путать с другой Антониной.

Она попыталась прервать поток оскорблений и несправедливых обвинений:

– Вы чо, вы чо, девки?.. Вы что говорите-то, женщины?! Вы же женщины – вы как такие слова-то можете говорить-то вообще?? Мы ж соседи, Галь, мы ж рядом в поле всё лето работали, водой делились, Нин, ты чо, забыла?.. Вы чо как с цепи сорвалися-то?? Чем мы вас обидели?..

– …дурочку включает!! – тут же вынесла вердикт Никишина.

– Мы-то, мы-то всё лето думали, что вы – нормальные, а вы – вон как!!

– Сочувствовали вам, прошмандовкам, когда на вас те, нерусские напали – а, видать, за дело, за дело!!

– Дряни холуе-лижущие, биомасса!!

– Украли наши продукты, украли!!

– Какие продукты, кто у вас украл?? – Наташа была в полном недоумении.

– Твари!!..

Мгновенно распалившись, они стали окружать одинокую троицу; и трудно сказать чем бы кончилось дело – староста поручил лишь разведать обстановку и передать пакет, но не рассчитал силу «эмоционального подъёма», заложенного в склочных бабах, наконец-то, с помощью пропаганды Мунделя, «понявшими кто во всём виноват». Во всяком случае одна из «парламентёрш» уже перехватила за середину суковатую «клюку», на которую опиралась при ходьбе; а Галка Никишина, сунув руку в карман, нащупывала уже тёплую рукоятку ножа, – без ножа в кармане или на поясе, в общем, сейчас в деревне мало кто ходил.

Ткнуть этой мерзкой подстилке в её наглую харю; пописать личико – ишь, твари, устроились тут; все мужики только о них и думают, кобели; третий месяц ведь без интима; знаю я, знаю, почему!!!

Вжик.

Негромко свистнула расстегиваемая молния на куртке Лики-Мишон; и в руке у неё появился холодно блеснувший здоровенный тесак-мачете.

Вжик! Лезвие красиво провернулось, описав полный и ровный круг; и замерло напротив разинувшей рот чтобы выплюнуть очередное оскорбление Галки. Слова застряли у неё во рту…

Клац.

Наташа также вынула руки из карманов; и из левого рукава в ладонь ей скользнула трубка длиной в локоть.

Правой рукой она, ловко поймав левой трубку за середину, надела на её тыльную сторону с жёлтеньким донцем гильзы патрона двенадцатого калибра другую трубку, с бойком, собрав таким образом импровизированную, однозарядную, но исключительно эффективную на близком расстоянии стрелялку. Направила её на ближайшую хабалку.

Те осеклись. Мгновенно, как будто их окатили ледяной водой, стих накал эмоций, иссякли оскорбления. Молча и тупо смотрели. Попятились…

– Это… – хрипло произнесла Никишина, отпуская в кармане рукоятку ножа, вынимая руки из карманов, – Вы чо… Совсем что ли?..

– Совсем! – согласилась Наташа.

– Девочки, девочки, что ж вы творите-то!.. Нельзя же так-то!.. – только и качала головой, чуть не плача Тонька-жена-ИванИваныча, – Сходили бы к причастию, покаялись бы! Ведь бесы в вас лютуют!.. Как можно так! – мы же все люди, мы соседи, мы вам ничего плохого не сделали!..

– Не сделали они!.. – буркнула уже без прежнего напора одна их хабалок, – Жрёте наше продовольствие – а туда же, «не сделали они!»

– Ножом ещё угрожают! Пистолетом! – поддержала её другая.

– Господь с вами, какое «ваше продовольствие» мы едим?? – не поняла Антонина, – Всё ведь наше, нами выращенное, нами собранное, запасённое, – и с вами ведь делились всегда; ты же помнишь, Ксана, я твоему Вадимке всегда хлеб с сахаром в поле давала! Он ведь так всё и спрашивал: «– Тёть Тонь, а ты сегодня хлебца с сахарком принесла??..» Как к родным ведь, как к соседям! Как вы можете так…

– Соседи чужой провиант не жрут! Соседи ножом вон огромным не угрожают! Не взрывают деревню соседи!! – нагло прищурясь, «пояснила» Никишина. Наклонилась, подняла упавший на снег конверт; не вытирая протянула Мишон – та взяла его левой рукой, в правой – настороже мачете.

Ерунда какая – семь тупых баб… если до дела дойдёт – этой снизу по роже; потом с разворотом этой по шее; потом уже справа налево этой по голове, по дурацкому бабскому платку, с оттяжкой, чтоб не застряло – ишь, зёнки вытаращила; потом…

Что-то у неё в лице, видимо, отразилось; потому что Никишина тут же заторопилась:

– Вот, отдадите!.. По… Отцу Андрею. Там всё сказано. А мы пошли. Да, пошли. Заболталися тут уже… Зой, банку с самогонкой-та оберни чем, неровен час стукнешь чем, разобьешь…

– Завтра мы придём ещё. Завтра. За ответом.

