Текст книги "Крысиные гонки (СИ)"

Автор книги: Павел Дартс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 70 (всего у книги 132 страниц)

ОСОБЕННОСТИ ГОРОДСКОЙ КОММЕРЦИИ В БП-ПЕРИОД

Шёл домой, пешком, благо было не особо далеко, а комендантский час с Оршанске был чисто номинальным – не наказывали, просто не рекомендовали шляться в сумерках. Шёл, вдыхал полной грудью свежий вечерний воздух, думал о делах.

Еле удалось отвязаться от Гренадёра. Какой-то он дёрганый стал, суетливый; не как раньше в лесу, был важно-вальяжный. Говорит много, и всё больше не по делу. Владимир думал, что он будет что-нибудь выспрашивать, но тот всё больше про себя, любимого, про то какой он удачливый да как жить надо – ага-ага, по нему и видно что «понял жизнь» – собачка на побегушках.

Оно и на самом деле так выглядело: пока трое пришлых что-то там у себя за столиком решали, а Гренадёр распинался тут перед Владимиром, из стайки полууголовников отделился один субъект, невысокого роста, щуплый, с нагловатым взглядом; пошёл к дверям, и, что характерно, глянул на Серго, пощёлкал пальцами в воздухе типа привлекая его внимание и тот, и в самом деле, замолк со своими излияниями, встал, ссутулился и двинулся за ним на выход, хотя до этого, казалось, был всецело увлечён изложением Владимиру своей «теории» про «отсидеться и невмешиваться». Но, видимо, следил краем глаза за той гоп-компанией; что он опасается их Владимир сразу понял; да и, когда Гренадёр, внезапно замолкнув, двинулся на выход за парнем в кожаной куртке, он вдруг обронил совсем уж непонятную, невнятную фразу:

– Если меня, допустим, убьют, я особо сильно переживать не буду…

Чёрт его знает, вроде, как и не пил он, и пьяный не был, и вроде как не дурак; только своеобразный сильно. Надо от него держаться подальше, – думал Владимир, – Очень он ненадёжный, так и прёт от него тщательно скрываемой трусостью, – а последние инциденты в деревне научили Владимира доверять интуиции. Вот не нравился же Витька с самого начала, – надо было его если не грохнуть, то уж под любым предлогом не брать с собой в деревню! Так и с этим, с Гренадёром – ну есть в нём что-то гнилое, в нутре, – такой от трусости сдаст кого угодно, хоть друга, хоть маму родную – сам же декларирует: «Я сам по себе». Гнилушка трухлявая. А вот с Диего и с Рамоной нужно будет познакомиться другой раз поближе, они тут почти что местные, все «заположняки» знать должны, могут быть полезны; да и отзывались об этой парочке, что знавший их Гренадёр, что хулиганистый Витёк, вполне уважительно, что в принципе можно было рассматривать как перекрёстную проверку опросом в первом приближении… и взгляд у Диего такой нормальный, уверенный, не как бегающие глазки Витька или трусоватый вид Гренадёра.

Эти ещё, троица приезжих, интересны – но этот раз не стал подходить к ним, так как заметил что и «кокаревская компания» к ним неровно дышит, пасли их явно. Ну, посмотрим на расклады, наверно не последний вечер они тут… А хорошо в Оршанске, чёрт побери – электричество вон в окнах горит, говорят Оршанская ТЭС ещё работает; и рестораны даже… Уличной преступности, говорят, почти, что и нет – извели под корень идейные «Верные ВекторА» – когда по вызову стали ставить к стенке практически не разбираясь и правых и виноватых, участвовавших в нехороших делах. «Ррррреволюционный правопорядок» и сознательность, когда и судья, и прокурор – зачастую пацан по возрасту, старший патруля. И палач заодно. Идейный.

Зато по городу можно ходить почти свободно, и коммерция, как говорят, не на деревенском, примитивно-меновом уровне, а на вполне себе товарно-денежном. Только нужно будет лицензию себе оформить в Разрешительном Департаменте Региональной Администрации (ишь как важно себя называют – «департамент!»), поменять баксы на местные талеры – и в путь!

