Текст книги "Крысиные гонки (СИ)"

Автор книги: Павел Дартс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 59 (всего у книги 132 страниц)

– «Лещи», значит, Мувские, талеры региональные, валюта… Мы-то далеко от этих нововведений, всё слухами больше питаемся. Но и у нас тоже щас валюта появилась, и повостребованней чем доллары и евро! Интересуетесь?

– Ну-ка, ну-ка?

– Вот! – Вадим засмеялся, достал из кармана сложенный листок, вырванный из ученической тетрадки, развернул и протянул Уполномоченному.

«Расписка. Абизуюсь 3 (три) литра малака! По придьявлении» было написано на листке корявым и дрожащим почерком; внизу стояла неразборчивая подпись.

– Что это??

– Это, Антон Пантелеевич, самая востребованная валюта сейчас в деревне: «мАлочная расписка» Ольги Дмитриевны! У ней у одной в деревне корова, больше-то даже коз нету! А к молОчке все попривыкали! Это раньше она молоком и задаром угощала, а теперь фишку просекла. И стала эдаким монополистом. За молоко – или валютой по сумасшедшему курсу, или «трудодни». Преуспевает теперь, старая.

Громосеев тоже засмеялся, вернул «расписку».

– Только тоже, как и обвалившаяся наша финансовая система, встала Дмитриевна на неверный и опасный путь! – продолжил Вадим, аккуратно сложив и спрятав листок, – Стала старая на путь США: пишет эти расписки сколько не поподя! Корова у неё восемнадцать литров молока даёт, а она каждый день литров на тридцать расписки пишет! А «предъявителям» кричит «Зайдитя завтра!» А кто недоволен – грозит так и вовсе расписки «аннулировать», благо желающих на молоко много. И молоко разбавлять стала! Вот такая вот деревенская ФэРээС!

Оба теперь засмеялись.

– Вы уж при случае скажите ей веско, Антон Пантелеевич, что падёт она в пучину гиперинфляции и объявит в конце-концов «дефолт» с такой-то политикой! Меня она не слушает!

Посмеялись, но хитрый Вадим умолчал слышанное им от дочери: что давно уже и Вовчик, и девчонки «коммуны» по совету опытного в коммерции Владимира стали заготавливать на дальних лесных полянах сено, сушить. Привыкшая к закупкам кормов «из району» бабка этот момент – как корова будет зимовать, – пока что остро не восприняла, и на счёт и бабки, и её коровы у Вовчика и Катерины с девчонками были далекоидущие коварные планы.

– А вообще у вас тут хорошо! – потянулся Громосеев, – Тихо, спокойно…

Заметив протестующий жест Вадима, поправился:

– Имею в виду, если бы не эти таинственные исчезновения и самоубийства, да налёт этот дикий. Вы не знаете что в других сёлах творится. Как с ума все посходили. Что не день, то или зарежут кого, или застрелят, или подожгут из мести. А у вас вон девчонок целый цветник, а за всё время ни одного изнасилования.

– Тьфу-тьфу-тьфу, что вы такое говорите, Антон Пантелеевич! Я ж за них в некотором роде в ответе, раз я их сюда, в эту именно деревню, сблатовал. Да я любому голову отстрелю, кто покусится!..

– Вот так и живём: «Голову отстрелю…» Никакого понятия о правосознании, и это вы говорите, бывший работник органов! А представьте, что в других местах творится! Да и у вас бы творилось, только маленькая Озерье деревушка, соответственно и людей мало.

– И это тоже, – согласился Вадим, – Кому тут насилие чинить? Девки вместе держатся, стайкой, бригадир у них боевая. Я всегда подмогну, если чо, Владимиры опять же, Илья вот… Только что Хроновские… дружинники много что себе позволять в последнее время стали.

– Вот и беритесь за перевоспитание!

– Нет-нет-нет! Я их лучше, если до дела дойдёт, дуплетом картечью сразу перевоспитаю!

