Текст книги "Крысиные гонки (СИ)"

Автор книги: Павел Дартс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 125 (всего у книги 132 страниц)

Людей мутило – праздник есть праздник; и опять же халявный «подарочный» спирт «от администрации» сыграл свою роль. Людям было явно «нехорошо». Это видно было в свете фонариков, лучи которых шарили по толпе из шеренги построившихся напротив парней в форме – хроновской дружины. Самих их было видно плохо за светом их фонариков – и потому выглядели они пугающими чёрными тенями на фоне чуть светлого снега и начинающего синеть неба.

Парням и самим было нехорошо, но они держались. Кроме того стоять вот так вот – «стеной», с оружием, напротив «стада» было своеобразно-приятно: сами себе они казались ни то мрачными ангелами ада, ни то строем киборгов из каких-нибудь «Звёздных войн». Приятно было чувствовать свою удалённость от «толпы», свою значительность. Это – стадо. А мы – нет, мы не стадо. Мы – стадо охраняем. Или сторожим – не важно. Главное – мы выше стада!

В толпе были их семьи, но это мало что меняло. Оторванность, постоянное житьё в казарме, грубые «солдатские» развлечения, кровавые походы «на дорогу», ежедневная «политинформация» от Мунделя и прошлая «децимация»-убийство сделали своё дело: это были уже не сыновья и внуки; это были, как выразился про них Вовчик, «гады и отморозки». Воспитание – большое дело. Но воспитать в человеке привязанность, доброту, сострадание – нужно время и терпение. Чтобы вернуть человека в скотское состояние, в мир инстинктов и примитивных желаний – быть в тепле и безопасности, иметь власть над другим, поиметь самку, – времени нужно совсем немного, особенно если этим целенаправленно заниматься. «Журналист и политтехнолог» знал своё дело:

– …чудовищное, кошмарное преступление! Убита семья! Нет – убиты две семьи! Убиты две семьи жителей нашего села: Филатовы, Новиковы и … И их сожители, то есть – семья, сострадательно принятая ими в дом! Кровавыми выродками с «пригорка» совершено кошмарное, чудовищное преступление! Несмотря на праздник, несмотря на … совершено, да!! Подлые выродки в светлый, семейный праздник совершили вылазку в мирное наше село и… струсив нападать на тех, кто может себя защитить, они напали на мирные семьи, убили их, и подло и вероломно сожгли дом в котором они жили!..

В деревне все уже знали, что загорелся – и сейчас уже догорает! – дом семьи Богдановых, выселенных Филатовыми из их дома, – но, конечно, никто и не подумал поправить пропагандиста. В конце концов, чей дом – это частности, и Сергею Петровичу виднее, и вообще…

– …убить две семьи, две мирные, прекрасные семьи мирных тружеников, за краденую из нашего же амбара продукцию, за палёную хоревскую водку и благословение подлого извращенца так называемого «Отца Андрея! – это нужно было быть …

– Я убью их как падаль!!! – заорал кто-то из тёмной шеренги с фонариками. Метнулись лучи – это трясся Филатов Лёнка, «Тигр», хватаясь дрожащими руками за стоящих рядом товарищей. Его удерживали. Раздались бурные рыдания. В толпе тоже кто-то всхлипнул.

Подбодрённый таким образом «пропагандист и политтехнолог» ещё возвысил голос:

– Можем ли мы и дальше терпеть такое соседство?? Можем ли мы и дальше закрывать глаза на то, что рядом живут и нагло жируют за наш с вами счёт подлые холуйствующие твари, наймиты кровавого генерала Родионова, жулики и воры, клерикальная вооружённая до зубов орда, только и ждущая, чтобы выбрать случай, напасть, и убить честных тружеников Озерья! Можем ли мы и дальше делать вид, что мы не замечаем этого, этих подлых и наглых, развращённых безнаказанностью тварей, учиняющих одно беззаконие за другим?.. Нет, мы… Ик! – он громко икнул, на мгновение сбившись, но тут же продолжил:

– …мы решительно должны положить этому конец; решительно…

– Что случилось-то сёдня? Кого убили?.. Кто? – вдруг совершенно неуместно раздался женский голос из толпы. Мундель поперхнулся, замолчал.