Первым делом нужно наведаться на закрывающуюся – он слышал это сегодня краем уха – фабрику мягкой игрушки, есть определённые соображения… интересно, найду я мастера, чтобы электрошвейные машинки переделать на ручной, либо на ножной привод? Серго упоминал, что их чуть не задаром отдают, сожительница его там работает… Надо будет расстараться – девки в деревне будут рады… опять же гигиенические средства, мыло… Владимир поймал себя на мысли, что думает о девках, оставшихся в деревне, о «коммунарках», о вообще «деревенских с пригорка» как о «своих», волнуется о них, хочет помочь… да, не совсем удобно вышло. Что ушёл тогда; вроде и повод жёсткий, никто упрёка не кинет, а всё равно… да, швейные машинки. Опять же материал там быть должен. А ещё вот Областная Филармония недалеко от дома, девчонки рассказывали, что там тоже неплохой коллектив… был.

* * *

– Всем лежать, суки, это ограбление! – такой вот нетривиальный возглас раздался за спиной, когда Владимир стоял в очереди в кассу обмена валюты в небольшом сбербанке на окраине. Нужно было проплатить за пару рулонов флиса, который сторговал на бывшей фабричке мягких игрушек, с директором которой был незадолго до этого такой памятный конфликт, а там бухгалтерия, – да-да, там ещё почему-то теплился учёт и была какая-то бухгалтерия! – требовала только местные талеры, а оборотные средства в местной валюте оказались все задействованы…

Две недели Владимир был весь погружён в коммерческие операции. Оршанск ещё не полностью осознал величину надвигающейся жопы, видимо, срабатывал законопослушно-тормознутый провинциальный менталитет, и Володя стремился энергично этим воспользоваться, задействовав почти все имеющиеся у него финансовые ресурсы.

Внезапно в нём проснулся цепкий коммерс; тот самый коммерс, которого так безуспешно пытался разбудить в нём отец, а он всё съезжал на «не нравится» и на «позже, я занят». А тут как прорвало; более того, он почувствовал настоящую коммерческую жадность, то специфическое состояние, о котором как-то под случай говорил отец, рассказывая про бурные свои 90-е, – ощущение что «деньги валяются под ногами, знай только наклоняйся и поднимай их!»

Он и поднимал.

Внезапно стали видны масса возможностей для заработка, намного больше, чем в Мувске; да, собственно, он тогда и занят был в основном поиском отца и сестрёнки. А теперь он не отвлекался: появилась возможность взять партию крышек для консервирования, по нормальной цене – взял, скинул врозницу по небольшим магазинчикам и бабкам, торгующим всякой всячиной с рук. Тройной подъём!

Посадил девчонку на телефон, кинул объявление в «Оршанские новости» насчёт доставки муки и сахара мешками до дома, до самой квартиры, нанял двух крепких парней с машиной за долю в доходе, – дело пошло. Сам на оптовке брал оптом, парни на машине растаскивали по квартирам в розницу – двойной подъём!

У вояк, стоявших под городом, взял партию дерьмового, что называется «военного» бензина, чёрт его знает какого октанового числа – за муку же, крупу, за мешок сахара командиру части лично. Скинул бензин местным частникам – грузоперевозчикам; грузоперевозки сейчас, с отсутствием топлива в открытой продаже стали золотым дном, – тройной подъём!

Переконвертировал талеры «регионалов» частным порядком (что, в общем, было запрещено) в доллары коммерсам, идущим «на дальняк», в другую область, под Мувск, во «фронтовую зону» – опять же двойной подъём! Талеры талерами, а доллары-то привычнее и надёжнее.

Отец ещё раньше говорил вычитанную где-то фразу – что «именно в периоды социальных катаклизмов создаются действительно большие состояния!» – так почему нет? Состояние – в долларах, в крышках для закатки, в калошах, хо-хо!.. Но это лишь начало, лишь начало!