– Да. И сэмчика ещё возьмите – поторгуемся… – это уже совсем мирно.

Так бесславно и безрадостно закончилась история с передачей «условий» от села «пригорку».

И, когда уже семёрка развернулась в сторону деревни, от неё, как будто что-то вспомнив, отделилась и направилась к троице Ксеня, Ксения Головкина, одна из «парламентёрш», самая, можно сказать, вменяемая:

– Наташа, слышь, Наташ! Подь сюда, что скажу! – совсем забыла!

Та подошла, глядя настороженно, до сих пор держа собранную стрелялку в руке:

– Ну. Что?

– Наташ, ты там скажи этой, ну, училке вашей главной, Леониде Ивановне – пусть завтра «на торжок» придёт!.. У меня к ней – насчёт мены. Географичка же она? Вот. Пусть придёт – переговорим.

– А что предлагаешь? У нас, вроде, всё есть.

– Не. Не-не-не, ты ей скажи – пусть придёт. С ней поговорю. Ей надо, я знаю. Скажешь?

Наташа кивнула, и Ксения побежала догонять удалявшихся своих товарок.

Конверт был немедленно доставлен в общину; и немедленно же был собран Совет для рассмотрения «Условий».

В конверте были два листка бумаги; на которых красивым разборчивым почерком было изложено: что село Озерье в лице Администрации полностью рассчиталось за продналог с Администрацией регионов, включая сюда и долю «общины». Что община теперь должна селу Озерье продтовары и мануфактуру в объёме… (дальше следовал длинный список)

Список рассматривали по очереди, ахали, качали головами. Список был совершенно нереальный; особенно всех возмутило включение в него и «мануфактуры» и «бакалеи», уж никак не подходящих под «сельхоз продукцию, подлежащую сбору в натуральном виде». Впрочем, внизу была приписка, что «бакалея и непродовольственные товары» община «должна администрации села в виде местного налога за защиту – на содержание личного состава дружины территориальной обороны». Точка.

– Вот так вот, да?.. – обвёл соратников взглядом Вовчик, – Мы ещё и Виткиных уродов должны содержать? Это что ж получается? – война опять? В горячей стадии?

– И что это на них накатило?.. – только покачала головой бабка Настя.

– Может отдать?.. – непривычно робко произнесла Леонида Ивановна. На неё посмотрели как на сумасшедшую: список был совершенно нереальным, даже если бы его можно было уполовинить.

– И это только на этот год! – крякнул Степан Фёдорович, – А на следующий год что, они нас в рабство пригласят?..

– Врут они всё про «продналог»! Почему это они «за нас рассчитались», кто им разрешил?? Где подтверждающие бумаги?..

– Врут, конечно. На войне как на войне. Война и не прекращалась! – пояснил Вадим, – Почему сейчас?.. А борзанули под Новый год. И всё. Я ж вам говорил – решать надо. Радикально. Резать этот гнойник!

– Резать… – все опустили головы. Все помнили его «предложение». Несмотря на совершенную нереальность «Условий», являющихся, по сути дела, официальным объявлением войны, никто и не подумал возвращаться к обсуждению его «предложения»: вырезать всех хроновских в новогоднюю ночь.

– Ну, что отвечать будем?

– Ну что… – откашлявшись, сказал Отец Андрей, – Насчёт «нашего долга» – это неприемлемо, конечно. Ни в каком виде. Лгут, конечно… «Не будет жить в доме моем поступающий коварно; говорящий ложь не останется пред глазами моими».

– Делать-то что будем?..

– Напишем ответ. Что не согласны. Что пусть с Оршанска приезжают и официально всё решают, в нашем присутствии. Что не признаём.

– Вот тут, вот тут сказано: «Сбор и последующее распределение недоимки по продналогу полностью передоверяются Местной Администрации села Озерье»! – ткнула пальцем в бумагу изучающая «документ» Леонида Ивановна.

Все лишь пожали плечами. Мало ли что написано…

На этом обсуждение и закончилось; решено было, как и прежде, оставить ситуацию «в подвешенном виде».

Ответ поручили составить Вовчику; отнести вызвалась Леонида Ивановна, которой на завтра, кстати, как передала Наташа, на торжке тоже назначили встречу – наверняка какие-нибудь старые учебники предлагать станут…

На том и порешили.

ТАЙНАЯ СДЕЛКА

«Торжок», он же «базарчик»; возле нового кладбища, на следующий день.

Пока «усиленная (на всякий случай) группа» в лице Насти, Адельки и Мишон торговались с деревенскими за самогон, Леонида Ивановна просто передала конверт (тот же) с ответом одной из баб, и отошла поговорить с Ксеней.