– Кончай лозунги кричать, скажи что-нибудь по делу! – вполголоса посоветовал ему экс-юрист; но тот лишь дёрнул плечом: «– Сам знаю как надо!» и продолжил:

– Этим подлым нападением и кошмарными убийствами, совершёнными в светлый семейный праздник, хоревская клика и банда мракобесов с «пригорка» окончательно поставила… поставила… ик! …поставила себя вне всех человеческих законов и… и…

Политтехнолога вырвало; прямо себе на грудь и на крыльцо. В толпе ахнули. Пошатываясь, он спустился вниз и шагнул из круга света от фонаря в темноту. На его место на крыльце взошёл, брезгливо стараясь не ступать в лужу рвоты, экс-юрист Попрыгайло.

Он был более корректен.

Из его речи, достаточно сжатой и информативной, изобилующей выражениями типа «конечно же; несомненно; как всем известно», жителям стало ясно, что ночью произошло следующее:

– банд-группа с пригорка спустилась в село, и, пользуясь численным превосходством и внезапностью, напала на дом… эээ… Филатовых. Убив как самих Филатовых – всех! Включая старую их мать; убив их соседей и… и сожителей – мужа и жену. Убив и жену Богданова. А также, судя по всему, похитив их малолетнюю дочку – несомненно, для проведения над ней кровавых ритуалов, которые, как всем известно, проводятся в мрачном храме порока – веем известной бывшей церкви на пригорке. Подожгли дом! Очевидно, чтобы скрыть следы преступления! Этому свидетелем был… вот!

Попрыгайло поманил пальцем, и из-за спины Бориса Андреевича выступил, потупясь, Альбертик-Хокинс. Голова у него, без шапки, была обильно и неумело замотана обрывками простыни, правая рука также на перевязи.

– Вот! Мальчик попался у них на пути – и чуть не стал очередной жертвой серийных насильников и убийц! Ему… ему сломали руку, размозжили голову прикладом!

«Мальчик Хокинс» покивал, не поднимая взгляда от земли, соглашаясь: да-да, так всё и было…

– Придуряется, небось, по своему обыкновению… – раздался голос из толпы. Хокинса, после его похождений по погребам и сараям, после краж из кладовок, в Озерье недолюбливали, и не доверяли ему.

– Иди сюда! – строго подозвал его экс-юрист, и, ухватившись за край повязки, вдруг одним рывком попытался сорвать её с головы мальчишки, чтобы показать всем его рану…

Окрестности огласил дикий визг:

– Ай-яй-яй-я-яяй!!! Бля-аааа!!! Ты чо делаешь, блядь, больно же!!! – Хокинс схватился за голову, и рванул в темноту.

– Как вам не стыдно! – обращаясь к толпе, произнес Попрыгайло, – Парень реально пострадал – вы все видите! Кроме того…

Он поманил пальцем, и из шеренги парней выступил один, прячущий одну руку под бушлатом, так, что один рукав болтался свободным.

Пара фонариков осветила его. Тот страдальчески скривился.

– Вот! Селедеев – один из бойцов нашей славной дружины территориальной обороны. Он храбро встал на пути обезумевшего от религиозного дурмана Богданова-старшего, который, вооружившись топором, попытался напасть на наших защитников… вот… был ранен. А тот был застрелен!

Юрист последовательно указал плавным движением руки сначала на раненого парня, затем на лежащее поодаль тело.

– Как же так?.. – послышалось из толпы, – Они, те, что с пригорка, его жену убили; а он – с топором, – на наших же защитников напал?.. а не на них…

Экс-юрист на минуту смешался.

– Не так, не так надо… – пробормотал, оттирая блевотину с груди снегом, пробормотал стоящий рядом со старостой Мундель-Усадчий, – Не надо им на логику давить. Надо на эмоции. И – что-нибудь сплочающее, какое-нибудь примитивное общее действие…

– Кто это?.. – поморщившись, осведомился староста у приводящего себя в порядок пропагандиста, локтём щупая у себя под курткой успокаивающую твёрдость большого пистолета. Пристрелить крикуна, что ли? По законам военного времени…

– Аааа… этот… Максик, приживал у дочки бабы Вари. Эвакуированный. Чмо…

– Так что он голос подаёт?.. ты в порядке уже? Иди – заткни его. И – не обблюйся опять, мудак!!

Тот вновь взошёл на крыльцо, подвинув экс-юриста, поспешившего опять занять место в тени.