Как там, в «Золотом телёнке» написано было? – «Все состояния нажиты преступным путём»? А и пускай. Не таким уж преступным – пока что почти чистая коммерция; он и девчонок с Вовчиком не забывал: ждали своего часа на отправку в деревню пять швейных промышленных машинок, над переделкой которых на ручной привод трудился сейчас местный умелец; по дешёвке скупил театральный шмоточный реквизит пока никто не догадался; «выручил» коммерса, реально влетевшего со своим гигиеническим товаром – не пользовались нынче в Оршанске спросом памперсы, а на прокладки вполне себе пойдут; скупил запас ПАВ (поверхностно-активное вещество, в том или ином виде входит в состав всех моющих средств – П.Д.) на неком производстве – мыло в дефиците, а это то же мыло, только жидкое, и сильно разводить надо; на кондитерке с заднего крыльца договорился на несколько бидонов пальмового масла – и то хлеб, тьфу, то есть жиры.

На ремонтном заводе начали делать самопальные броневики – обшивать листовым металлом грузовики и легковые внедорожники, вроде как не для армии или Вектора, а по частным заказам – зачем бы?.. Удачно перепродал им порядочный объём карбида кальция, приобретённого по случаю на складе хим. реактивов: с ацетиленом были напряги, а из карбида, он ещё пацаном знал, тот же ацетилен и добывают. Взяли на ура. Предлагали безнал на тридцать процентов выше – отказался. Банки сейчас ненадёжны. Но удивительно вообще, что безналичные расчёты ещё существуют.

Недосыпал, целыми днями носился на мотоцикле по городу, улаживая дела; перехватывал перекусить на бегу, ладони чесались от вожделения; сам себя окорачивал – что это я?.. Стяжатель??

Сам же себе честно отвечал – нет, не в деньгах дело; да, собственно, и деньгами это можно было назвать относительно – сегодня это валюта, а завтра крашеная бумага; сегодня «талеры», а завтра какие-нибудь расписки атамана Козолупа и его «министра финансов» Попандопуло, – давали себя знать в ассоциациях смотренные в Мувске в кинозале старые фильмы. Дело было в спортивном азарте, в этих вот самых «процентах подъёма»; это было дерзко и захватывало: считай на пустом месте поднять такие пусть не деньги, но вполне себе эквиваленты мат-ценностей, а потом эти «эквиваленты» переформатировать в уже вполне себе материальные ценности – в марлю, в флис, в полиэтиленовые крышки для консервирования, в швейные машинки, в шурупы и гвозди, в строительные скобы, в соль и сахар, рапсовое масло в бидонах, в кипы носков и трусов – чёрт побери, и в носки и в трусы тоже он конвертировал полученные от девчонок Надькины доллары, причём с хорошим подъёмом. Калоши даже нашёл, вспомнил. Зима ж скоро… Стяжательствовал, в уме прикидывая выгоду, процент подъёма, накладные расходы, которые тоже были немаленькими – одно хранение и охрана чего стоили.

Купил по сходной цене, устав переплачивать таксёрам, микроавтобус – теперь на охраняемой стоянке он всё больше наполнялся полезными в деревне ништяками, на нём же колесил по Оршанску, собирая небольшие партии товара. Всё ж нужное, полезное – либо в микроавтобус, либо в охраняемый склад. И критерии полезности стали совсем другими, нежели чем «в то время», – вот с рук купил десяток полотен для лучковых пил, – это ж какая вещь! А калоши!..

Словом, Владимир не терял времени даром; приезжал в квартиру и валился как убитый, бессовестно манкируя «обязанностями по охране подъезда», откупаясь от старшего сигаретами и бухлом.

Были и немалые трудности. И финансовые потери. Как настоящий коммерсант он понимал неизбежность потерь, просто стараясь их минимизировать, и учитывать на будущее причины этих потерь. И причины были весьма специфические: в «новом светлом мире», который анонсировала «Региональная Администрация» (или «Администрация Регионов», чёрт их разберёт!) как и водится в смутные времена, понятия «договорённость» и «коммерческая чистоплотность» стали совсем размытыми. Собственно, для Владимира это было не новость, – отец рассказывал, да и сам он был всегда вполне интегрирован в действительность, – что в бизнесе с тобой рассчитаются, или будут относительно честно выполнять условия сделки лишь в одном случае – если к этому есть возможность принудить.