Та, против ожидания, не предложила какие-нибудь затрёпанные учебники советских ещё времён или, как бывало, изрисованные детями контурные карты, а выложила необычное предложение – предварительно польстив настороженной училке:

– Леонидочка Иванна, вас так нам не хватает!.. Мой Генка прям бредит вами – как вы тогдась, летом, про Тенерифе рассказывали, про вулканы!.. Такая вы… хорошая! Учительница; я представляю, как вас в городе ученики-то любили!..

– Ну?.. – смягчая настороженность, спросила та, – Что ты, Ксения, придти-то просила?.. Да давай побыстрее – к Новогоднему празднику у нас подготовка, я ответственная…

– Ой, на как повезло-то батюшке Андрею с вами! – всплеснула руками Ксеня, – Ведь Вы ж его, конечно ж, правая рука! Все ж знают! Куда бы он без вас!

– Ну. Ну, говори, что хотела-то? – Ещё более смягчаясь, спросила Леонида Ивановна, посматривая в сторону столика, на котором «договаривающиеся стороны» уже пришли к соглашению и принялись меняться банками – пустыми на полные; а также, таясь и оглядываясь, отсчитывать патроны.

– Леонидочка Иванна, тут такое дело!.. – затарахтела торопливо, также оглядываясь, Ксеня:

– Мы ж тоже все переживаем, что такое дело у нас с вами… с пригорком, то есть. Разногласия, значит…

– Ну?

– Мы б тоже хотели тово… замириться. Но… Эти ж ваши… вернее, пришлые – Хорь, и этот, ментон нерусский – они всё портят, Отца Андрея противу нас настраивают!

– И что?.. – заинтересованно.

– Вот. Если б их… – Леонида Ивановна отшатнулась, сделав протестующий жест; но Ксеня торопливо-успокаивающе продолжила:

– Нет-нет, вы не подумайте чего, Леонидочка Иванна; ничего такого!.. Никаких, как его, преступлений! Не, что вы!! Мы… чисто по-мирному! Но – в тайне! Мы…

Далее она шёпотом поведала, что одна из её подружек, разбираясь в бабкином хламе, нашла книжку старую, затрёпанную – что-то там про колдовство и знахарство. Вот. Что с помощью заговоров можно на людей влиять. В лучшую, конечно же, сторону – никакого колдовства, что ты!! – не замечая, что сама же противоречит собой же сказанному. Что можно посредством заговора подвинуть человека к… к добру, в общем. Вот. Особенно если заговор сделать под Новый Год. Мы и хотим попробовать… Втайне!

– Ну а от меня-то что хотите? – с полным презрением к такому замшелому мракобесию переспросила Леонида Ивановна. Вот идиотки! А ведь, небось, в городе-то за умных считались! А тут… меньше года в деревне – и пожалуйста, вылезла бабская тупая натура: «заговоры», «гадания», колдовство… Ой, деревня ты деревня… Сама она в колдовство, конечно же, не верила; как и в бога, впрочем – если честно сказать. Просто надо было где-то и с кем-то «спасаться», а религиозная община с покорно-туповатыми (как ей казалось поначалу) членами была хорошим вариантом… вот и примкнула; креститься научилась, кланяться. Иконы целовать… Авторитетом стала пользоваться – за начитанность и кругозор, за умение говорить. Поп только вот мешал – харАктерный поп, нахальный. И Вовчик, да, и Вовчик.

– Там такое дело!.. – ещё понизив голос, сообщила Ксеня, – Для обряда вещь какую-нибудь надо – из тех, что постоянно носят, что на виду. Перчатки, к примеру. Или шарфик. Или шапку.

– Зачем?

– Я же говорю – для обряда! Да ты не беспокойся, Леонидочка Иванна, это только зАговор на большую луну сделать – на добросердечие и покорность, – а вещь мы и вернуть потом можем… Только чтоб они не знали. Ну… потерялась где-нибудь. Потом нашлась. После Нового Года. А?..

– Ерундой занимаетесь! – сообщила ей резко Леонида Ивановна, – Не буду я для вас никаких шапок-шарфов красть! Нехорошо!

– Да кто же говорит «красть», Леонидочка вы наша Ивановна!!.. – заюлила Ксеня, – какой «красть»! На время. Для обряда, тайно. Никто и не узнает! – и не для корысти же! И… вот!

Придвинувшись совсем близко, показала ей на ладони, на развёрнутой фланельке пару золотых серёжек с фиолетовыми камешками, даже тут, в зимний пасмурный день, празднично посверкивающими оранжево-малиновыми огоньками.

– Золотые??!

– А як же. 925-я проба, а камушки – александрит! Видишь, как сверкают!