– Братья и сёстры, ставшие родными мне жители Озерья! – проникновенно начал пропагандист, – Простите меня – я плохо себя чувствую. Не из-за алкоголя – не подумайте. Нет! Я… вообще не пью! Но то, что я увидел возле дома Филатовых, это кошмарное, достойное фильмов ужасов, зрелище истерзанных трупов… простите, это зрелище произвело на меня чудовищное впечатление!.. Убитый мужчина во дворе!.. В груди торчит… вы только подумайте, подумайте только – стамеска! Не нож, не клинок – стамеска! Как знак, как сакральный знак объявленной войны всему мирному, всему человеческому! Подумайте – не просто так этот знак оставлен нам!! Я – человек мирной профессии… Все мы – люди мирных профессий. Только подлая агрессия бесчеловечного мувского режима и опасность, исходящая от клерикальных бесов с пригорка заставила нас… наших детей… взяться за оружие!.. Вы все свидетели!.. – он показал на лежащее тело, – какое чудовищное, гипнотическое воздействие оказывает эта мракобесная клика на несчастных людей Озерья!.. Богданов… Я знал его – он был простым человеком… как и его жена… его сын… заблуждался, и… и был репрессирован в соответствии с законом… и он… несмотря на то, что банд-группа с пригорка убила его жену и сожгла их дом, сошёл с ума под воздействием религиозного дурмана, напускаемого подлым гадом Андреем, и, вместо того чтобы обратить свой топор на них, обезумев, пошёл на нас!..

– Так их разве дом, Богдановых?.. Вы же сказали – Филатовых… – послышался тот же голос.

Староста, взглянув на Лещинского, только мотнул головой. Лещинский кивнул парням из шеренги. Тут же двое из них нырнули в раздавшуюся толпу и мгновенно «крикун» был схвачен. Его потащили в сторону.

– Не надо, не в себе он!.. Умом подвинулся после смерти жены! – пискнул женский голос из толпы, но её не слушали.

– Мы!.. мы не позволим продажным подлым хоревским подстилкам творить беззаконие, смущать умы честных граждан Озерья! – кликушески возопил пропагандист, – Мы покажем, что мы – едины!

Он хлопнул в ладоши.

– Мы покажем, что мы – вместе!! – снова хлопок.

– Повторяйте за мной!! – хлопок. «– Мы – вместе!» Хлопок. «– Мы – сила!» Хлопок. Голос его креп. «– Кто не хлопнет – тот подлец!!!» Хлопок.

– Ну!! Повторяйте! «– Мы – вместе! Мы – сила! Кто не хлопнет – тот подлец!!» Хлоп-хлоп-хлоп!

Чуть со стороны, из темноты, послышался крик и звуки ударов.

– За что??.. за что вы меня бьёте?? Что я такого сказал??.. Я же только спросил!.. Ааааа!… Ю-лич-каааа!..

– НУ!! Положим, наконец, конец… сплотимся! Продемонстрируем подлым ботоксным крысам, убийцам и мракобесам, что мы… «Мы – вместе! Мы – сила! Кто не хлопнет – тот подлец!» Хлоп. Хлоп. Хлоп.

Под кликушеские выкрики Мунделя сначала единично, потом всё больше и больше стали в такт хлопать в толпе. «Мы – вместе! Мы – сила! Кто не хлопнет – тот подлец!» Хлоп. Хлоп. Хлоп.

Мундель перешёл уже на визг:

– Покажем, что мы – вместе! Покажем, что мы – сила!! Кто не хлопнет – тот подлец!!

Хлоп. Хлоп. Хлоп.

Теперь в такт хлопали почти все.

– Вот бараны… – не разжимая губ, также хлопая в такт в ладоши, шепнул Борис Андреевич юристу.

– Хорошо работает! – одобрил тот.

Хлоп. Хлоп. Хлоп.

Полупьяная толпа понемногу заводилась. Совместное, ритмичное, хотя и глупое действие объединяло, внушало ощущение некой общности, и – через общность, – силы.

Хлоп. Хлоп. Хлоп.

Ну, пора…

Борис Андреевич, прищурясь, всмотрелся в толпу, и отчётливо кивнул кому-то.

– Лю-ю-юди!! Аднасельчане!! – сквозь ритмичные выкрики Мунделя и хлопки десятков ладоней раздался женский крик, – Пошли на пригорок!! Не побоимся!! Скажем им! – что мы их не боимся!!

Молодца, – оценил Борис Андреевич, – Это Галка.

– Правильно!! – поддержал другой женский голос, – Все пойдём на пригорок! Скажем подлым сосалкам, что мы их не боимся!!!

Ага. Это Ксеня. Тоже – лишний литр спирта и обещание отпустить сына из казармы домой на неделю. Молодца…

– Вместе!.. Плечом к плечу!.. Соратники, односельчане и друзья!.. Мы все!.. …объединённые одной судьбой!.. Покажем, что нас не запугать!!! Мы – сила! Мы – …»

Хлоп. Хлоп. Хлоп. «– Кто не хлопнет – тот подлец!!»