– Ой, смотрите, Вадим… не перегните палку. Я вот оружие в дружину привёз – карабины СКС. А теперь и не знаю кому и как их дать! Вы, полагаю, и так вооружены достаточно, недаром ваш квартирант…

Упоминание про квартиранта, как и то, что Уполномоченный привёз в деревню оружие, и «огнестрельный паритет» может вот-вот быть нарушен, взбесило Вадима:

– Да врёт он всё!! Да хоть обыскивайте! Один мой помповик, вы же сами сказали, что теперь разрешён! А сам-то он! Я у него ПээМовские патроны мельком видел: откуда, зачем?? Вы его самого лучше обыщите, вещи его! Хотите – я вам сейчас покажу, где он своё держит??

– Не стоит, Вадим Рашидович, – покачал головой Уполномоченный, – Я же говорю, сейчас, под влиянием сложившейся обстановки, Администрация на вопрос оружия самообороны стала смотреть более либерально… Не то, что «всё разрешено», но если есть, и вреда окружающим не представляет – то пусть и будет. Не стану я у него делать обыск, и у вас тоже, ещё и по другой причине: опыт показывает, что живущие в одном доме… хм… иногда такие подлянки друг другу устраивают! Не удивлюсь, если при обыске патроны будут найдены не только у вашего квартиранта, но и у вас; и не только патроны…

Он оживился:

– Что только не выдумают! В Демидовке один эвакуированный всё жалобы на соседа писал, звонил, сначала, что тот его по огороду притесняет, потом что тот на его дочку «виды имеет», на малолетнюю. Педофил и всё такое! Был я там проездом – так принудили меня в этой склоке участвовать. Оба причём, твердят – он да он! Ну, провели опрос, сделали обыск… и что бы вы думали? У одного под подушкой пользованные трусики малолетней дочери соседа нашли, у другого, в кармане – трусы же жены его соседа! И что вот с такими делать, как «судить»??

Вадим засмеялся:

– Фальсификация улик оппоненту – старый трюк.

– Да. Никогда не забуду их лица – обоих! – когда у одного из-под подушки трусы школьницы-соседки, у другого из кармана – трусы жены соседа! И, главное, лица их жён! Незабываемая пантомима была! Вообще на сексе сейчас как с ума все посходили – наверное от безделья перед уборкой, да от отсутствия этих поганых «Дом-2», которые хоть какой-то сублимацией служили… Впрочем, это нормально. Эпоха глобальных перемен очень часто совпадает с эпохой разврата. Это объективно – при смене общественной формации, какое-то время будет смятение в умах.

– Вы прям как мой сосед, Володя; тот тоже всё как по писаному шпарил…

Громосеев уже окончательно встал, оправил китель под портупеей, взял стоявший у окна автомат, выглянул в окно:

– О, да у соседей оживление. Весь девичий контингент в сборе.

Вадим тоже выглянул в окно. За кустами сирени, во дворе у Вовчика клубились теперь косынки «коммунарок», слышались возбуждённые девичьи голоса. Вздохнул облегчённо: вот и удалось придержать Уполномоченного до «подхода основных сил»; теперь девки Вовчика точно в обиду не дадут, а справиться с их «накатом» Громосееву будет несравнимо сложнее нежели с возражениями мужчин.

Это понял и Громосеев, вздохнул обречённо, забрасывая автомат за спину:

– Ну, ничего не поделаешь… Сейчас их о произошедшем также опросим… Но вот обыск у соседа вашего всё равно придётся сделать! – не мог автомат с боезапасом «внезапно появиться» и так же бесследно исчезнуть, оставив лишь кучу трупов! Кстати, разберёмся с вашим соседом – и «на пригорок», так ведь вы называете. Посмотрим там.

– Раненые там ещё, Антон Пантелеевич, раненые и пленные. А прихожане вам всё подтвердят, всю картину, что я вам изложил. Пленных-то заберёте? Допрос там, следствие?

– Допрос, следствие… Да, заберём, пожалуй. Ну-с, пойдёмте к вашему соседу!

РАСКУЛАЧИЛИ!

Несмотря на ожидания Гришки, что «Вовчика сейчас будет команда за шею и на дерево!» вернувшийся после беседы с Вадимом Уполномоченный был настроен совсем не кровожадно. К тому же его сразу же окружили во дворе вернувшиеся «с пригорка» девчонки-коммунарки, туда же подтянулись кое-какие соседи, хотя сбор был назначен на более позднее время, и хочешь-нехочешь получилось во дворе импровизированное собрание.