Принудить через возможность подать аппеляцию в хозяйственный суд, пожаловаться на противоправные действия в милицию, написать в газету, наконец, подпрячь судебных исполнителей… да, в «мирное время» все эти возможности и потенции часто остаются невостребованными, поскольку существует упорядоченная, устоявшаяся практика деловых отношений, и контрагенты дорожат своей репутацией. Зачем кидать партнёра на сделке, если сделок с ним может быть много, а то и постоянное сотрудничество, и с этого можно иметь постоянно»?

В «новом мире» же всё изменилось – сделки стали эпизодическими, спонтанными; бывшие постоянные партнёры кто сворачивал бизнес, кто устремлялся в совсем другие сферы приложения капитала и уже не дорожил прежними связями, – и практика коммерческой нечистоплотности стала, увы, повсеместной. Хорошо ещё пока не доходило до прямого грабежа – всё же за видимостью законности следили. Но «надавить на партнёра» вполне себе некоммерческими методами стало распространённой практикой.

Первый раз это случилось на той же фабричке мягких игрушек. В кабинете директора Владимир рассчитывался за швейные машинки, выкладывая из рюкзачка пачки свеженьких региональных талеров, а сидевшая за приставным столиком кассирша споро их пересчитывала. Машинки во дворе уже погрузили в заказанный Владимиром басик; когда директор, плешивый и дёрганый дядька в пиджаке с обсыпанным перхотью воротом, вдруг заявил:

– И ещё плюс пятнадцать процентов – за эксклюзивность поставки!

– Какая «эксклюзивность», о чём вы?? – изумился Владимир, – У меня есть официальная лицензия на торгово-закупочную деятельность… Я рассчитываюсь с вами точно по договору! Перечитаем договор?..

– Не стОит! – директор откинулся на спинку кожаного кресла, нервно дёрнул головой, отчего перхоть ещё гуще усеяла тёмные пиджачные лацканы, – Я договор помню! Но есть и уже устоявшаяся практика!

– Что же это за практика, позвольте узнать? И почему про эту «практику» я должен узнавать уже после совершения сделки?

– Потому что,… потому что такова практика! Мы эти машинки уступаем вам, а могли бы предложить… эээ… на открытом рынке, то есть… одним словом вы эксклюзивный покупатель, и потому вам следует доплатить! Таковы условия. Ээээ, общепринятые!

– Я отказываюсь платить! – заявил Владимир, кладя руку на уже посчитанные кассиршей пачки купюр. Тётка вопросительно подняла очки на своего шефа.

– Я предполагал ваше несогласие! – провозгласил перхотный директор, и, видимо, нажал под столом кнопку. Владимир обернулся – за спиной открылась дверь, и вошли трое мордоворотов, с невыразительно-туповатыми лицами пьющих, в серых мятых куртках с надписью над карманом «Охрана». Встали у двери, не предпринимая никаких действий, пованивая давно не мытыми телами.

– Вот! – торжествующе возгласил вымогатель в директорском кресле, – Тогда сделка отменяется! Не хотите платить эээ… эксклюзивный сбор, – мы сейчас выгрузим машинки! Но погрузка-разгрузка… сами понимаете, опять же упущенная выгода… да-да, за время, потерянное с вами, мы вполне бы могли найти уже другого покупателя, более эээ… практично смотрящего на вещи! – за это полагается … штраф. То есть – неустойка. В размере ээээ… двадцати пяти процентов от суммы договора. Нет. Тридцати процентов. Таисия Михайловна, отсчитайте! Оставшуюся сумму молодой человек может забрать – мы не грабители какие, у нас всё по закону…

– По закону???

– Да. Возможность ээээ… эксклюзивного сбора прописана в нашем Уставе! Уставе предприятия, я имею в виду. Который изменён согласно реалиям…

– Мне наплевать на ваши внутренние документы! Я рассчитываюсь чисто по договору и плачу указанную в договоре сумму! Вы хотите арбитраж??