Ну, вроде двинулись…

– Как же мы пойдём?? Они же нас всех поубивают??! – истеричный женский голос.

– Молчи дура!! – испуганный мужской.

– Не посмеют! Не посмеют, нет! Вместе – мы сила! Мы – сила! Мы – вместе! Кто не хлопнет – тот подлец!! – ещё громче возопил Мундель с крыльца.

– По-о-оошли-ии!! – с привизгом, с дичинкой крик Ксени, заводилы, – На «пригорок»!!

Мэгги из толпы стала протискиваться к крыльцу, к старосте и «активу».

Толпа стала поворачиваться, и, ведомая двумя истерично верещавшими бабами, наконец, двинулась в сторону пригорка…

– Мы – не пойдём! Нет. Не пойдём. И – хлопать не станем! – чей-то голос из темноты. И тут же женский:

– Юра, Юра, Юрочка!! Надо, пойдём, пойдём, пойдём со всеми!.. Подумай, что будет!!..

– … не побоимся, бабы-ыы! Покажем, что мы!.. Скажем им, что о них думаем!!

Уже стало отчётливо светлеть. Ещё минут пять – и совсем утро… Не проспал бы этот дебил – Хронов. Ну, если проспит – на этот раз я его точно прирежу!.. – решил про себя Артист.

– Лещинский! Шарк! – позвал командира, и тот услужливо подскочил.

– Мэгги вон – пропустите сюда… И идите за этими – цепью! Близко не подходите – метрах в тридцати. Оружие наизготовку. Но не стрелять! Кто будет отставать – пинками и прикладами! И – записывайте: кто. Потом всю информацию – вот, Сергею Петровичу.

– Понял… Дневального в казарме, за обстановкой следить – оставить?

– Всех, всех! – в цепь! Всех!

– ПонЯл… Разрешите, эта… выполнять?

– Стой. Если… если вдруг. Я повторяю – если вдруг по вам стрелять начнут… или не по вам, а вообще – стрелять. В бой не вступать – сразу отходите. Понял? Да, ещё. Там, по дороге – вот, семья Сергея Петровича отстанет – их пропустите… понял?

– Всё понял! – Лещинский-«Шарк» метнулся к своим бойцам, распоряжаясь.

… «Мы – сила! Мы – вместе! Кто не хлопнет – тот подлец!» Хлоп. Хлоп. Хлоп. – раздавалось удаляющееся в наступающем свете утра.

– Вот. Неплохо, да? – подошёл воняющий блевотиной и потом пропагандист.

– Молодец, да. Свою пайку отрабатываешь с чувством, с толком!.. «Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман…» Ишь ты – все, как заведённые!.. Лемминги. Но что «совсем не пьёшь» – это ты, Сергей Петрович, зря…

– Насчёт моих – сказал? – приблизился, спросил экс-юрист.

– Да. Сейчас вернутся. Удачно всё получилось; с этими вот – с Богдановыми. Подыграл нам…

– Так может с лазаретом – не надо?.. И так всё получилось.

– Надо, надо! – возразил староста, – Что ещё там получится – не особо я на Витьку надеюсь! Да и наплевать Грише на Озерских, а вот за своих он рвать будет!..

Он помолчал, потом добавил:

– И паёк нужно списать на кого-то. Он ведь думает, что все живые; а там два бревна уже больше месяца. И – другого случая не представится, и дело сделать – и всё списать! Пока эти-то вот… пошли, хм, «народной дипломатией» заниматься!

Экс-юрист, вздохнув, кивнул, соглашаясь.

– Мэгги! Пошли.

– Иди к чёрту, я на это не подписывалась! – возмутилась красотка.

– Кто тебя спрашивает. Пошли – поможешь! Ты теперь, кхе, «в команде», потому не выпендривайся! Ну что – двинули!

АУТОДОФЕ

– Идут! Идут!! – передали по цепи.

В окопе на пригорке холодно, намело снежку; но всех потряхивает от адреналина.

Идут!

Вот тебе и Новый Год встретили!

В рассветной рассеивающей дымке теперь ясно видно толпу, движущуюся от деревни по направлению к пригорку. Над деревней, за толпой, расползался дым от так и незатушенного горящего домика Богдановых… Впрочем, уже затухает. У них пожар в деревне – а они на пригорок прутся, совсем чокнулись?..