По поводу побоища в церкви гвалт стоял невообразимый; все побывавшие там, а побывали, конечно же, все, наперебой стремились поделиться впечатлениями, искренне считая, что только их мнение о произошедшем будет наиболее полным и правильным.

Уполномоченному с ходу выдали не менее пяти версий «почему весь ужас случился», при этом, значительная часть мнений была о том, что «Витькины сопляки невооружённые, стрелять умеют только по бутылкам и по бабкиному туалету; а сами трусливые как зайцы!»

Толкавшийся тут же, среди девчонок и соседей Лещинский внимательно запомнил, кто произносил такие крамольные вещи «против дружины», но виду никак не подал.

Практически все сожалели, что Владимир с автоматом ушёл из деревни (это все соседи подтвердили), и «наплевать, откуда у него было оружие, Володя парень правильный и бесстрашный, а теперь нам всем карачун…»

Были «наезды» на самого Громосеева, как Уполномоченного, за «не обеспечил защиту», но довольно-таки вялые – даже до самых тупых постепенно дошло, если не в городе, то здесь, в деревне, что их личная безопасность сейчас мало кого волнует, а меньше всего – «власти», которых неожиданно оказалось много, и, кажется, даже сам Громосеев несколько путался, к какой из них сейчас Озерье принадлежит.

Сожалели о Морожине – тот сейчас наверняка бы сказал бы что-нибудь острое по текущему моменту; но… старый «шут» деревни пропал, тот шут, которому по старому обычаю дозволялось и королю в лицо говорить самые нелицеприятные вещи – что с него возьмёшь, шут и есть шут! А новым деревня ещё не обзавелась.

Мрачные «коммунарки» видно было, что не ждали теперь ничего хорошего от жизни, особенно, после того, как двое девчонок закинули пробный запросик «а нельзя ли нам всем перебраться куда-нибудь в более охраняемое село, ну, хотя бы, в вашу же Никоновку?..» и получили на него недвусмысленное и категорическое «Нет!»

– Нету сейчас «безопасных мест», не-ту!! – грохотал Громосеев, силясь подавить это «давление снизу», – В Никоновке тоже не всё слава богу! Кто вас там охранять будет?? Там тоже «дружина», только чуть побольше, и те же люди! Вы поймите – то, что вы тут так далеко от цивилизации, от дорог – это плюс! То, что к вам вот банда припёрлась – это случайность! А охранять вас никто не нанимался – вы сами девчонки спортивные, тренированные, не нравится вам хроновс… то есть местная дружина – создавайте свою! Я разрешаю!..

– И создадим!.. – пообещала Катерина. Её поддержали.

– … и сами следите за порядком! Всё – кончились те времена, когда вашу безопасность кто-то брался обеспечивать, теперь всё сами, сами! Но, конечно, в пределах разумного. Самосуда мы не потерпим! – счёл нужным всё же пристращать Уполномоченный.

Пораспинавшись ещё немного на тему порядка, Громосеев распорядился «очистить территорию» и заявил что «сейчас тут будут производиться следственные действия!»

Ему не особо подчинились, но чуть попритихли и выдавились на улицу, за ограду, где стоявшие в оцеплении никоновские парни в камуфляже и с оружием тут же начали напропалую заигрывать с коммунарками. «Старшая часть коммуны» в лице нескольких женщин бальзаковского возраста и их мужей, взирала на это с неодобрением.

Тут же была и Мэгги, с чёрной косынкой на голове. Её сторонились, хотя никто не мог сформулировать каких-бы то ни было претензий к ней. Просто сторонились. «Внезапная» смерть, самоубийство её ближайшей подруги теперь тенью легло и на отношения между бывшими танцовщицами. С ней разговаривали, к её словам прислушивались, но… теперь она остро, по– женски, чувствовала, что она больше не «первая среди равных», и даже не равная, – она почувствовала себя вне круга бывших подруг… В глубине души никто не мог поверить, чтобы Надька, обычно такая жизнерадостная, вдруг вот так взяла и повесилась; и её ближайшая подруга ничего не знала о её мотивах. Ей больше не доверяли.