– Эээ, какой «арбитраж»? Вы, молодой человек, как вас – Владимир? – видимо тут недавно, иначе знали бы что… словом, какой там к чёрту «арбитраж»! – чувствуя за собой силу, плюгавенький директор сраной фабрички тут расправил плечики, ещё раз тряхнул головой, подняв облачко перхоти, и победно распорядился, – Костик! Сходи во двор, скажи, чтоб ребята машинки обратно разгружали! А будете буянить, молодой человек, – директор строго воззрился во Владимира, – Я вызову «арбитраж» из Верного Вектора, у меня там есть знакомые! Да, собственно, мы и сами справимся; а, ребята?

«Ребята» за спиной согласно и одобрительно что-то пробурчали, воздух кабинета плюс к вони пота наполнился и ароматом перегара.

Понятно. Банальный рэкет, и даже не стесняются. А ведь конторка-то вшивая, и уже считай дохлая, а вот, поди ж ты… видимо так тут заведено, я просто не знал… – подумал Владимир, – Ну ладно. Буду теперь знать. Как там, папа рассказывал, сделки в 90-е совершались?..

Он повернулся боком, так, чтобы видеть краем глаза мятых обалдуев у двери, и, сделав шаг от столика с деньгами к столу директорскому, нагло присел на его край. Директор, было открыл рот, собираясь что-то сказать, но тут Владимир слегка распахнул свой пиджак, узковатый в плечах, одолженный из шкафа квартиры Виталия Леонидовича, и директору бросилась в глаза массивная рукоятка пистолета, торчащая из подмышечной кобуры. Директор прикусил язык.

– Значит так. Отставить разгружать машинки. Обсудим вновь условия продажи… и я даже не буду звонить СВОЕМУ арбитру (он сделал на этом акцент). Итак?..

… В общем, сделка тогда вполне себе состоялась, обойдясь в плюс пять процентов к цене – так сказать «плата за науку».

После этого Владимир всегда учитывал возможность такого вот «некоммерческого» давления и по-возможности старался подстраховываться. Тут срабатывало каждый раз разное: с кем-то просто намёк на знакомства в «Верном Векторе» или в Администрации, но этим старались похвастаться многие. Лучше работала как бы случайная демонстрация пистолета, – но тут важно было не переборщить и не подставиться под звонок в Службу Общественной Безопасности. Приходилось «работать на нюансах»: Владимир ненароком демонстрировал кобуру, и тут же с усмешкой сообщал что «это муляж, честное слово!», в то же время жёстким взглядом на фоне внешне дружелюбной улыбки демонстрируя, что это совсем не так, и также демонстрируя неуступчивую решимость до конца отстаивать свои интересы. У партнёра по сделке наступало замешательство: то ли парень шутит… то ли, напротив, настолько серьёзен, что может сделать вид, что шутит… словом, ну его к чёрту, разойдёмся по-хорошему; не поймёшь этих новосделанных «коммерсантов» с пистолетом под пиджаком и визиткой «V.V.» в кармане… Также «работали» и «коллеги»-коммерсанты, каждый старался возить с собой какую-нибудь стрелялку.

Конечно, это всё работало на низовом уровне; серьёзные коммерсанты разъезжали с охраной из Верного Вектора, а ещё лучше с охраной собственной, не особо уже и прячущей оружие. Им завидовали.

Ходили слухи, что сейчас, под крики-вопли о «защите родного Региона от Мувской подлой агрессии» полным ходом идёт передел собственности: ремонтно-механический, молочный, завод силикатных изделий уже по нескольку раз поменяли своих хозяев; видели, говорят, и, ранее редких в этих краях, явно иностранцев, говорящих по-немецки и по-английски, непременно в окружении охраны из немногословных парней в чёрном, и в сопровождении людей из силового блока Администрации. Что они делали в глухой, по сути, региональной периферии, оставалось только догадываться. Шёпотом передавались слухи, что с Европы начали реверсом качать нефть, через трубопровод, проходящий как раз через Оршанскую область; за Оршанский нефтеперерабатывающий шла неслабая грызня в «верхах», пока ещё без реальной крови. Но, говорили, что местный магнат Коловойский уже угрожал снять «с мувского фронта» подчинённые только ему части и «порешать вопрос другими методами», если «вопрос не будет решён с учётом его пожеланий…

Всё слухи, слухи… Реально же только постоянно подогреваемый по телевизору градус ненависти к «проклятому Мувску» и «агрессорам».