И много же их!.. – думал, глядя в бинокль, Вовчик, – Всю деревню, что ли, согнали?.. Нет, ну что на Новый Год провокации будут – это предусматривалось; но, думал, какие-нибудь пьяные выходки, или одиночные демарши… вот типа попытки Альбертика прокрасться к погребам; но чтобы все попёрлись!..

Глянул на Катьку рядом, утаптывающую снег на дне окопа.

– Катя! Ещё раз по цепи передай – не стрелять ни в коем случае! Они ж там не совсем дураки: если «пригорок» Гришка со своими бойцами не смог взять, с автоматами – то так вот, буром, уж точно не получится… Провокация это! Передай – не стрелять ни под каким видом!

Катерина кивнула.

– Тань, передай: «Не стрелять ни под каким видом! Это – провокация!» Передай по цепи.

Вовчик достал рацию.

– Вадим? Вадим! Как слышишь? Приём!

Вадим вскоре откликнулся; он, как и во время первого штурма, занял снайперскую позицию на колокольне:

– На связи… Что, обстановкой интересуешься? Так слушай: идут… ну очень много идут! Я смотрю – Валерьевна даже. И Борисовы старого деда тащат. И Голицины. И…

Вовчик нервно нажал передачу:

– Вадим, Вадим, я и сам вижу, что идут много; ты суть дела давай – вооружённые есть? Хронов? Староста? Пацаны хроновские??

Ах ты ж чёрт, он же не услышит!.. Но Вадим и так перешёл «к интересному»:

– …вся деревня идёт. А хроновские – сзади, цепью. Типа заградотряда. Старосту и его прихвостней – не вижу… Приём.

– Вадим, Вадим, всмотрись – только хроновские? Никого чужих?.. Приём.

Это было самым важным. Только хроновские уроды-то пригорок точно не возьмут. Да и струсят лезть, даже и под прикрытием «гражданских»: показали им прошлый раз, что тут шутить с ними не будут! Тогда это и правда провокация. Нет, не должно бы быть чужих. Не прозевали бы мы.

Это тут же подтвердил и Вадим:

– Нет чужих… Местные только. Идут, как дураки в ладоши хлопают… Ничего. Подойдут, покричат… Приём.

– Вот! – обрадовался Вовчик, – Я тоже думаю, что это у них алкогольная интоксикация! Будут опять туфту втирать насчёт «Зачем у нас амбар обокрали» и прочее. Ты не стреляй, смотри. Приём.

– Свою Катьку поучи щи варить, сопляк! Учить меня ещё будешь… – донёсся ответ из динамика рации.

Вовчик быстро оглянулся на Катерину – не слышала ли? Нет. Прижавшись к стенке окопа, даёт пройти Геннадию Максимовичу.

Тот подошёл, похрустывая снежком и пригибаясь; за спиной – двустволка.

– Хорь! Ты не вздумай стрелять! Это – провокация!

– Да понял я уже!

– Я сейчас прошёл – всем наказал: «Не стрелять!»

– Да я уже передал по цепи! Давайте, Геннадий Максимович, всё же друг друга не дублировать!

– Не дублировать!.. А ну как у кого нервы… Говорить с толпой – ты будешь?

– Я. Придётся.

– Вот. Ты поосторожней, особо не высовывайся – вдруг из-за того и затеяно: ты выйдешь – а тебя снимут! Хотя среди этих адиётов снайперов, вроде бы, не было, но всё ж таки.

– Учту.

– И скажи им, что не брали мы их продукты, и потому отвечать по пропаже не намерены. И что не уполномочивали за нас с Оршанском рассчитываться, оттого, опять-таки, мы им ничего…

– Да понял я! Скажу.

– Вот. А я на правый фланг ещё схожу, проконтролирую. И ещё, Хорь. Если до стрельбы… нет, я сказал же – не стрелять! Но если вдруг пугнуть надо будет… На.

Геннадий Максимович достал не из патронташа, перепоясывающего его долговязую фигуру, а из кармана куртки пару красных цилиндриков – патроны к 12-му калибру.

Вовчик принял их, рассмотрел. Завёрнуты, вроде как, по заводскому. Только лёгкие…

– Холостые?

– Вроде того. Сын раньше дурью маялся; купил пачку «травматических», с резиновой картечью. Часть так, по воронам расстреляли, вот – осталось. Далеко не летит, но бухает почти как настоящий. Есть чем?..

– Найдём… – Вовчик повернулся к Катерине:

– Кать?.. У тебя трубка-стрелялка с собой?