Громосеев же, предварительно в очередной раз отказавшись от «услуг» юриста Попрыгало и вообще порекомендовав тому на глаза ему сегодня не попадаться, прошёл в дом, преисполненный желания поскорее закончить с этим неприятным делом.

Вовчик был жив, и вполне в порядке; если не считать забинтованные порезанные руки, рану на груди ещё со времени драки в церкви, и свежего синяка на лице – следа куда приложился, узнав своего недруга, Гришка. Уполномоченный допросил Вовчика, а вернее – побеседовал, постаравшись осветить произошедшее в деревне и с точки зрения последнего. Ну что ж, его вИдение почти не отличалось от изложения Вадима; ну и конечно «откуда автомат не знаю, был в это время заперт в церкви; вышел когда всё уже кончилось». Ну и конечно «нет, не знаю, не замечал, без меня не отлучался, наверное автомат отобрал у нападавших, а соседи всё врут!»

Такое явное покрывание своего дружка всё же разозлило Уполномоченного, и он ещё больше уверился в своём решении сделать у Вовчика обыск.

Позвав в дом Бориса Андреевича как представителя деревенской общественности, пару своих бойцов для чисто технических действий и Инессу, как тут же проживающую, Громосеев для начала предложил Вовчику, как это заведено, самому, «добровольно сдать находящиеся в доме и на прилегающем участке запрещённые предметы: оружие, взрывчатые вещества, наркотики. Подумал и не стал добавлять «и подрывную литературу» – совсем свихнувшись от борьбы за власть, разные группировки здесь, в Оршанском районе, призывали изымать как «подрывную» агитационные брошюрки и листовки конкурирующих «партий». Громосеев смотрел на эту «мышиную возню» с презрением.

Лежащий на кровати Вовчик «из политических соображений» изображал, что чувствует себя хуже, чем на самом деле; да и правда – от всех этих вопросов-допросов и от ожидающей неизвестности у него стала подниматься температура.

– Нету в доме оружия и прочего! – отрёкся он. Автомат и патроны забрал Владимир; перетопленная и поломанная, кусковая взрывчатка, наменянная в своё время, хранилась в сарае, в коробке со старыми, ещё бабкиными обмылками, и, собственно, и выглядела как мыло. Всегда можно было отпереться, сказать что и покупал как мыло, обманули, чёртовы коммерсанты…

– Нету! – ещё раз уверенно заявил он.

– Есть!! – неожиданно нагло влезла Инесса. Судя по всему, ей не терпелось избавиться от владельца дома, – Что вы его слушаете, господин Уполномоченный! Есть оружие! Вон – в одёжном шкафу, за одеждой!

– Ты думал я ничего не знаю?? – повернулась она от Уполномоченного к Вовчику, – Я всё знаю!! (Вовчик дрогнул и непроизвольно изменился в лице) Ты думал я от Власти скрывать буду? Покрывать вас с дружком?? Господин Уполномоченный, ещё прошу разобраться с исчезновением моего мужа, Романа! Они постоянно конфликтовали, вот… с ним! и с его дружком! Рома требовал честного отношения с властью, и честного дележа продуктов, а эти два жулика постоянно что-то химичили, что-то шушукались… в бане! Проституток туда водили! Что-то замышляли там!..

– Посмотрим, посмотрим… И в бане – проверим! – Громосеев направился к шкафу и вскоре извлёк оттуда из-под одежды Вовчиковы пневматическое ружьё и арбалет. Вовчик незаметно облегчённо вздохнул. Эта дура явно больше ничего не знала; а он, уже было, испугался… хотя, чего бы бояться? Нечистая совесть, вот оно, как в книгах писали. Впрочем, от Инессы и её семейства можно было ожидать, что и подбросили бы … Хорошо что там, в Никоновке, он из арбалета не стрелял, и всю одежду потом сожгли!

– Ваше? – осведомился Громосеев, демонстрируя ружьё и арбалет.

– Моё… – покорно согласился Вовчик, и тут же добавил: – Так это же и не оружие ни разу! Так… игрушки!

– Какие игрушки, какие игрушки!! – тут же вновь затарахтела Инесса, – самое настоящее оружие! Мы постоянно живём тут и боимся, что эти бандиты нас застрелят!