Действительно, где-то там, «на фронте», шли, видимо, бои – в Мувске хватало на улицах инвалидов в камуфляже, с лицами, кривившимися от ненависти при виде «этого проклятого тылового благополучия, когда там, на фронте, убивают наших товарищей!», с нашивками «Верного вектора» или просто в армейском, с костылями и культями вместо рук. Им сочувствовали, ими публично восхищались – но мало кто стремился им на смену, на фронт, из такого уютного, и, в общем, вполне сытого Оршанска.

Кто с кем воюет, и за что, понять тоже было трудно – телевизор и радио, а также оршанские инфо-сайты восстановленного местного сегмента интернета твердили отвлечённо «о мувской агрессии», но вот что бы нужно было Мувску в Регионах, и почему нельзя было просто договориться, понять было трудно. У Владимира вообще сложилось впечатление, что там, «на фронте», идёт просто партизанско-бандитская война местных, ещё более мелких, вплоть до посёлка или деревни, регионов против «плана продразвёрстки», продвигаемого Оршанской Администрацией, но это были только догадки.

Раз за разом объявлялись, оказывается, мобилизации; к времени приезда в Оршанск Владимира их было уже шесть, – все они оканчивались героическими репортажами по телевизору и радио, и реально мизерным ручейком призывников, – тех, кто был достаточно глуп, чтобы являться по повестке; или, получив повестку, продолжать жить по домашнему адресу; или же тех, кто был достаточно отморожен, чтобы отправиться «поиграть в войну» взаправдашним оружием. Пока, во всяком случае, уличных облав «на призывников» не было, что радовало и давало возможность заниматься бизнесом.

Запасы пополнялись; оборотные стопки Региональных талеров росли, уверенно обгоняя инфляцию; Владимир уже искал варианты отправиться с конвоем в сторону ставшего ему дорогим Озерья, чтобы выполнить обещание данное девчонкам, проведать Вовчика, снабдить его всякими нужностями на зиму, разведать обстановку, завезти кое-какое оружие – Виталий Леонидович обещал поделиться… собственно, если бы всё было спокойно, Владимир не исключал для себя и возможности переждать зиму в Озерье… хотя нет-нет! Это только теоретически, пока карта идёт – надо играть!

Каждый день в Мувске подбрасывал новые варианты заработка; контакт с Диего и Рамоной оказался продуктивным – у богатеющего Владимира возникла идей организовать свой кабак, поприличней «Оршанского Рассвета», который постепенно скатывался, казалось, в вариант не то прокуренной пивнушки времён проклятого прошлого, не то в подобие салуна на Диком Западе, и потому терял «приличных посетителей» – во всяком случае, такое впечатление возникло у Владимира после одного из посещений этого заведения.

Тогда всё было как в первый его раз: танцы, телевизор, цветомузыка; кажется, в тот вечер даже заглядывал патруль Верного Вектора, и, не обнаружив нарушений, спокойно удалился.

В этот вечер Владимир как раз и обсуждал с Диего и Рамоной бизнес-план нового кабака. Они сидели за столиком Диего, и решали, что подойдёт под помещение лучше: брошенное кафе «Ромашка» или с грехом пополам ещё функционирующая общественная столовая № 64. И там, и там были свои плюсы и минусы. Рамона, дымя омерзительной сигаретой, убеждала, что непременно нужна шоу-группа, что «ради одного этого будут ходить», что «надо поднять планку» и бралась «всё организовать», у неё, типа, «опыт». Опять вспомнились девчонки из шоу… Гулька. Владимир, тряхнув головой, отогнал неуместные мысли, и опять включился в обсуждение: оборудование – интерьер, кухня, генератор на случай отключения электричества, запас воды для кухни же, персонал, поставка продуктов…

В зале заорали как-то более истошно чем обычно, а кто-нибудь, перекрикивая музыку, орал там постоянно, всё более делая «Оршанский Рассвет» похожим на некий наркоманско-хулиганский притон; они все синхронно подняли головы.