Явно от какого-то дорогого гарнитура. К ним бы браслет ещё, и на шею что… О! А ведь есть у меня браслетик – и кольцо… от первого ещё мужа. А ведь… да! как подошло бы! И фиолетовое выходное платье – шик, шик! Красивые какие!.. – глаза у Леониды Ивановны загорелись.

– Ну… можно попробовать… Но ведь глупости это, Ксения, как вы не понимаете! Заговоры какие-то! В 21-м веке ведь живём, в век интернета!.. Хотя и без интернета.

– Леонидочка, вы только достаньте!.. мы уж отблагодарим!

– Ну… попробую… но сложно!.. (про себя: «– Такой бы гарнитур – да на День Учителя в Мувске! Вся школа, да что школа – весь район был бы в отпаде! Даже у завоблоно не было таких серёжек! Непременно надо будет заполучить!»)

– Знаю, что сложно… но нужно! Только тайно – чтоб не знали ничего. И чтоб вещь какая – та, что на виду. Шапка там…

– Ладно. Но если вещь потом вернёте – серёжки я уж не верну ведь! Учтите! Это не «на поносить», это насовсем!

– Ладно-ладно, Леонидочка, не волнуйся… Да возьми сразу, я тебе верю ведь…

Леонида Ивановна с удовольствием взяла и спрятала в карман тряпицу с приятно-тяжёленькими украшениями. Вот дуры деревенские!

– Да, ещё…

– Ну, что?? – насторожилась педагог.

– Вот, записка. Там у вас эти, новые есть. Волошины. Они ж к вам через нас пришли, не захотели в селе остаться. С женой-то, и с сынишкой.

– Ну.

– Вот, дай Волошину, а? Передай. В руки. Тут… Ну, там известие про их родственника – что нормально с ним; недавно узнали. Передашь? Леонидочка?..

– Да передам, передам. Давай сюда. Ну… Значит давай так: ты на базарчик каждый день приходи… сколько тут до Нового Года осталось? День, два. Три… четыре дня, да. Я как смогу – сразу принесу.

– Хорошо. И записочку передай, не забудь.

– Передам.

Разошлись очень довольные друг другом.

Леонида Ивановна уже предвкушала, как потрясающе будет выглядеть на Новый Год… пусть и среди этих богомольных матрёшек!

Ксеня также была довольна выполненным тайным поручением старосты – теперь Саньку, сына, отпустят из дружины домой на Новый год, на целую неделю!

А серьги? – а что серьги. Серьги не её – серьги Борис Андреич и дал как плату училке; и не только серьги – а и перстенёк с таким же фиолетовым камнем. Откуда у него только… впрочем «откуда» – это наплевать; главное Саньку домой отпустят. Ну и перстенёк, конечно. Никто же не знает, на каких условиях сменялись! А что принесёт училка какую-нибудь вещь, сопрёт – в этом Ксеня не сомневалась. Ишь как глаза-то загорелись на серёжки! Взяла – теперь дОлжная будет, никуда не денется! Главное – до Нового Года успеть, как Борис Андреич велел.

– Что она? – спросила Мишон подходящую к ним Леониду Ивановну.

– А!.. – та презрительно махнула рукой, – Предлагала Карту Мира, настенную. Политическую. Зачем мне, географу, политическая карта мира, тем более что границы сейчас в мире и так каждый день перекраивают!.. Так… поговорили.

– Ага. Ну, мы тоже всё. Двинули, девочки?..

Разыгрался неслабый ветерок, приходилось идти, нагибаясь против колючего ветра, несущего позёмку. Уходящим деревенским было легче – их ветер подгонял в спины.

Идущая замыкающей к пригорку Леонида Ивановна всё поглаживала в кармане сквозь фланель серёжки. Удачно, да. Сегодня Совет, опять по подготовке к празднику; опять в «малом штабе», то есть у Хоря. Вот там и нужно будет что-нибудь с вешалки… Вот ведь дуры какие деревенские – прям какой-то шаманизм! Культ Вуду, честное слово, на педсовете бы рассказать – оборжались бы!.. Впрочем, пусть колдунствуют. Что татарина этого, что Хоря – ни грамма не жалко, хоть бы это и было реально действенно, колдунство это… Хоть вы там куклу делайте и иголками её колите.

Под пальцы попала туго скрученная плотная бумажка.

Достала, постаралась развернуть. Ишь как метёт-то, руки, пальцы стынут… И чего так завернули… ты поглянь, ещё и заклеили что ли?.. Зачем?

Не совладав с любопытством, а вернее, с привычкой постоянно совать нос в чужие дела, она принялась, скребя ногтём, пытаться развернуть записку, когда порыв ветра вырвал её у неё из рук и унёс в вертящемся колючем вихре в сторону кладбища.

Ах ты!.. Ну и ладно. Скажу, что передала.