– Помолчите! – распорядился Громосеев; и со знанием дела осмотрел ружьё и арбалет.

– Ну, что уж вы так кокетничаете, как вас… Владимир Сергеевич. Вполне себе оружие, я ведь в теме: пять-и-пять, «папский» калибр, вполне себе…

Инесса было возликовала; сейчас-сейчас, твердила она себе, Вовчика заберут, увезут… куда-нибудь, и всё останется ей! – но Уполномоченный тут же и развеял её надежды:

– … вполне себе оружие, даже отличное оружие! Но – пневматика, а это не криминал! Тем более – арбалет. На ёжиков охотитесь?..

И, внезапно преисполнившись добрых чувств к Вовчику, убрал «оружие» обратно в шкаф, за одежду, и даже присел на край кровати рядом с Вовчиком, не забыв, впрочем, распорядиться своим бойцам «внимательно посмотреть тут везде…»

Бойцы стали рыться в стенных шкафчиках, заглядывать под шкаф и кровать, а Громосеев, преисполняясь благодушия, достал из бокового кармана кителя и продемонстрировал Вовчику… навороченную, очень хорошую «охотничью» рогатку, с пластиковой удобной рифлёной ручкой, откидным упором в предплечье и даже прицелом!

– Я ведь и сам, как говорится, в прошлом был… эээ… не чужд! Вот, что скажете?

– Ну… что? – Вовчик осторожно взял рогатку, – Сразу видно – качественная вещь! У меня была наподобии, но жгуты постоянно рвались, потому я на пневматичку перешёл… А вы… каким образом?

– Да так… – немного стесняясь, что было неожиданно в таком огромном, наделённом властью человеке как Уполномоченный Громосеев, поведал тот, – Так сказать хобби. Люблю в свободное время пострелять на точность – глазомер развивает. Правда, со снарядами сейчас никак. А для жгута надо было использовать «катетер Петцля», второй или третий номер, раньше можно было в магазинах медтехники найти.

Вовчик усиленно постарался вспомнить всё, что он знал или слышал о рогатках, а знал он относительно немного, и постарался поддержать разговор, превознося, всё же, пневматику. Вскоре беседа двух знатоков стала совсем «специальной», только и слышалось:

– … расходники! Расходники-то, а?!

– … если уплотнительные резинки смазывать силиконом и вовремя менять, то ресурса хватит лет на 100!

– … дальность… простота применения…

– … я вот могу стрелять хоть речной галькой, а шарики для пневматики, да ещё в этом экзотическом калибре…

– … это же постоянные тренировки – как с луком, как с пращой! А пневматичка не так требовательна к навыкам. Опять же – дальность!

– Я не отрицаю, но в то же время… – видно было, что Громосеев расположился к Вовчику, найдя в его лице понимающего собеседника.

И Вовчик, и Инесса старались даже не смотреть в угол, где под цветастым бабкиным ещё половиком и большим сундуком таилась главная сейчас тайна дома: люк в подвал, он же, по нынешним временам, аналог входа в пещеру Али-Бабы. Бойцы Громосеева планомерно, и видно, что не в первый раз, потому что умело, осматривали, обыскивали помещение, и пока ничего криминального не обнаружили, лишь дивясь определённой «зажиточности» хозяев: на стол были извлечены из шкафов и растительное масло, и пакет с сухим молоком, и начатая бутылка водки (использованная Вовчиком для дезинфекции и компресса), и уксус, и специи, и пара банок тушёнки с начатым пакетом вермишели, и раскладная солнечная панель, и даже несомненный признак нынешнего благосостояния – новенькие зубные щётки и несколько тюбиков с зубной пастой, один из которых проводящий обыск боец тут же незаметно умыкнул как будущий подарок своей девушке.

Но – плохое, думай об этом или не думай, случается: один из бойцов, проявив так неуместную сейчас тщательность, порывшись в сундуке, затем сдвинул его – и обнаружился люк в подпол.

– А ну-ка, а ну-ка… – Громосеев заинтересованно поднялся.