В зале назревала драка. На танцполе, в окружении десятка подвыпивших местных орангутангов стоял и нервно, хотя и с напускной улыбочкой, не сулящей ничего хорошего, озирался один из той троицы, явно приезжих, пришедших в кабак в тот первый день. Непонятно что там у них произошло, но почему-то он был один – без старшего, с глазами-маслинами, и без своего обычного плотного напарника; он был один – и против него был десяток разогретых алкоголем аборигенов, чувствующих своё численное превосходство, и раззадориваемых к тому же из-за спины визгливыми криками их самок. Скорее всего, конфликт из-за женщины и начался; ещё в тот, первый раз, Владимир обратил внимание, что этот, с тонко и тщательно очерченной бородкой и тоненькими бакенбардами пришелец явно большой любитель женщин – он и, разговаривая с друзьями, всё провожал проходящих молоденьких самочек самцовым, эдаким плотоядным, взглядом… и вот, видать, нарвался. Небось и пришёл-то специально один, чтобы снять кого-нибудь накоротке, и увести, ан не тут-то было. Местные орангутанги сочли, видимо, это себе за оскорбление.

Парень стоял и держал руки на виду, и улыбался нагло. А куртка расстёгнута до пояса. Да он же сейчас ствол достанет! – понял Владимир.

Но Диего опередил. Ввинтился в круг и гаркнул:

– Ша!!! Все разборки на улице! Или жмём на кнопку вызова патруля!! Кому на общественные работы захотелось?? Или на фронт, а?..

Знал что говорить – запал у орангутангов как-то спал; не до конца – но в самом кабаке свалки, как понял Владимир, не будет. Потянулись к боковому выходу, кивками приглашая парня за ними, «посмотрим, какой ты герой, понаехало вас тут, суки…»

– Достало уже всё! – пожаловался возвращающийся за стол Диего, – Каждый день такая ерунда; не питейное заведение, а провинциальный шалман времён Реставрации! Продолжим?

– Не, я хочу посмотреть.

– Да что там смотреть. Вот он дурак, что пошёл, гляди. Потопчут сейчас этого новенького и вернутся. Так всегда бывает. Но к заведению претензий нет, если не внутри.

– Он их постреляет.

– Да ладно. Откуда бы?..

– Я знаю, у него есть, я чувствую. Знаю. Я знаю, как себя ведут, когда есть ствол. У него есть.

– Думаешь?.. – Диего встопорщил ДАртаньнские усики, – Ну пошли, посмотрим.

«Посмотреть» не удалось; когда Владимир с Диего и, пристроившаяся с ними Рамона, выбрались на улицу, всё было уже кончено: на асфальте возле бокового, «непарадного», входа под фонарём корчился, взбрыкивая ногами, один из прежде агрессивных орангутангов, прижимая руки к шее. Сквозь пальцы обильно просачивалась и брызгала кровь; кровью же намокала и рубашка под пиджаком. Орангутанги ошарашено толпились поодаль, помочь никто не стремился. Парня, явившегося причиной свары, не было.

– «Ты понял чо? – Да я не видел толком… – Сука какая… не по правилам… – А чо было-то? – Да чо. Вышел, сразу Генке в живот и по шее, бросил – и в сторону. Мы и… и сделать ничего не могли!»

Тут только Владимир заметил, валяющийся рядом с взбрыкивающим ногами и хрипящим телом, длинный, похожий на штык без крепления, нож с зеленоватой пластиковой рукояткой. Вроде, как и у Вовчика был такой, как-то он его ещё называл, теперь не вспомнить.

– «Во падла. Сразу резать. Не мужик, бля. – А чо должен был? – Ну, чо… но не так же!.. – Да хер с ним, чо с Генкой-то делать?» – и все, как по команде, повернулись к Диего.

Тот исподлобья взглянул на Владимира: «– Всегда такой рокамболь: как резаться так сами. Как прибираться так Диего!» – видимо для него произошедшее было не впервой.

– С кем этот… Генка был?