Та кивнула. Отставив карабин, достала из-под куртки пару трубок. После того, как ей вручили давно уже отобранный у хроновских хлопцев СКС, «стреляльный набор» под 12-й охот-калибр она, как и все девки с коммуны, носила с собой на случай ближнего боя, если совсем уж край.

– Не, мне не надо! – отстранил Вовчик протянутые трубки, – Вот, возьми сама. Перезаряди на холостые, то есть на резину. Если что – пали в толпу прямо! Метров на пятнадцать хоть долетит с короткого-то ствола? – обернулся Вовчик на Геннадия Максимовича, но тот уже ушёл.

Полюбовался на Катькин классический профиль, пока она ногтями доставала из трубки-ствола патрон, да заталкивала только что полученный, «шумовой». Вот чё она комплексует? И не видно почти шрама. Отсюда – так и вообще не видно…

– Кать… – позвал её, чтобы отвлечься, пока там эти, озёрские, топают сюда, – Кать. Как там Зулька?

– Да ничего. Сейчас от отца на кухне прячется, мы там как раз гадали – темно… Порывалась сюда, в окопы, – не пустили…

– Я ей дам – в окопы!.. И что вы там – погадали?

– Да.

– И что? Или секрет?

– Да нет, почему секрет…

– А как гадали?

– Да как обычно – бумагу комкали, потом жгли… – Катерина, кажется, тоже была рада отвлечься от приближающихся неприятностей, – Жгли на перевёрнутой тарелке; потом на стене смотрели тень от бумаги, через свечу… Батюшка сказал, что это всё пережитки язычества и «сплошная психиатрия и психоанализ», но, в общем, не запретил…

– Ну да, чего бы он запретил вдруг? – Вовчик всё поглядывал на приближающуюся толпу – пока ещё далеко… Хорошо, что Катька разговорилась. Радует.

– И кому что выпало?

– Там не выпадает… Там угадывать надо. Рассматривать тень; поворачивая тарелку, и угадывать… к чему душа лежит, говорят, можно угадать. Глядишь и сбудется.

– И что ты угадала? Себе?..

Катерина замкнулась, замолчала. Вовчик, видя такое дело, тут же постарался поправиться:

– А другие что?.. Зулька, небось, тоже гадала?

– А как же. Куда же без неё… – улыбнулась Катя, – Зульке явно крысиная мордочка высветилась. Девчонки её задразнили, что придётся ей от отца в подполе, с крысами прятаться! – А она: «– У бабы Насти в подполе крыс сроду не было, это что-то другое!! Это, может, котик!» А девчонки ей: «– Какой же котик, Зуль – натуральная крысиная мордочка; вон, даже с зубками, – всё, хана тебе!..» Задразнили девчонку, – она усмехнулась, – Неудачный у неё день. Вернее – ночь.

– Ничего-ничего!.. – посчитал тут же нужным проявить оптимизм Вовчик, – За ночью день придёт! И хотя день, смотрю, тоже… своеобразно начинается, но… посмотрим! А у кого что ещё?..

– Да у кого что. У Гузели – что-то вроде горы с тремя вершинами… Мы уж так и эдак. Наташа сказала, что вроде как три человека стоят: мужчина, а по бокам его две женщины… Гуля тут заплакала… Потом – нет, говорим, не люди – вроде как мечеть это, и два минарета по краям… Вроде как мечеть…

– Зулька придумала?

– Ага.

– А ещё у кого что?

– Разное. Аделька гадать не хотела – уговорили. Ей бык с рогами показался. Или викинговский шлем, типа того. Наташе – замок на горе. Лике… Вовчик! – подходят уже.

– Вижу… – Вовчику обидно было, что так хорошо начавшийся разговор прерывается.

– Ты говорить с ними будешь – не высовывайся особо-то.

– Не буду.

* * *

– Жируют они там, жируют! – пыхтя от быстрой ходьбы по снегу, шипела женщина, – Ворюги! Ночью музыку слышно было – танцують!

– На наших харчах! – поддержала другая.

– И на наших костях! – согласилась третья.

– Куда мы к чёрту прёмся??.. Зачем?.. – оглядываясь назад, бормотал рядом её муж, таща за руку малолетнюю дочку, всё норовящую упасть и капризничающую по случаю почти бессонной ночи, холода, и нервозной обстановки вокруг.

– Идём, сказано, значит надо… – не оглядываясь на супруга, сообщает жена.

– Жируют, жируют!.. У Хоря-то когда никоновские раскулачили – из подвала добро мешками и коробками, мешками и коробками! Наворовал, напрятал!..