* * *

– Ну что там, что там??.. – в прихожей за дверями толпились несколько девчонок. Как только Уполномоченный скрылся в доме, заинтересованный в происходящем «контингент» коммунарок и соседей мало-помалу вновь вдвинулся в ограду вовчикова дома, а потом, постепенно, часть девчонок просочилась и к двери – подслушивать, пока оставшиеся напропалую кокетничали с охраной.

Гришка, старший у отряда, плюнув на «руководство», вовсю приударял за строившей ему глазки Мэгги. А четверо подслушивали за дверью.

– Достают чо-то из подпола… говорят – там много! Вовчик чуть не плачет; говорит что всё честно куплено, у него и чеки товарные есть, а Уполномоченный… Уполномоченный говорит что «хоть куплено, хоть честно оплачено, а вы должны проявить сознательность и понять, что в период когда…«…короче, отнимут, наверное, всё. А там много, ога! Вовчик заплакал, ого! – транслировала Аделька.

– Сссволочи!! – прошипела зло Катерина, стискивая кулаки.

– Чо ты, Кать? Это же не наше, нам-то…

– Молчи, дура! Керосиновая лампа, новое стекло к ней, сам керосин, фонарик вот, нитки-иголки, шесть новых футболок, перец, соль… откуда, дура, думаешь?? Вовчик всё давал! Своё! – мог бы не давать. И он теперь в коммуне! А выметут сейчас всё… слушай давай, что там?

– Громосеев ругается! Говорит, что «запасливость, предусмотрительность имеет свой порог; то, грит, что мы щас видим, это «сокрытие продуктов питания и предметов первой необходимости в товарных количествах», за что, говорит, есть соответствующая сейчас статья… ой, девчонки, неужто расстреляют?? За запасы-то??..

– Молчи, дура, слушай!

Громосееву было неловко. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке: предъявить парню было, в общем, нечего; ничего криминального, не считая некоторого количества ножей явно «холодного» вида (тут же конфискованных) найдено не было; но в то же время то, что было обнаружено в подвале никак нельзя было оставить незамеченным и не отреагировать на такие, поистине по нынешним временам, богатейшие запасы: вермишель и макароны – коробками, тщательно упакованные в полиэтилен; пачки соли, ящики с, признаться дешёвым, но тем не менее вполне себе мылом; рис, перловка, гречка в больших пластиковых канистрах с широким горлом; пятилитровые баклажки с растительным маслом, ящики тушёнки, тушёнки, тушёнки… староста только в изумлении качал головой, принимая всё новые коробки и свёртки, а из подвала всё подавали и подавали. Ещё и ещё.

Уполномоченный вполне верил, что всё это честно и заранее куплено и оплачено ещё полновесными деньгами – но тогда и стоимость всего этого богатства была совсем другая! А что было делать? Исходить из примата законности и священности частной собственности? А в чём виноваты сельские старушки, не имевшие возможности на свои нищенские пенсии создать себе такой же вот «жировой запас»??

Отнимать все эти ценности у Вовчика не было ни малейшего повода; и, в то же время «не отнимать» было положительно невозможно! Не поймут никто – ни староста, ни бойцы отряда, ни те же соседи, опять галдящие во дворе. И потому он злился, не находя возможности примирить непримиримое: необходимость, по сути, ограбить запасливого парня, вся и вина которого была в том, что его товарищ спас десятки жизней жителей деревни, а сам он был достаточно предусмотрителен, чтобы сделать загодя это запасы. Да ещё и пострадавший в этой котовасии возле церкви! Да ещё и способный поддержать содержательную беседу о пневматике и рогатках, давнем хобби Уполномоченного. А что делать??

Винить парня в его запасливости было невозможно, но и оставить всё как есть тоже было нельзя. И потому Громосеев накалялся, а вернее, накалял сам себя, чтобы легче было принять это неправедное решение: отнять это вот богатство, оставив парня ни с чем, а вернее, с огородом и минимумом запасов. Или поделить с ним?..