– Чо значит «был»? Чо «был-то»? – выступил из толкучки заробевших орангутангов парень, – С нами… Тот на нашу тёлку…

– Мне это наплевать! – махнул рукой Диего, – Кто с кем и за что, – наплевать совершенно. «Аssez intelligent», как говорится. Вопрос один: патруль или Службу Уборки? Ну?

– Чо сразу «интеллигент»… – забурчал друг порезанного, – Чо «Уборку-то» сразу?? В больничку надо…

– Какая «больничка». Сe guerrier est plus lever son épée!

Владимир, как и окружающие, не понял фразы Диего, но понял её смысл – лежавшему было уже не помочь: вот он ещё раз судорожно завозился, не отнимая окровавленных рук от горла, подтянул коленки к животу, хрипнул, – и, расслабляясь, стал медленно переворачиваться на спину. Мотнулась в сторону рука, скрючились залитые кровью пальцы. Под ним густо расползалась по асфальту тёмная лужа.

– Ну что? Патруль? Но тогда вы все идёте в свидетели, вы в курсе? – продолжал давить Диего.

– Мальчики, что вы ломаетесь как целки, денег нет?.. – издевательски вставила из-за его спины Рамона, – Так займите!

Лежащий на асфальте в последний раз хрипнул и полностью расслабился, раскинул руки, лёжа на спине; так, что стала видна глубокая рана в горле, под кадыком. Ага, и в груди. Лежал теперь весь вполне спокойный. Насмотрелся уже покойников Владимир, так что тут и правда, больничка бы не помогла. Патруль? Нафига патруль? Патруля нам ещё не хватало… жаль по кабаку не договорили!

Он уже думал куда свинтить, и намеревался попрощаться с новыми кабацкими знакомыми, но, видимо, перспектива объясняться с патрулём не прельщала и оставшихся орангутангов. По их скоплению прошёл негромкий ропот, теперь на покойного смотрели с раздражением, а на его друга – с осуждением. Товарищ покойного, только что ратовавший «за больничку», тяжело вздохнул и, наконец, выдавил:

– Да чо там… какой к шутам «патруль»… нафига. Сколько там сейчас «Служба Уборки» берёт-то?..

Диего ответил, тот уныло покачал головой, полез в карман за бумажником, порылся в нём – оставшиеся орангутанги с тупым любопытством следили за ним, кто-то уже потянулся обратно в зал ресторана. Содержимое своего бумажника его не удовлетворило, он безнадёжно обернулся к своим товарищам:

– Займёшь?..

– У Генки же было! – подсказали ему.

– О, точно! – тот присел рядом с телом и стал шарить у него за пазухой во внутреннем кармане, брезгливо оттянув рукав куртки выше локтя, чтобы не запачкать одежду кровью.

– Хорошо, я звоню в «Уборку» тогда, – подвёл черту Диего и двинулся обратно в помещение. Владимир и Рамона пошли за ним. Владимира снедало любопытство – что это за «уборка», что её все знают, но говорят так печально-грустно и вполголоса, как будто стесняются этого знания.

После того как Диего куда-то отзвонился с городского телефона и вернулся за столик, Владимир пристал к нему с расспросами.

Оказалось всё просто: в городе существовал весьма востребованный, хотя и нелегальный, но почти всем известный бизнес: «уборка» криминальных трупов. Если никому не нравилась перспектива объясняться с патрулём, где часто всё решалось «по обстоятельствам» старшим патруля, зачастую каким-нибудь вчерашним недоучившимся студентом, то звонили в «Службу Уборки» – их телефоны, каждую неделю разные, публиковались в «Оршанском Вестнике» под разными вполне прозрачными камуфляжными наименованиями: «Уборка улиц», «Чистый город», «Приборка помещений», «Служба чистоты». Кому надо – те знали. Звонили. Приезжал фургончик со «специалистами уборки», получал деньги, забирал свежий трупик, быстро и профессионально замывал место происшествия, исчезал так же быстро и бесследно как появлялся. Куда девались трупики, никого не интересовало: или в топку местной ТЭС, или в заброшенную канализацию, или в овраги под Оршанском, – в случае вызова «Службы» это плательщиков волновало меньше всего. Есть труп – есть дело, нет тела – нет дела! – все давно постигли эту старую ментовскую ещё истину.