– Откуда же у него столько??

– Наворовал – откуда же ещё! Честные люди эвакуировались с Мувска только что с тем, что с собой и на себе, а у этого куркуля полный подвал забит был; да ещё, Кристинка говорит, с потайной железной дверью подвал-то! Готовился стало быть, – воровал!!

Логика кажется безупречной, и ещё некоторое время все просто молча сопят, преодолевая путь. Периодически оглядываются – их подгоняют лучи фонарей. Хотя уже совсем рассвело, но парни из дружины, идя сзади цепью, не выключают фонарей.

– Мой-то… тоже вон… чего они?? Как баранов нас.

– Поговори ещё – «как баранов». Надо так, значит. В нас-то стрелять не будут, а вот в ребят – запросто. Потому и сзади.

– Эта… Попрыгайлы семья – отстала… Это как, а??

– Молчи давай. Значит так надо.

– Мама, мама! – слышится плаксивый голосок девочки, – А когда мы домой поедем?

– Сегодня, сейчас. Вот скажем всё этим, церковникам проклятым, – и домой! Потерпи.

– Мама, я про когда «совсем домой!» В Мувск. К нам домой. Совсем. Чтоб свет, и чтоб горячая вода?.. И чтоб мультики.

– Совсем домой… – слышится уже женский всхлип, – Знать бы…

– Скорей всего что никогда! – мужской голос.

– Молчи уж лучше! – «никогда!» Тебе что, тут жить нравится?? Я тебе покажу – «никогда»!..

– Всё из-за этих! Из-за церковников и из-за Хоря! – делает кто-то парадоксальный вывод.

– Из-за них! Всё – из-за них! Чтоб они сдохли!

Хрустя снегом и озлобленно, сосредоточенно сопя, толпа приближается к пригорку.

* * *

– Чо мы как фашисты?? – сипит Дени-Волк Шевцову, топая вслед за толпой и подсвечивая им в спины фонариком.

– Да пох. й, чо… – отвечает тот. Ему сильно нехорошо. Нехорошо практически всем, кроме чмырей, которым бухать не положено даже в праздник, но Юрка уж очень сильно перепил. Или догнался заначенными «таблеточками», кто знает.

– Су-у-укииии… Су-у-уки-и… – воет где-то в середине цепи Колька-«Тигр», враз, в одну новогоднюю ночь, заделавшийся сиротой.

– И своих гоним… А семью Попрыгалы пропустили, и Мэгги нет!.. – продолжает вполголоса гнуть своё Дени-Волк, в прошлом Денис, менеджер в салоне по продаже сотовых телефонов, ныне боец Озерской дружины «имени Че Гевары», парень «в авторитете», «из основных».

– Да похер… – кривясь и чуть не падая на колени, Швец черпает ладонью снег и заталкивает в себе в пасть.

– Зато жена Андреича тут! – замечает тоже топающий рядом Барсетка, и тут же орёт:

– Чо отстаём, бля?? Кислый – пендаля ждёшь??

– Андреичу на семью похер – все знают… А на Мэгги не похер.

– На Мэгги никому не похер! – хмыкнул Барс-Барсетка, – Я б ей дал лососнуть тунца! Тока Андреич её только под особых людей подкладывает. Типа Гришки.

– Угу. Я тоже слышал. Но… врут небось. Треплются.

– Может и врут. Может и не врут…

– Да по-охер… – хрипит Швецов, – Бля, я щас убью кого-нибудь, если мы ещё не пришли!

– Ага. Давай. Опять «децимации» хочешь?.. Нуевона. Идём…

– Как думаешь – Богданов «с пригорка» был?

– Данунах!.. – Дени оглядывается, не слышит ли кто из посторонних, – Какого хера «с пригорка»? Ты Мунделя больше слушай.

– Ну, посланный?

– Данунах. За Илью он мстить шёл, ясно же. Был бы он «с пригорка» – дали бы ему что-нибудь посерьёзней, чем топор. И Селёдку он бы тогда не так, чисто топором ткнул, а зарубил бы – а потом уже бы в казарму… а он его не хотел убивать.

– Оттого и нарвался.

– Ага. Оттого и нарвался. Благородный, бля, типа.

– Если б ему Тигр попался – он бы его замочил…

– Однозначно замочил бы его, да. А тут – как дурак…

* * *

Лежащий на реквизированном у соседей туристическом коврике, хотя и с подстилкой из веток, Хронов замёрз до какого-то уже онемения, до полного окоченения; и уже соображал только одно: вот оно, о чём говорил Борис Андреевич, «Хозяин», вот! – идут.