– … я прошу, нет, я призываю… ччччёрт, всё не так! Я вас, Владимир Сергеевич, ставлю перед фактом: мы это рек-ви-зи-ру-ем! Изымаем! Под расписку. В силу целесообразности. Ведь вы посудите сам: у вас тут запасов на хорошую большую семью года на полтора – а вы один! Ну, с квартирантами… Вы что, спекулировать этим собирались, аааа??? Вы ведь имейте в виду, сейчас по Временному Чрезвычайному Положению за спекуляцию продуктами питания… я знаю, что «не было факта», но тогда зачем?? А вы знаете, что в то время когда вы себе на хомячьих запасах многолетних сидите, где-то голодают?? дети в том числе! Я понимаю, чёрт возьми, что для вас, как человека неженатого и бездетного это пустой звук, но представьте себе что это – смотреть в голодные детские глаза! Так! Петров, Гальдин – позовите ещё двоих с улицы! Вот это, вот то, вот это всё и половина этого – в микроавтобус и ко мне на заднее сидение. Грузите. И не надо хныкать, Владимир Сергеевич, не надо! Я сюда ехал с существенно более серьёзными в вашем отношении намерениями; скажите спасибо что всё так кончится! Да, расписку напишу, накой она только… и вы можете не сомневаться – ваши… то есть реквизированные продукты будут распределены среди остро нуждающихся! Всё. Точка!

* * *

После недолгого допроса «на пригорке» пленных бандитов, который допрос, в общем, подтвердил лишь всё ранее сказанное Вадимом (за исключением автомата. Автомата, божились пленные, у них не было!!), Громосеев приказал и их, пленных, грузить в машины. Прямо поверх реквизированных продуктов, да. «Им тут недалеко ехать…» – подумал он про себя.

– Да, заберём! – сообщил он опухшему, очень неважно выглядевшему батюшке, вышедшему ради такого случая во двор, – Сопроводим в КПЗ в Никоновке, затем этапируем в Оршанск. А там пусть с ними разбираются. По закону!

Гришка хмыкнул. Громосеев посмотрел на него строго, и вновь обратился к священнику:

– Что уж вы, Андрей Владимирович; соберитесь, что же это такое?? Нельзя же так распускаться, у вас же люди, паства!

– Да… Да-да… – священник всё потирал, мял большими пухлыми ладонями ставшее одуловатым лицо с явными мешками под глазами, – По плодам их узнаете их. Собирают ли с терновника виноград, или с репейника смоквы? Великий грешник я…

– Что-что??.. Перестаньте. С точки зрения законности к вам претензий нет, действовали в пределах необходимой самообороны. Трупы – похоронить! Отпеть, или как там у вас полагается? Естественно ни о каких «опознаниях» и «следственных действиях» речь идти не может, не то время. Ну и…

– Отпеть… Не могу теперь осуществлять таинство евхаристии, то есть таинство пресуществления в тело господне… но отпеть души грешные, пожалуй…

– Вот и займитесь. Всё больше толку, чем пить горькую. Григорий! Закончили грузиться? Давайте сами по машинам!

Подошёл к стоящему поодаль старосте.

– Ну что, Андреич. Нет тебе пока замены– рули. Постарайся только, чтоб больше таких-то эксцессов не было. С Хроновым, как нарисуется из бегов, реши вопрос: из котлеты отбивной не выйдет! К чёрту его из командиров дружины! И скажи ему: если этот… оппонент его, Илья, выживет – спустим это дело на тормозах; не выживет – в следующий свой приезд лично повешу его перед конторой! Так ему и передай, и не посмотрю что он бывший командир дружины! Четыре винтовки и два ружья с патронами мы сгрузили в их… этот… штаб; Лещинский проследит, он ведь типа заместитель Хронова? Так, всё, двинули!

* * *

Вовчик сидел в бане, и, упёршись в щелястую бревенчатую стенку лбом, и давился злыми слезами. До сердечной боли было жалко отобранных запасов. Запасов и собаку, верного сторожа Артишока.

Он всё понимал: и что «отделался малым», что могло быть и хуже; что главное – жив, почти здоров и на свободе; что друг Вовка вне досягаемости Громосеева и его банды (по-другому он их теперь больше не называл), но запасы-то, запасы!! Это ведь не просто жратва и мануфактура, это, что ни говори, был порядочный кусок его жизни – запасы, подготовка. Конечно, Громосеев нашёл не всё, не такой дурак Вовчик, чтобы всё-всё держать в одном месте, но и отобранного, «реквизированного», хватило, чтобы он внезапно почувствовал себя голым и бОсым…

– Что же делается?? – размышлял он, – Сначала согнали из города, из их с мамой квартиры, предварительно побив там все стёкла и разворотив входную дверь; потом здесь… поотбирали всё! Честно купленное! Разве я виноват в том, что я просто запаслив и предусмотрителен? Разве я не давал затариваться необходимым для выживания всем остальным, когда явно было видно, что БП на подходе? Почему я вкалывал на 2-х – 3-х работах, вкладывал заработанное в запасы и в навыки, а они жили в своё удовольствие, ездили на морЯ??

Жгучие слёзы душили, он вспоминал, как тщательно упаковывал от сырости каждую коробку с макаронами, каждый пакет крупы, сахара; как трудно, в одиночку перетаскивал и перевозил это всё из Мувска в деревню, обустраивал погреб, складировал запасы… всё напрасно!! Сволочи, сволочи!! Ещё Инесса, паскуда, подвякивала Громосееву; а Гришка, здоровенный дебил, саданул в лицо… и нет под рукой ни спец-фонарика, ни друга рядом, с автоматом!..

Впрочем… автомат-то Вовка оставил в условленном месте. Громосеев уехал и теперь не скоро приедет вновь, только если произойдёт, что-то, по масштабу сравнимое с тем побоищем у церкви. И… мы ещё повоюем!

Он решительно вытер слёзы. Высморкался. Ну ничего, ничего… Вы, сволочи, ещё узнаете на что способен Вовчик, если его обидеть! Ничего-о! Ещё посчитаемся!

Он ещё не решил, с кем и как он «посчитается», но постепенно преисполнился решимости рано или поздно припомнить обидчикам свои обиды. Придёт и моё время, ничего!

* * *

Автомашины с «отрядом охраны правопорядка» ехали уже около часа; миновав лес, вырулили на поле, по которому вилась раскисшая от недавнего дождя грунтовка. На краю леса был овраг, или неглубокая лощина, заросшая по склонам густым кустарником.

Шедшая первой Нива Громосеева остановилась. Щёлкнула, открываясь, дверь; вылез, потянулся, разминаясь, Громосеев. Втянул полной грудью сыроватый, с запахом влажной травы и леса, воздух. Прислушался. Кроме фырчания подъезжавших машин Отряда было слышно только крики лесных птиц в отдалении.

Остановились шедшие сзади машины. Из-за руля микроавтобуса вылез Гришка и недружелюбно, молча уставился на шефа.

– Что смотришь? Давай, действуй. Вон в тот овражек их.

– Ага. ПонЯл! – Гришка сразу повеселел, пошёл к боковым дверям микроавтобуса, откуда уже выбирались его бойцы.

– Выгружай! – скомандовал.

Из машины начали выталкивать, выкатывать, выволакивать пленных раненных бандитов. Связанных.

– Брат, брат! Слюшай, брат!.. – послышалось от них. Громосеев отвернулся, достал сигареты, закурил. Давно уже прошло то время, как он, отвыкая от вредной привычки, «курил» электронные сигареты; нынешние непрерывные стрессы требовали того, что в прежней жизни считалось вредным: никотина, алкоголя, случайного секса…

– Брат… – жёсткий удар прервал жалкое блеяние пленника, теперь за спиной слышалось лишь жалкое всхлипывание.

– Давай за ноги! Потащили! А ты чо стоишь?? Подключайся, бля! Ствол в машине оставь, не понадобится, чо, в первый раз?? – распоряжался за спиной Гришка, – Двигай давай! Где мой струмент?

– … не надо, не надо, господа, товарищи, не надо!.. – в несколько голосов теперь заныли, завыли, заверещали пленники, поняв, что к чему. Громосеев, не оборачиваясь, жадно затянулся, горячий дым обжёг лёгкие, он закашлялся. Чёрт, никак не привыкну… Оглянулся. Бойцы отряда волокли пленников в овражек, за ними следом шёл Гришка, разворачивая на ходу свёрток из мешковины. Развернул, бросил тряпку на траву; в руках у него теперь был небольшой топор.

– Петров! Воды достань из багажника, нужно будет руки потом помыть, и инструмент! – распорядился на ходу. Скрылся в овражке за кустами.