Наконец-то!! – чёрт бы их всех побрал вместе и по-отдельности!! Сволочи! Из тёплых домов, – и ползут, как черепахи, еле-еле! Скоты! Как же я замёрз, кто бы знал!! Суки. Уже и спирт не греет, только в голове шумит и чувствительность в пальцах пропадает!.. Или отморозил?? А, не, не, не отморозил – двигаются! Сволочи. Ну, я вам сейчас устрою!.. Суки, из тепла прётесь!..

Он подтягивает к себе карабин и снимает его с предохранителя. Патрон уже давно дослан. Сей-ча-ас… Чо там Хозяин говорил – кого?.. Ксеню эту самую?.. В голову??! Да он с ума сошёл! – с такого расстояния не то что попасть – рассмотреть-то кто есть кто невозможно! Насмотрелся боевичков про киллеров-снайперов, что ли? Буду лупить просто в толпу! – решил Витька, и приложился. Сей-ча-ас… как до кустика вон дойдут… Вот, встали. А, что это?.. Хорь, что ли, орёт что-то? В него бы… но не, не достать – тухлый номер; не показывается особо-то; да и расстояние… А, в толпу! Два-три раза, как сказано – и греться!!

* * *

Озерье. Возле избы-лазарета на противоположном по направлению от церкви конце деревни.

– Боря, ты совсем, что ли, жалости не знаешь? – поливая стены лазарета бензином из трёхлитровой банки, спрашивает БорисАндреича Мэгги.

Она уже поняла и что будет, и зачем её сюда потащил Артист – в очередной раз чтобы повязать кровью. Сволочь. И чтоб повыпендриваться, – ему без аудитории тоскливо, без аудитории этот гад только девочек в сарае пытать может…

– Подожди, всё не лей… – останавливает её тот, – Куда ты на голые стены хлещешь?? Бензина и так еле-еле! Эх, соломы бы!.. Ведь разгораться долго будет… Ах ты ж чёрт…

– Навыка нет в поджигательстве?? – зло шипит в ответ Мэгги. Бензин попал на рукав её норкового полушубка, и это бесит её больше, чем вся эта затей с «сожжением Рима».

– Нет навыка, нет… Мудель! Сергей Петрович!.. – свистящим шёпотом зовёт он пропагандиста, – С той стороны – облил?

– Облил… – появляется «гений пропаганды» с такой же трёхлитровой, как у Мэгги, банкой.

– Стойте здесь… – Артист выглядывает из-за угла, видит стоящего настороже напротив уже подпёртой снаружи двери дома юриста с готовым к стрельбе Кедром с навинченным на ствол глушителем, – ай, запаслив Попрыгайло!.. Как бы не стрельнул, чего доброго, – что там придёт в изобретательную юристову голову… Нет, вроде адекватен – стоит, ждёт.

– Ну что – поджигаем?..

– Постой! – ещё одна мысль приходит в голову Артисту, – Эти-то! Трупаки – в сарае. Два парня и баба. Они ж у нас «числятся» как живые, лечащиеся, – парни-то. Давай-ка их сюда… в сени, что ли, хотя б.

– Я трупы таскать не стану! – злобно ответила Мэгги, оттирая снегом испачканный рукав, – Не женское это дело!

– Тебя и не заставляют… Эх, самому придётся… Сергей Петрович – помоги. Пойдём.

Ещё десять минут уходит на то, чтобы, поминутно прислушиваясь и стараясь не нашуметь, перетащить три задубевших на холоде трупа из тёмного сарая по двору к входной двери дома.

– Ну… отопри, что ли, Вениамин Львович… Затащим в сени.

– Ишь ты, как уважительно – по имени-отчеству! – шипит рядом Мэгги, – Подельники-убийцы всегда друг друга по имени-отчеству, или это только ты такой интеллигентный?

– Мэгги, ты… ты достукаешься, – я тебя в этих же сенях запру! – затаскивая покойников в дверь, хрипит Артист.

– Не запрё-ёшь! Кто тебе тогда покойницу изображать станет, ведьмочку-Варлей, кого ты трахать будешь?? Попрыгайлу или Муделя вонючего? Или, наконец, до своей жены снизойдёшь, или кто она там тебе??

– До-сту-каешься!.. – сипит Артист, – трупы тяжёлые, холодное и неудобные в переноске, – Эх, сюда бы ещё Рому… Рому из подвала присовокупить… Да и Морожина, и остальных… а то… «весна покажет, кто где срал»… но не тащить же…